Глава 9. Лондон. Закусочная

Глава 9

Лондон

То утро, когда Колетт позвонила из Экса, выдалось холодным. Ее звонок неумышленно разрушил все планы Стивена и выгнал его из квартиры, в тщетной надежде избавиться от гневных воспоминаний. Конечно же, она не хотела причинить ему боль, но каждую годовщину извещала о пособии, которое они получили от правительства Ее Величества, и о «неоценимой услуге», которую его родители оказали нации, прежде чем их разнесла к чертям какая-то, так и неназванная, террористическая организация.

О чем она никогда не упоминала, и о чем Стивен думал больше всего в этот день, так это о молчании, которое то же самое правительство хранило по поводу инцидента. Не было ни мемориальной службы, ни громких речей. Все, что он получил за это время — бесполезный лист бумаги с полным набором банальных фраз об их заслугах. И еще, они помогли бабушке в срочном порядке вывезти его из страны, чтобы было кому позаботиться о нем и разделить его горе.

Реальность же заключалась в том, что тогдашнему премьеру-министру не очень-то хотелось видеть милого двенадцатилетнего мальчика, проливающего горючие слезы на первых полосах «Таймс». Это бы плохо отразилось не только на бизнесе, но и, наверняка, на всех тайных нефтяных сделках, которые они пытались заключить в свете продолжающейся войны.

Чем занимались его родители, почему они стали мишенями, время и место их гибели, все еще оставалось для него тайной, даже спустя двадцать пять лет и, вероятно, останется ею навсегда. И все же, Колетт по-прежнему звонила на каждую годовщину, как будто, несмотря на ее заявления об обратном, она так и не смогла смириться с тем, что причина гибели ее единственного ребенка так и не будет озвучена. Несчастье, которое она чувствовала себя обязанной разделить с ним.

В тот вечер, выйдя наконец-то из паба, по тому, как сгустились сумерки, Стивен понял, что пробыл там слишком долго. Он не был пьян, по крайней мере, не настолько, как предполагал, но уходил в одиночестве.

И, по правде говоря, он вообще не ожидал, что вернется в квартиру с кем-то. Годовщина смерти его родителей, привычный звонок Колетт, подчеркивающий эту дату, и проблемы с текущей рукописью делали его более несчастным, чем обычно, и он не мог думать ни о чем, кроме чашки хорошего кофе и своей подушке. Может быть, та книга, которую он купил пару месяцев назад, но так и не нашел на нее времени, успокоит нервы, прежде чем погрузит его в сон?

Дело в том, что все эти однотипные сценарии с едва знакомыми парнями «на один раз», которых он таскал домой, его давно уже утомили. Он прекрасно понимал, что становится слишком старым для сомнительных интрижек. Ему также довольно легко было признать, что хихикающие юные «гомики» в пабах, которые он часто посещал, ничем не отличались от отчаянно нуждающегося «старого пердуна», над которым он посмеивался лет пятнадцать назад. Так что да, если поиск стабильности и серьезных отношений означает искру отчаяния, он признавал себя виновным по всем статьям. Он сам превращался в отчаявшегося «старого пердуна», и для любого одинокого гея это было достаточным основанием, чтобы жизнь казалась грустной.

Как раз в тот момент, когда он собирался сойти с тротуара, перед ним остановилось такси. Когда дверь распахнулась, он отступил назад и остановился, наблюдая, как связка воздушных шаров выплыла из машины и повисла в вечернем небе.

«Классная задница!», подумал он, пока пассажир, наклонившись, оплачивал проезд и выбирался задом. Выйдя из такси, парень положил руку на крышу автомобиля, чтобы не упасть, а затем машина снова тронулась с места. Несколько секунд они с легкой улыбкой, оценивающе смотрели друг на друга, а потом Стивен решил, что не готов к очередному разочарованию и повернулся, чтобы пойти дальше по улице, по направлению к дому.

— Куда это ты собрался? — спросил Дастин, и протяжный говор уроженца американского юга сразу же выдал его.

«Солдат?» —подумал Стивен, не оборачиваясь. Стрижка на самом деле была достаточно короткой. Но Стивен и раньше приводил домой военных-янки, и все происходило очень быстро, типа: «надо уходить, пока никто не узнал», или попадался какой-нибудь псих, который хотел связать его и отшлепать. В этот день он не был расположен ни к тому, ни к другому.

— Иду домой, приятель, — бросил Стивен через плечо.

— А можно мне с тобой? — спросил в ответ Дастин.

Стивен почувствовал, что тягучий выговор янки чем-то зацепил его, остановившись, обернулся и внимательно посмотрел на него. Дастин стоял, криво улыбаясь, нет, скорее ухмыляясь, покачиваясь взад-вперед, как марионетка, а воздушные шары, словно заменив опору такси удерживали его вертикально. Он был ниже Стивена на добрых три дюйма (прим.пер.: 1 дюйм = 2,54 см) и весил легче по меньшей мере на два стоуна (прим. пер.: 1 стоун = 6,35 кг), а может быть, и на три. У него были красивые, хоть и короткие, рыжеватые волосы и кристально голубые глаза, немного отяжелевшие от выпитого. С веснушками и чуть менее обветренным лицом его легко можно было принять за подростка. Но, навскидку, Стивен дал бы ему чуть за двадцать. Хотя Дастину, видимо, было достаточно лет, чтобы ему не отказали в покупке спиртного, поэтому Стивен воздержался так сразу подтвердить этот факт.

Он должен был спросить себя, действительно ли хочет притащить еще одного пьяного к себе в квартиру. Неважно, насколько сексуален этот янки, Стивен проходил через подобное столько раз, что даже его сочувствующие соседи напрямик и очень деловито предлагали свести его с кем-то в более здравом уме.

— А для чего эти шары? — спросил Стивен.

Дастин поднял глаза, словно удивился, увидев их, и раскрыл ладонь. Они оба смотрели, как шары уплывают прочь, прежде чем он снова повернулся к Стивену.

— Я.... не могу вспомнить.

Его ответ был легким и беззаботным, и Стивен рассмеялся, и кивком головы, пригласил его следовать за собой. «Какого черта», — подумал он. — «Чпокнусь с ним раз или два».

Стивен наблюдал за ним краем глаза, пока они шли к квартире, и чувствовал необычную близость его тела. Это было странно, потому что у большинства американских парней преувеличенное чувство личного пространства, которое они ревностно охраняли вплоть до того момента, когда переступали порог спальни. На него не раз внезапно набрасывались сзади; поэтому, возвращаясь домой с янки, он был готов и старался не входить в двери первым. Стивен предполагал, что это происходит из-за примитивных взглядов американцев на секс и постоянной оглядки на общественное мнение. Но однажды, проводя исследования для проекта клиента, он задался вопросом, а не происходит ли это из-за обширности территории их страны?

Но этот парень отличался от любого американца, которого он встречал раньше; он телепался рядом со Стивеном, будто призывая притянуть его поближе; как будто он нуждался в чем-то большем, чем то, как они случайно сталкивались плечами из-за его пьяной походки.

— Так как же тебя зовут? — спросил Стивен.

— Дастин. Дастин Эрл.

"Необычно", подумал Стивен, но ему понравилось. Нравилось, как имя перекатывалось у него на языке, и все образы, которые оно вызывало в его сознании.

— Военный? — спросил он.

Дастин бросил на него подозрительный взгляд.

— Был, теперь я в отставке, — осторожно ответил он.

«Вышвырнули вон?» — удивился Стивен.

— Стрижка выдает тебя, — сказал Стивен, наблюдая, как опасения Дастина немного отступают. — Большинство янки сразу же возвращаются в Штаты, — сказал он, немного завуалировав свое любопытство.

Дастин пожал плечами.

— Сейчас я коллекционирую поезда. Ну, во всяком случае, делаю это для моего брата.

— Коллекционируешь поезда? — удивился Стивен.

— Хобби такое — железная дорога, — объяснил Дастин. — Мой младший брат очень любит поезда. Я подумал, что могу потратить немного времени, катаясь по Европе и фотографируя локомотивы и номера их двигателей.

— Это очень великодушно с твоей стороны. Ты... тоже увлекаешься подобным хобби? — спросил Стивен.

— Нет, — Дастин ответил твердо и без дальнейших объяснений. — А чем ты занимаешься? Я имею в виду, чем зарабатываешь на жизнь, — спросил он Стивена.

— Я писатель.

Дастин чуть запнулся на полушаге.

— «Жить по Оруэллу»? (прим.пер.: Джордж Оруэлл — британский писатель и публицист. Автор романа-антиутопии «1984», в котором Оруэлл изобразил возможное будущее мировое общество как тоталитарный иерахический строй, основанный на изощренном физическом и духовном порабощении, пронизанный всеобщим страхом, ненавистью и доносительством)

Стивен бросил на него быстрый оценивающий взгляд. Это был не совсем заурядный парень.

— Нет, я писатель-призрак, — ответил он. — Мне повезло. Не надо зарабатывать на жизнь мытьем посуды. Хотя это всегда казалось мне немного романтичным. (прим.пер.: писатель-призрак — человек, который пишет книги за других (от имени других) или участвует в написании книг, хотя его участие не афишируется)

— Может быть, я что-нибудь твое читал? — спросил Дастин.

Это казалось маловероятным, но он не хотел выглядеть высокомерным болваном.

— Я связан довольно жесткими контрактами о неразглашении информации, в основном это нон-фикшн (прим.ред.: произведения нехудожественной, прикладной литературы. Основаны не на вымысле, а на фактах). Но я также работал с несколькими известными писателями-фантастами, — объяснил Стивен.

— Но ты не можешь их назвать.

— Нет, извини, — ответил Стивен.

— Ты никогда не думал о том, чтобы опубликовать свою собственную работу? — спросил Дастин.

Это было предположение, которое мог бы сделать любой другой, но Стивен не желал подобной доли. Он был вполне доволен тем, что делал, и единственной персональной работой был его личный дневник, который никогда не будет опубликован. Он украдкой бросил быстрый взгляд на Дастина и ему показалось, что заметил в глазах Дастина растущую нервозность или это просто выпивка добавляла тревожности его лицу.

— Нет, свет софитов не для меня, — ответил Стивен на его вопрос. — Я простой, скромный парень. Пусть вся шумиха достанется другим.

Когда Стивен повернул к своему дому, Дастин неожиданно схватил его за руку и остановил, с опаской поглядывая на здание. Стивен быстро отметил его беспокойство и оценил силу хватки; их нельзя было сравнить с руками писателя.

— А что в этом было романтичного? — спросил Дастин, все еще сжимая руку Стивена. Стивен некоторое время с любопытством разглядывал его. Дастин вдруг показался совершенно трезвым и более чем неуверенным в сложившейся ситуации. Он то и дело оглядывался на здание, прикусив губу, как ребенок, уверенный, что его ведут в ловушку, но не знающий, как избежать неумолимо надвигающейся опасности. Стивен осторожно опустил ладонь поверх руки Дастина и увидел, как тот отдернул ее, смущенно покраснев. На мгновение он подумал, что, возможно, ему следует просто оставить Дастина на тротуаре и не бороться с его неуверенностью, но... что-то внутри него, да и внутри этого парня, продолжало притягивать.

— Я думаю, все дело в серьезности ситуации, — наконец ответил Стивен. — Ведь все наши романы рождаются из грязи, в которой мы копаемся, а не из показной мишуры, которую мы демонстрируем на публику. — Он говорил медленно, все еще не зная, стоит ли вести парня к себе.

— Ну что, пойдем наверх? — спросил он Дастина после того, как они некоторое время молча смотрели друг на друга.

Дастин медленно кивнул и ничего не ответил.

Когда они добрались до квартиры, Стивен отпер ее и вошел, ожидая, что Дастин последует за ним, но когда он повернулся, чтобы предложить тому выпить, заметил, что был один.

Сначала Стивен подумал, что Дастин, возможно, был пьян гораздо сильнее, чем он подумал, и просто впал в оцепенение, как случалось с другими его пьяными и одинокими знакомыми. То, как тот вышел из такси и как спотыкался по пути к дому, наводило на мысль, что он не был далек от правды. Он так же предположил, что Дастин, как дворняжка, мог помочиться в углу и, полусонным, свернуться калачиком у его двери. К несчастью, такое случалось с ним не один раз. Он вздохнул, мысленно проклиная себя за то, что попал в очередную передрягу, и вернулся к входной двери.

— Ты собираешься войти? — спросил Стивен.

Дастин стоял, прислонившись к наружной стене, и смотрел на плоскую дверь напротив. Он не выглядел ни пьяным, ни злым, ни даже трезвым. Он выглядел потерянным, но потерянным не в пространстве, а как бы в бытии. Словно он был глубоко внутри себя, отыскивая в истертом сердце какую-то тайну, которую ему еще предстояло разгадать. Повернувшись к Стивену, он молча дрожал, и на его неподвижном лице была такая искренняя мольба, что тот лишился дара речи.

Стивен пристально посмотрел в голубые глаза Дастина и почувствовал, как холодок пробежался по его груди… он не знал, откуда тот взялся. Просто почувствовал, как он расплывается там необычайной и моментальной тоской. Стивен хотел этого человека. Внезапно захотел больше всего на свете.

Медленно протянув руку, он дотронулся до руки Дастина, лаская пальцы и вырисовывая на них придуманный узор. Он не спросил, был ли это первый раз Дастина; не спросил, что придало ему смелости наконец выйти из своей скорлупы. Может, это алкоголь сыграл свою роль, а может быть, и нет. В глазах Дастина было нечто большее, чем зов предков, нечто большее, чем влечение плоти. Это были нужда, желание, боль и тоска. Это была самая нежная часть невысказанного объятия; жар утраченного прикосновения; эхо глубокой тоски, которую Стивен никогда не ощущал, даже глубоко внутри себя, несмотря на то, что он думал, что знает об одиночестве почти все.

Не разрывая взгляда, он медленно повлек Дастина за собой в квартиру, стараясь, чтобы его прикосновения были настолько невесомыми, словно прикосновения перышка. Дастин в его руках стал более податливым и нежным, с едва уловимым налетом невинности. Стивен вел его в спальню, прикасаясь к нему своим ртом, руками и членом. Он не отпускал Дастина ни на секунду. Он не просто занимался с ним любовью, он проник в него, дотронулся и приласкал ту потерянную, неприкасаемую часть своего собственного пустого существования, которое он так ясно видел в Дастине, и отдал ее ему как подношение.

Ему показалось, что он узнал боль в глазах Дастина; ему показалось, что он почувствовал ее, когда прикасался к его телу. Но он ошибочно принял то, что чувствовал языком и пальцами, за нечто внешнее и вместо этого почувствовал отражение своего собственного желания. Он не знал такого голода, как у Дастина.

За свои тридцать шесть лет он познал отчаянное одиночество, познал муки разбитого сердца, познал острые укусы одиночества. Но здесь все было иначе, глубже и гораздо сложнее. Если бы он заглянул за пределы пассивного приятия Дастина, за пределы его жадного поглощения, то заметил, что Дастин что-то скрывает, что-то такое, что он не позволяет Стивену увидеть. Это было то самое чувство, которое Стивен ощущал под их кожей, когда они двигались; нечто темное, тайное и пугающее. Нечто ароматное и пряное, что мучило его без передышки.

Дастин ничего не сказал, когда Стивен, прильнув, провел руками по его телу. Он молчал всю ночь и только однажды остановил Стивена, когда тот попытался снять с него футболку. Он впитывал каждую ласку, которой Стивен покрывал его тело; дрожал и двигался вместе со ним, как будто они были любовниками уже десятки лет. Он все еще был пьян, но его страсть горела. Горела, как раскаленное добела солнце, которое манило Стивена в царство страсти, о существовании которого он и не подозревал.

Утром Стивен увидел перед собой протрезвевшее лицо Дастина — лицо, застывшее от страха, лицо, чьи глаза были наэлектризованы гневом, яростью и стыдом.

Стивен слишком хорошо понимал, что страсть — это не любовь; он давно понял, что это просто бумажный цветок среди влажных надгробий. Но Дастин обрушил на него шквал обвинений в том, что он чувствует себя совращенным и растленным; он вытащил нежность Стивена и сплел из нее петлю, подвесив их обоих на своей собственной призрачной вине. Тяжесть этих гнусных обвинений раздавила Стивена и сокрушила его. Она разрывала ему грудь и заставляла падать, оскальзываясь на крови его разбитого сердца.

Это было то самое лицо, которое Стивен высматривал; лицо, о котором он беспокоился каждый раз, когда они встречались.

Глава 10

Закусочная

Робби молча посмотрел на Стивена. Моргнул раз, другой, а потом ...

— Он любил воздушные шары, — сказал Робби. — Всегда любил. Говорил, что они свободны, вольны лететь туда, куда им вздумается и, чтобы добраться дотуда, им нужно только поймать попутный ветер.

— Ветер не всегда может дуть в нужную сторону, — ответил Стивен, гораздо резче, чем хотел.

— М-м-м, наверное, он тоже это знал, — ответил Робби. — Дасти вовсе не был дураком. Ну, по большей части и не всегда.

— Я... Мне очень жаль, Робби. Я вовсе не хотел так тебе отвечать, — сказал Стивен.

— Я и не ожидал от тебя, — разъяснил Робби. — Большинство людей никогда не имеют в виду то, что выходит у них изо рта в тяжелые времена. Это в хорошие времена они действительно говорят правду.

Стивен подумал, что все как раз наоборот, но ничего не сказал. Все болезненные моменты, через которые он когда-либо проходил, всегда вращались вокруг той или иной истины, но обычно это была та, которая никогда не была озвучена и тем самым причиняла боль, намеренную или нет. Или это был страх перед какой-то истиной? Он не был уверен, да и сейчас было не самое подходящее время думать об этом.

Робби посмотрел на него и ухмыльнулся, когда Стивен вопросительно поднял брови.

— Дастин тоже сначала мне не поверил, — усмехнулся он. — Несмотря на все то обучение, которое вы, умники, получили, вы все делаете чересчур сложным.

Он еще немного посмеялся и покачал головой.

То, как вел себя Робби, его жесты и манеры, так сильно напоминало Дастина, что Стивену захотелось еще немного уйти в себя, пока он не найдет временное убежище от всех своих неотступных воспоминаний. Ни один из кошмаров, что ему привиделись во сне за время перелета, не включал в себя смерть Дастина.

— Ты теперь живешь во Франции? — спросил его Робби.

— Да, но как ты узнал?

— … письма, — произнесли они одновременно.

— Чур, мое счастье! (прим.пер.: в оригинале jynx, в разговорном английском так говорят, когда два человека сказали что-то одновременно) — воскликнул Робби. — Ты слова не можешь сказать, пока я не позову тебя по имени, — добавил он с ухмылкой и покачал головой. — Я постоянно доставал этим Дастина, — сказал он, по-детски хлопнув в ладоши.

Его лицо внезапно помрачнело, когда он посмотрел на Стивена.

— Не обращай на меня внимания. Время от времени я становлюсь словно дитя малое. Дасти сказал, что я такой, потому что помогаю людям вытаскивать черноту из их сердец. Он сказал, что именно поэтому Бог протянул руку и прикоснулся ко мне, чтобы сделать мир лучше.

Стивен поднял руку и, напоминая об игре, показал, что рот его плотно закрыт на замок и Робби расплылся в широкой улыбке.

— Он действительно так сказал. Я вовсе не пытался подловить тебя или что-то в этом роде. Ты думаешь, он был прав? — спросил Робби, и выражение его лица стало серьезным.

Стивен кивнул и погрозил ему пальцем.

Робби снова ухмыльнулся.

— Ты очень хорош, Дасти бы уже проиграл. Он на славу умел скрывать то, что у него на сердце, но язык за зубами не всегда мог удержать. Ну, это тоже не совсем так, я думаю. Он мог терпеть и терпеть, и хранить все внутри, пока не разозлится окончательно.

Внезапно Робби сморщил лицо и постучал кулаком себе по голове.

— Понимаешь, о чем я толкую? Этот котелок не всегда варит, как следует. Мы говорили о твоем новом доме, но я не знаю, как называется тот город, — сказал Робби, выжидающе глядя на него.

Стивен, не удержавшись от смешка, скрестил руки на груди и слегка покачал головой. Робби ранее уже произносил название города, зачитывая по памяти одно из писем Стивена, и делал это без запинки, так что с его стороны это была просто уловка. Но теперь Стивен начал понимать настойчивую потребность Дастина вернуться к брату. Его нельзя было не любить, и сама мысль о том, что кто-то вроде Стюарта может запросто избить его только потому, что может это сделать и не получить в ответ сдачи, была совершенно отвратительной.

Робби взорвался смехом, и снова обратил на них все взгляды в закусочной.

— Ты мне нравишься, мистер Стивен.

Он тут же закрыл рот руками и спрятал за ним еще одну усмешку.

— Ты мне тоже нравишься, Робби, — ответил Стивен. — И Дастин был прав: ты действительно делаешь мир лучше.

Робби улыбнулся и снова взялся за вилку.

— Почему ты все время называешь его Дастином? Мы всегда звали его Дасти.

Стивен пожал плечами, словно оправдывался.

— Он сам так представился. Он... ему нравилось, что я называю его полным именем.

Вилка Робби замерла на полпути ко рту, пока тот осмысливал его слова.

— Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, да, ему бы понравилось. Держу пари, что это заставило его чувствовать себя, будто он был нездешний, — сказал он, размахивая вилкой. — Думаю, что «Дасти» подходило ему только здесь. Он был очень буйный, как торнадо, понимаешь? Словно песчаная буря. (прим. пер.: Дастин, в оригинале Dustin. Dust — пыль, облако пыли) — Он снова склонил голову набок, глядя на Стивена. — Но мне кажется, что ты уже видел это, — добавил он, прежде чем снова начать декламировать.

— …и, если бы мы могли поймать ее, положить под стекло, чтобы влага не затопила ее беспокойную безмятежность. И что тогда? Каждая буря таит в себе великолепие, Дастин; она прекрасна, если наблюдать за ней со стороны. Она сглаживает все те шероховатости, которые мы порождаем своими надеждами. Но, проникая в эпицентр бури, такой спокойный и неподвижный, мы во всей полноте можем ощутить не только ее ярость и силу, но и увидеть ее красоту и грацию.

Нас разделяют пять тысяч миль, но я все еще чувствую на своей коже порывы твоей бури, Дастин. И твой песок, застрявший в каждом уголке моего сердца... и всю ту тишину, которая последовала за этим.

Пожалуйста, напиши мне.

— Не самое лучшее, — сказал Стивен, зная, каким жалким и ранимым он был, когда писал эти слова; как близок был к тому, чтобы потерять свою волшебную английскую сдержанность. Свою хваленую сдержанность, за которую он отчаянно цеплялся в тот самый момент.

Робби слегка наклонил голову, словно обдумывал слова Стивена.

— Может быть, и так, но нашептывать от чистого сердца всегда не легко, и Дасти это было знакомо, быть может, даже лучше, чем кому-то из нас.

— Он был очень зол? — внезапно спросил Стивен.

Робби с любопытством посмотрел на него.

— На письма. Он сильно злился из-за них? — Стивен повторил свой вопрос.

— Нет, твои письма никогда не злили его, мистер Стивен. Они заставляли его грустить. Ну, когда мысли в голове грустные, а не когда тебе грустно, потому что что-то болит, если ты понимаешь, что я имею в виду. Он обычно становился тихим. Поэтому я предложил ему послать тебе буквы из печенек, и мы посмеялись над этим.

— Буквы из печенек? — спросил Стивен.

— Да, Дасти сказал, что ты знать не знаешь, что такое печенье. Сказал, что ты ждал, как он однажды напечет тебе печенья на завтрак. Это правда? Вы едите печенье на завтрак?

Стивен вспомнил тот утренний разговор. Тогда между ними около полутора месяцев уже существовала связь, и она оказалась гораздо глубже, чем они ожидали. В какой-то день Дастин вскочил с кровати, желая приготовить завтрак, а затем собирался съездить «поохотиться» на поезда. Он тратил все свое время и деньги на эту причуду, разъезжая по Европе, но, как казалось Стивену, для Дастина это был просто предлог, чтобы оставаться в Лондоне, особенно после того, как он столкнулся на железнодорожных станциях с парой гнилых людишек, так сильно напоминавших ему отца. Но Стивен не жаловался. Он обошел бы все железнодорожные станции Европы и Азии, лишь бы Дастин оставался с ним.

— Большая часть станционных работников ненавидят Стюарта так же сильно, как и я, — объяснял Дастин. — Они не могут избавиться от него из-за профсоюза. Но я не хочу говорить о нем, давай поговорим о печенье... — сказал он и принялся обучать Стивена «правильной» кулинарной терминологии. А потом, конечно же, Стивен просто обязан был показать ему, что такое настоящий английский завтрак. В конце концов, они провели два дня у плиты и под простынями; у поездов не было ни единого шанса.

— Нет, мы не едим печенье на завтрак, — сказал Стивен Робби. — Но какое отношение это имеет к письмам или печенью?

— Ну, как я уже говорил Дасти, вы, должно быть, чертовски грустные люди, раз у вас нет настоящего печенья на завтрак. Мужчина должен есть печенье, — заявил Робби с той серьезностью, с какой маленький мальчик мог бы говорить на подобную тему. — Итак, грустные люди пишут грустные письма и грустно думают, но это не причиняет им боль. Видишь, как это работает?

— Ну, не совсем, — ответил Стивен.

Робби пожал широкими плечами.

— Умники, — вздохнул он и вернулся к своему омлету.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒