Город Трех братьев

Город "Трех братьев"

Кончилась последняя гряда Курильских островов. Пароход взял курс к Первому проливу - воротам Восточной Камчатки. Охотское море дымилось холодом: врезавшись кривым клинком в океан, Курилы отсекли от него теплые струи Куросио.

Справа по борту из моря выросла гора очень правильной конусообразной формы. По мере приближения она росла и росла, вставая из волн, сверкающая, с облачным шарфом на крутых плечах, в кисейном снежном платье, через которое проглядывала темная оторочка гребней.

Приближался вечер. Над проливом появился туман. Его кружащиеся бесформенные щупальца протянулись по всем направленном. И не стало острых вершин, сияния волн, чистых снегов, все заляпано неряшливыми серыми пятнами. Воздух потяжелел, и вдыхать его приходилось с усилием. Притихли птицы. Не видны и рифы. О них только напоминал грохот сулоев - сутолочи приливных волн.

Корабль пошел едва-едва. Порыв ветра на какой-то миг разорвал массу тумана, и в солнечном закате еще раз показалась бело-розовая вершина острова-горы.

Стоявший рядом с Глебом сухощавый брюнет в очках-пенсне заметил:

- Алаид прощается с солнцем.

- Какой-то одинокий, - сказал Глеб, любуясь островом.

- Именно,- подтвердил человек в пенсне. - О нем много легенд. И любопытно, одни народности рассказывают об Алаиде как о добром богатыре, потерявшем любимую девушку, другие - как о злом гордеце или гордячке, которые ушли от людей в море. Легенды едины лишь в одном: Алаид перед уходом вырвал из своей груди сердце и оставил его на Камчатке.

- Почему же по-разному думают? - заинтересовался Глеб.

- Потому что камчатским ительменам вулкан приносил бедствия, а для курильских айнов, которые видели его лишь издалека, он выглядел, как и для нас с вами, - красивым и очень одиноким.

"Рассказывают, будто гора стояла прежде сего посреди озера, - продекламировал незнакомец, - и понеже она вышиною своею у всех прочих гор свет отнимала, то оные непрестанно на Алаид негодовали и с ней ссорились, так что Алаид принуждена была от неспокойствия удалиться и стать в уединение на море; однако в память своего пребывания оставила она свое Сердце-Камень, который стоит посреди озера".

- Как это вы помните? - изумился Глеб.

- Профессионально, - ответил рассказчик. - Я учитель. Кроме того, мой прапрадед, ссыльный из Иркутска, хорошо знал автора описания - студента Крашенинникова Степана Петровича. Они познакомились в камчатском селе Большерецке. Прапрадед в знак дружбы подарил исследователю даже японскую книжку, чуть ли тогда не единственную в России.

- Крашенинников, студент? - спросил Глеб.

- Да. Его привез на Камчатку Беринг. Но, вернувшись в Петербург, Степан Петрович написал столь энциклопедичную работу о полуострове, что из студентов махнул в академики. Правда, с помощью Ломоносова.

- Давайте познакомимся. Травин,- представился Глеб.

- А я Новограбленов Прокопий Трифонович. Учитель географии в высшем начальном училище. Понимаете, начальное, но высшее. Оба засмеялись. - Кстати, что это за песня о каких-то восковцах?

- Я и мои товарищи служили в полку имени Воскова в Ленинграде, - пояснил Глеб. - Вот демобилизовались, едем на Камчатку. Как считаете, дело найдется?

- Разумеется, - подтвердил учитель.

На следующий день утром раздалось с вахтенного мостика:

- Приготовьтесь к встрече с Тремя братьями!

"Удивительно гостеприимный город. - улыбнулся Глеб. - Где еще встречают сразу три брата?"

Пароход приближался к берегу очень медленно. Вход в бухту, название которой уже все знали - Авачинская, был затянут туманом. От невидимых береговых скал отлетало эхо гудков...

Из клубящейся пелены выступили три утеса. Они словно повисли в воздухе. Разного роста, разные в плечах, но братья: из одного материала - гранита.

За "воротами" разъяснилось. Бухта окружена заснеженными сопками. В глубине ее на крутом берегу чернела россыпь домиков. Их не больше, чем в среднем селе, - несколько сотен.

Деревянная пристань, устроенная во внутреннем заливчике - ковше, густо усыпана народом. Сбежался, наверное, весь Петропавловск. Слышались приветственные выкрики, переливы гармошки, смех, гомон.

Одни от избытка чувств махали платками, другие сосредоточенно пробирались поближе, к краю пристани. Пароход - это событие: письма, товары, газеты. И новые люди, те, что стоят сейчас на палубе возле борта и жадно рассматривают незнакомый берег и шумную, пеструю толпу. Еще десяток минут - и загремел якорь, заскрипел трап, и два потока смешались. Сошли вниз и восковцы. И сразу попали в тугие объятия, пахнущие рыбой, потом, смолой...

Стоял сплошной многоязыкий крик. Кажется, смешались и нации, и времена: широченные шаровары волжского грузчика и синяя даба японских сезонников, царских канцелярий вицмундир с манишкой, американская кожаная куртка и китайская рубаха-распашонка, фетровая шляпа и фуражка с казачьим околышком. И только в стороне небольшая группа одетых в строгие военные костюмы. Это пограничники.

Всем чего-то надо от последнего в сезоне парохода. На лицах праздник.

Глеб и его друзья, работая плечами, двинулись через толпу.

Город в три улицы. Гуще строения в долинке, зажатой двумя заросшими березняком сопками. Тут же и ряды складов с цинковыми волнистыми крышами. Позади поблескивало большое озеро, отделенное от моря узкой намывной косой, а еще дальше высилась остроконечная вершина вулкана.

Вместе с восковцами шел и пароходный знакомый Новограбленов. Глеб заметил, что с ним без конца здоровались. Некоторые даже снимали шапки.

Новограбленов отвечал одинаково приветливо - легким поклоном.

- Мои ученики, настоящие и бывшие, - заметил учитель. - И, конечно, родители.

Поднялись на улицу. Позади раздался бешеный лай. На косогоре из-за вросшего в землю металлического склада с размашистой надписью по стене: "Свенсон и К°" - показалась необычайно большая упряжка - до полусотни собак. На санях, связанных из четырех нарт, лежало большое металлическое колесо.

- Маховик, - заметил Глеб.

- Да, - подтвердил Новограбленов, - электростанцию у нас строят. Первую!

Погонщики подбадривали собак тяжелыми, окованными снизу палками - остолами.

- Давайте-ка поможем, - и Глеб, не дожидаясь согласия, шагнул к саням.

Восковцы так навалились, что каюр испугался за свое сооружение и замахал руками.

Электростанция - новое одноэтажное здание с башенкой - оказалась в соседнем переулке. Демобилизованные ленинградцы задержались возле него, помогли сгрузить маховик и получили от прораба предложение остаться на строительстве.

На следующий день Травин уже монтировал главный щит и попутно обучал товарищей, как тянуть электропроводку. Впрочем, он брался за любое дело: когда надо, слесарничал, занимался двигателем, плотничал. Успевал даже петли на зайцев ставить, благо сразу за электростанцией начиналась заросшая ивняком Петровская сопка.

- Из молодых, да ранний, - довольно ухмылялся прораб.

- Псковские, они все могут, - отшучивался от похвал Глеб.

...В начале декабря стало пуржить. Город зарылся в сугробы, обезлюдел. Пароход, на котором приплыл Глеб, забрал на материк большинство любителей длинного рубля. С советизацией Камчатки (выборы в Советы тут начались только в 1925-1926 годах) масштабы деятельности разного рода ловкачей - скупщиков пушнины, браконьеров, торговцев - резко сузились. Дали по шапке и иностранным гражданам, имевшим на полуострове имущественные и прочие, выражаясь дипломатическим языком, "интересы"...

Восковцы жили в домике, который сняли у покинутой жены одного из таких ловцов удачи. Каркас стен был сбит из ящичных досок, на которых еще красовались штампы английской фирмы "Hudsons's Bay Company". Внутри засыпана какая-то труха, а вместо штукатурки газеты. По этим наклейкам можно было изучить всю историю Петропавловска 20-х революционных лет. Город до десятка раз переходил из рук в руки. И разные "правительства" все еще вопрошали со стен, угрожали, наставляли, объявляли и обращались...

"...Вижу, что население области не станет ныне открыто на нашу сторону при столкновении с большевиками, никакой помощи не окажет... Не желая рисковать жизнью офицеров и солдат, ряды которых с каждым днем и так все больше редеют, я решил покинуть Петропавловск и Камчатку.

Начальник Камчатской области генерал-майор ИВАНОВ-МУМЖИЕВ. 2 ноября 1923 года".

Поперек этой бумаги красным карандашом крупно: "Скатертью дорога!"

Глеб, подновляя самодельные обои, обратил внимание на статью в газете "Полярная звезда" - "Письмо ко всем культурным работникам об участии в изучении края". Он пробежал первые строчки, призывающие осваивать производительные силы Камчатского округа, и заметил подпись: "Председатель краеведческого общества П. Новограбленов".

Глеб уже давно не встречал Прокопия Трифоновича: весь ноябрь работал на заготовке дров для работы двигателя электростанции. И сейчас ему захотелось поговорить с учителем. Он ведь и сам был краеведом, в 1920 году организовал в Пскове Клуб юных следопытов.

Клуб образовали в противовес отряду бойскаутов, появившемуся в городе года на два раньше. В скауты шли и гимназисты, и реалисты. Как не пойти, не увлечься: командир отряда, командир взвода, нашивки из зеленого сукна, зеленое отрядное знамя, оружие. Мастерские Всероссийского земского союза - был и такой "союз" - подарили красивую цвета хаки форму. А игры! Уже не наивные сыщики-разбойники, а походы, разведка, вылазки, военная тайна, учебные сражения и, конечно, ур-рр-а!..

Клуб юных следопытов быстро завоевал популярность. Тут учились не только владеть охотничьим оружием, компасом, картой, но и познавали природу края. В экскурсиях у ребят вырабатывалась выносливость, неприхотливость к пище, смекалка. Считалось правилом уметь в лесу, на реке добыть пищу - дичь, рыбу, найти съедобные коренья, ягоды и приготовить обед без кастрюль и сковородок. Костер - с одной спички. Среди заповедей следопытов были и такие: любить природу, не пить вина, не курить...

Глеб в этот же день зашел в музей - резиденцию камчатских краеведов. Миновал один зал, посвященный природе полуострова, а во втором увидел Прокопия Трифоновича. Учитель что-то объяснял небольшому чернявому мужчине.

- Добрый день!

- А-а. Здравствуйте, - живо обернулся Новограбленов. - Мы вот тут с казначеем толкуем о средствах. У нас кооперация в финансировании научной работы, - продолжал пояснять он. - Окрисполком, Акционерное камчатское общество - АКО, но главный ресурс - инициатива. Сто пятьдесят членов по Камчатскому и Чукотскому побережьям. Учителя, врачи... Все собрано руками добровольцев, - показал Новограбленов на стеллажи. - Есть даже розовая чайка. Знаете?

- То есть как розовая? - не понял Глеб.

Новограбленов подвел его к чучелу небольшой птицы.

- Да, чайка, но с темным кольцом на шее. И что удивительно, оперение на голове, на брюшке светилось ровным розовым оттенком. Птица была нежной, южной...

- Розовые чайки гнездятся только в устье Колымы, - объяснил учитель. - Они удивительно редки. Я знаю, что в 1910 году Академия наук выразила благодарность полярному путешественнику Седову, когда тот привез из Колымской экспедиции шкурку такой чайки. А нашу подбили в долине реки Камчатки - и сюда, значит, залетают...

- Памятники осмотрели - Берингу, капитану Клэрку - товарищу Кука?.. А камень в виде сердца на Никольской сопке видели? - спросил вдруг Новограбленов. - Сердце-то наши моряки поставили в честь французского мореплавателя Лаперуза. Тоже тут бывал. Имейте в виду, что это вообще первый памятник прославленному путешественнику. Сами французы не догадались... Петропавловск-Камчатский - старейший город на Дальнем Востоке. Владивосток моложе почти на двести лет. Жаль, что это стало как-то забываться...

Было заметно, что Новограбленов сел на своего конька. Вокруг собрались и другие посетители. Глебу надо уходить на дежурство. А жаль...

18 марта 1928 года состоялся торжественный пуск первой в городе электростанции. Вспыхнули огни в домах и на всех трех улицах. На главной сияли матовые фонари. До них можно рукой достать. Провода лежали на сугробах, наметенных мартовскими пургами. Посреди улицы лоснилась нартовая стежка. Чуть в сторону - и провалишься по пояс, а то и по шею. Но сегодня в этой пуховой обочине побывали почти все. Играли в снежки, пели песни. Молодежь танцевала и веселилась до утра. Кухлянки, ситец, меха и городская одежда - все перемешалось.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒