Мы прекрасные и непостоянные девушки Нам поклоняются банкиры, брокеры и графы. 5 страница

Эту песню я услышал вчера, когда взор мой рисовал вас. Какая невозможная чушь! Кому понравится, если любимая заладит вздыхать и ворчать "Уху-ху", и этак по сто раз на дню? У моей Нэлли... "Нэлли" слишком фамильярно, да? У моей Эллен голос глубокий, нежный и властный, восхитительно замирающий на последних гласных. Пусть глупые горлицы мелочно ворчат, а крикливые гусыни впустую возмущаются. Моя Эллен, решил я (напоминаю, мои глаза были закрыты), обдумывает тему для следующей статьи.

Видите, я не так самонадеян, чтобы предполагать, будто вы беспокоились обо мне. Но если вдруг вы с затаенной тревогой спрашивали себя "Каковы шансы, что Тэд вернется живым из Техаса?", отвечу: шансы невелики. Вечерами все пьют, машут кулаками и сквернословят, а я как болван сижу, зажмурившись, и думаю о вас.

Если во время потешной стрельбы меня не заденет шальная пуля, то запросто прикончит Мигель, повар-убийца. В таверну мы перестали заглядывать после второго отравления. Красотка Сьюзен, добросердечная подавальщица джина, продает нам консервы из-под полы. Бродяги в Нью-Йорке питаются лучше, чем мы в эти суровые времена. Наверное, поэтому вчера вы так быстро исчезли, Сладкое видение с косичкой во рту, и перед глазами у меня замаячил хваленый картофель, произрастающий в Теннеси.

Прошу заметить: ни одной драки. Я не ищу неприятностей, как мне было велено. Местный шут, явно не дорожащий своей шкурой, регулярно исполняет в нашу с Ричардом честь пошлый лимерик под названием "Педик-ленд". Регулярно, Эллен, и он до сих пор жив-здоров. Всё еще думаете, что мне не достает самообладания? Напрасно! Мы оба знаем, почему я не владею собой, когда дело касается вас, но только мне хватает смелости признаться, а вы, смешная девочка, всё притворяетесь. Не будьте хотя бы жестоки и не заставляйте меня долго ждать следующего письма.

– Ничего интересного? – с недоверием переспрашивает Нора, едва поспевая за подругой на авеню, оживленной в утренний час. – Они же на Диком Западе! Там... индейские резервации и ганфайтеры, и граница Мексики, и пустыня, и Рио-Гранде...
– И там плохо кормят, – Нэлл забегает под козырек здания, спасаясь от дождя, – а Тэд, видимо, не способен думать ни о чем кроме еды и... красоты Рио-Гранде его не трогают. Ну, зарядил! И ты без зонта?
– О Ричарде? – голос Норы заглушает нарастающий стук капель. – Хоть что-нибудь?
– Ни слова. – Нэлл хмурится, глядя на тучи, за минуту погрузившие город в сумерки. – Дает понять, что в прошлом письме я была с ним недостаточно мила.
Под козырьком скапливается разношерстая публика, и Нора прячется от любопытных взглядов за капюшоном плаща. Узнают в ней восходящую звезду Бродвея – начнут приставать или, того хуже, подслушивать, а потом распускать сплетни. Внезапный уход со сцены в мае и так уже вызвал немало толков: Элеонора Бейкер смертельно больна, готовится родить внебрачного ребенка, изуродована оспой и прячется от мира – мечта Джессики Аркет, судя по тому, что она трубит об этом на всех углах.
Нора подталкивает подругу к краю козырька.
– А ты была с Тэдом милой хоть раз? – сердито шепчет она. – Ты его хотя бы поблагодарила?
– За что?! Он не лучше своего отца! Только и делает, что пользуется моими, – Нэлл едва успевает отпрыгнуть от водопада, хлынувшего с просевшего козырька, – ...слабостями. Фух! Кажется, это надолго. Может, зайдем в... ? Тиффани. Ну, блеск. Я похожа на человека, которому нужна дорогущая лампа?
– Нет, – Нора смеется, оглядывая сверкающую витрину. – Можем притвориться, что ищем серебряный чайник в подарок миссис Террорбади. Видите ли, сэр, наша дорогая тетушка очень разборчива по части серебра, украшающего её антикварный столовый гарнитур эпохи Ренессанса. Впрочем, с твоими актерскими способностями нас выставят через минуту... Смотри, какой сыч!
Привратник, грозно сверкая очами, протирает золоченую надпись "Тиффани" на стеклянной двери, и случайно оказавшиеся перед ней прохожие исчезают, будто пятна.
– Все от него разбежались, – довольно констатирует Нора, послав привратнику улыбку заезды Бродвея, смягчающую сердца. – Но ты так просто от разговора не уйдешь, милочка. Мужчина пользуется твоими слабостями, я слышала. Это опасно звучит. Миссис Террорбади была бы очень недовольна тобой и, разумеется, сочла бы своим долгом выяснить во всех подробностях, перед каким искушением ты не устояла?
Нора отбрасывает шутливый тон, видя, что Нэлл странно напряжена.
– Меня приняли в колледж, – сообщает она безжизненным тоном, подставляя ладонь под холодные струйки, бегущие с козырька. – Не спеши с поздравлениями. Два года назад я окончила Нью-йоркскую школу подготовки учителей, помнишь? Мою альма-матер преобразовали в колледж при Колумбийском университете. Мне предложили место преподавателя.
– Но это же... – Нора неуверенно улыбается, – здорово?
Нэлл морщит нос.
– О, да. Просто чудо какое-то. Летом аноним пожертвовал кучу денег Ассоциации профессиональной подготовки. И вот совпадение! Мистер Батлер, наш директор, по совместительству президент этой ассоциации. Только он выступил за преобразование, и средства сразу нашлись. В прошлом , – Нэлл сжимает руку в кулак, – мы с мистером Батлером виделись дважды. На выпускном он даже фамилию мою не мог вспомнить. А-а, говорил, рыженькая, настырная... Как вас там, Хильда? На той неделе написал мне лично. Дорогая мисс Белроуз, не соблаговолите ли, в любое удобное для вас время... В приемной со мной на одной банкетке сидел Джон Дьюи. Он тоже получил место, так что теперь мы коллеги. Мистер Дьюи – автор более ста работ, посвященных педагогическим проблемам, и я – рыженькая настырная Как-вас-там.
– Очень настырная, – подтверждает Нора, краем глаза изучая эмалированные броши, выставленные на витрине, – и также мнительная.
– Это не все! Отец... – Нэлл прикусывает губу. – Его уже несколько раз приводили домой какие-то люди. Добрые самаритяне? Не думаю! Одного из них я узнала. Среди уличного сброда в районе Пяти углов его наружность бросалась в глаза. Шпик, решила я, на задании. Но теперь понимаю – заданием была я. Раньше местные пьянчуги кричали мне всякое вслед, а теперь, стоит мне обернуться, шарахаются!
– Какой ужас, – в тон ей говорит Нора, сожалея, что бразильская орхидея, инкрустированная брильянтами, не станет идеальным дополнением к её ансамблю из розового шелка, – и как теперь жить?
– Ты не понимаешь! – стонет Нэлл, отвернувшись к стене дождя. – Так во всем... У сиротского приюта при нашем соборе внезапно появились деньги на ремонт крыши. Муниципалитет выделил средства для открытия бесплатных столовых. "Нью-Йорк Ворлд " предложил мне вести еженедельную колонку. Когда я захожу в класс, Бэгли Чандлер, первый хулиган, стирает с доски неприличные слова и стул мне отодвигает!
– И ты думаешь, что Тэд, – Нора давится смехом, – Тэд в ответе за все это? Если так, то он просто...
– Прохиндей? Ловкач? – Нэлл ударяет кулаком по ладони. – Чертов Макиавелли!
– Добрый ангел, – Нора ласково берет её за руки, разворачивая к себе, – и становится таким благодаря тебе.
– Ангел? – Нэлл высоко поднимает брови. – Да уж... Добр, да не без корысти. Он же просто хочет, чтобы я с ним... – она отводит взгляд, заливаясь краской.
– Ну, а если ты откажешься с ним... – Нора неопределенно пожимает плечами, – что он сделает? Отберет крышу у сирот? Все это очень напоминает мне одну старую историю. Про девочку-детектива и загадочного незнакомца, который был к ней слишком добр. Сколько лет она отвергала его подарки, винила в коварстве и еще бог знает в чем? Пять? Шесть? Может, немного скостишь срок для Тэда? Все-таки его брат прошел испытание, когда не выставил тебя из пансиона – за дерзкие упреки и черную неблагодарность. Не говоря уже о том, что ты отказалась выполнять условия проживания.
– Ты права! – в глазах Нэлл появляется огонек решимости, и это слегка пугает. – Не в том, разумеется, что мне следует довериться этому "ангелу", когда он действует у меня за спиной. Насчет испытания. Я его не поощряла, но он цеплял меня с самого начала – то на один крючок, то на другой. Всё, хватит! Увидишь, его доброта испариться, как только он поймет, что ничего не выигрывает.
– А крючок это... я, да? – Нора вздыхает, отмечая, что дождь кончился, а значит, подруга вот-вот убежит по своим делам. – Ты больше не будешь ему писать?
– Еще как напишу! – Нэлл весело машет ей, перепрыгивая через лужи. – Такое ледяное письмо, что у него глаза инеем покроются.

3.4.

Дорогая мисс Белроуз,

Вы меня убедили. Приношу наиглубочайшие извинения благородной организации, созданной с целью содействия социальной, научной и творческой активности женщин.

Члены клуба "Соросис" ни в коей мере не являются взбалмошными дамочками, которые собираются в лучшем ресторане города под предлогом интеллектуальных бесед, а на деле украдкой подливают в чай бренди, едят пирожные и сплетничают о мужчинах.

Их точно нельзя обвинить в том, что они перекладывают на мужей домашние обязанности и заботу о детях. Ведь большинство этих прекрасных, социально, научно и творчески активных женщин, надо думать, совершенно свободны, а остальным не приходится себя утруждать, когда мужья оплачивают услуги нянек, поваров и горничных.

Ну, не всем же присуще стремление к высокому! Кто-то должен работать, чтобы содержать семью, а кому-то по душе писать натюрморты. Не сомневаюсь, клуб "Соросис" полон весьма одаренных личностей. Миру они неизвестны, но это, разумеется, не их вина, а происки недоброжелателей.

Название "Соросис" просто очаровательно: ботанический термин, означающий изобильно цветущее растение, приносящее урожай фруктов – это же надо было до такого додуматься! Растения.

Очень надеюсь, дорогая мисс Белроуз, что ваше следующее письмо также будет целиком посвящено клубу цветущих женщин. Не жалейте чернил и бумаги. Я хочу знать о них всё. Я подумываю о том, чтобы набить татуировки с их именами. Но буду краток, говоря о себе. Дела наши, если можно так выразиться, в порядке. Мы стали жертвами мошенника, Ричарду едва не проломили голову, я оказался в тюрьме.

Впрочем, не стану утомлять вас подробностями, ведь вы очень заняты.

– Ну, вот что, – Нора широко улыбается, так как в её обязанности входит раздавать детям конфеты, но шепот звучит зловеще, под стать черной мантии и остроконечной шляпе. –Испытывай Тэда сколько хочешь, когда он вернется, но сегодня ты должна ему написать. Чего бы тебе это ни стоило, Эллен Белроуз, преисполнись раскаяния и будь милой.
Нэлл сидит на крыльце среди светящихся в сумерках тыкв. С черными бархатными ушками на рыжей гриве и насупленной мордашкой она напоминает наказанного котенка.
– Но это же шантаж, – жалуется Нэлл пасмурному небу, комкая и без того уже изрядно потрепанный клочок бумаги: злополучное письмо Тэда.
Нора высыпает ворох леденцов в протянутые ладони малышни, не переставая улыбаться, помахивать волшебной палочкой и приговаривать сладким голосом.
– Я тебя в жабу превращу, поняла?
– И ты, Брут, – Нэлл кисло улыбается, – шантажируешь меня.
Нора делает страшные глаза, вставая между ней и тарелкой маминых печений, покрытых глазурью и ореховой крошкой.
– Будешь до конца жизни есть только шпинат и брокколи! О, нет-нет. Не ты, малыш. Тётя кошка. Она плохо себя вела, но теперь образумится.
– Еще чего! – приглушенно фыркает Нэлл. – Сама пиши дяде уголовнику, а лучше времени даром не теряй, пиши сразу его пришибленному другу. О, подожди-ка. Ты не можешь. Ты скромница.
– Да, – смиренно признает Нора. – И вряд ли тебе понравится, если я напишу Тэду о том, как ты о нем волнуешься и грызешь ногти.
Нэлл отдергивает руку от лица.
– Опять шантаж, – мрачно констатирует она.
– И взятка, – Нора с улыбкой протягивает ей печенье.
Но взгляд Нэлл прикован к чему-то на другой стороне улицы. Среди садовых деревьев, которыми обсажен собор, мелькают оранжевые огоньки, слышатся звуки музыки, детский смех, песни и, едва различимый среди праздничного шума, стук молотков.
К сиротскому приюту, что прячется в тени собора, пристраивают новое крыло.

3.5.

Дорогая Эллен,

Рыболовные крючки?

Это что, намек? Месть? Шутка такая? Вам мало было того, что я все время думаю о вас, вы решили свести меня с ума загадками? Это у вас получилось. Ваши крючки лишили покоя не только меня, но и Ричарда – он-то ребусы обожает.

Вряд ли вы знакомы с поэзией Джона Донна и таким образом ссылаетесь на его стихотворение "Приманка". А жаль. Это признание в любви. Старомодное и и слишком вычурное, на мой вкус, но я был бы рад и такому.

Посмотрите, до чего вы меня довели:

О, стань возлюбленной моей -
И поспешим с тобой скорей
На золотистый бережок -
Ловить удачу на крючок.

Ужас, да? А дальше хуже:

Под взорами твоих очей
До дна прогреется ручей,
И томный приплывет карась,
К тебе на удочку просясь.
Купаться вздумаешь, смотри:
Тебя облепят пескари,
Любой, кто разуметь горазд,
За миг с тобою жизнь отдаст.

После томного карася вас уже ничто не удивит, но все же:

А если застыдишься ты,
Что солнце смотрит с высоты,
Тогда затми светило дня -
Ты ярче солнца для меня.

Пускай другие рыбаки
Часами мерзнут у реки,
Ловушки ставят, ладят сеть,
Чтоб глупой рыбкой овладеть.

Все это - суета сует,
Сильней тебя приманки нет.
Да, в сущности, я сам, увы -
Нисколько не умней плотвы.

Я даже не улыбнулся, когда Ричард декламировал этот дивный образчик ренессансной поэзии. Я сочувствовал автору – бедняга! Понятно, что все эти крючки, золотые бережки, подогретые ручьи и etcetera – эротические эвфемизмы, но зрелище, право, жалкое. И эта его dame de coeur, облепленная пескарями – ну и штучка. Подогревает к себе интерес, и не совестно ей, что парень чувствует себя тупицей.

Ваши крючки не подразумевают ничего эротического? Все возможные комбинации от "сойти с крючка" до "зацепить внимание" мы перебрали. Все-таки это месть, да? Хорошо, я заслужил. Я раскаялся. Не надо было вас пугать. Наказывайте, если угодно, но не слишком строго. Ваше ледяное послание пришло в ту пору, когда мы застряли в Прадо Верде и наши планы полетели к чертям. Расскажу обо всем по порядку с надеждой, что вы проявите милосердие и больше не станете пытать меня рыболовными снастями.

Как вы знаете, мы отправились в Техас, чтобы встретиться с учеником Уильяма Хэнсона. К описанию тягот нашей жизни в захолустье можно добавить, что днем стояла адская жара, а ночью зверский холод. Мы выселились из гостиницы, где нас каждую ночь пытались ограбить, и взяли в наем сарай для дров во дворе у дома шерифа. Песчаные бури случались не так уж часто, и сезон дождей начался с небольшим опозданием, так что, в конце концов, мы нашли Виктора, нашего инженера.

Гений-самоучка, как Хэнсон его характеризовал, по виду этакий странствующий искатель удачи, философ или бандит – в Америке их попробуй различи – горячо заинтересовался прожектом мистера Грачестера. Ричард всего раз поправил его, указав на то, что "Гранд" – благородная приставка, а "Честер" – город-графство. В дальнейшем смиренно отзывался на "Грачестера", с трепетом показывал ученику мастера свои чертежи и водил его смотреть на планер, размещенный под наскоро сколоченным навесом во дворе у шерифа. Изъяснялся Виктор, как ваша ирландская бабушка, но идеи подавал толковые. С его слов выходило, что Хэнсон давно придумал, как усовершенствовать "Воздушный экипаж". Ричард с благоговением внимал речам, сдобренным отрывками из писем старого изобретателя. Розовел, как влюбленная барышня, и праведно возмущался, когда я советовал вернуться в Нью-Йорк.

Как! Присвоить идеи мастера? Оставить за бортом его талантливого ученика? Нет, разумеется, преисполненный благородства потомок рода Грандчестеров не мог так поступить. Пришлось спустить его с небес на землю и напомнить о том, что мы находимся в Богом забытой дыре. Из чего тут строить воздушные экипажи? Из кактусов? В городе больше возможностей. Если начинание стоящее, его поддержат инвесторы – эти доводы Ричарда убедили, и он предложил Виктору отправиться в Нью-Йорк с нами.

Какая тут началась комедия! Нас представили городскими ловкачами, гнусными англичанишками, которые задумали одурачить честного американца. Мистер Хэнсон воскрес из могилы, чтобы огласить свою последнюю волю: его изобретение не должно попасть в руки финансовых воротил! Наконец, в последнем акте, после заверений со стороны Ричарда в том, что его намерения и помыслы чисты, как слезы младенца, честный американец нас простил и радостно объявил, что знает такие шараки, где можно купить все необходимое пачти задарма. Что бы мы без него делали?

Десять лет Хэнсон пытался создать летательный аппарат с паровым двигателем, способный подняться в воздух. Наш гений управился за неделю. По замыслу Хэнсона, стартовать нужно было с наклонной плоскости для облегчения разгона. Мы нашли подходящий склон, расчистили его, установили рельсы. Летательный аппарат напоминал, откровенно говоря, злобно рычащее чудовище, но уверенно мчался навстречу закатному небу. Казалось, мечта старого изобретателя вот-вот сбудется, и Воздушный экипаж воспарит, а потом он начал разваливаться на части.

При падении Ричард каким-то чудом остался жив. Как вы можете догадаться, гениальный инженер уже смылся к тому времени. Вопреки моим советам, Ричард щедрой рукой выдавал ему деньги из своего кармана. Не знаю, на какой свалке мошенник доставал детали, но кажется, некоторые из них были сделаны из картона. Драгоценный планер Ричарда восстановлению не подлежит. Грустное зрелище: мечта в осколках.

Если вы упрекаете меня, то вполне заслуженно. Я почти не вникал в происходящее, а вместо этого уезжал в горы охотиться на техасских баранов. Не стану оправдываться тем, что после двух недель на одних сухарях и консервах мы отчаянно нуждались в мясном рагу. Разговоры о паровых котлах и воздушных винтах очень быстро меня утомляли, а горы были свежи и прекрасны. Я попросту сбегал туда, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Вам известно, какими.

Хэнсона и его вдову, этих божьих одуванчиков, мне трудно представить соучастниками. Скорее всего, они сами были обмануты. После всех неудач и разочарований старого изобретателя утешали письма талантливого ученика, который продолжит его дело. Держу пари, ученик стряс с него немало.

Самое гнусное, что мошенник водил нас за нос буквально под окнами у стражей порядка. Был с ними в сговоре – я уверен. Этого типа следовало бы повесить или хотя бы стребовать с него сумму, которую он прикарманил. Но мы не добились от шерифа и тени интереса к нашему рассказу. Не его вина, видите ли, что мы не способны отличить хороший товар от хлама. Деловой подход. Очень по-американски, не правда ли?

Мы провели последнюю ужасную ночь коченея в сарае, а утром отправились на железнодорожную станцию по главной и единственной улице. Добрые горожане вышли, чтобы проводить нас, а заодно посмеяться над провалом нашей затеи, над нашими костюмами и прическами, над тем, что сто лет назад мы проиграли войну, над Её королевским величеством и Джонном Буллем. Словом, запас шуток был неисчерпаем. Совет никогда не возвращаться в Прадо де Верде находил живой отклик в наших сердцах.

До границы города оставалось всего ничего, когда нам в спину грянул "Педик-лэнд". Я оглянуться не успел, а Ричард уже спрыгнул с повозки и бросился на исполнителя с кулаками. С вежливыми тихонями всегда так. Словно бочки, набитые порохом невысказанных обид, взрываются ни с того ни с сего от случайно упавшей искры. Противник был повержен, а Ричард всё лупил его – или кого он там перед собой видел? Подлеца Виктора? Своего непутевого братца? Папашу-герцога?

Во время драки шериф стоял неподалеку с безмятежным видом человека, который сытно пообедал и смакует хорошую сигару. Дерущихся растащили зрители, но лишь с тем, чтобы самим учинить расправу над моим приятелем. Пришлось остудить их пыл.

Я упоминал, что метко стреляю? Выстрелы были предупредительными, никто бы не пострадал, однако же мне предъявили нелепое обвинение, и я оказался за решеткой. Впрочем, всего на неделю. Власти в Америке всюду продажные или это мне так везет? Свобода моя была оплачена не из наших карманов – мы поистратились. Выручил меня некто Джордж, как он сам представился, помощник одного влиятельного господина.

Юный Джордж – мастер интриговать, а я с подозрением отношусь к людям, которые не называют фамилий. Словом, вначале мы не поладили. Но к тому времени из пучин ярости вернулся Ричард Любезная мина и выступил между нами дипломатом. Выяснилось, что похлопотала за меня матушка, а помянутый господин – её новый муж, если можно так выразиться, ведь предыдущий похоронил её, не дав развода. Юный Джордж долго и нудно объяснял нам деликатность сложившегося положения, хотя мог выразиться просто: моя мать не может принять у себя сына, ибо новое семейство предпочитает умалчивать о каких-то мужьях и, тем более, детях в её прошлом.

Только я обрел свободу называть Фрэда братом, и вот, пожалуйста, новый фарс: приходится изображать дальнего родственника собственной матери. Но я, конечно, рад с ней повидаться. Вы любите загадки, как вам эта понравится: кто-то анонимно сообщил ей, что я угодил в неприятности. Похоже, в Америке у меня появился ангел-хранитель. Уверен, вы легко его вычислите, ведь о матери я рассказывал только вам.

Передайте ангелу мою благодарность.

Ричард присоединяется. Крючки отвлекали его от мрачных раздумий. Возможно, ему придется вернуться домой на Рождество. Жаль лишаться компаньона, но что поделаешь? Воздухоплавание – мечта дорогостоящая. Для того, чтобы заинтересовать инвесторов, нужен серьезный прорыв. Конечно, Ричард упорный малый. Опять взялся за чертежи и расчеты. По возвращении намерен собрать новую модель, даже если придется влезть в долги. Но это его последняя попытка удержаться в свободном полете.

А что в Англии? В сущности, ничего ужасного. Семейные дрязги, скучные дела, долг аристократа. Есть такой, а вы удивлены? Для кого-то плата за высокое положение –брак без любви. Кому-то приходится притворяться, что брат – сирота, взятый на воспитание из милости. От оков мечтают избавиться не только рабы, как видите.

По пути в Америку Ричард надеялся, как и многие, воплотить мечты в жизнь и обрести независимость. И чем это кончилось? Словно какой-то голодранец, сидел в чужом сарае для дров с кое-как забинтованной головой и ел бобы из консервных банок. Между нами говоря, я не уверен, что американский путь ему по силам. Возвращение на Родину будет тягостным и унизительным, но, во всяком случае, он не кончит как Альфонс Перно. Этот неудачливый "летатель" застрелился, предварительно отправив приятелю чертежи своего летательного аппарата в детском гробике.

Я вижу, как вы качаете головой. Будто я сам чего-то достиг с тех пор, как приехал в Америку! Дайте срок. В отличие от Ричарда, я знаю, что не вернусь. Скорее повешусь в сарае для дров, чем снова подчинюсь злой воле урода с двумя лицами. Я выбрал свое место в жизни, и оно рядом с теми, кого я счастлив называть семьей.

В ноябре я вернусь в Нью-Йорк и снова спрошу вас, Эллен, вы прогуляетесь со мной? Возможно, стоит добавить "окажите честь" и тому подобные обороты, чтобы вы поняли, насколько серьезны мои намерения? Возьму у Ричарда пару уроков любезности.

3.6.

– Эй! Не тряси меня, я летать не умею! – Нэлл, такая смешная в папильотках и огромном свитере поверх сорочки, цепляется за решетки, которыми огорожен балкон.
Нора забывает про страх высоты, щекочет Нэлл и сама беззвучно смеется. Глубокая ночь на дворе, а её переполняет энергия – это похоже на вхождение в роль, когда всё существо мечется на пороге переживания прежде, чем ринуться и погрузиться в него с головой.
Повод для встречи при лунном свете должен быть серьезным.
– Тэд написал тебе? – Нора слегка задыхается от волнения.
– Тэд написал мне, – сдается подруга, и сердце Норы бьется в такт с её сердцем, болезненно и сладко сжимаясь, – уже давно и не раз, но я не хотела отвлекать тебя, пока ты готовилась к пробам... Нет, серьезно, Голдденстар, ты хоть и звезда, но я не собираюсь тут желания загадывать, когда ты вниз полетишь. Отодвинься от края, сделай милость, и посиди спокойно. Я перескажу тебе часть письма.
Пересказ Нэлл краток и сух, однако для Норы каждое слово – сладостная пытка откровенностью. Под покровом ночи она стыдливо разглядывает Ричарда Грандчестера сквозь драпировки. Полёты значат для него гораздо больше, чем она предполагала. Борьба, риск и фатальность неудач создают в её воображении новый образ.
Вот юноша с идеальным профилем, чья красота немного высокомерна и холодна, в модных жилетах с орнаментом пейсли, накрахмаленных сорочках цвета шампанского и всегда безупречных костюмах. Вот замкнутый мальчик, убегающий из холодного и порой жесткого мира в фантазии о летающих кораблях. А вот печальный Рыцарь, прикованный к земле золотой цепью, и отчаянная, почти безнадежная мечта о крыльях. Быть может, понимает Нора, очень скоро она потеряет его из виду навсегда. Затянувшаяся было рана открывается вновь.
Что она может сделать? Актриса, всего лишь.
К глазам подступают слезы.
– Тебе не кажется, что здесь и так сыро? – Нэлл легонько толкает её плечом. – Взбодрись. Чудеса продолжаются: мои родители до зимы уезжают в Ньюпорт. Дважды в неделю мама будет петь для богачей, но это небольшая плата за роскошный отдых на морском курорте. В их распоряжении будет коттедж и прислуга в дневное время. Окна с видом на залив, завтраки на лужайке, прогулки по побережью – ну, разве не здорово, если твоя мама тоже насладиться всем этим? Помоги ей собраться к воскресенью. Посадим родителей на поезд, а сами пойдем гулять. Мы целую вечность не выбирались в парк. А помнишь, было время, каждую неделю ходили к аллее Террасе Бефезда? Как дамы! В маминых шляпках, с японскими бумажными зонтиками и подушечками для иголок под юбками – твоя была идея.
– Угу, – сквозь слезы улыбается Нора. – А еще устраивали пикники у озера. Мальчики Джонсонов тайком покупали для нас в аптекарской лавке "Потрясающий Газированный Лимонный Имбирный Эль". Мы картинно сидели на траве, наблюдали за парочками в лодках, икали после каждого глотка и хихикали, как сумасшедшие. Тебе тоже вкус эля казался странным? Но это был напиток взрослых... Ох, Нэлли! Почему мы так спешили взрослеть? Твои родители наверняка рассчитывают, что ты поедешь с ними. А ты остаешься ради меня, так? Прости, не могу согласиться.
– Глупости, – Нэлл рубит воздух ребром ладони, – всё уже решено. В воскресенье мы идем в парк, Голденстар, в красивых шляпах, с зонтиками. Купим эля! Надень что-нибудь нарядное. Лодочные кавалеры бросят своих дам и выстроятся в очередь, чтобы покатать нас.
Нора качает головой.
– Все это чудесно звучит, Нэлли, но я не приму такого дорогого подарка даже от тебя. Мама не одобрит.
– Какая жалость, – отвечает Нэлл с деланным равнодушием, – мне показалось, что Ричард Грандчестер обрадовался случаю познакомиться с тобой поближе.
– Когда? – Нора округляет глаза. – С чего ты взяла? Тэд написал?
– Ну, не все же Тэду за него говорить, – Нэлл строит рожицу. – Сам дал понять. Вчера. Когда он выражается этак размеренно, по-британски, я не всегда его понимаю, но всё стало очевидным после вопроса: "Ваша подруга присоединиться к нам?" Вот была потеха, когда Тэд начал возмущаться! Тебя, мол, никто не приглашал! Ты что, в Техасе не нагулялся?! Ну что вы, сэр, потупилась я, одна я с вами не пойду ни за какие коврижки. Тут Ад замерз, и свиньи полетели. Твой Ричард засмеялся. У него, оказывается, приятный смех. Готова поверить, что котят он не обижает, но предположение о тайных переодеваниях пока не отзываю. Мы договорились, что встретимся в воскресенье у ворот Артистов, и они снова уехали. В конструкторское бюро на сей раз. Насколько я понимаю, это гордое название носит тот амбар в пригороде, где они...
– Постой! – хмурится Нора, немного сбитая с толку последовательностью, с которой подруга вела к этому сообщению. – Эта прогулка предполагалась, как.... свидание?
Вместо ответа Нэлл срывает с головы папильотки и запускает их, как бумажных голубей.
– Ты использовала меня! Тебе просто нужен кто-то, чтобы не оставаться наедине с Тэдом! – не в силах сдержаться, Нора хихикает. – Вот уж поистине, Ад замерз.
Нэлл убирает с лица кудряшки и сердито смотрит на неё.
– А кому-то здесь нужна вечность, чтобы заговорить с понравившимся мужчиной. Прости, я ничего не путаю? Полгода прошло? Я готова потерпеть Тэда на этой прогулке, чтобы покончить с твоими горестными вздохами у окна, Голденстар. Знаю я тебя! Когда предмет воздыханий уедет, станет только хуже. Ты месяцами будешь упиваться сожалениями и мечтами о невозможном, как не раз бывало. Когда ты за зиму так и не решилась скатиться с ледяной горки, – Нэлл загибает пальцы, – когда не пошла купаться, потому что океан показался тебе полным акул; когда побоялась прокатиться на пони, а потом ревела, узнав, что цирк уехал; когда не купила ту красную юбку, которая тебе так нравилась; когда мама не пустила тебя на спектакль с Сарой Бернар, потому что пьеса была фривольного содержания... Хоть раз в жизни, Голденстар, скатись уже с этой дурацкой горки! – она машет кулаком.
– Надеюсь, мама согласится поехать в Ньюпорт, – Нора печально улыбается. – Но, боюсь, что прогулка ничего не изменит. Я не могу рассказать Ричарду о своих чувствах. Мое признание поставит его в трудное положение.
Нэлл внимательно глядит на подругу. Её пальцы нащупывают клык-талисман под бесформенным рукавом, глаза сверкают в темноте... Не от слез же?
– Откуда в тебе столько робости, Нора? Ты же актриса!
– Вот именно, – Нора устало проводит ладонью по лицу. – Драматург и режиссер решают за меня, кто я такая. Сегодня – скромница, завтра – кокетка. Реплики заучены, каждый жест продуман. Там все переживаешь понарошку. Бояться нечего, ведь я знаю, чем всё закончится для Элеоноры Бейкер. Через два с лишним часа опуститься занавес, а потом останется только изящно поклониться под звук аплодисментов.
Нэлл, помолчав, опускает голову.
– Значит, ты плохая актриса.
Нора не верит свои ушам.
– Ты плохая актриса, Голденстар, – повышает голос Нэлл, как будто не меньше её самой удивленная, – если у тебя нет своего понимания роли. Неужели, ты никогда не задумывалась о том, что важно донести до зрителя? Разумеется, автор пьесы подумал об этом, а режиссер по-своему интерпретировал, но как можешь ты создать живой образ, если не осмеливаешься переживаешь правдиво, а только действуешь по подсказке?
Подруги смотрят друг на друга, будто видят впервые.
– Напиши об этом статью, – натянуто отзывается Нора, – раз уж теперь ты и в этом эксперт.
– И напишу, – с вызовом отвечает Нэлл, хмуря брови. – Не зря же я столько лет жила в этом доме и слушала разглагольствования о служении искусству. Скажите, пожалуйста! Служители... Может, вас лучше эксплуататорами назвать? Раз уж одобрение зрителей, похвалы критиков и приличные гонорары – это все, что вам нужно. Что вас отличает от обычных ломак? Грим? Наряды? Эффектные красивости? Ах, да, еще умение передразнивать знакомых!
Нора открывает рот, чтобы возразить, но злость вдруг сменяется отчаянием. Уже не разобрать – её собственным или тем, что она улавливает, сидя бок о бок с Эллен.
– Мы ссоримся? Почему? Ты обижаешься на меня из-за Порции? Прости! Прости, пожалуйста. Наверное, ты права. Я плохая актриса.
– Ну вот опять! – Нэлл закатывает глаза. – Ты годами обучалась актерскому мастерству, тебя любят зрители и отличают критики. И ты безропотно соглашаешься с тем, что ты плохая актриса, после минутного спора с дилетанткой. Так нельзя, Нора!
Нора сбита с толку и готова расплакаться.
– Если ты не думаешь, что я плохая актриса, – шепчет она, – зачем так говорила?
– Неважно, что я думаю, – Нэлл мрачно глядит на неё. – Мне ли не знать, как много и тяжело ты работала? С полным на то основанием ты могла назвать мои упреки несправедливыми. Но ты боишься полагаться на собственные суждения. Сегодня тебя назовут плохой актрисой, завтра скажут, что твоя профессия не достойна уважения. Что потом? Бросишь театр? Станешь содержанкой какого-нибудь Ричарда Грандчестера?
Нора размазывает слезы по щекам.
– Как у тебя язык повернулся? Я бы никогда... ни за что на свете...
Нэлл выглядит немного смущенной.
– Ты уверена? В начале этого разговора у тебя были принципы, но ты забыла о них так быстро из-за мужчины!
Нора отстраняется, насколько это возможно, и наблюдает за тем, как один за другим гаснут фонари на Амстердам-авеню. Сценический прием – помогает сосредоточиться.
– Моя мама больна, – вот только ком в горле мешает говорить, – Отцу приходится колесить по стране с дрянной пьесой и никудышной труппой, чтобы мы могли платить за лекарства, но лучше ей не становится. Об этом я думала, когда ты предложила отправить её на курорт. Мама страдает в городе. И Ричард тоже будет страдать, если ему придется выбирать между мной и своей семьей. Поэтому, как я сказала, о моих чувствах ему лучше не знать. Я провалилась на пробах. Офелию будет играть новая восходящая звезда Бродвея – Джессика Аркет. Надеюсь, ты довольна результатами моего испытания?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒