М. К. Дитерихс 23 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 23 из 37Следующая ⇒

Топазовая бусина от ожерелья Великих Княжен.

Пистон от корсета, английская кнопка, два медных винтика от

дорогой обуви, три тонких гвоздика от обуви, пять кусочков белого

тонкого стеклышка от медальона, хорошая английская булавка. Все

эти предметы подвергались действию огня.

Пять кусочков синей материи, цвета и свойства материи Дорожных

костюмов Великих Княжен.

Один кусок черной материи с белыми полосками, характера материи от

пальто доктора Боткина.

Два куска черной материи, один — светло-желтой и один — белой с

розовыми полосками.

Все куски материи также носили следы горения.

Кусочек хорошей кожи от обуви со следами ожога.

Осколок ручной гранаты.

7 обуглившихся кусков дерева, из коих три представляют собой

большие головешки, позволяющие заключить, что огонь на костре

разводился большой.

Таким же порядком был исследован ил, взятый со дна большого колодца

шахты, где в августе 1918 года офицерами был найден отрезанный

палец, по-видимому женский, и вставная челюсть доктора Боткина.

Ныне, при промывке ила, найдено еще:

Девять обгорелых кусочков такой же синей материи, какая была

найдена в засыпке малого колодца.

Два осколка стекла от пузырька нюхательных солей; три — зеленых,

от флакона Государыни Императрицы, и четыре белых осколка стекла,

или от рамочки, или от медальона.

Три осколка ручной гранаты.

20 кусков углей разной величины.

Все перечисленные предметы попали в шахту № 7 при разброске убийцами

кострища, бывшего на глиняной площадке. Это подтверждалось как

свойством грунта, из которого состояла засыпка малого колодца шахты,

так и следами глины, сохранившейся на большинстве предметов;

экспертиза их установила полную тождественность с грунтом глиняной

площадки. Кроме того, характер, свойства и качества предметов,

найденных в шахте, вполне соответствовали предметам, найденным при

детальном исследовании поверхности земли в районе Старой березы,

шахты № 7 и глиняной площадки.

Это последнее было произведено с большой осторожностью и

детальностью. Прежде всего работая ножами, была пересмотрена почва

всей площадки на глубину притоптанности верхнего ее слоя. Затем были

сняты верхние слои земли из-под кострищ и с глиняной площадки и

просеяны через решета и, наконец, как эта просеянная земля, так и

земля, снятая вокруг шахты № 7, промывалась на системе решет. Первые

две работы были выполнены полностью; последняя же, то есть промывка,

к 10 июля, дню перерыва работ, закончена не была; удалось успеть

промыть землю из-под кострищ и примерно четверть земли с глиняной

площадки.

В результате произведенного исследования были найдены следующие

предметы:

А) В земле из-под кострищ у Старой березы:

Свинец, выплавившийся из пулевых оболочек.

Женские: простая пряжка от подвязок, 3 простых кнопки и 1 петля.

Мужские: большая пуговица, большие крючок и петля, по-видимому, от

пальто, 2 пуговицы фирмы Лидваля от брюк и 1 большая кнопка.

Кусочки материи разного цвета и сорта, сильно прогоревшие.

Этикетка с надписью “Хим. Лаб. Стела”.

Б) В земле из-под костра у шахты № 7, с глиняной площадки и в слое,

окружавшем шахту № 7:

30 обгорелых осколков от крупных костей. Некоторые куски имеют

совершенно ясные следы отделения их рубящим оружием. Другие

образовались под действием горении в огне.

18 кусочков свинца, вытекшего из пулевых оболочек.

Одна пустая обожженная никелевая оболочка от пули Нагана.

Две пули нагана, сильно деформированные в головных концах, как

бывает при ударе пули о кость.

Три частицы золотых шейных цепочек от образков.

Обгорелые металлические кусочки пластинок от маленьких шейных

образков.

13 совершенно обуглившихся кусков какого-то вещества, сильно

рассыпающегося при малейшем нажиме.

Осколок рубина “кабюшона”, наиболее вероятно от того кольца,

которое было подарено Государем Императором Государыне, когда Ей

было еще 15 лет и которое Она всю жизнь носила на шейной цепочке с

образками.

Два осколка сапфира “кабюшона”, тоже вероятно от кольца Государя

Императора, подаренного Ему Государыней в 1891 году, и с которым

покойный Император никогда не расставался.

13 целых жемчужин и 4 осколка жемчуга очень хорошего качества. По

свидетельству лиц, близко стоявших к Царской Семье, лучшие жемчуга

были зашиты в Тобольске в мешочек, который надела себе на шею

Великая Княжна Ольга Николаевна.

17 топазовых бус и 2 осколка от таких же бусин. Топазовые ожерелья

имели все Великие Княжны.

Два бриллианта очень хорошей воды, видимо, от какого-то украшения.

Рубин граненый, прямоугольной формы, высокого качества.

Осколок от крупного темного аметиста.

14 осколков от изумрудных камней разной величины и хорошего

достоинства.

Шесть золотых и платиновых кусочков, отрубленных от украшений. В

одном платиновом кусочке сохранился бриллиант хорошей воды.

Обрывок золотой цепочки от браслета Государыни Императрицы.

Золотая оправа от пенсне доктора Боткина.

Маленький флакончик с нюхательной солью, принадлежавший Государю

Императору или Великой Княжне Ольге Николаевне.

Пять кусочков обгорелой лиловой материи, подобной той, из которой

было платье у Государыни Императрицы.

Три кусочка обгорелой синей материи от дорожных костюмов Великих

Княжен.

Три куска солдатского сукна от шинели. По качеству сукно похоже на

то, из которого была сделана шинель Наследника Цесаревича, которую

ему шил портной Норденштрем. Куски сильно разлезаются, как бы

разъеденные кислотой.

8 разных пуговиц хорошего качества; 4 металлических петельки от

одежды, из коих три — женских, очень хорошего качества. Все

предметы обгорелые.

Лента черного бархата, скорее всего от шляпы. Шнурок, сплетенный

Государыней из ниток “Ириса”. Несколько кусочков разной материи,

цвет и качество коей почти невозможно определить, так как часть их

сильно обгорела, а другая пропитана глиной.

6 металлических корсетных костей, угольник от корсетной планшетки,

части металла с обгоревших или обожженных кислотой корсетных

планшеток и 14 корсетных пистонов.

Железная лента, вкладываемая в тулью военных фуражек хорошей

работы. Другая такая лента была найдена еще в августе. Такие ленты

были в фуражках Государя Императора и Наследника Цесаревича.

13 остатков обгорелой обуви. В некоторых сохранились винтики и

гвоздики, по качеству и характеру которых эксперты заключают, что

обувь была лучшего качества.

57 осколков разных стекол: от портретной рамочки Государя

Императора, от медальонов или образков, от пенсне доктора Боткина,

от разных маленьких пузырьков и флакончиков. На одном из осколков

зеленого стекла сохранилось оттиснутое по-французски слово

“придворный”.

6 осколков и кусков от разных частей ручной гранаты.

Использованная гильза от револьвера Кольта, такая же от браунинга

и такая же от нагана.

Куски разорванной на части писанной карандашом записки. По

соединении кусков оказалось, что записка представляла собой

телеграмму военного комиссара Анучина комиссару Мрачковскому о

спешной высылке в Екатеринбург Костромского пехотного полка.

Что же сделал изувер Исаак Голощекин с телами своих жертв? Пусть

предлагаемый материал по розыску тел убитых Членов Августейшей Семьи

поможет каждому читающему составить себе окончательное заключение.

Работавшая же комиссия, оценивая совокупность всех данных,

определившихся следственным производством, и опираясь на свойства,

характер и сорт найденных при розысках предметов и вещей, пришла к

следующим выводам:

Петр Ермаков и Александр Костоусов, получив от Исаака Голощекина

поручение скрыть тела в районе “Ганиной ямы”, привезли их на

грузовике Люханова к глиняной площадке, причем от ямы, куда

завалился грузовик, до площадки тела пришлось переносить на

устроенных из подручного материала носилках. Об этом свидетельствуют

оставшиеся пеньки от срезанных молодых берез и сосенок, оказавшихся

вблизи ямы, палки с зачищенными концами, валявшиеся у шахты № 7, и

кусок полотнища палатки или брезента, найденного там же, которым,

вероятно, были прикрыты тела при перевозке и которым воспользовались

для устройства временных носилок.

На глиняной площадке товарищи Ермакова обшарили карманы убитых и

поверхностно осмотрели одежду. Портмоне и кошельки, бывшие,

возможно, в карманах жертв, грабители, конечно, забрали себе; по

крайней мере следов и остатков таковых в кострищах и в районе не

оказалось. Предметы же, которые для них не представляли ценности

(складная рамочка Государя Императора, флакончики с солями, пенсне

Боткина), они зашвырнули далеко от площадки, где осматривались тела,

в котлован влево от шахты № 7. Трудно сказать, какие из

драгоценностей, зашитые в предметы одежды, были ими при этом осмотре

обнаружены и взяты. Можно думать, что товарищи заметили только

ценности, скрытые в наружных предметах костюмов и в шляпах. “Поясок

возьмешь, ан глядь, и там зашито”, — подслушал Кухтенков фразу

одного из них.

Из опроса лиц, близких к Царской Семье по жизни в Тобольске,

выяснилась следующая история с драгоценностями, принадлежавшими

лично Членам Семьи. После того как комиссар Яковлев увез в

Екатеринбург Государя Императора, Государыню Императрицу и Великую

Княжну Марию Николаевну, в Тобольске было получено от Государыни

письмо, в котором Она в условных словах предупреждала Детей, чтобы

при предстоявшем Им переезде в Екатеринбург Они были осторожны с

остававшимися у них драгоценностями. Поэтому Дети решили зашить

наиболее ценные вещи в различные предметы одежды, носившиеся Ими в

дороге. Так, например, крупные бриллианты были зашиты в большие

пуговицы синих дорожных костюмов; нитки жемчуга — в дорожных шляпах;

разные более мелкие вещицы — в лифчики, которые Великие Княжны

надевали поверх корсетов. Так как при убийстве все Члены Царской

Семьи были одеты по-дорожному, то, очевидно, все то, что было зашито

Ими в Тобольске, должно было быть на них здесь, в районе “Ганиной

ямы”. Убийцы не раздевали тел своих жертв, иначе они обнаружили бы

все, что было на Них спрятано; они удовольствовались только внешним

осмотром.

После этого поверхностного обшаривания Ермаков с товарищами сбросили

тела в воронку шурфа № 3 и засыпали их землей, обвалив для этого

просто верхний гребень воронки, ближайшей к глиняной площадке. Такой

способ погребения в большинстве случаев применяли избегавшие работы

российские сотрудники большевистских руководителей-палачей.

Ермаковские деятели считали свою работу исполненной, и в ночь с 17

на 18 июля явились в коммунистический рабочий клуб отдохнуть и

поболтать.

Но или Исаак Голощекин сам не удовлетворился ермаковским способом

сокрытия тел, или, что, пожалуй, вернее, он получил по этому поводу

совершенно особые и исключительные указания от изуверских

соплеменников Москвы, во всяком случае 18 июля Исаак Голощекин решил

произвести “перехоранивание” тел под своим личным руководством и

лично им надуманным способом. Тела несчастных мучеников снова

вытащили на глиняную площадку; туда же доставили бочку керосина,

9-10 пудов кислоты и три бочки, по-видимому, со спиртом.

Прежде всего Исаак Голощекин отделил у них головы. Выше уже

упоминалось о тех слухах, которые распространились в Москве в среде

советских деятелей с приездом туда после убийства Исаака Голощекина

и в связи с привозом им Янкелю Свердлову каких-то тяжелых, не по

объему, трех ящиков. Что в этом отношении говорят исследования на

месте? Прежде всего найденные кусочки шейных шнурков и цепочек носят

следы порезов их, что могло произойти при отделении голов от тел

режущим или рубящим оружием. Далее, при операции отделения голов с

тел катились порядочные по величине и весу фарфоровые иконки; их

швырнули далеко в траву котлована, влево от шахты № 7, и в костре

они не были. Наконец, зубы горят хуже всего; между тем при всей

тщательности розысков нигде, ни в кострах, ни в почве, ни в засыпке

шахты ни одного зуба не найдено.

По мнению комиссии, головы Членов Царской Семьи и убитых вместе с

Ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес

железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены Исааком

Голощекиным в Москву Янкелю Свердлову в качестве безусловного

подтверждения, что указание изуверов центра в точности выполнены

изуверами на месте.

По отделении голов для большего удобства сжигания тела разрубались

топорами на куски.

Тела рубились одетыми. Только таким изуверством над телами можно

объяснить находку обожженных костей и драгоценностей со следами

порубки, а драгоценные камни — раздробленными.

После этого тела обливались керосином, а возможно и кислотой, и

сжигались вместе с одеждой на двух кострах. Костер у шахты, по

окончании операции, был раскидан; костер же у Старой березы не

трогали. При детальном изучении вещей, найденных в районах того и

другого костров, устанавливается следующая подробность: в районе

костра Старой березы все найденные предметы относятся лишь к

предметам одежды и при этом одежды более простого, дешевого

качества. Все же остатки драгоценностей, вещей, принадлежавших

собственно Членам Царской Семьи и доктору Боткину, равно и остатки

предметов одежды и белья лучшего и заграничного производства были

найдены в районе разбросанного Исааком Голощекиным костра, у шахты №

7 и на глиняной площадке. Отсюда можно сделать предположительный

вывод, что тела Государя Императора, Государыни Императрицы,

Наследника Цесаревича, Великих Княжен Ольги, Татьяны, Марии и

Анастасии Николаевен и доктора Боткина были сожжены на костре у

шахты, а на костре у Старой березы сожгли тела Анны Демидовой,

камердинера Труппа и повара Харитонова.

Исходя отсюда, осколки костей и остатки растопленного сала,

найденные в шахте, в районе костра у шахты и на глиняной площадке,

если экспертиза установит их безусловную принадлежность человеку,

могут считаться единственными материальными реликвиями, оставшимися

от мученически погибших за грехи людей бывшего Государя Императора

Николая Александровича, бывшей Государыни Императрицы Александры

Федоровны, бывшего Наследника Цесаревича Алексея Николаевича и

Великих Княжен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии Николаевен.

ВЕРНЫЕ ДОЛГУ И ВЕРЕ

Выше уже указывалось, что руководители истреблением Дома Романовых

придерживались каких-то особых соображений в отношении судьбы тех

или других приближенных к Царской Семье и слуг, состоявших при Ней в

Тобольске.

Таким образом, когда Августейшую Семью советские главари перевезли в

Екатеринбург и заключили в Ипатьевском доме, то одновременно

генерала Татищева, графиню А. В. Гендрикову, Е. А. Шнейдер и

камердинера Волкова комиссар Мрачковский отобрал из общего состава

свиты, приехавшей в Екатеринбург, и прямо с вокзала без багажа и

вещей отвез в Екатеринбургскую губернскую тюрьму. Камердинеры

Нагорный и Седнев, попавшие сначала в Ипатьевский дом, 25 мая были

взяты из дома и тоже доставлены в тюрьму.

В тюрьме Чуцкаев отобрал у Долгорукова и Татищева револьверы, а

Дидковский взял деньги (генерал Долгоруков попал в тюрьму раньше).

Как в том, так и в другом актах упомянутые советские деятели выдали

владельцам расписки. Арестованных разъединили: Долгоруков,

заключенный еще с 30 апреля, сидел один в так называвшемся

“секретном отделении”. Туда же отвели Татищева и Волкова, но

посадили в камеру отдельно от Долгорукова. Гендрикова и Шнейдер были

помещены в женском отделении в камере с Княгиней Еленой Петровной

Сербской, а Нагорного и Седнева заключили в общей камере тюрьмы, где

содержались арестованные чрезвычайной следственной комиссией и

откуда выводили только для расстрела. Заключенные были лишены вещей

и денег; режим к ним применялся тот же, как и для всех других

арестантов, и единственное развлечение и времяпрепровождение

заключалось в беседах и разговорах друг с другом и с другими такими

же несчастными заключенными белогвардейцами и буржуями, ожидавшими

своей участи.

Илья Леонидович Татищев попал в состав свиты, предназначенной

сопровождать Царскую Семью в Тобольск, случайно. Он не принадлежал к

числу так называемых придворных. Когда выяснилось, что вследствие

болезни жены Бенкендорф не сможет сопровождать Государя в ссылку в

Тобольск, Керенский предложил бывшему Царю выбрать одного из

следующих лиц: Воейкова, или Нилова, или Нарышкина, или Татищева.

Выбор Государя остановился на Татищеве, о чем Керенский послал

уведомить последнего помощника комиссара Министерства Двора Павла

Михайловича Макарова. Макаров, приехав к Татищеву, объявил Илье

Леонидовичу, что он назначен сопровождать Государя в Тобольск. На

это заявление Татищев спросил: “Что, это распоряжение Правительства

или приказ Государя?”

“Желание Государя”, — ответил Макаров.

“Раз Государь желает этого, мой долг исполнить волю моего Государя”,

— сказал Татищев, и в тот же день присоединился к свите, уже

состоявшей при Царской Семье.

Выбор Государя был очень удачный. Глубоко благородный и идеально

честный Илья Леонидович, с христианской душой и кротким характером,

стал вскоре общим любимцем в среде заключенных в Тобольске. С

большим внутренним запасом духовных сил, он умел быть всегда

спокойным, ровным, внося бодрость в окружающих и стараясь различными

рассказами и воспоминаниями сокращать долгие досуги томительных дней

заключения в Тобольске.

Попав в тюрьму, Илья Леонидович и здесь не изменил себе и старался

подбадривать других.

“Вот Алексей Андреевич, — обратился Татищев к Волкову, входя в

контору тюрьмы, — правду ведь говорят: от сумы да от тюрьмы никто не

отказывайся”.

Кругом улыбнулись, и только Мрачковский злобным тоном заметил:

“По милости Царизма, родился в тюрьме”.

В камере, в которую попал Татищев, содержалось несколько офицеров, с

которыми Илья Леонидович любил беседовать, поддерживал в них

бодрость и веру в спасение России, и, несмотря на весь ужас

окружавшей обстановки, на грязь, испытываемые лишения и нравственные

муки перед неведомой личной судьбой, он остался верным своему

Государю и своей присяге до конца. Рассказывая офицерам, как

Государю Императору угодно было предложить ему сопровождать Его

Величество в ссылку, Илья Леонидович говорил:

“На такое Монаршее благоволение могла ли у кого-либо позволить

совесть дерзнуть отказать Государю в такую тяжелую минуту? Было бы

не человечески черной неблагодарностью за все благодеяния идеально

доброго Государя даже думать над таким предложением; нужно было

считать его за счастье”.

10 июля Татищев и Долгоруков были вызваны в тюремную контору. Здесь

им вручили ордера за подписью Белобородова и Дидковского, в которых

им предписывалось в 24 часа покинуть пределы Уральской области.

Такая неожиданная милость советских властей очень удивила обоих; ни

Татищев, ни Долгоруков никого не просили об освобождении, и никто к

ним за время заключения в тюрьме не приезжал, и за них никто не

хлопотал. Тем не менее им приказали сейчас же взять свои вещи и

уходить. Двери тюрьмы перед ними открылись.

Но у ворот тюремной ограды их встретили вооруженные палачи из

чрезвычайной следственной комиссии, которые отвели Татищева и

Долгорукова за Ивановское кладбище в глухое место, где обычно, по

выражению деятелей чрезвычайки, “люди выводились в расход”. Там оба

верных своему долгу и присяге генерала были пристрелены, и трупы их

бросили, даже не зарыв.

Там же и так же кончили жизнь Нагорный и Седнев, но тела их остались

неразысканными. 28 мая по совету какого-то тюремного адвоката они

подавали из тюрьмы прошение на имя Белобородова, в котором просили

объяснить им причины их заключения в тюрьму и выражали желание быть

высланными на родину. Ответом был расстрел.

Клементий Григорьевич Нагорный и Иван Дмитриевич Седнев оба бывшие

матросы с яхты “Штандарт”. Оба они уроженцы Ярославской губернии;

Седнев был женат, имел трех детей, мать и сестру; вся семья была на

его иждивении. Нагорный — холостой; его родители проживали на

родине. Нагорный был определен к Наследнику Цесаревичу, когда бывший

Его дядька, известный боцман Деревенько, проворовался и был удален

от Двора.

20 июля графиня А. В. Гендрикова, Е. А. Шнейдер и камердинер Волков

были отправлены под конвоем на вокзал и посажены в арестантский

вагон. Сюда же была приведена Княгиня Елена Петровна Сербская с

состоявшими при ней членами Сербской миссии и еще несколько других

содержавшихся в тюрьме офицеров и “контрреволюционеров”. Всего

набралось 36 человек.

23 июля всех перечисленных лиц привезли в Пермь. Здесь Княгиню Елену

Петровну с ее миссией, графиню Гендрикову, Е. А. Шнейдер и Волкова,

при отношении Пермского окружного чрезвычайного комитета по борьбе с

контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, за № 2172, отвели в

Пермскую губернскую тюрьму, а остальных — в арестный дом. Все три

женщины были помещены в Одной камере в женском отделении, а членов

миссии и Волкова заключили в камерах мужского отделения.

Через несколько дней после перевода в Пермь Волков по совету

какого-то адвоката, также сидевшего в тюрьме, подал в местный совдеп

заявление, прося разъяснить ему, за что он арестован. Недели через

две-три он был вызван на допрос, где какой-то молодой человек стал

допрашивать его об убийстве бывшего Царя в Екатеринбурге и о побеге

Государя из Тобольска. На вопрос же Волкова о судьбе его прошения

молодой человек ответил, что “этот вопрос будет разрешен в Москве”.

Ответ этот характерен и существен для установления отношения Москвы

вообще к событиям, связанным так или иначе с судьбой Царской Семьи.

Если местные власти не имели права разрешить сами даже вопроса о

судьбе камердинера Волкова, как же можно допускать, что в отношении

судьбы Царской Семьи местные власти обходились без руководительства

из центра.

Администрация тюрьмы, куда были заключены Княгиня Сербская, графиня

Гендрикова и Е. А. Шнейдер, в пределах возможного, старалась

облегчить заключенным женщинам их положение: разрешила приобретать

изредка молоко и давала для чтения получавшиеся в тюрьме газеты.

Наибольшую бодрость в тяжелом тюремном заключении проявила графиня

Гендрикова, которая иногда даже пела, дабы развлечь тоску сильно

грустившей по мужу Княгини Елены Петровны. Большой недостаток

ощущался в белье; приходилось носить мужское тюремное белье, так как

никаких своих вещей при заключенных не было. Все вещи Гендриковой и

Шнейдер были отобраны советскими главарями еще в Екатеринбурге и

хранились в помещении областного совдепа, где, как упоминалось выше,

вещи при бегстве советской власти из города были раскрадены как

самими главарями власти, так и различными маленькими служащими

совдепа. Остается только непонятным, почему советские власти,

предрешив судьбу несчастных своих жертв, так медлили с окончательным

приведением в исполнение своих намерений и томили бедных

заключенных, заставляя их переживать моральные пытки в тысячу раз

более изуверские, чем пытки в застенках в самые темные времена

средних веков.

Анастасия Васильевна Гендрикова, как глубоко религиозный человек, не

боялась смерти и была готова к ней. Оставленные ею дневники, письма

свидетельствуют о полном смирении перед волей Божьей и о готовности

принять предназначенный Всевышним Творцом венец, как бы тяжел он ни

был. Она убежденно верила в светлую загробную жизнь и в Воскресение

в последний день, и в этой силе веры черпала жизненную бодрость,

спокойствие духа и веселость нрава для других.

Она любила Царскую Семью и была любима Ею почти как родная дочь и

сестра. После смерти ее матери и особенно после ареста в Царском

Селе единственною сердечною и глубокою привязанностию Анастасии

Васильевны на земле оставалась Государыня Императрица и Великие

Княжны. Все письма Государыни к Настеньке, как звала графиню

Гендрикову Ее Величество, полны материнской нежностью и

заботливостью. Необходимо отметить, что мать Анастасии Васильевны,

графиня София Петровна Гендрикова, была наибольшим и любимейшим

другом Государыни Императрицы Александры Федоровны в течение всей ее

жизни. Обеих связывала глубокая религиозность и преданность учению

Православной Церкви о беспредельной любви к ближнему и бесконечном

милосердии и терпимости к людям. Последние 3-4 года своей жизни

графиня София Петровна страшно страдала физически вследствие

какой-то очень сложной болезни и медленно, мучительно, долго умирала

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒