ве́тром Твоего́ любоблагоутро́бия разве́й пле́ву дел мои́х…» τῷ ἀνέμῳ τῆς σῆς φιλευσπλαγχνP

«… ве́тром Твоего́ любоблагоутро́бия разве́й пле́ву дел мои́х…» τῷ ἀνέμῳ τῆς σῆς φιλευσπλαγχνίας ἀπολίκμισον τὸ ἄχυρον τῶν ἔργων μου

Автор стихиры продолжает развивать образ работы земледельца над зерном. Вслед за жатвой и молотьбой, надлежало очистить зерно от шелухи. С этой целью добытые после молотьбы зерна просеивали на ветру. Дыхание ветра очищало зерно от всего лишнего. Очищающее дыхание ветра уподобляется в стихире дыханию Духа Божия, сильному ветру Божьей любви, рассеивающему все злое и ненужное. Господне милосердие отделяет от наших душ всякую ненужную, суетную, шелуху.

«… и пшени́цу даждь души́ мое́й оставле́ние…» καὶ σιτάρχησον (напитай) τῇ ψυχῇ μου τὴν ἄφεσιν

Представляется, что здесь более правильным переводом будет следующий вариант: «подай (снабди, обеспечь) душе моей оставление…». Грамматическая форма σιτάρχησον (ситархисон) представляет собою императив 2-го лица, производный от глагола σῑταρχέω, который имеет значение снабжать довольствием, обеспечивать.[5] Возможно, переводчик посчитал форму σιτάρχησον (ситархисон) производной от слова σῖτος (ситос) – хлебная пища, а хлебом в греческом культурном пространстве считался только хлеб пшеничный. Вероятно, по этой причине в церковно-славянском переводе появляется «пшеница».[6]

Таким образом, покаяние в грехах человеком и их прощение Богом является условием по которому зерна-души отбираются в «житницу» Царства Небесного: «…в небесную Твою житницу затворяя меня…»εἰς τὴν οὐράνιόν σου συγκλείων με ἀποθήκην.

Покаяние человека и Божье прощение это то, что избавляет человека от опасности греховного тления. Неочищенное и неприготовленное зерно не может храниться в житнице, оно сгниет и испортится. Подобно этому и человек, не совершивший покаяния и не получивший оставления грехов, не может быть принятым в небесную Божью житницу. Она открывается лишь для тех, кто очищен покаянием и благодатью Божьей.

Тема небесной житницы, как образа Церкви и Царства Божьего использовалась в христианской письменности[7] и у святых отцов[8], в частности святитель Кирилл Александрийский подробно разрабатывает этот образ. Он также использует образ жатвы, снопов, гумна, житницы.[9]

Стихира 2.

Позна́им бра́тие, та́инства си́лу, / от греха́ бо ко оте́ческому до́му восте́кшаго блу́днаго сы́на / преблаги́й оте́ц предустре́т лобза́ет, / и па́ки своея́ сла́вы позна́ние да́рует: / и та́инственное вы́шним соверша́ет весе́лие, / закала́я тельца́ упита́ннаго, / да мы досто́йно сожи́тельствуем, / закла́вшему же человеколю́бному Отцу́ и сла́вному заколе́нию, / Спа́су душ на́ших.

Ἐπιγνῶμεν ἀδελφοὶ τοῦ μυστηρίου τὴν δύναμιν· τὸν γὰρ ἐκ τῆς ἁμαρτίας, πρὸς τὴν πατρικὴν ἑστίαν, ἀναδραμόντα, Ἄσωτον Υἱὸν ὁ πανάγαθος Πατήρ, προϋπαντήσας ἀσπάζεται, καὶ πάλιν τῆς οἰκείας δόξης, χαρίζεται τὰ γνωρίσματα, καὶ μυστικὴν τοῖς ἄνω ἐπιτελεῖ ευφροσύνην, θύων τὸν μόσχον τὸν σιτευτόν, ἵνα ἡμεῖς ἀξίως πολιτευσώμεθα, τῷ τε θύσαντι φιλανθρώπῳ Πατρί, καὶ τῷ ἐνδόξῳ θύματι, τῷ Σωτῆρι τῶν ψυχῶν ἡμῶν.

«Позна́им бра́тие, та́инства си́лу…»

О каком таинстве говорит автор стихиры? Очевидно, речь идет о таинстве покаяния блудного сына, в образе которого мы видим все человечество в целом и каждого кающегося грешника в отдельности, а также о таинстве искупающей все грехи Жертвы Христовой. В последующих строках стихиры автор раскрывает в чем состоит «сила таинства».

«…от греха́ бо ко оте́ческому до́му восте́кшаго блу́днаго сы́на преблаги́й оте́ц предустре́т лобза́ет…»

τὸν γὰρ ἐκ τῆς ἁμαρτίας, πρὸς τὴν πατρικὴν ἑστίαν (ἑστία домашний очаг), ἀναδραμόντα, Ἄσωτον Υἱὸν ὁ πανάγαθος Πατήρ, προϋπαντήσας ἀσπάζεται

Трогательная евангельская сцена возвращения блудного сына к отцу, вышедшему с объятиями любви и прощения навстречу своему сыну. При описании этого события автор стихиры использует выражение: «ко отеческому дому востекший сын…». Славянское слово «востекший» в греческом тексте звучит как ἀναδραμόν (анадрамон), что значит буквально «идти вверх». Путь от Отца – это всегда путь вниз. Но чтобы вернуться к отцовскому очагу, нужно найти силы, подняться и идти вверх.

«…и па́ки своея́ сла́вы позна́ние да́рует…»

καὶ πάλιν τῆς οἰκείας δόξης, χαρίζεται τὰ γνωρίσματα

Эти слова уже достаточно четко дают понять, что речь идет не только о сюжете евангельской притчи, а предполагают весь контекст домостроительства спасения. Не просто возвращение в отчий дом, а повторное приобщение к познанию Отчей славы. Собственно здесь запечатлен результат покаяния, состоящий не в некоем внешнем действии или знаке, а в реальности восстановления богообщения и богопознания.

«…и та́инственное вы́шним соверша́ет весе́лие…»

καὶ μυστικὴν τοῖς ἄνω ἐπιτελεῖ ευφροσύνην

Автор стихиры напоминает о словах Евангелия от Луки, записанных непосредственно перед притчей о блудном сыне: «Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся» (Лк. 15, 10). Пир в доме отца есть образ веселия горних ангельских сил о покаянии грешника. Обращает внимание что «веселие» имеет определение «таинственного» греч. μυστικὴν (мистикин), что может быть определенной аллюзией на «тайнообразующее» литургическое сослужение ангелов и человеков. Покаявшийся грешник, возвращается в обители Отца, которые являют собою пространство непрестанного таинственного священнодействия небесно-земной Церкви.

Центром этого священнодейственного пира является принесение безкровной жертвы Сына Божия – Евхаристия.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒