Часть вторая 1 страница

ГОРОД

Глава 4

В Винтанкестере мы договорились, что Этельред спустится вниз по реке к Коккхэму и приведет гвардию Альфреда, собственных воинов и всех людей, каких сможет собрать в своих обширных владениях в южной Мерсии. Как только тот появится, мы двинемся на Лунден с его войском, Беррокскирским фирдом и моими гвардейцами. Альфред торопил нас, и Этельред пообещал, что будет готов через две недели.

Однако прошел целый месяц, а Этельред так и не явился.

Первые птенцы этого года пробовали крылья среди деревьев, на которых еще не полностью распустились листья. Груши стояли в белом цвету, и трясогузки, свившие гнезда под свесом нашей тростниковой крыши, сновали туда‑сюда. Я наблюдал, как кукушка пристально смотрит на эти гнезда, собираясь оставить свое яйцо среди кладки трясогузок. Кукушка еще не начала куковать, но скоро это случится, а Альфред хотел, чтобы к тому времени Лунден был взят.

Я ждал.

Мне было скучно, как и моим воинам, которые приготовились к войне и хандрили от мира. Их было всего пятьдесят шесть – немного, едва хватило бы на команду корабля, но люди стоили дорого, а я в те дни копил серебро.

Пятеро из этих человек были юнцами, никогда еще не сталкивавшимися с крайним испытанием – битвой, где следовало стоять в «стене щитов». Поэтому, пока мы ждали Этельреда, я день за днем нещадно муштровал этих пятерых. Одним из них был Осферт, незаконнорожденный сын Альфреда.

– От него никакой пользы, – все время повторял мне Финан.

– Дай ему время, – неизменно отвечал я.

– Дай ему датский клинок, – злобно проговорил Финан, – и молись, чтобы тот вспорол его монашеское брюхо. – Он сплюнул. – Я думал, король хочет, чтобы ты вернул его в Винтанкестер…

– Хочет.

– Так почему бы тебе не отослать его обратно? Для нас от него никакого толку!

– Альфред слишком занят другими вещами и не вспомнит об Осферте, – ответил я.

Но это было не так. У Альфреда был самый методичный ум, и он не забыл, что Осферта нет в Винтанкестере, как и том, что я ослушался его и не отослал юношу обратно – учиться.

– Почему бы не отослать его назад? – настаивал Финан.

– Потому что я любил его дядю, – ответил я.

И это была правда. Я любил Леофрика и ради него собирался быть добрым к его племяннику.

– Или ты просто пытаешься досадить королю, господин? – спросил Финан, ухмыльнулся и пошел прочь, не дожидаясь ответа. – Зацепи и потяни, ты, ублюдок! – закричал он на Осферта. – Зацепи и потяни!

Тот повернулся, чтобы посмотреть на Финана, и тут же получил удар по голове дубовой дубиной, которой орудовал Клапа. Если бы то была не дубина, а топор, он бы расколол шлем Осферта и глубоко вонзился в череп. А так удар только ошеломил юношу, и тот упал на колени.

– Вставай, слабак! – зарычал Финан. – Вставай, зацепи и потяни!

Осферт попытался встать. Под козырьком помятого шлема, который я ему дал, его бледное лицо выглядело несчастным. Он ухитрился встать, но тут же покачнулся и снова осел на колени.

– Дай мне сюда, – сказал Финан и выхватил топор из слабых рук Осферта. – А теперь смотри! Это же так просто. Моя жена смогла бы это сделать!

Пятеро новичков стояли лицом к лицу с пятью моими опытными воинами. Новичкам дали топоры, настоящее оружие, и велели сломать «стену щитов», выстроившуюся напротив них. То была маленькая «стена», всего пять сомкнутых внахлест щитов; ее защищали деревянными дубинками, и Клапа ухмыльнулся, когда к ним приблизился Финан.

– Вот что ты должен сделать, – говорил Финан Осферту. – Взять топор и вскинуть его выше щита вражеского ублюдка. Это что, так трудно? Зацепи щит, потяни его вниз и дай своему соседу убить эрслинга, который стоит за щитом! Мы проделаем это медленно, Клапа, чтобы показать, как все происходит… И перестань ухмыляться!

Они проделали все смехотворно медленно – зацепили и потянули; топор осторожно поднялся над головой, чтобы зацепиться за щит Клапы, а потом Клапа позволил Финану потянуть за верхнюю кромку, чтобы наклонить щит к себе.

– Вот, – открыв Клапу для удара, Финан повернулся к Осферту, – вот как ты ломаешь «стену щитов»! А теперь давай по‑настоящему, Клапа.

Клапа снова ухмыльнулся, радуясь шансу садануть Финана дубинкой. Тот сделал шаг назад, облизнул губы и быстро проделал прием: взмахнул топором именно так, как только что показывал, но Клапа поднял верх щита, чтобы принять топор на его деревянную поверхность, – и одновременно неистово пихнул дубинкой из‑под нижнего края, целя Финану в пах.

Я всегда наслаждался, глядя, как сражается ирландец. Тот управлялся с оружием быстрее всех известных мне людей, а я повидал их немало. Я думал, что выпад Клапы согнет Финана пополам и швырнет на траву, корчиться от боли, но Финан просто шагнул назад, левой рукой схватил нижнюю кромку щита и рванул его вверх, попав Клапе в лицо верхней окованной железом кромкой. Клапа отшатнулся, у него из носа потекла кровь; тем временем топор в руке Финана устремился вниз со скоростью атакующей змеи и зацепил Клапу за лодыжку. Финан потянул, и Клапа упал на спину.

Вот теперь ухмылялся уже ирландец.

– Это не прием «зацепи и потяни», – сказал он Осферту, – но срабатывает точно так же.

– Он бы не сработал, если б ты держал щит, – пожаловался Клапа.

– Эта щель на твоем лице, Клапа, – сказал Финан, – та, что открывается и закрывается. Ну, та уродливая щель, в которую ты пихаешь еду, – держи‑ка ее закрытой.

Он швырнул топор Осферту, и тот попытался поймать оружие за топорище, но промахнулся, и топор плюхнулся в лужу.

Весна становилась дождливой. Дождь лил сплошным потоком, река разлилась, и повсюду была грязь. Одежда и обувь гнили. Немного зерна, оставшегося в амбаре, пустило ростки, и я посылал своих людей на охоту или на рыбалку, чтобы те добыли хоть немного еды.

Начал телиться скот, окровавленные телята выскальзывали в мокрый мир.

Каждый день я ожидал, что Альфред явится, чтобы посмотреть, как идут дела в Коккхэме, но в те дождливые дни он оставался в Винтанкестере. Зато прислал гонца, бледного священника, который привез письмо, зашитое в промасленную сумку из кожи ягненка.

– Если ты не умеешь читать, господин, – нерешительно предложил священник, когда я открыл сумку, – может, мне…

– Я умею читать! – прорычал я.

Я не солгал. Этим подвигом я не гордился, потому что только священникам и монахам по‑настоящему требовалось уметь читать, но отец Беокка вбил в меня буквы, когда я был еще мальчишкой, и его урок оказался полезным. Альфред издал указ, что все знатные люди его королевства должны уметь читать – не только для того, чтобы кое‑как продираться через священные книги, которые король настойчиво посылал им в подарок, но и для того, чтобы они могли прочесть его депеши.

Я подумал, что в письме найду новости об Этельреде, может, объяснение – почему он так долго не приводит своих людей в Коккхэм. Но вместо этого там был приказ взять одного священника на каждые тридцать человек, с которыми я двинусь на Лунден.

– Что я должен сделать?! – спросил я вслух.

– Король беспокоится о людских душах, господин, – сказал священник‑гонец.

– Поэтому он хочет, чтобы я взял с собой бесполезные рты? Скажи ему, чтобы он прислал мне зерна, и я возьму несколько проклятых церковников!

Я снова посмотрел в письмо – оно было написано одним из королевских чиновников, но внизу отчетливым почерком Альфреда была начертана единственная строка: «Где Осферт? Он должен вернуться сегодня. Отошли его с отцом Кутбертом».

– Ты отец Кутберт? – спросил я нервничающего священника.

– Да, господин.

– Что ж, ты не можешь отвезти Осферта обратно, – сказал я. – Он болен.

– Болен?

– Болен, как пес, – подтвердил я, – и, вероятно, умрет.

– Но мне показалось, что я его видел. – Отец Кутберт показал на открытые ворота, за которыми Финан пытался добиться от Осферта хоть какого‑то умения и энтузиазма. – Посмотри, вон там! – сказал священник, пытаясь мне помочь.

– Скорее всего, он умрет, – проговорил я медленно и свирепо.

Отец Кутберт снова повернулся ко мне, хотел заговорить, но перехватил мой взгляд, и голос его пресекся.

– Финан! – закричал я и подождал, пока ирландец войдет в дом с обнаженным мечом в руке. – Как ты думаешь, сколько протянет юный Осферт?

– Ему повезет, если он проживет хотя бы один день, – ответил Финан, подумав, что я спрашиваю – сколько Осферт протянет в битве.

– Видишь? – обратился я к отцу Кутберту. – Он болен. Он умрет. Поэтому скажи королю, что я скорблю вместе с ним. И еще скажи королю, что чем дольше будет медлить мой кузен, тем сильнее будут становиться наши враги в Лундене.

– Это все из‑за погоды, господин, – ответил отец Кутберт. – Господин Этельред не смог найти достаточно припасов…

– Скажи ему, что в Лундене есть еда!

Но я знал, что трачу слова впустую.

В середине апреля Этельред наконец‑то явился, и наши объединенные силы составляли теперь почти восемьсот человек. Толку от этой армии было меньше, чем от четырехсот бойцов. Остальные были набраны из фирда Беррокскира или вызваны из земель южной Мерсии, которые Этельред унаследовал от отца – брата моей матери. Люди фирда были фермерами и явились с топорами и охотничьими луками. Несколько человек имели мечи и копья, еще меньше носили доспехи не только из кожи. У остальных же не было ничего, кроме заточенных мотыг. Мотыга может стать страшным оружием в уличной драке, но вряд ли она подходит, чтобы уложить викинга в кольчуге, вооруженного топором, коротким и длинным мечами и прикрывающегося щитом.

Больше всего пользы будет от воинов моего отряда, от такого же числа воинов личного отряда Этельреда и от трехсот гвардейцев Альфреда, которых возглавлял зловещий Стеапа с угрюмым лицом. Вот эти опытные люди будут сражаться по‑настоящему, в то время как остальные явились лишь для того, чтобы наше войско выглядело большим и угрожающим.

Однако, по правде сказать, Зигфрид и Эрик точно знали, какие мы «угрожающие». Всю зиму и раннюю весну путники поднимались по реке из Лундена, и некоторые из них, без сомнения, были шпионами братьев. Те будут знать, сколько человек мы ведем и сколько в нашем войске истинных воинов. Те же самые шпионы, должно быть, доложили Зигфриду и о том, что мы наконец перебрались через реку на северный берег.

Мы переправились выше по течению от Коккхэма, и на это ушел целый день. Этельред ворчал насчет задержки, но брод, которым воспользовались и через который невозможно было переправиться всю зиму, был глубоким, и лошадей приходилось уговаривать входить в воду, а припасы – грузить на суда, чтобы переправить на другой берег. Только не на судно Альфреда: Этельред настоял на том, что этот корабль не для перевозки грузов.

Альфред отдал своему зятю для этой кампании «Хеофонхлаф». То было меньшее из речных судов Альфреда, и король натянул над кормой навес, чтобы затенить местечко как раз перед площадкой рулевого. В тени лежали подушки, шкуры, стояли стол и стулья, и Этельред провел там весь день, наблюдая из‑под навеса за переправой, пока слуги приносили ему кушанья и эль. А еще он наблюдал за Этельфлэд, которая, к моему удивлению, сопровождала мужа. Впервые я заметил ее, когда та шла по маленькой приподнятой палубе «Хеофонхлафа». Она увидела меня и приветственно подняла руку.

К полудню меня и Гизелу призвали к Этельреду, который встретил мою жену как старую подругу – хлопотал вокруг нее и потребовал, чтобы ей принесли плащ на меху.

Этельфлэд наблюдала за этой суетой, потом посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

– Ты собираешься вернуться в Винтанкестер, моя госпожа? – спросил я ее.

Она была теперь женщиной, женой олдермена, поэтому я назвал ее «моя госпожа».

– Я отправляюсь с вами, – вежливо сказала она.

Это меня испугало.

– Ты отправляешься… – начал было я, но не договорил.

– Таково желание моего мужа, – очень официально произнесла она. Потом в ней промелькнула прежняя Этельфлэд – она быстро улыбнулась мне и добавила: – И я этому рада. Хочу увидеть битву.

– Битва – не место для госпожи, – твердо проговорил я.

– Не беспокой женщину, Утред! – крикнул через палубу Этельред, услышавший мои последние слова. – Моя жена будет в полной безопасности, я ее в этом заверил.

– Война – не место для женщин, – настаивал я.

– Она желает видеть нашу победу, – так же настойчиво возразил Этельред. – И она увидит ее, не так ли, моя уточка?

– Кря‑кря, – сказала Этельфлэд так тихо, что только я мог ее услышать.

В ее тоне звучала горечь, но, когда я взглянул на нее, она уже мило улыбалась мужу.

– Я отправилась бы тоже, если бы смогла, – сказала Гизела.

Потом прикоснулась к своему животу. Ребенок еще не родился.

– Ты не можешь, – ответил я и был вознагражден притворной гримаской.

И тут мы услышали рев ярости с носа «Хеофонхлафа».

– Человек не может поспать! – кричал кто‑то. – Ты, сакский эрслинг! Ты меня разбудил!

Отец Пирлиг спал под маленькой носовой площадкой, и какой‑то бедняга нечаянно его потревожил. Валлиец выполз на неяркий дневной свет и заморгал на меня.

– Великий Боже, – сказал он с отвращением. – Да это господин Утред.

– А я думал, ты в Восточной Англии, – откликнулся я.

– Я и был там, но король Этельстан послал меня сюда. Он хочет, чтобы я присмотрел, как бы вы, никчемные саксы, не обмочили себе ноги при виде норвежцев на стенах Лундена.

Только мгновение спустя я вспомнил, что «Этельстан» – христианское имя Гутрума.

Пирлиг подошел к нам, в грязной рубашке, покрывавшей пузо, на котором болтался деревянный крест.

– Доброе утро, моя госпожа, – жизнерадостно обратился он к Этельфлэд.

– Уже день, отец, – отозвалась та, и по ее теплому голосу я понял, что ей нравится валлийский священник.

– Разве уже день? Великий Боже, я спал, как ребенок. Госпожа Гизела! Рад тебя видеть. Боже мой, да здесь собрались все красавицы! – Он с сияющим видом посмотрел на двух женщин. – Если б не шел дождь, я бы подумал, что меня вознесли на небеса. Мой господин… – Последние два слова была адресованы моему кузену, и по тону Пирлига сразу стало ясно, что они не дружат. – Тебе нужен совет, мой господин? – спросил Пирлиг.

– Совершенно в нем не нуждаюсь, – грубо ответил кузен.

Отец Пирлиг ухмыльнулся мне.

– Альфред попросил меня прибыть сюда в качестве советника. – Он почесал на пузе блошиный укус. – Я должен давать советы господину Этельреду.

– Как и я, – сказал я.

– И, без сомнения, господин Утред даст тот же совет, что и я, – продолжал Пирлиг, – а именно – мы должны двигаться, как сакс при виде валлийского меча.

– Он имеет в виду, что мы должны двигаться быстро, – объяснил я Этельреду, который отлично знал, что именно имел в виду валлиец.

Кузен как будто меня не услышал.

– Это было намеренное оскорбление? – чопорно спросил он отца Пирлига.

– Да, господин! – ухмыльнулся Пирлиг. – Намеренное.

– Я убил дюжины валлийцев, – заявил кузен.

– Тогда с датчанами ты легко справишься, так? – ответствовал отец Пирлиг, отказываясь обижаться. – Но мой совет остается прежним, господин. Торопись! Язычники знают, что мы идем, и чем больше времени ты им дашь, тем несокрушимее будет их защита.

Мы могли бы двигаться быстрее, если бы у нас были суда, которые перевезли бы нас вниз по реке. Но Зигфрид с Эриком, зная, что мы идем, перекрыли все движение по Темезу, и не считая «Хеофонхлафа», мы смогли собрать всего семь судов. Этого было недостаточно, чтобы перевезти наше войско, поэтому по воде путешествовали только увальни, припасы и дружки Этельреда.

Итак, мы двинулись в поход, и на дорогу у нас ушло четыре дня. Каждый день мы видели конников на севере и суда ниже по течению, и я знал: это разведчики Зигфрида, которые считают, сколько человек в нашей неповоротливой армии, тяжело продвигающейся к Лундену. Мы потратили еще один день только потому, что было воскресенье, а Этельред настоял на том, чтобы сопровождавшие армию священники отслужили мессу. Я слушал гудение голосов и наблюдал за тем, как вокруг нас кружат вражеские всадники.

Я знал, что Хэстен уже добрался до Лундена, и его люди, по крайней мере три сотни человек, будут укреплять стены.

Этельред путешествовал на борту «Хеофонхлафа» и сходил на берег только по вечерам, чтобы обойти выставленных мною часовых. Он взял за правило передвигать их, словно показывая, что я не знаю своего дела, и я ему это позволял.

В последнюю ночь мы встали лагерем на острове, до которого можно было добраться с берега по узкой плотине. Его заросший тростником берег был так густо покрыт грязью, что, если бы Зигфрид решил нас атаковать, то понял бы, как трудно приблизиться к нашему лагерю. Мы сумели разместить наши суда в извилистом ручье, который тек на севере острова, и, когда прилив спал и сумерки наполнило кваканье лягушек, корпуса погрузились в толстый ил.

Мы разожгли костры на берегу большой земли, чтобы при их свете увидеть приближение врага, и я расставил по окружности острова часовых.

Тем вечером Этельред не сошел на берег. Вместо этого он послал слугу, который потребовал, чтобы я отправился на борт «Хеофонхлафа». Я снял сапоги и штаны и прошел по клейкой грязи, прежде чем взобраться на борт судна. Стеапа, который нес вахту вместе с несколькими людьми из телохранителей Альфреда, подошел ко мне. Сопровождавший меня слуга вытащил несколько ведер речной воды с дальнего борта судна, и мы с ним смыли с ног грязь, а потом снова оделись, прежде чем присоединиться к Этельреду под навесом на корме «Хеофонхлафа».

Кузен находился в компании командира своей гвардии – юного мерсийского дворянина по имени Алдхельм с длинным надменным лицом, темными глазами и густыми черными волосами, смазанными маслом до глянцевого блеска.

Этельфлэд тоже была там, ей прислуживали служанка и улыбающийся отец Пирлиг. Я поклонился Этельфлэд, и та улыбнулась, но словно нехотя, а потом склонилась над вышивкой, освещенной лампой, огонь которой защищала роговая пластинка. Ветра не было, и дым огней обеих частей Лундена застыл неподвижным пятном в темнеющем небе на востоке.

– Мы атакуем на рассвете, – объявил Этельред, не дав себе труда поздороваться.

Он был в кольчуге, на его поясе висели два меча – короткий и длинный. Он выглядел еще более самодовольным, чем обычно, хотя и пытался говорить небрежным тоном.

– Но я не двину свои войска до тех пор, – продолжал он, – пока не услышу, что твои люди начали штурм.

Я нахмурился.

– Ты не начнешь атаку, – осторожно переспросил я, – пока не услышишь, что мое войско пошло на штурм?

– Разве не таков план? – воинственно вопросил кузен.

– Это же яснее ясного! – с издевкой произнес Алдхельм.

Он вел себя с Этельредом так же, как сам Этельред вел себя с Альфредом и, уверенный в благосклонности моего кузена, не стеснялся в завуалированных оскорблениях.

– Для меня это вовсе не план! – энергично заявил отец Пирлиг. – Утвержденный план заключался в том, – продолжал валлиец, – чтобы ты предпринял ложную атаку на западную стену, а когда отвлечешь защитников с северной стены, люди Утреда пойдут на настоящий приступ.

– Что ж, я передумал, – беззаботно сказал Этельред. – Люди Утреда предпримут демонстративную атаку, а на настоящий приступ пойду я.

Он наклонил широкий подбородок и уставился на меня: пусть я только попробую возразить!

Этельфлэд тоже смотрела на меня, и я ощутил: она хочет, чтобы я противостоял ее мужу. Но вместо этого я удивил всех, склонив голову в знак согласия.

– Если ты настаиваешь, – произнес я.

– Настаиваю, – сказал Этельред, не в силах скрыть свое удовольствие от столь легко одержанной победы. – Ты можешь взять свою гвардию, – нехотя продолжал он, как будто в его власти было отобрать у меня и этот отряд, – и еще тридцать человек.

– Мы условились, что я могу взять пятьдесят, – напомнил я.

– Насчет этого я тоже передумал! – заявил тот воинственно.

Этельред уже настоял на том, чтобы люди из фирда Беррокскира, мои люди, пополнили его ряды, и я кротко согласился, как сейчас соглашался, чтобы слава успешного штурма досталась ему.

– Ты можешь взять тридцать человек, – грубо продолжал он.

Я мог бы заспорить и, возможно, должен был возразить ему, но знал – все это бесполезно. Этельред не признавал никаких доводов и хотел только одного: продемонстрировать свою власть перед юной женой.

– Помни, – сказал он, – что Альфред назначил командиром меня.

– Я этого не забыл, – ответил я.

Отец Пирлиг проницательно наблюдал за мной, без сомнения, гадая, почему я так легко сдался под натиском кузена. На губах Алдхельма играла полуулыбка: вероятно, тот считал, что Этельред полностью меня запугал.

– Ты выступишь первым, – продолжал кузен.

– Я выступлю очень скоро. Что мне еще остается делать?

– Моя гвардия возглавит настоящую атаку, – сказал Этельред – теперь он глядел на Стеапу. – И, как только мы начнем атаковать, ты приведешь королевские войска.

– Я отправлюсь с Утредом, – произнес Стеапа.

Этельред заморгал.

– Ты – командир телохранителей Альфреда, – медленно проговорил он, словно обращаясь к маленькому ребенку. – И приведешь их к стене, как только мои люди поднимут лестницы.

– Я пойду с Утредом, – повторил Стеапа. – Таков приказ короля.

– Король не отдавал такого приказа, – отмахнулся Этельред.

– Он его написал, – ответил Стеапа.

Он пошарил в сумке и вытащил маленький квадратный кусок пергамента. Вгляделся в пергамент, не уверенный, какой стороной его держать, потом пожал плечами и отдал клочок моему кузену.

Этельред прочитал послание при свете лампы своей жены и нахмурился.

– Ты должен был отдать мне это раньше, – обиженно проговорил он.

– Забыл. И я должен взять с собой шесть человек, по своему выбору.

Манера Стеапы разговаривать отбивала охоту спорить. Тот говорил медленно, хрипло, монотонно и ухитрялся произвести впечатление человека настолько тупого, что возражать ему было бесполезно – все равно не поймет. А также внушал собеседнику мысль, что может запросто прикончить любого, кто будет настойчиво ему противоречить.

Перед лицом упрямства Стеапы – да просто перед лицом столь высокого, широкоплечего человека с лицом, похожим на череп, – Этельред сдался без боя.

– Если так приказал король, – сказал он, отдавая кусок пергамента.

– Он так приказал, – настойчиво проговорил Стеапа.

Он взял пергамент и как будто заколебался – что с ним делать дальше. На одно биение сердца я подумал, что он собирается его съесть, но потом Стеапа швырнул пергамент за борт и нахмурился, глядя на восток, где над городом поднималось огромное облако дыма.

– Смотри, будь завтра вовремя, – обратился ко мне Этельред, – от этого зависит успех всего дела.

Эти слова явно означали, что он меня отпускает.

Другой на его месте предложил бы нам эля и еды, но Этельред отвернулся от нас, поэтому мы со Стеапой сняли сапоги и штаны и перешли вброд на берег через отвратительную грязь.

– Ты спросил Альфреда, нельзя ли тебе отправиться со мной? – поинтересовался я, пока мы пробирались через тростники.

– Нет, – ответил Стеапа. – Это король захотел, чтобы я пошел с тобой. То была его затея.

– Хорошо. Я рад этому. – И я не шутил. Мы со Стеапой сперва были врагами, а потом сделались друзьями. Узы нашей дружбы были выкованы, когда мы стояли перед врагом, соприкасаясь щитами. – Нет другого человека, которого я хотел бы видеть рядом с собой больше, чем тебя, – тепло проговорил я и нагнулся, чтобы натянуть сапоги.

– Я иду с тобой, – тихо сказал Стеапа, – потому что должен тебя убить.

Я замер, уставившись на него в темноте.

– Что ты должен сделать?

– Я должен тебя убить, – повторил он. Потом вспомнил, что Альфред приказал еще кое‑что. – Если окажется, что ты на стороне Зигфрида.

– Но я не на стороне Зигфрида.

– Король просто хочет быть в этом уверен. А тот монах, Ассер… он говорит, что тебе нельзя доверять. Поэтому, если ты не подчинишься приказу, я должен буду тебя убить.

– Почему ты мне об этом говоришь? – спросил я. Стеапа пожал плечами.

– Неважно, приготовишься ты заранее или нет, я все равно тебя убью.

– Нет, – поправил я, – ты попытаешься меня убить. Тот долго размышлял, прежде чем покачать головой.

– Нет. Я тебя убью.

Он в самом деле так поступил бы.

Мы выступили в черноте ночи под небом, затянутым облаками. Наблюдавшие за нами вражеские всадники с наступлением сумерек вернулись в город, но я не сомневался – в темноте Зигфрид вышлет разведчиков. Поэтому час или больше мы держались тропы, которая вела на север через болота. Было трудно придерживаться этого пути, но спустя некоторое время почва стала тверже и пошла вверх, к маленькой деревне, где в слепленных из ила домишках, увенчанных огромными грудами соломы, горели огоньки.

Я открыл дверь одного из таких домов и увидел семью, в ужасе сжавшуюся возле очага. Те были перепуганы, потому что слышали, как мы приближаемся, и знали – в ночи движутся только недобрые создания, зловещие и смертельно опасные.

– Как называется эта деревня? – спросил я.

Мгновение никто не отвечал, потом мужчина покорно склонил голову и сказал, что, кажется, это селение зовется Падинтун.

– Падинтун? – переспросил я. – «Имение Падды»? Падда здесь?

– Он умер, господин, – ответил этот человек, – несколько лет назад, господин. Никто здесь не знал его, господин.

– Мы – друзья, – сказал я, – но если кто‑нибудь выйдет из своих домов, мы перестанем быть друзьями.

Я не хотел, чтобы какой‑нибудь селянин побежал в Лунден и предупредил Зигфрида, что мы остановились в Падинтуне.

– Ты понял меня? – спросил я мужчину.

– Да, господин.

– Только выйди из дома, и ты умрешь, – пообещал я.

Я собрал своих людей на маленькой улочке и велел Финану выставить стражу у каждой хижины.

– Никто отсюда не выйдет, – сказал я ему. – Они могут спокойно спать в своих постелях, но никто не покинет деревню.

В темноте обрисовался силуэт Стеапы.

– Разве нам не полагается маршировать на север? – спросил он.

– Да, полагается. А мы этого не делаем, – резко ответил я. – Поэтому тебе пора меня убить. Я нарушаю приказы.

– А, – крякнул он и присел на корточки.

Я услышал, как скрипнула кожа его доспехов и звякнули звенья кольчуги.

– Теперь ты можешь вытащить свой «сакс», – предложил я, – и выпотрошить меня одним движением, всего одним ударом в живот. Только сделай это быстро, Стеапа. Вспори мне живот, и пусть твой клинок не останавливается, пока не пронзит мне сердце. Но сперва дай мне обнажить свой меч, ладно? Я обещаю, что не пущу его в ход против тебя. Я просто хочу отправиться в чертоги Одина, когда умру.

Тот рассмеялся.

– Я никогда не пойму тебя, Утред.

– Я очень простая душа, – сказал я. – Просто я хочу домой.

– Не в чертоги Одина?

– Рано или поздно – да, но сперва домой.

– В Нортумбрию?

– Туда, где у меня есть крепость возле моря, – печально проговорил я.

И подумал о Беббанбурге на высокой скале, о широком сером море, без устали катящем свои волны, чтобы разбить их о скалы, о холодном ветре, дующем с севера, о белых чайках, кричащих в брызгах пены.

– Домой, – проговорил я.

– В тот дом, который украл у тебя твой дядя? – спросил Стеапа.

– Эльфрик, – мстительно проговорил я и снова подумал о судьбе.

Эльфрик был младшим братом моего отца. Он остался в Беббанбурге, в то время как я сопровождал отца в Эофервик. Я был тогда ребенком. Мой отец погиб при Эофервике, сраженный клинком датчанина, и я попал в рабство к Рагнару Старшему, который вырастил меня как сына. А мой дядя пренебрег желанием моего отца и присвоил Беббанбург. Память об этом предательстве всегда жила в моем сердце и жгла гневом. И когда‑нибудь я отомщу ему.

– Когда‑нибудь, – сказал я Стеапе, – я вспорю Эльфрика от паха до грудины и буду смотреть, как он умирает. Но сделаю это медленно. Я не проткну его сердце. А буду смотреть, как тот умирает, и мочиться на него, пока он будет дергаться. А потом убью его сыновей.

– А сегодня ночью? – спросил Стеапа. – Кого ты убьешь сегодня ночью?

– Сегодня ночью мы возьмем Лунден, – сказал я.

Я не видел в темноте его лица, но чувствовал, что тот Улыбается.

– Я сказал Альфреду, что он может тебе доверять, – проговорил Стеапа.

Пришел мой черед улыбнуться.

Где‑то в Падинтуне завыла собака, потом все стихло.

– Но я не уверен, что Альфред может мне доверять, – после долгой паузы сказал я.

– Почему? – озадаченно спросил Стеапа.

– Потому что в одном отношении я очень хороший христианин, – ответил я.

– Ты? Христианин?

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒