Everything I am (слэш) 22 страница

- Гарри! – кто-то осторожно кладет мне руку на плечо, потом отнимает ладони от ушей. Я поднимаю голову. Гермиона стоит рядом и смотрит на меня с печальным пониманием. Наверное, Джинни сказала, где я был, и она догадалась, что речь шла не о погоде. Я смотрю ей в глаза, но не могу ни улыбнуться, ни ответить. Не потому, что сжалось горло. Дышу я спокойно. Мне просто нечего сказать. Мир сузился до размеров моего шрама, и жизнь мира будет зависеть от того, как я справлюсь с тем, кто поставил мне эту отметину. Я смотрю на Гермиону, на приблизившегося Рона – они загораживают меня от остальных, на лицах неподдельная тревога. Смотрю и молчу. И первым опускаю взгляд.

- Гарри, дружище, - веснушчатая лапа Рона откидывает волосы с моего лица, но я упрямо встряхиваю головой, возвращая челку на место. Не хочу, чтобы он смотрел на мой лоб. Пряди падают на глаза, я машинально отдуваю их с ресниц.

- Гарри, что с тобой? Мы можем что-нибудь сделать?

Избавьте меня от того, что я знаю. Избавьте меня от того, что я Гарри Поттер.

Еще осенью я всегда распознавал дурное настроение и не позволял себе бесполезных мыслей. Метла, уроки, что угодно, я гнал меланхолию прочь всеми способами. Что-то изменилось, теперь чаще всего мне это не удается. Зато я приобрел способность на равных рассуждать о политике. Я не задумываясь махнулся бы обратно.

- Гарри, Рон, ш-ш… - Гермиона все еще смотрит на меня, - пойдемте в спальню.

- К нам?

- Нет, Рон, к нам. Если, конечно, тебя лестница впустит.

При воспоминании о том, как ступени лестницы в девичью спальню превращаются в каменный скат под ногами любого мальчишки я улыбаюсь. Рон задумчиво чешет в затылке, потом кивает, и мы поднимаемся наверх.

В спальне я молча прохожу к своей кровати и падаю на нее, заворачиваясь в покрывало. Мне не холодно. Мне просто зябко.

Гермиона садится на край и проводит кончиками пальцев по моей щеке. Я смотрю на нее, иногда моргая, и молчу. Слава Богу, она не требует, чтобы я разговаривал. Она говорит сама и кажется сейчас очень взрослой.

- У тебя морщинки около губ, Гарри, - сообщает она полушепотом, прослеживая линии от крыльев носа, - по-моему, ни у кого еще их нет. Когда все закончится, мы тебя сводим к потрясающему косметологу, у меня есть знакомый. Я и не подозревала, что магия творит такие чудеса с лечебной косметикой. Моя мама лет на десять помолодела. Когда все закончится, мы тебя туда запишем…

- Что закончится, - хрипло спрашиваю я, не отводя глаз.

- Война, - отвечает она тихо, - я же сказала тебе, что я поняла. Когда все будет в прошлом.

- Ты будто мантру читаешь, - я хочу усмехнуться, но губы слегка кривятся, и я закрываю глаза, - хочешь сама в это поверить?

- Хочу. Очень хочу.

Я поднимаю ресницы и смотрю на закат в окне спальни.

- Что ж, может быть, это и случится… когда-нибудь.

- Гарри, - немного удивленно замечает Гермиона, - у тебя же всегда были зеленые глаза!

- Да, а что? – я перевожу на нее взгляд и промаргиваюсь, прогоняя плывущие яркие пятна.

- А сейчас они почти серые. И зрачки в полрадужки.

Я просто устал, у меня бывает такое, когда нет сил. Зато когда хорошее настроение, они цвета зеленого яблока, только это было так давно, что я не помню, как это выглядит. Я уже собираюсь ответить, но произношу совсем другое:

- У меня бывает, что они меняют цвет в зависимости от времени суток. Ничего особенного.

Гермиона прикусывает изнутри щеку и проводит пальцами по линии бровей, прослеживая каждую из них от переносицы. Успокаивающее движение.

- Ты не хочешь рассказать нам, о чем говорил с директором? – это Рон.

- Нет, - сон как рукой снимает.

- Может, хоть о том, к каким вы пришли выводам?

- Я должен заниматься, заниматься и еще раз заниматься, а так же прилежно тренироваться в окклюменции.

- И стоило ради этого время тратить, - бурчит мой друг, стаскивая мантию, - как будто тебе так не известно, что Снейп входит в обязательную программу.

- Рон, замолчи. - Спасибо, Гермиона.

- Да я что, я всегда молчу… Только Гарри вот сам не свой из-за всего этого.

- Из-за необходимости учиться или из-за того, что он берет уроки окклюменции? – ершисто начинает Гермиона. Я смеюсь. Ничего не могу с собой поделать.

- Что смешного? – дружно поворачиваются ко мне они оба. Я перестаю смеяться и только улыбаюсь, глядя на них. Ничего я им не скажу. Они мои лучшие друзья, и я не хочу, чтобы на них давила информация, которую мне приходится принимать как повседневные новости.

- Ничего. Просто… поверь мне, Рон, Снейп – это не самое худшее в жизни.

Он недоверчиво смотрит на меня:

- Гарри, тебе, конечно, виднее, но…

- Конечно, виднее, - пресекает Гермиона, - Гарри знает, что Снейп не раз ему помогал. Он сложный человек, но не чудовище.

Верно. Не чудовище. Но мысль Снейпе вызывает такую волну отвращения к себе, что я снова закрываю глаза.

То, что я не могу с собой справиться, вспоминая о нем.

То, что он говорит одно, а делает совершенно другое, и первое включает в себя издевки и иронию по моему поводу, а второе похвалу, высказанную Дамблдору, и выручку в сложных обстоятельствах.

То, как он проходит мимо по коридору, не замечая моего приветствия – и как протягивает плитку шоколада.

Всего этого слишком много, чтобы мне доставляло удовольствие вновь ломать голову. Я не хочу о нем думать, меня тошнит от этих мыслей. Хватит с меня Снейпа. Вчера был, завтра будет, ах да, завтра же еще Высшие Зелья…

Довольно.

Я перекатываюсь на спину и уставляюсь на перекладину, к которой крепится полог. Больше всего мне хочется сейчас остаться одному – и чтобы они никуда не уходили. Наверное, Гермиона понимает, потому что берет из сумки книгу и устраивается в ногах кровати Рона. Рон тоже погружается в чтение учебника. Мне вдруг кажется, что это не первый раз, когда они сидят здесь вот так.

А следом приходит идея предложить Гермионе мантию-невидимку, потому что мне она сейчас не слишком нужна, а ей могла бы пригодиться в случае, если не я один использую по ночам заклятье беззвучия. Выходить из спальни, накладывая на всех сонные чары, наверное, утомительно. Впрочем, может быть, это плод моей больной фантазии, и на самом деле между Роном и Гермионой нет ничего, кроме поцелуев. Но раньше она ни за что не пришла бы в нашу комнату, чтобы читать. А сейчас кажется, что она здесь частый гость.

Не мое дело, но мантию предложить все же стоит. Только аккуратно, подобрав слова… Тогда можно быть уверенным, что я с задачей не справлюсь. Нужных слов мне подобрать сроду не удавалось.

Я вздыхаю и сажусь. Тру руками лицо, приглаживаю волосы. Встаю, одернув рубашку, и беру со спинки стула мантию. Так или иначе, сейчас мне остро кажется, что третий лишний, даже если Гермиона пришла из-за меня. Надо и совесть иметь. Пойду погуляю.

***

Злость на себя и раздражение заставляют меня торопиться, и я умудряюсь врезаться в Почти Безголового Ника, чинно выплывавшего из-за очередного поворота. Неприятное ощущение, что прошел сквозь ледяной душ или снежный заряд заставляет меня обернуться:

- Ник, извини, я не хотел.

- Я догадываюсь, что ты не хотел, Гарри, - как ни странно, благодушно отзывается призрак, - едва ли ты в восторге от того, что весь покрылся мурашками.

- В самом деле? – я гляжу на свои руки и убеждаюсь, что Ник прав. Но я не чувствую холода, который мог бы так долго вызывать их. Странно. Не хватало только простыть – мне зябко с того момента, как я поставил на стол пустую чашку в кабинете директора.

Ник, по всей видимости, настроен на беседу, однако я не даю ей развиться:

- Ну, извини еще раз. Я тороплюсь, - бормочу я и поворачиваюсь, чтобы уйти. Вслед мне доносится приглушенное, но явственное бормотание:

- И так каждую весну. Как рассудок теряют. Слова сказать не с кем, даже этот юноша… Ах, с ним было так приятно поговорить… - на этом изысканная лесть обрывается, потому что я удаляюсь на достаточное расстояние.

«Этот юноша»… Ник видел меня в первый день моего поступления в Хогвартс. И до, и после меня он видел сотни детских лиц, постепенно взрослеющих, мужающих или расцветающих. Запомнил бы Ник из череды этих лиц мое, не будь я гриффиндорской суперзвездой?

Может быть, лучше было бы, если б не запомнил. Это означало бы, что я живу нормальной жизнью. Кажется, еще по зиме мне казалось, что я перестал выделяться из толпы. Я как всегда ошибся. И просвета впереди не предвидится. Дамблдор велел мне готовиться к сложному лету. Мне не хочется даже думать о том, что он подразумевал под «сложностью».

- Смотри, какой мальчик…

- Это же Гарри Поттер, ты что, не узнала?

- Не-а, шрама же не видно, а какая походка…

Две рэйвенкловки провожают меня взглядами, пока я сбегаю по последней лестнице и выхожу во двор. Шрама не видно – не понятно, кто я. У меня буквально на лбу написано, кто я такой. Я сердито начесываю челку вперед всеми пятью пальцами, закрывая свое тавро. Или клеймо. Бывает, я его просто ненавижу. Походка им моя понравилась… Несся как ураган по коридору, только мантия раздувалась парусом. На бег переходить в конце шестого курса уже вроде не полагается.

Хижина Хагрида уютно подмигивает оконцем, в котором отражаются закатные лучи. Тихо и тепло, не слышно ни птиц, ни кузнечиков. Природа завершает день, и колокол вот-вот будет сзывать студентов на ужин. Я думаю, что пропущу его сегодня. Нет ни сил, ни желания тащиться в Большой зал, запихивать в себя еду и поддерживать разговоры. У меня нет аппетита. Лучше уж погрызть несъедобных бисквитов Хагрида. По крайней мере, его компания всегда отличается легкостью и неназойливостью. Он не пытается сделать вид, что все прекрасно, хотя бы когда дело касается меня.

Можно порассуждать о детенышах единорогов, которых он принес из Запретного леса месяц назад. Мать-единорожиха умерла, разрешаясь от бремени, а самца Хагрид найти не сумел. Да и какой был смысл его искать, спасти малышей могло только вмешательство магии – они были чуть живы, когда лесничий громадными прыжками примчался в Хогвартс и чуть ли не на руках притащил Дамблдора к загону. Единорожики выжили, признали Хагрида своей семьей и оказались умнейшими животными, каких можно представить себе для дрессировки. Думаю, Хагриду было жаль одного: что это единороги, а не драконята.

Я не поднимаюсь на крыльцо, по опыту зная, что в доме Хагрида сейчас наверняка нет. Обхожу хижину и вижу его широкую спину. Хагрид перегнулся через плетень летнего вольера «для тех животинок, которые, ну, безобидные совершенно», и беседует со своими питомцами. Единороги, ставшие уже размером с нормальных жеребят, снимают губами соль с его ладони. Их золотые юношеские рожки время от времени сталкиваются, производя металлический звон.

- Хагрид, - окликаю я осторожно, и он распрямляется, оборачиваясь.

- Гарри! – на румяном лице расцветает широкая улыбка, и он осторожно трясет мою протянутую руку. Наверное, стисни он ее однажды по-настоящему, мадам Помфри пришлось бы восстанавливать мне пальцы.

- Ты ко мне?

- К тебе, если ты не очень занят.

Он удивленно смотрит на меня:

- Чтой-то тебе вдруг понадобилось церемонии разводить? Будто ты не знаешь, что я вам завсегда рад. А ты… это… один? Рон с Гермионой в замке, что ли? – он смотрит на меня с веселым сочувствием, и я не могу не рассмеяться в ответ:

- Оставил их, чтобы хоть где-то одни могли побыть. У нас в комнате до конца ужина никто не объявится, Дин с Симусом после обеда аппарировали к Дину, вернутся не раньше ночи, а Невилл наверняка в библиотеке.

- Как это аппарировали? – переспрашивает Хагрид, хмурясь.

- Ну, вышли за территорию Хогвартса, естественно, в Хогвартсе же нельзя…

- Я знаю, что тут аппарировать нельзя, - прерывает меня Хагрид, - так ведь они ж студенты! Им… вам… только в Хогсмид выходить можно, да и то не каждые выходные!

- Гриффиндорцам закон не писан, - я усмехаюсь, и он внимательно глядит из-под косматых бровей:

- Чтой-то ты вроде как о них отдельно сказал, о гриффиндорцах-то. А сам с какого факультета? – похоже, Хагрид немедля забыл о Дине и Симусе.

Я усмехаюсь краем рта, припомнив обстоятельства того разговора, когда узнал, что Дин по выходным аппарирует домой. Именно после того вечера Финниган стал за мной следить.

- Я гриффиндорец, - ответ выходит совсем не таким гордым, как, наверное, стоило бы, - просто в последнее время мне гриффиндорское геройство кажется мне на семьдесят процентов бахвальством. А еще на двадцать – глупостью.

Хагрид что-то бормочет себе под нос, толкая дверь хижины, потом оборачивается ко мне:

- Не прав ты, Гарри. У тебя и отец, и мама были с Гриффиндора, и тебя Шляпа на него определила…

- Шляпа очень хотела определить меня в Слизерин, - открываю я секрет полишинеля, и Хагрид застывает с приоткрытым ртом, - она и после второго курса была твердо уверена, что мое место именно там.

В подземельях. В гостиной и спальне, выполненных в серебряно-зеленых, а не ало-золотых тонах. И кстати о Слизерине…

- А о том, что мой отец был гриффиндорцем, Хагрид, мы вообще говорить не будем. Ни о нем, ни о Сириусе.

- О как. И почему же? – Хагрид ставит на плиту чайник с таким звоном, что лежащий на подстилке в углу Клык вздрагивает и поднимает брыластую морду.

- Потому что я не хочу, - отрезаю я и вновь слышу в своем голосе нехарактерное спокойствие. Раньше я вскипал куда быстрее, но и отходил тоже, меня почти пугает собственная невозмутимость.

- Ну, знаешь, Гарри! Не ожидал от тебя, - полувеликан вцепляется в бороду и начинает ходить от плиты к порогу, не обращая внимания на жалобно скрипящие половицы, - это чем же тебе родители-то с крестным не угодили?

«К моему прискорбию, худшее вы уже видели».

Видел, было дело. Но никто больше не видел – из тех, кто учится или работает в школе сейчас. Кроме, может быть, директора.

Он ждал, что я расскажу? Наверное, ждал. Почему нет?

- Я не говорил «родители», Хагрид. Я говорил только о своем отце, Сириусе и профе… гм, мистере Люпине. Мама тут ни при чем.

«– Послушай, Эванс, не заставляй меня сражаться с тобой.

– Тогда сними с него заклятье!»

Нет, мама точно ни при чем.

- Час от часу не легче! – стонет Хагрид, хватаясь за голову, - кто ж это тебе голову-то заморочил так, Гарри?

- Мне? – холоду в моей улыбке позавидовал бы василиск, - мне никто никогда голову не морочит, Хагрид. Мне все и всегда говорят только правду. Только узнаю я ее при этом обычно последним.

- Ты о чем, парень? – он с размаху ставит напротив меня табурет и садится, расставив колени и упираясь ладонями в сиденье перед собой.

- А то ты сам не знаешь, о чем. - Нужно будет завести специальный ежедневник: «С кем я сегодня ссорюсь». Мне пригодится.

- О… Сам-Знаешь-о-Ком?

- Да, я знаю, о ком. О Волдеморте.

Хагрида передергивает, он со страхом смотрит на меня:

- Не называй его по имени.

- Почему это? Волков бояться – в лес не ходить, его страшиться – со шрамом не жить, - выдаю я, вздергивая подбородок и глядя Хагриду в лицо. Он отводит глаза:

- Уж больно ты того… резок стал, Гарри. Не был ты раньше таким.

- Раньше вообще многое по-другому было, - тихо отвечаю я, пытаясь прекратить неприятный разговор. На плите в носатом чайнике стынет вода, заварочный стоит с открытой крышкой, дожидаясь, пока в него зальют кипяток, но Хагрид, очевидно, глубоко задумался. А у меня нет сил встать и заварить чай самому.

- Компания у тебя… нехорошая, прямо скажу, вот! – он поднимает голову, ожидая моей реакции. Но я только невинно моргаю и интересуюсь:

- Чья именно?

- Не знаю, что и сказать, Гарри, а только то, что ты у профессора Снейпа уроки берешь, дурно на тебя влияет! Ишь ты, как язвить выучился!

- Компанию Снейпа мне порекомендовал профессор Дамблдор, - я вскидываю бровь, - ему показалось, что успешные занятия окклюменцией мне на пользу. А насчет язвить – ты просто не сталкивался. Вон хоть Рона спроси.

- Профессору Дамблдору, оно конечно, виднее, - без убежденности произносит Хагрид, - а только ты лишнего нахватался. Возражаешь вот все время…

- Или просто логичен.

- Злой какой-то…

- Надоело слушать отредактированные версии.

- Ты о чем? – он все-таки поднимается с табуретки и вынимает из шкафа бисквиты, судя по их виду, испеченные в прошлом столетии. Мне уже не хочется даже из вежливости прикасаться к угощению, но я пересиливаю себя и пытаюсь отгрызть кусочек, не сломав половину зубов.

- О том, - с усилием прожевав, довожу я мысль до конца, - что Снейп, по крайней мере, не гладит меня одной рукой по голове, другой подталкивая к убийству.

- Убийству? – потрясенно глядя на меня, выдавливает Хагрид, - это ты о пророчестве, что ли? Так оно ведь… это… его ж не профессор Дамблдор придумал!

- И что с того, что не он?

- Ну… пророчества, они штука такая… сбываются ж независимо от нас, мы изменить-то их вроде не можем, - припоминает он явно директорские слова.

- Хагрид, - я говорю так тихо, что он вынужден наклониться ближе, - а ты никогда не думал, что он мог бы не сообщать мне, что пророчество существует? Пусть бы исполнялось без моего ведома! У меня был бы выбор, понимаешь, хоть иллюзорный, но выбор, а не эта идиотская обреченность! Но нет, мне же все было сказано, рассказано и показано! Живи, мальчик, и помни, что тебе предстоит сделать! – я срываюсь на крик и вскакиваю, обхватывая себя руками. Хагрид мелко покачивает головой, не то отрицая, не то соглашаясь с моими доводами, и молчит.

Мне становится стыдно.

- Извини, - произношу я с усилием, опускаясь обратно на табуретку, - извини. Просто… я прошу, очень прошу, не надо меня поучать, Хагрид, а? Все равно уже слишком поздно.

- Эх, - горестно выдыхает он в ответ, - ладно, понял я. Давай чай пить, пока совсем не остыл, что ли?

Я тут же беру в руки кружку, обхватываю ее ладонями, силясь унять нервный озноб. Хагрид скользит рукой по гладко оструганной столешнице, будто разглаживая морщинки на невидимой скатерти.

- А память отцов-то, родного и крестного, все ж не трогай. Они мне, как-никак, не совсем чужие были, - он с трудом роняет слова, и я вижу только один способ прекратить этот так легко начинавшийся разговор:

- Я не буду, Хагрид. Только ты, пожалуйста, не задавай вопросов.

Он явно хочет возразить, потом машет рукой:

- Ладно. Эх, обидел ты меня, Гарри, обидел. С друзьями-то так же разговариваешь?

- Так же, - отвечаю я, и добавляю, чтобы он не успел прокомментировать: - они не ужасаются.

Мы пьем чай в молчании, потом я ставлю кружку и встаю. Дохожу до порога, поворачиваюсь, чтобы проститься – и оказываюсь впечатан в могучую грудную клетку. Хагрид ласково гладит меня по голове, потом слегка сжимает мое плечо и молча открывает дверь. Я благодарно киваю и спускаюсь вниз, слыша позади себя скрип петель. Раньше после такого разговора я чувствовал бы себя совершенно убитым. Но на фоне событий, описанных сегодня Дамблдором, я ощущаю только цепенящую усталость.

Я миную Большой зал, где уже окончился ужин, и поднимаюсь в Гриффиндорскую башню. Спальня пуста.

Остается добрести до кровати и второй раз за сегодняшний день упасть на нее, кутаясь в покрывало, не имея сил раздеться и забраться под одеяло. Только завернуться в жесткую ткань, как в кокон, и пустыми глазами смотреть в окно, где постепенно меняются краски неба.

Голова гудит, как трансформатор перед домом Дурслей, но сон не идет ко мне долго. Очень долго: я успеваю встать, разобрать постель, задернуть полог и улечься. Возвращаются мои соседи, Рон довольно насвистывает, готовясь ко сну, и я думаю, что не зря уходил сегодня из комнаты. Но это соображение не приносит ни удовлетворения, ни радости. Мне все равно.

Я смотрю на бархатные складки полога, которым успел отгородиться еще до возвращения Невилла. Он пришел первым и окликнул меня, но я притворился спящим. Наверное, со стороны кажется, что я сплю как сурок чуть ли не все свободное время. Впрочем, я могу еще читать, сквозь полог света от Lumos не видно, проверено.

А вообще – не безразлично ли, кто что думает. И в целом, и обо мне в частности.

В спальне уже стоит тишина, когда я забываюсь тревожным сном.

Глава 23. Довольно.

Будильник взрывается звоном, и я приподнимаюсь на локте, чувствуя себя не выспавшимся и совершенно разбитым. Глаза жжет, как будто я не смыкал их, и ничего не хочется делать. Совсем ничего. Даже шевелиться лень. Я потягиваюсь, испытывая только одно желание: не покидать кровать. Не выходить во внешний мир. Пусть делают что хотят, пусть отмечают, что я прогуливаю уроки. Безразлично. Скажу, что заболел, спущусь к мадам Помфри, может быть, она даст что-нибудь, что позволит выспаться по-человечески. Я не помню, что мне сегодня снилось, но что-то скверное. Там было очень много красного: от густого темно-рубинового до пронзительно-алого. Кровь и огонь. Видимо, кошмар, если судить по сбитым простыням и скомканной подушке. Я провожу по ней ладонью, ощущая влажность ткани. Наверное, взмок от ужаса, хорошо, что с криком не вскочил. Такое раньше случалось.

- Гарри, алло, ты нас слышишь? – полог колеблется, словно кто-то взялся за его край и не решается отдернуть.

- Да, слышу, - хмуро отзываюсь я, и в образовавшуюся щель проходит Рон. Он окидывает меня серьезным взглядом:

- Как ты сегодня?

- А как я? – недоуменно спрашиваю я в ответ.

- Ну, как настроение, - уточняет Рон шепотом, переминаясь с ноги на ногу, - ты какой-то смурной со вчерашнего дня, и нам ни полслова. Вот я и…

Я торопливо киваю:

- Все в порядке, честно. Просто…

Что? Не выспался? Голова болит? Я так часто повторял это, что он не поверит.

«А нам ни полслова». Нам. Ох, ребята, как я вам завидую…

Рон медленно кивает в ответ на мою растерянность:

- Надумаешь, скажи. Не забывай, мы же друзья.

- Эй, Рон, Гарри! Вы чем там заняты так долго? У нас уже зародились сомнения. В невинности вашего отсутствия среди проснувшихся и одевшихся!

Мы смотрим друг другу в глаза, не нуждаясь в пояснениях. Симус. Ему что, жизнь не мила, думаю я, оказываясь на ногах с такой скоростью, будто загорелось белье. Рон загораживает мне дорогу:

- Гарри, может, не сейчас? Можно разобраться без никого.

- Без никого я с ним уже разбирался, - сквозь зубы бросаю я, лихорадочно одеваясь и затягивая узел галстука, - он меня, видимо, плохо понял.

Мне нужна всего пара минут, чтобы одеться, за это время Симус успевает добавить:

- Мне всегда казалось, что у вас очень тесная дружба. Прямо хоть роман пиши! О глубоких и проникновенных чувствах.

Это мое больное воображение или все же двусмысленность?

Рон багровеет и следует по пятам за мной, но я не замечаю. Я вижу сцену словно со стороны: занавеси полога разлетаются в стороны, я одним широким шагом оказываюсь перед Финниганом – растрепанный, с упертыми в бедра кулаками. Дин и Невилл стоят в стороне, явно озадаченные. Они не подали ни одной реплики, пока Симус проверял мое терпение. К слову сказать, оно оказалось гораздо меньшим, чем приобретенное вчера спокойствие. Желание дать по роже появилось, а нервозности ноль. Наверное, только мои глаза выдают, что я слышал оскорбления: я щурюсь сквозь очки, чтобы лучше видеть. Дадли усвоил еще два года назад, что этот прищур не сулит добра.

- Что ты имеешь в виду? – рявкаем мы хором, подступая к Симусу с двух сторон. Он бросает на нас деланно-удивленный взгляд:

- А что я сказал?

- Повтори, и я тебе объясню! – предлагает Рон, закатывая длинные рукава рубашки. Я же просто меряю Симуса взглядом, задерживаясь на его левом запястье, том, которое едва не раздробил ботинком. Он невольно передергивает плечами:

- Ребята, вы что, шуток не понимаете?

- Нет, - мрачно констатирует Рон, - у нас обоих очень, очень плохо с чувством юмора. Так что ты сказал о нашей дружбе?

- Дураки, - бросает Симус, вскидывая голову, - я не стану драться из-за такой ерунды! Это глупо!

- Ты еще скажи, что мы опоздаем на завтрак, - подсказываю я, неотрывно гипнотизируя его взглядом. При этом намеке Симус идет пятнами. Неудивительно: одно дело говорить, что извращенец – я, другое – признать за собой. Он ведь понимает, что Рон в курсе всего, не так ли.

- Симус, - вновь включается Рон в диалог, - если ты сейчас не объяснишь, какого рожна нарываешься, никакого завтрака не будет. Это я тебе ответственно говорю. Мы с Гарри поголодаем, а на Дина с Невиллом наложим чары забвения. И разберемся до мелочей в… сложившейся ситуации.

При этом предложении Дин с Невиллом ошеломленно переглядываются, и Невилл внезапно произносит:

- На меня Obliviate накладывать не надо. Я и так ничего не вижу.

С этими словами он направляется к столу, достает из рюкзака учебник и демонстративно погружается в чтение. Мгновение мне хочется стиснуть его ладонь и трясти, трясти, пока он не поймет, как я признателен за то, что у меня по-прежнему есть человек, готовый прикрыть мне спину. Мы никогда не вспоминали Отдел Тайн, я думал, что Невилл все-таки винит меня за безрассудство и, в общем, готов был признать его правоту. Но сейчас он остался для того, чтобы в случае чего помочь. Или растащить нас.

Дин, по-видимому, не разделяет мнения Невилла о том, что ничего не происходит:

- Двое на одного? – сдержанно произносит он, подходя ближе, - как-то не по-гриффиндорски, ребята. Может, двое на двое тогда?

- Не лезь, - высокомерно заявляет Симус, тряхнув песочными волосами, - пусть тешатся мыслью, что самые умные и самые скрытные. А, Поттер?

Значит, Дин в курсе. Отлично. Я вынимаю палочку и накладываю на дверь запирающие чары. Четыре пары глаз следят за каждым моим движением.

- Я, кажется, сказал тебе по-английски, Симус, чтобы ты не смел называть меня по фамилии, - раздельно произношу я, убирая палочку за пояс. Симус не может сдержать короткого облегченного вздоха, и я усмехаюсь. - Думаю, мне придется тебе напомнить.

Мы с Роном одновременно делаем шаг вперед, и в этот момент Невилл сгребает в охапку и оттаскивает в сторону Дина:

- Не лезь в чужую драку, - советует он, и серые глаза внезапно вспыхивают огнем, совершенно несвойственным тихоне Невиллу.

- Он мой друг! – брыкается Дин, - Невилл, ты что, чокнулся? Пусти сейчас же!

- Не лезь, говорят тебе, - гаркает тот, - это не наше дело. Если Симус твой друг, то ты не смотришь на то, с кем дружишь!

- В смысле?

- В самом прямом смысле! Сиди и не дергайся. И мы никому не расскажем, что бы ни случилось.

Как ни странно, это срабатывает, и в наступившей тишине я слышу удары колокола, сзывающего студентов на завтрак. Вчера я не ужинал, сегодня опять не ем. Остается надеяться, Гермиона захватит нам по сэндвичу.

Я смотрю на Симуса. На его верхней губе, над полоской тонких, недавно появившихся усиков выступила испарина. Он переводит взгляд с меня на Рона и решает, как выйти из ситуации, не уронив собственного достоинства.

Забавно, но я не чувствую никакого волнения перед тем, что сейчас может произойти. Он сам нарвался, а мне надоело шарахаться от каждого неосторожного слова.

Да, я гей. Да, я одинок до последней степени, какую можно вообразить. Да, мне так все осточертело, что жить неохота. Но это еще не повод давать Симусу трепать языком.

- Ты намерен говорить? – Рон поигрывает палочкой.

- Тебя исключат из школы, - Симус неотрывно следит за его движениями.

- Зачем, - возражаю я, - мы не станем кидаться друг в друга проклятьями. Ты не знаешь, для чего еще можно использовать палочку?

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒