Карл Густав ЮНГ 11 страница

Парацельс как духовное явление

серьезной областью исследования, в которой «истин» не меньше, чем в какой-нибудь естественной науке — просто расположены они на психическом уровне. И занятия мифологией могут быть абсолютно научными, ибо она — такой же природный продукт, как и растения, животные или химические элементы.

Будь даже психе чисто произвольным продуктом, и тогда она не оказалась бы вне природы. Безусловно, если бы Парацельс разработал свою натурфилософию в эпоху дискредитации психического как объекта научного познания, это означало бы еще большее достижение. А так — он просто включил в круг своих естественнонаучных исследований нечто такое, что было уже налицо и существование чего ему не нужно было доказывать заново. Но заслуга Парацельса и так достаточно велика, пусть даже современным людям пока еще трудно в полном объеме оценить психологические импликации его воззрений. В конце концов, что мы знаем сегодня о причинах и мотивах, на протяжении тысячи с лишним лет заставлявших средневекового человека верить в этот «абсурд» — трансмутацию металлов и одновременное душевное превращение алхимика-исследователя? Мы никогда всерьез не учитывали того факта, что для средневекового естествоиспытателя спасение мира Сыном Божьим и преложение евхаристических субстанций вовсе не были последним словом, последним ответом на многочисленные загадки человека и его души. Если opus alchymicum требовал равноправия с opus divinum мессы, то причина здесь — вовсе не гротескная самонадеянность, но тот факт, что своего признания повелительно требовала необъятная, как мир, неведомая природа, оставленная без должного внимания церковными истинами. Задолго до нашего времени Парацельс знал, что природа не исчерпывается одним химико-физическим аспектом, но является также и психической природой. Пускай его trarames не могут быть показаны ни в одной пробирке — в его мире они тем не менее имели свое законное место. И пусть Парацельс, как и все остальные алхимики, так и не сумел изготовить никакого золота — он все-таки напал на след процесса душевного превращения, который для счастья человеческого несравненно весомее, чем обладание «красной тинктурой».

5 Зап.

Парацельс как духовное явление

а. Свет тьмы

Когда мы пытаемся прояснить загадки «Vita longa», то следуем вехами психологического процесса, который составляет жизненно важную тайну всех ищущих истину. Не всем выпадает благодать веры, предвосхищающей все решения, и не всем дано безмятежно довольствоваться солнцем истины, явленной в откровении. Тот свет, что возжигается в сердце per gratiam Spiritus sancti, тот самый lumen naturae, сколь бы слабым он ни был, для ищущих важнее или по крайней мере настолько же важен, как и великий свет, во тьме светящий и тьмою не объятый. Им открылось, что в самой тьме природы сокрыт некий свет, искорка (scintilla), без которой и тьма не была бы тьмой'97. Парацельс был одним из них. Конечно, он благонамеренный и полный смирения христианин. Его этика и исповедание были христианскими, однако самая сокровенная и глубокая его страсть, его творческое томление уносили его помыслы к свету природному, к погребенной во тьме божественной искорке, чей смертный сон не смогло одолеть даже откровение Сына Божьего. Свет свыше делает тьму еще кромешней; но lumen naturae — это свет самой тьмы, он озаряет свой собственный мрак, и этот свет тьма объемлет. Поэтому он превращает черное в светлое, сожигает «все лишнее» и оставляет лишь «faecem et scoriam et terram damnatam» (шлак и окалину и проклятую землю).

Как все философствующие алхимики, Парацельс искал нечто такое, что позволило бы ухватить темную, телом повязанную природу человека, ухватить душу, неуловимую в ее переплетении с миром и материей, которая себе самой являлась в страшных, чуждых, демонических обличьях и была тайным корнем укорачивающих жизнь болезней. Церковь могла применять экзорцизм и изгонять демонов, но тем самым она отчуждала человека от его собственной природы — природы, которая, не сознавая саму себя, облекалась этими призрачными обличьями. Алхимия стремилась не к разделению

197 «Phannaco ignito spolianda densi est corporis umbra». [Как только снадобье загорелось, тело должно сбросить свои тени плотные.] Символ Демокрита в: Maier, Symbola aureae mensae, p. 91.

Парацельс как духовное явление

природ, но к их соединению. Со времен Демокрита ее лейтмотив — «природа природе радуется, природа природу побеждает, природа природой правит»198. Этот принцип — языческого происхождения и выражает античное чувство природы. Природа не просто содержит некий процесс превращения — она сама есть превращение. Она стремится не к разобщению, но к coniunctio, к свадебному торжеству, за которым следуют смерть и второе рождение. Парацельсова «экзальтация в Мае» и есть эта свадьба, «gamonymus», или hieros gamos света и тьмы в обличьях Солнца и Луны. Противоположности, резко разграниченные светом свыше, здесь соединяются. Это не возврат к античности, но сохранение и развитие того столь чуждого христианству религиозного чувства природы, которое так замечательно выражено в гтп^л агеокр1)(ро<; (тайной надписи) «Большого Парижского магического папируса»: «Приветствую тебя, все здание Духа воздушного; приветствую тебя, о Дух, проницающий пространство от неба до земли, и от земли, что пребывает посреди вселенной, до последних пределов бездны; приветствую тебя, о Дух, меня проницающий, меня постигающий и от меня во благости отлетающий по воле Божьей; приветствую тебя, начало и конец природы незыблемой; приветствую тебя, элементов круговращенье, неутомимым исполненное служением; приветствую тебя, свет солнечный, миру озаренье; приветствую тебя, светила ночного неверное сиянье; приветствую всех вас, кому во хвалу приветствие подносится, братья и сестры, благочестивые мужи и жены! О великое, величайшее, непостижимое, круглое мироустроенье! О Небожитель, на небесах сущий, дух эфирный, в эфире обитающий, форму принимающий воды и земли, огня и ветра, света и тьмы, звездой сверкающий, влажно-огненно-холодный Дух! Возношу хвалу тебе. Богу богов, кто мир расчленил, глубины на незримой опоре их твердой основы собрал, небо от земли отделил, и вечными золотыми крылами небо окутал, землю же на опорах вековечных утвердил, кто эфир высоко над землею навесил, самодвижными ветрами воздух развеял, воду всюду окрест заложил, кто бурю вызывает, громом громыхает, молнией сверкает, дождем орошает: Сокрушитель, живых су-

198 Н ipxxJu; tt| (puaei теряетои, кои л (риск; •n\v (p-uoiv vaica, Kai t| (puou; t^v «p-uoiv кратен (Berthelot, Alch. grecs II, I, 3, p. 43/45.)

Парацелъс как духовное явление

ществ Родитель, Бог эонов — велик ты. Господи, Боже, Владыка вселенной!» 199

Как эту молитву мы извлекаем в «Папирусе» из беспорядочной массы всевозможных магических рецептов, так и lumen naturae подымается из мира кобольдов и прочих созданий тьмы, окутанный колдовскими словесами и тайными заклятиями, почти задушенный всей этой сорной травой. Впрочем, природа двусмысленна, и нельзя упрекать ни Парацельса, ни других алхимиков за то, что они, страшась ответственности, выражались осторожно и иносказательно (parabolice). Такой метод действительно больше всего подходит их предмету. То, что происходит между светом и тьмой, то, что соединяет противоположности,— причастно обеим сторонам и как таковое может быть оценено и слева, и справа, только вот ума это нам не добавит, поскольку так мы можем лишь снова вскрыть противоположность. Помогает здесь только символ, представляющий собой, сообразно своей парадоксальной природе, то самое tertium, которое, по приговору логики, поп datur, но которое в действительности есть живая истина. Поэтому мы не должны держать зуб на Парацельса и алхимиков за то, что они говорят загадками: более глубокое проникновение в проблематику душевного становления очень скоро учит нас, насколько предпочтительнее придержать суждение вместо того, чтобы торопиться объявить urbi et orbi, что к чему. Конечно, всем нам по понятным причинам хочется недвусмысленной ясности, да только мы забываем, что душевные материи суть процессы переживания, т. е. некие превращения, которые мы не должны обозначать сколько-нибудь однозначно, если не хотим, чтобы живое движение обратилось в нечто статичное. Скользящая между определенностью и неопределенностью мифологема и мерцающий символ выражают душевные процессы удачнее, совершеннее и притом бесконечно яснее самого что ни на есть ясного понятия, поскольку символ дает нам не только зрительный образ процесса, но также — и это, возможно, настолько же важно — его повторное переживание: сопереживание того полумрака, 199 Preisendanz, Papyri Graecae magicae I, p. 11.

Парацельс как духовное явление

который лишь бережным сочувствием может быть понят, а от грубого натиска ясности попросту рассеивается. Так, символические намеки на свадьбу и экзальтацию в «истинном Мае», когда расцветают небесные цветы и раскрывается тайна внутреннего человека, уже самим выбором и звучанием слов сообщает образ и переживание некоей кульминационной точки, все значение которой могла бы амплифицировать лишь самая высокая поэзия200. Ясному и однозначному понятию не нашлось бы здесь даже самого неприметного места, на котором оно было бы кстати,— и все же здесь высказывается нечто в высшей степени важное, ибо, как справедливо замечает Парацельс, «quando enim... supercoelestis coniunctio sese unit, quis virtutem ei quantumvis eximiam abneget?» (когда связываются узы наднебесного союза, кто станет отрицать его превосходящую все и вся силу?201).

Ь. Соединение двух природ человека

Парацельс пытается выразить здесь нечто очень существенное; в знак признания этого факта я и решил вставить чуть выше апологию символа — символа, который разделенное связывает воедино. Однако и сам Парацельс чувствовал необходимость в известном разъяснении. Так, во Второй главе Книги V он говорит, что человек обладает двумя жизненными силами, одна из них природна, другая же «воздушна и не имеет в себе ничего телесного». (Мы бы сказали, что у жизни два аспекта: физиологический и душевный.) Вот почему он завершает свое сочинение обсуждением вещей бестелесных. «Жалки в этом отношении те смертные, кому природа отказала в первом и лучшем из сокровищ, каковое заключает в себе монархия природы, а именно в свете природном!»202 — восклицает Парацельс, не оставляя нам

200 «Скрыть от всех! Подымут травлю! / Только мудрым тайну вверьте: / Все живое я прославлю, / Что стремится в пламень смерти». [Гёте, Западновосточный диван. «Блаженное томление», пер. Н. Н. Вильмонта.)

201 [Vita longa. SudhoffIII, p. 284, и Bodenstein, 1. с., р. 84.]

202 «Miseros hoc loco mortales, quibus primum, ac optimum thesaurum (quam naturae monarchia in se claudit) nature recusavit, puta, naturae lumen» [обе цитаты в: Sudhoff, 1. с., р. 287, и Bodenstein, 1. с., р. 88].

Парацельс как духовное явление

никаких сомнений в том, сколь много значило для него lumen naturae Он говорит, что хочет теперь выйти за рамки природы и рассмотреть Аниада. Пусть никого не шокирует то, что он собирается поведать о силе и сущности Гваринов, Салдинов, Саламандринов, а также Мелюзины. Кого-то это может обескуражить, но лучше здесь не задерживаться, а дочитать до конца — тогда и станут понятны все детали. «Нимфидида» — царство нимф, область первобытных (райских) водных существ, сегодня мы назвали бы эту область бессознательным. Guarini — «люди, живущие небесными вливаниями». Saldini — огненные духи, как и Саламандрины. Мелюзина — существо, стоящее между водным царством и человеческим миром. Она соответствует моему понятию Анимы. Нимфидида, таким образом, укрывает в себе не только Аниму, но и царство духов203 — и это делает ее совершенным образом бессознательного.

Согласно Парацельсу, наибольшего долголетия достигли те, кто жил «воздушной жизнью» (vitam aeream). Продолжительность их жизни колебалась от 600 до 1000 или 1100 лет, и все потому, что жили они в соответствии с предписанием (praescriptum) «магналий, каковые легко постижимы суть» Человеку надлежит подражать Аяиаду, делая это при помощи «одного воздуха <т. е. психическими средствами;», чья сила столь велика, что смерть не имеет с ним ничего общего». Если же воздуха этого недостаточно, «тогда вырвется наружу то, что сокрыто в капсуле»204. Под «капсулой» Парацельс, очевидно, подразумевает сердце. Душа, или anima iliastri, обитает в огне сердца; она impassibilis (невосприимчива, неспособна к страданию), в отличие от души «кагастрической» (passibilis), которая «плавает» по воде капсулы205. В сердце же локализуется и воображение. «Сердце есть солнце микрокосма»206. Итак, душа, anima iliastri, может вырваться из сердца, когда недостает «воздуха»; иными словами, если не применяются психические средства, наступает безвременная кончина207. «Если же,— продол-

203 Ср мою работу Die psychologischen Grundlagen lies Geisterglaubens

204 [Sudhoff, 1 с , и Bodenstein, 1 с ]

2»5 Liber Awth [Sudhoff XIV, p 501]

VA De pestilitate [Sudhoff XIV, p 414]

207 «Nihil enim aliud more est, nisi dissolutio quaedam, quae ubi accidit, turn

Парацельс как духовное явление

жает Парацельс,— наполнить ее <живущую в сердце душу> до отказа этим <воздухом>, который заново обновляется, и затем перенести в середину, то есть вне того, под чем она прежде скрывалась и скрывается по ею пору <т. е. вне капсулы сердца>, тогда, как вещь покойную, ее вовсе не услышать чем-либо телесным, и откликается она только как Аниад, Адех и Эдохин. Отсюда проистекает рождение того великого Аквастра, что рождается вне природы <т. е. сверхъестественным образом>»208.

demum montur corpus» [Смерть же — не что иное как род разложения, которое происходит тогда, когда тело умирает ] «Ншс согроп deus adiunxit aliud quoddam, puta coeleste, id quod in corpora vitae existit Hoc opus, hie labor est, ne in dissolutione, quae mortaliuin est et huic soli adiuncta, erumpat» [C телом этим сопряг Бог нечто иное, небесное, которое жизнью присутствует в теле Вот труд, вот задача' чтобы не вырвалось это нечто при разложении, каковое есть удел смертных, но осталось сопряженным с этим одним (телом) ] («Andere Redaktion der beiden ersten Kapitel» трактата «Vita longa», Sudhoff III, p 292 )

208 «Sequuntur ergo qui vitam aeream vixerunt, quorum alii a 600 anms ad 1000, et 1100 annum pervenemnt, idquod yuxta praescnptum magnalium, quae facile deprehenduntur, ad hunc modum accipe, compare aniadum idque per solum aere, cuius vis tanta est, ut mhil cum illo commune habeat terminus vitae porro si abest lam dictus acr, erumpit extnnsecus id, quod in capsula delitescit lam si idem ab illo, quod denuo renovatur fuent refertum, ac denuo in medium prolatum, scilicet extra id sub quo pnus delitescebat, imo adhuc delitescit, lam ut res tranquilla prorsus non audiatur a re corporah, et ut solum aniadum, adech, demque et edochinum resonet» (lib V, cp III [Sudhoff, Vita longa, p 287 f]) Дорн [«expositio» к lib V, cp HI, p 168-170] так комментирует это место

а Подражание Аниаду осуществляется «per mflucntiam imaginatioms, aestimationis vel phantasiae» [p 169], которые равнозначны «воздуху» (= духу) Речь здесь, очевидно, идет об активном воображении, практикуемом как в йоге, так и в «духовных упражнениях» Игнатия Лойолы Последний использует для этого понятия consideratio, contemplatio, meditatio, ponderatio и imaginatio: все эти упражнения нацелены на «реализацию» представших в воображении содержаний (Exercitia spiritualia Cp особенно «meditatio de Inferno», p 62 ff) Реализация Аниада имеет примерно ту же цель, что и contemplatio жизни Иисусовой в этих упражнениях, с той лишь разницей, что в первом случае «адсимилируется» [sic'] неведомый Прачеловек, данный в индивидуальном опыте, в последнем же — известная историческая личность «Сына Человеческого» Психологическая противопоставленность точек зрения, надо думать, немалая

b Недостаток воздуха, по словам Дорна, означает, что у нас «перехватывает дыхание» от усилий, затраченных на упомянутую реализацию («per influentiam hausto» [p 169])

с Вырывающееся из сердца есть зло (malum) Именно мо «скрывалось» в сердце и, продолжает Дорн, «im6 sub vehiculo, sub quo adhuc delitescit, compescitur» [обуздывается оно под днищем повозки, под которой по ею пору скрывается] Конъектура относительно зла и его обуздания не поддерживается текстом Парацельса Совсем напротив Дорн упускает из

Парацеллс как духовное явление

Смысл этого трудоемкого разъяснения, очевидно, в следующем. Целебные средства психической природы не только предотвращают ускользание души, но и переносят ее обратно в середину, т. е. в область сердца, только теперь душа уже не заперта в capsula cordis, где она была до сих пор скрыта и как бы пленена, а находится вне своего прежнего обиталища: вероятно, это намек на известное ослабление зависимости от тела, отсюда «спокойствие» души, которая внутри сердца была еще слишком подвержена действию imaginatio, Apeca и формообразующего принципа. Ведь сердце, при всех его добродетелях, в то же время вещь беспокойная, эмоциональная, оно с легкостью бросается в водоворот страстей, вовлекаясь в turbulentia corporis. В нем, наконец, обитает та низшая, привязанная к материальному, кагастрическая душа, которую надлежит отделить от более высокого, более духовного Илиастра. В этой освобожденной и более спокойной сфере душа, неслышимая телом, может стать «отзвуком» высших сущностей: Аниада, Адеха и Эдохина.

Мы видели уже, что Адех равнозначен внутреннему «великому человеку». Он — астральный человек, манифестация макрокосма в микрокосме. Поскольку он назван в одном ряду с Аниадом и Эдохином, то все это, по-видимому, суть параллельные обозначения одного и того же. Для Аниада, как уже упоминалось, такое значение устанавливается твердо. Имя же Edochinus, очевидно, образовано путем метатезы из Enochdianus; Енох — один из тех родственных Прачеловеку протопластов, которые «смерти не вкусили» или, во всяком случае, прожили множество веков. Вероятно, три разных обозначения — не что иное как амплификации одного и того же представления о бессмертном Прачеловеке, к которому средствами алхимической работы надлежит

виду предшествующее depuratio и вытекающий отсюда факт, что «операция» происходит в уже очищенном («прокаленном») теле. Reverbcratio и последующие сублимирующие arcana уже устранили crassiora elementa, nigredo и malum.

d. Конъектура Дорна заставляет его внести в оригинальный текст изменение: он читает «intranquilla» вместо «tranquilla» [p. 169]. Мне кажется, предложенное мной прочтение первоисточника более верно.

е. Адех определяется здесь Дорном как «imaginarius intemusve homo» [1. с.], a Edochinum — как Enochdianum.

Парацельс как духовное явление

вплотную подвести смертного человека. В результате этого приближения силы и свойства великого человека, неся помощь и исцеление, вливаются в земную природу человека меньшего и смертного. Это воззрение Парацельса проливает яркий свет на психологические мотивы алхимической работы вообще, объясняя, каким образом основной продукт этой работы, «aurum non vulgi» или lapis philosophorum, получил столько разнообразных наименований и дефиниций, как-то: elixir vitae, панацея, тинктура, квинтэссенция, свет, восток, заря, Овен, живой источник, плодовое дерево, животное, Адам, человек, homo altus, форма человеческая, брат, сын, отец, pater mirabilis, царь, гермафродит, deus terrenus, salvator, servator, filius macrocosmi и т. д.209 В сравнении с «mille nomina» алхимиков Парацельс доводит дело всего до какого-нибудь десятка разных обозначений этой сущности, беспокоившей спекулятивную фантазию на протяжении шестнадцати с лишним столетий.

Дорновский комментарий равным образом выделяет только что разъясненное место как особенно важное. Согласно Дорну, эти трое — Аниад, Адех и Эдохин — вместе образуют единый «чистый и выдержанный элемент»210, контрастирующий с четырьмя нечистыми, грубыми, мирскими элементами, которым далеко до долгой жизни. От этой троицы исходит духовное видение (mentalis visio) того великого Аквастра, что рождается сверхъестественным образом, иными словами, из этой аниадической матери при посредстве Адеха и силой вышеупомянутого влияния (воображения) исходит великое видение, которое оплодотворяет место, откуда оно берет начало, т. е. сверхъестественную матрицу, так что та производит на свет незримого отпрыска (foetum) жизни долгой, сотворенного или зачатого незримым или внешним по отношению к трем означенным сущностям Илиастром. Упорство, с которым Дорн настаивает на числе три в его противопоставленности четырем, объясняется его особой полемической позицией в отношении аксиомы Марии, которую я разобрал в другой своей

209 Список имен в: Lapidis philosophorum nomina. MS. 2263-64, Ste.-Genevieve, Paris, vol. II, fol. 129, и в: Pernety, Fables egyptiennes et grecques I, p. 136 (Т. [«Des noms que les anciens Philosophes ont donne a la matiere».]

210 «Elementum purum temperatum» [1. с.].

Парацельс как духовное явление

работе2". Характерным образом он упускает из виду, что четвертый в данном случае — это смертный человек, дополняющий горнюю троицу.

Соединение с великим человеком порождает новую жизнь, которую Парацельс называет «vita cosmographiса». В жизни этой появляется «и время, и тело Jesahach» (cum locus turn corpus Jesahach)212. Jesahach — не получивший объяснения неологизм. Locus может иметь как временное, так и пространственное значение. Поскольку здесь, как мы это еще увидим, речь идет именно о времени, о своего рода золотом веке, я передаю locus как «время». Corpus Jesahach213 может поэтому означать corpus glorificationis, воскрешенное тело алхимиков, совпадая тем самым с corpus astrale Парацельса.

с. Кватернарность homo maximus

В последней главе трактата содержатся практически непереводимые намеки на четырех Scaiolae, и нам далеко не ясно, что мог бы подразумевать под этим Парацельс. Руланд, выказывающий себя хорошим знатоком современной ему парацельсианской литературы, определяет Scaiolae как «spirituales mentis vires» (духовные силы ума): четырехкратные, по числу первоэлементов, свойства, качества и способности Это четыре колеса огненной колесницы, унесшей Илию на небо. Скайолы, по словам Руланда, берут начало в «духе» (animus) человека, «от которого они исходят и к которому возвращаются» (а quo recedunt, et ad quern reflectuntur)214.

Подобно четырем временам года и четырем сторонам света, четыре элемента — кватернарная система ориентации, которая всегда выражает некую целостность. В данном случае речь идет о целостности «духа» — правда, «animus» в этом контексте лучше переводить современным понятием «сознание» (включая его содержания). Система ориентации сознания имеет четыре аспекта, соответствующие четырем эмпирическим функциям: 211 «Traumsymbole des Individuationsprozesses» в' Psychologie und Alchemic, II 2'2 Vita longa, lib V, cp V [Sudhoff III, p 289 - В тексте Jesihach ]

213 В еврейском языке такое слово не засвидетельствовано

214 [Lex alch, p 427 ]

Парацельс как духовное явление

ощущению (чувственному восприятию), мышлению, чувству и интуиции (способности предугадывать)215. Эта четверичность есть архетипический строй216. Как архетип, этот строй допускает бесконечное число толкований, что показывает нам и Руланд: прежде всего он толкует четверку психологически как phantasia217, imaginatio218, speculatio219, agnata fides220. Подобное толкование имеет какой-либо вес лишь постольку, поскольку безошибочно намекает на определенные психические функции. Психологически всякий архетип есть некое fascinosum, т. е разом возбуждает и завораживает фантазию, поэтому он с легкостью рядится в оболочки религиозных представлений (которые уже сами по себе — архетипической природы). Вот почему Руланд говорит, что четыре Скайола соответствуют четырем основоположениям христианской веры221: крещению, вере в Иисуса Христа, таинству причастия и любви к ближнему222. У Парацельса «Scaioli» — возлюбленные премудрости. Он говорит: «О вы, благочестивые filii Scayolae et Anachmi»*. Итак, с четверкой Scaiolae теснейшим образом связан Анахм

215 Cp Psychologische Typen

2" О логическом аспекте этого строя см Schopenhauer, Vber die vierfache Wurwl des Satfes vom wreichenden Grunde, и Kindt-Kiefer, Untersuchungen uber die Fundamental struktur der staatlichen Gamheit

217 Уже тогда phantasia обозначала субъективную игру духа, не имеющую никакой объективной значимости [Lex alch , p 427]

218 Создающая образы, придающая форму, творческая деятельность человеческого духа У Парацельса это corpus astrale, или творческая способность астрального человека

219 Speculatio соответствует «философскому» мышлению.

220 Agnata fides означает «врожденную веру»

221 Руланд был протестантом

222 «Per quae vitam nedum longam, sed etiam aetemam consequimur» (Благодаря чему мы достигаем не только долгой, но даже вечной жизни], добавляет Руланд [1 с ] Дорн (Hg ], Theophrasti Paracelsi libn V De vita longa, p 176 (Г, соглашается с психологическим толкованием Руланда

[Sudhoff XIV, p 664 Это можно перевести либо «О вы, благочестивые сыны, Скайолы и Анахмы (м р , им п мн ч )», либо «О вы, благочестивые сыны Скайолы (ж р, род п ед ч) и Анахма (м р, род п ед ч.)» Существительное ед. ч от Scaiolae должно быть женского рода и потому едва ли согласуется с filii, но в предыдущем предложении Парацельс говорит, что «написал трактат о нимфах, карликах, леших, гномах для истинных Скайолов, ради их услаждения и удовольствия (den waren Scaiolis zuliebe und gefallen- вероятный источник юнговского утверждения, что Скайолы — возлюбленные, или любовники, премудрости)», а им п. ед ч от Scaiolis будет уже существительное мужского рода Scaiolus; однако Registerband к Зудхофовскому изданию Парацельса (составитель М Muller, Einsiedein,

Парой/нал как духовное явление

(= Аниаду, см. выше) Поэтому не покажется чересчур смелым вывод, что четыре Скайола соответствуют традиционно четырехчастному Прачеловеку и служат выражением его всеобъемлющей целостности Четырехчастность великого человека — основание и первопричина всякого деления на четыре четыре времени года, четыре первоэлемента, четыре стороны света и т д2" Парацельс говорит, что в этой последней главе Скайолы уготовили ему величайшие трудности224, «ибо в них нет ничего смертного» Но он уверяет, что живущий «сообразно Скайолам» (pro ratione scaiolarum) бессмертен, и показывает это на примере Енохдианов и их потомства Дорн объясняет трудность Скайолов тем, что духу приходится изводить себя невероятными усилиями (mentem exercere mins laborious), а поскольку в Скайолах нет ничего смертного, труд этот превосходит доступное простому смертному напряжение сил (mortales etiam superat labores) 225

Хотя Дорн, подобно Руланду, акцентирует психическую природу Скайолов («mentales vires atque virtutes, mentalium artium propnetates»), так что они оказываются, собственно, атрибутами естественного человека и должны поэтому быть смертными, и хотя сам Парацельс в других своих текстах подчеркивает «бренность» света природного, здесь тем не менее утверждается, что естественные силы духа обладают бессмертной природой и относятся к archa (домировому началу) Здесь мы уже не услышим о смертности lumen naturae — нам говорят о вечных принципах, об mvisibilis homo maximus (Дорн) и четырех его Скайолах, которые отчетливо вырисовываются в качестве mentales vires и психологических функций Противоречие разрешается, если принять во внимание, что эти воззрения не возникли у Парацельса в

I960) не содержит ни Scaiolus, ни Scaioli (м р , им п мн ч ) — Прим англоамериканского издания В нашем переводе Scaiolae «маскулинизируются» в соответствии с обозначенной самим Юнгом тенденцией ]

223 Поэтому и о Камне, иначе films philosophorum, говорится, что он содержит четыре элемента, а сам представляет собой их квинтэссенцию, которая может быть извлечена из них, как и Аниад О кватернарности см мою работу Psychologie und Religion

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒