Столичный тракт

"Столичный" тракт

...В Мурманск Травин прибыл 20 ноября 1929 года. Дальше по берегу в Архангельск. Зима на Кольском берегу много теплее сибирской. Да и полярная ночь, начавшаяся в конце ноября, далека от того, что он представлял по многочисленным описаниям: туманные сумерки, а в полдень и вовсе светло. Необычны только сполохи северного сияния.

Море, подогретое Гольфстримом, дышало сыростью. Льды в этом краю, чувствовавшие себя в гостях даже зимой, жались в устьях речушек. Снег на самом берегу тоже не держится: сбит прибойной волной, изъеден моросями, сдут ветрами. Сугробы только в тундре, в заветренных местах, в расщелинах, а рядом голый обледенелый гранит.

Пустынно. Тресковый сезон кончился, рыбацкие станы с соляными складами, бараками, пристанями и небольшими рыбозаводами пустовали. На берегах сушились корбасы.

Прибрежные скалы, высокие и обрывистые. Кое-где срезанные мысы или отмели - егры. Чем восточнее, тем ниже. Пологий берег Беломорского горла так слит со льдом, что отличить, где море, где суша, можно лишь по торосам. До противоположной стороны горла каких-то пятьдесят километров. Но бугристый припай, постепенно нараставший с обеих сторон, еще не сошелся: в середине пролива зияли трещины и полыньи. Прежде чем сделать очередной шаг, приходилось прощупывать снег и осторожно перебираться по качающимся под ногами льдинам...

Появление Травина на заснеженной набережной Архангельска вызывало всеобщее удивление. Он катил вдоль Северной Двины, минуя лесопильные заводы, штабеля бревен. Улицы пересечены множеством коротких переулков. Дома деревянные, из северной сосны. По улице Павлина Виноградова - главной магистрали города - звенели трамваи. "Смотри-ка, наоборот ходят", - удивлялся Глеб левостороннему, на английский манер, движению транспорта.

У трехэтажного дома с колоннами большой памятник.

"Михаил Васильевич Ломоносов", - прочитал Глеб. Он смотрел на усыпанную снегом скульптуру великого русского северянина.

Ломоносов стоял под суровым беломорским небом с лирой в руках, босой и в римской тоге. Глебу казалось, что ученый хмурится, будто вопрошая с высокого цилиндрического постамента, кто его нарядил в это нелепое одеяние.

"Царя Петра куда сообразительнее одели, - вспомнил Травин памятник Петру Первому на берегу Северной Двины. - В крепких ботфортах, в шляпе, в теплом мундире".

Дом с колоннами - бывшая губернаторская резиденция. Сейчас в нем помещался исполком краевого Совета.

В исполкоме путешествием Травина заинтересовались. И не только заинтересовались - оказали и необходимое содействие. Впрочем, это традиционная черта города поморов - встречать и провожать полярных следопытов. Если бы он стольких встретил, скольких проводил в арктические льды...

Велосипедиста снабдили легкой и вместе с тем очень теплой меховой одеждой, выдали новую карту, пополнили запас шоколада. Самое ценное - подарили винчестер. Люди не оставались безучастными к походу. И в этой дружеской поддержке Травин черпал уверенность, столь необходимую перед свершением всякого серьезного и опасного дела...

На Печору велосипедист добрался за три недели. От Архангельска ехать сравнительно просто - по почтовой дороге, которую по старой памяти еще называли Столичной: болотистые места замощены бревнами, мосты, насыпи; через леса, в которых лиственница перемежается с сосновыми борами, ельником, проложена просека, сбоку телеграфная линия.

Часто попадались большие села, плотно застроенные высокими домами, с непременной площадью в центре и с пашнями за околицей.

...За Мезенью тоненькая ниточка дороги то и дело прерывалась разливами речек и ручьев, заторами льдин, взломанных напором ключей. Все мельче и реже селения, все дремучее лес.

Пройдя низины, просека стала подниматься: начались отроги Тиманского хребта - водораздела бассейнов Мезени и Печоры. Приходилось часто слезать с велосипеда, обходить обрывы, взбираясь по крутым подъемам.

В одном распадке Травин набрел на заимку. На берегу озера, окруженного мшистым ельником, стояло несколько строений. Двухэтажный дом, срубленный из толстых бревен, с высоким крыльцом, украшен флюгером, резным карнизом и наличниками на окнах.

Хозяин, краснолицый крупный старик, принял приветливо.

- Гляжу и думаю: что за чудо-юдо о двух колесах? - говорил он, дивясь на машину. - Тонка, а сколько несет!

Изба просторная, чистая, опоясанная деревянными лавками; а в углу огромная печка, над дверью полати. Первые вопросы, как обычно, о дорогах.

- Ты, парень, в самую точку попал. Я ведь из бывших почтальонов. От Мезени до самой Цильмы круглый год через Тиман гонял. Зимой, конечно, легче, зато летом лошадь по пузо вязнет, комары, мошка. А перевалы! Шестнадцать ведь гор на пути. Влезешь наверх, а там опять болото. Неделю назад ехал - гатили, а тут сызнова топь - засосало, значит, бревна-то. Дорогу эту еще перед японской войной строили. Подрядчик - такой фармазон: станционные домики, как игрушки, понаставил, чтобы начальнические глаза радовались, а дорога - одна видимость.

Хозяйка в кокошнике и длинной широкой юбке подала резную деревянную чашку, полную кедровых орешков.

Пощелкайте, меледу, - сказала кланяясь.

Значит, на Тихий океан стремишься, - опять начал старик. - Вояж славный. По нашим сказкам выходит, что мезенцы еще в старину ходили чуть не до Чукотского носа. А на Грумант, на Новую Землю - так это бессчетно. Лет тому назад тридцать приходила в Архангельск заморская экспедиция на пароходе "Виндворт". На полюс собиралась. Давай наших вербовать. Двое согласились. Дело стало за урядником. Не пускает. "Не могу, - говорит, - полюс, он за границей, надо специальный паспорт". А ребятам подработать охота: зяблый год был, посевы вымерзли. Пошли к губернатору.

- Так и так, вашество, на полюс собираемся, а урядник препятствует. Выдайте нам такие паспорта, чтобы можно за границу отправиться.

Губернатор разобрался что к чему. "Ладно, - говорит, - поезжайте". А те ни в какую.

- Прикажите, вашество, выдать нам виды, а то на полюсе заграничный урядник арестует.

Понимаешь, никак не могли поверить, что есть такое место на земле, чтобы без урядников... Эту быль я к тому рассказал, что ноне вам, молодым, на любую сторону путь открытый...

1930 год Глеб встречал в Усть-Цильме, большом старообрядческом селе, раскинувшемся на правом низменном берегу Печоры. Жители хвалились, что Усть-Цильма заложена еще во времена Великого Новгорода, то есть четыре с половиной сотни лет назад, и что она самое большое село на Печоре: тысяча домов.

- На всей реке два таких: наше и Пустозерск, - объяснил старовер, у которого Глеб остановился. - В Пустозерске мученика нашего протопопа Аввакума никоновцы сожгли. Будешь ежели там, возьми на месте его казни песочку: очень от болезней помогает.

А место, и верно, умно выбрано. Путь отсюда во все стороны по рекам: по Цильме - на запад, по Ижме - на юг, а по Печоре, которая тут, изогнувшись под прямым углом, уходит в море, - на восток и на север.

Теперь и Глебу по пути с Печорой до самого моря. До него по прямой километров триста. Жаль только, что по прямой ездить не приходится...

Хороши усть-цильмские кожевенные мастера, выделывают отменную замшу, мягкую и прочную. Глеб сшил из нее две пары верхних трусов на дорогу. Выехал он 10 января. Накануне выпал густой снег. Велосипед тонул в рыхлых сугробах, тормозил.

В первый день Глеб прошел не больше десяти километров. Сил нет, устал и вымок от пота. В попутном сельце добыл охотничьи широкие лыжи. Две пары: на одной сам, а на другой тянул велосипед. Стало легче.

Чем севернее по Печоре, тем тоскливее ее берега. Лес сменился рощицами дряблых искривленных деревцев, кустарником, а затем тундрой. Берега все ниже, а на подходах к дельте и вовсе плоские. Множество рукавов. Глеб держался самого широкого - Главной Печоры.

На правом берегу крутой луки Глеб увидел станок - два бревенчатых дома.

На собачий лай вышло несколько мужчин - русских и ненцев. После приветственной суеты зашли в дом.

Глебу бросился в глаза стол, заваленный картами, чертежами, книгами.

"Экспедиция", - подумал он.

После традиционного рассказа о себе путешественник достал паспорт-регистратор и попросил сделать отметку.

На новом штампе значилось: "Временная организационная комиссия Ненецкого округа".

Историческая печать! - заметил председатель - Всего лишь полгода назад округ образовался, а сейчас готовим проект столицы и порта.

- Нарьян-Маром назовем, - заметил ненец с шарообразной, крепко посаженной на коренастое короткое туловище головой. - Красным городом!

- Н-да. А пока комиссия рабочего места не имеет, - буркнул пожилой в форменной инженерской кожанке. - Вся власть на ходу, а бумаги в кармане, - и подергал бородку клинышком.

Глеб присмотрелся к плану, приколотому кнопками к чертежной доске. На нем была изображена речная лука с надписью: "Городецкий Шар".

Подошел и председатель с трубкой в зубах и другие.

- Вот здесь, - показал он Травину, - у Белощелья будем строить порт для морских судов.

- Уж тогда-то Печора-матушка поработает в полную силу, - заметил рослый бородач. - Лес, нефть, золото, уголек потекут с ее берегов.

Заговорили все.

- Дороги на севере - дело первостепенной важности. Артерии!

- Лучшей артерии, чем Печора, не найти.

- А железная дорога?

- Дело будущего. Пока идет спор, строить или нет.

- Я "за"! Соединить бассейн Печоры с Обью...

- Вот и соединим морем. Поэтому и нужен порт.

- Это же уродство ! Такой богатейший край живет замкнуто, по существу натуральным хозяйством.

- Как замкнуто? Отсюда рябчиков в Москву вывозили, - усмехнулся инженер. Он сидел за столом, перебирая тоненькие пожелтевшие брошюры. - Правильно говорите - уродство! В максимальном использовании колоссальных естественных богатств и в благосостоянии так называемых окраин заинтересована вся Русь, заинтересован каждый из нас, заинтересовано наше потомство.

- Верно сказали!

- Не я сказал, а исследователь Журавский. Он семь лет занимался печорским Севером. Это из его доклада в Географическом обществе. Но не думайте, что Журавский был оригинален. Еще сто лет назад вологодский житель Александр Деньгин представил проект о строительстве порта в устье Печоры. Деньгин доказывал, что через порт можно будет вывозить за границу лес из Припечорья и даже сибирский хлеб. А Михаил Константинович Сидоров! - инженер показал брошюры, - "Проект о заселении Севера", "О богатствах северных окраин Сибири", "Север России". Это же им писалось в 60- 70-е годы прошлого века.

- А верно, - перебил инженера землеустроитель, самый молодой член экспедиции, - верно, что Сидоров лукулловы пиры из оленины, морошки и прочей северной снеди устраивал в Петрограде?

- В Санкт-Петербурге, - поправил инженер. - Петроградом переименовали уже в германскую войну... Сидоров устраивал такие, если можно выразиться, пропагандистские вечера, на которые приглашал видных чиновников, купцов, ученых. Но более важно, что он вел разведку печорского угля, ухтинской нефти, енисейского золота, графита на Нижней Тунгуске... А в 1864 году впервые организовал на пароходах "Печора" и "Ломоносов" перевозку печорского леса. И куда думаете? В Петербург, под окна адмиралтейству! Стройте, мол, корабли из печорского леса... Но и это власти не убедило. Короче, к началу нашего века усть-печорская лесообрабатывающая промышленность была представлена вот тем, - инженер ткнул пальцем в окно: там неподалеку, на мыске, щерился стропилами небольшой лесопильный заводик. - Норвежец Мартин Уильсен построил.

- Одиночки и не могли решить северной проблемы, - сказал председатель, внимательно выслушавший старого инженера. - Сейчас на это дело всей страной наваливаемся. Должно получиться. Наверняка!

Глебу показалось неудобным стеснять экспедицию, и он перебрался на пустовавший завод. У него родилась мысль переоборудовать велосипед. После сугробов, через которые пробивался полмесяца, захотелось приспособить машину для движения но рыхлому снегу.

Главное в придуманной им конструкции - так называемые коньки-лыжи. Глеб сорвал с лыж камуса, круче загнул концы. Переднее колесо поставил прямо на лыжу и прикрепил его к вилке. Заднее - ведущее - имело пару лыж. Они располагались с боков по обе стороны колеса и чуть выше шины, упиравшейся в снег. Чтобы можно было скользить и по льду, вбил в полозья лезвия - куски старых пил. Словом, соорудил "велосани".

Глеб мечтал, что сможет ехать даже под парусом. И в самом деле, на льду его сооружение пошло довольно хорошо. Но на берег не выйдешь: как рыхлый снег, так ведущее колесо прокручивалось, буксовало. Очевидно, его сцепление со снегом пересиливалось торможением лыж.

Изобретение оказалось неудачным. Жалко потерянного времени...

Наконец, впереди заискрилось застывшее море, а справа - скатерть Большеземельской тундры. Теперь Глебу на северо-восток, по берегу.

Можно пользоваться морской картой, идти от ориентира к ориентиру. Возле берегов россыпь мелких островов и скал, мысы. Но вскоре стало ясно, что определяться по этим приметам очень трудно: все засыпано снегом, очертания изменились.

Глеб кружил, сверяясь с картой, отсчитывал расстояние по циклометру. На компас глядел редко. Его роль неплохо выполнял путевой флажок на руле. Он всегда натянут ветром и имеет определенный угол к движению велосипеда. Остается мимоходом следить за этим углом. Самое трудное, настоящая беда - это рыхлый снег. В низинах можно утонуть. Переходы исключительно короткие, в иные дни по десять - пятнадцать километров.

Питался путешественник рыбой. Как-то подбил нерпенка, совсем маленького, не бывавшего и в воде. Таких за цвет называют бельками. Его хватило на несколько дней.

Апрельское солнце пылало. Весной в тундре оно особенно яркое и жгучее. Лицо у Глеба воспалилось, пришлось обвязаться шарфом. Снег слепил, будто светился, возле мысов был покрыт голубоватыми тенями. В полдень кромка берега настолько рыхлела, что велосипед проваливался.

На мысе, расположенном против острова Песякова, узкого и длинного, вытянувшегося параллельно берегу, встретилось становище ненцев.

- Ань, торово! - приветствовали Глеба.

Председатель кочевого Совета, рослый краснощекий ненец, на ломаном русском языке объяснил, что такую же машину он видел в прошлом году в Архангельске, куда ездил на большое собрание. Он даже попробовал забраться на велосипед, но не удержался, вызвав своим падением дружный смех.

...Глебу не раз приходилось читать о Севере, о его народах, несчастных-де уже по той причине, что живут в арктическом климате. А перед ним были веселые, жизнерадостные люди, трудолюбивые и гостеприимные, одетые в самобытное, красивое и удобное платье.

Он загляделся на молодую хозяйку чума, собиравшую ужин. Женщина принарядилась, бегала, потряхивая черными косами. Аккуратные, ловко обтягивающие ногу торбаса стянуты у колен пятью бронзовыми кольцами. Выше вделаны медные трубочки, на бедре снова украшения. От пояса свисают два шнурка. На одном кошелек, в который спрятаны иголки, на другом - для наперстка. Тут же и маленький нож. На ненке еще жилет из замши, обшитый медными щитками наподобие панциря, которые держатся на кожаных шнурках. Поверх накидка, завязанная на шее тесемками.

У мужчин одежда попроще, но тоже с украшениями. Особенно хорош пояс с медной пряжкой, унизанной латунными бляшками. На нем в чехле охотничий нож, а с левой стороны - кисет с табаком, ковырялка для чистки трубки и сама трубка.

За ужином сидели долго. Ели молча, серьезно, изредка бросая взгляды на гостя.

Глеб поглощал вареную нежную оленину, запивая ее крепким ароматным бульоном.

Вкусно, трудно оторваться!

- Спасибо, - сказал он, насытившись.

- К чему такое слово, - заметил председатель. - За еду спасибо в тундре не говорят, нет такого обычая. Я к тебе приду, ты меня тоже накормишь. И одежду высушишь.

После ужина развернули карту и стали держать совет, как лучше пройти на Югорский Шар. Председатель ткнул пальцем в остров Долгий.

- На него иди морем. А дальше - через Хайпудырскую губу. Так ближе и снега меньше на льду. Рыбы тебе дадим.

Погода радовала. Глеб считал, что до Югорского Шара доберется за неделю-полторы.

- По-нашему апрель называется месяцем большого бмана, - сказал ненец. - На солнце не надейся. Тебе больше понадобится Нгер-Нумга - Полярная звезда!

...Ненец говорил верно: апрельское море подвело.

На десятый день, проснувшись утром, Травин почувствовал, что не может пошевельнуться в своем логове. Ночью из-за весенних передвижек льда рядом образовалась трещина. Выступившая вода намочила одежду. Застыв, она превратилась в ледяной склеп. Он примерз ко льду.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒