Книга третья 5 страница

– Ложь! – зарычал капитан. – Ее сообщники убили шестнадцать моих людей – и это не считая славного Кюневульфа! Ни один человек не смог бы сделать это в одиночку! Одолжите мне щипцы и каленое железо, милорд. Я еще заставлю ее сознаться.

– Интересно, – произнес Хротмурд. Его губы медленно изогнулись в улыбке.

Этайн дернулась, загрохотав кандалами.

– Я клянусь, милорд, Христом клянусь, что со мной был лишь тот, кто меня похитил. Я…

Вдруг стены собора сотряс ужасный взрыв. Повалились камни, загудел, подвывая, ветер. Закричали люди. Земля под ногами затряслась, заходила ходуном, словно вокруг Бадонской скалы обвился тугим кольцом Мировой змей. Столб опрокинулся – Этайн упала на колени, на нее брызнули сотни деревянных щепок. Ее крик слился с испуганными криками остальных. Она задыхалась от пыли, воздух наполнился вонью серы. Зазвенело стекло – это цветные светильники попадали на пол, усыпая осколками неф. Колонны в виде деревьев затрещали и рухнули. Замигали и потухли факелы. Сквозь шум Этайн расслышала, как Оспак выкрикивает имя Одина.

Мир качался и трясся, к голосу Оспака присоединился шепот тысячи призрачных голосов, взывавших с ним в унисон на тысяче языков, свистевших и шипевших с ненавистью и страхом. Свернувшаяся калачиком в темноте Этайн поняла, что в Бадон пришло что-то древнее и жаждущее мести.

Глава 20

Землетрясение было поистине ужасающим. Гримнира поразило то, сколь внезапную и сокрушительную силу обрушил на Бадон Пастух холмов. С оглушающим грохотом сотрясалась и ходила под ногами земля; хотя фундаменты зданий были крепкими – насколько крепкой может быть работа человека, – его древние стены не устояли перед атакой Пастуха. Время не пощадило заложенные еще римлянами камни, и теперь они обваливались, с треском утягивая за собой заплатки из кирпичей и дерева. Оставшиеся без опоры защитные башни покачнулись и рухнули, внутрь хлынули камни, которые с равным бесстрастием крушили дерево, солому, штукатурку и людские тела. Крепостной вал пошел трещинами, и чем больше осыпалась водопадом земля, тем шире они становились.

Укрепления Южных городских ворот обвалились внутрь на глазах у Гримнира. Искры упавших факелов рассыпались по руинам, освещая поднявшееся в воздух облако каменной крошки – смертельную смесь пыли и остатков пролитых за века на землю смолы, битума и масла. Гримнир прикрыл глаза от обжигающего пламени внезапной огненной бури, радуясь, что ему не пришлось быть в ее центре. Он не чувствовал ни капли жалости к тем, кто сейчас пекся заживо в этом подобии каменной печи или горел за ее пределами. Эти люди были его врагами, и на его месте они бы сплясали на его могиле.

Но это бедствие кончилось так же быстро, как и началось. Пастух холмов прекратил колдовать, и земля вновь легла на каменные кости, словно саван на покойника.

– Путь свободен, каун, – донесся усталый голос из-под камней круитни. – Не мешкай. Следуй за духами и возвращайся с моим непокорным рабом.

Долго упрашивать его не пришлось. Он пустился бежать, прорываясь сквозь густые заросли на прямую, как стрела, дорогу, ее булыжники потрескались и лежали теперь кое-как. Проворный Гримнир поспешил к перекрестку, где дорогу пересекали следы повозок, перескочил обломки поваленного каменного креста. С освещенного пламенем неба хлынуло вниз воронье море, низко крича, словно окрыленное победой войско. Они указывали путь; Гримнир обошел кругом объятые огнем руины Южных врат и поднялся по стене, карабкаясь по засыпанной булыжниками трещине. Слева от него, на переживших атаку остатках перил сидела кучка одетых в кольчуги мужчин. Никто из них и не подумал остановить его. Они, кажется, даже его не заметили, ошеломленные неожиданным ударом, который нанесла им сама земля.

Вокруг царил полный хаос. Небо лизали языки огня, из бывших когда-то сараями погребальных костров соломы и дерева вился едкий дым, и его удушающая пелена, наведенная божьей рукой, скрывала под собой тысячи небольших трагедий. На улицах лежали распростертые тела бледных, залитых кровью людей, которым размозжило булыжниками череп или позвоночник. Другие плавали в потоках воды, застигнутые врасплох кипятком, которые хлынули из подземных пещер на узкие улочки, обваривая заживо всех на своем пути. Третьих, лежащих теперь с перекошенными лицами, удушили смертельные пары, поднявшиеся в воздух из щелей, пробитых камнями.

Обезумевшие от горя выжившие бродили между деревянных и каменных завалов в поисках дорогих им людей; дети пытались разбудить мертвых родителей, женщины рыдали над телами детей. Псы тянули за сапоги погибших хозяев или в ярости носились среди коз и коров, лишившихся вдруг пастухов.

За воплями агонии и криками о помощи Гримниру слышались страшные тени призрачных голосов, на дюжине языков зовущих его по имени. Он пошел на звук к рухнувшему сердцу Бадона, к огромной Скале, где огнем маяка горели развалины собора. Треснувшие ступени вели к окованным железом дверям, теперь распахнутым и висевшим на сломанных петлях. Кучами громоздились деревянные леса и каменные глыбы фасада, принесшие ужасную смерть тем, кто пытался сбежать через брешь. Со сломанных жаровен капало кипящее масло – оно разлилось пылающим озером, и отблески играли на восковых лицах мертвецов. Кучка выживших – покрытые пеплом, пылью и запекшейся кровью слуги и знать – со всех ног удирала прочь.

Гримнир с рыком растолкал их, словно овец, и направился к горящему сердцу собора.

Глава 21

Поперечный неф озарило пламенем. Выбравшаяся из-под обломков Этайн была рада и этому зловещему свету. Окованный железом столб, накренившись к стене собора, спас ей жизнь. Он принял на себя вес рухнувших с потолка старых дубовых бревен, которые, в свою очередь, уберегли ее от града отделочных камней и кирпича. Один из толчков разбил кольцо цепи, приковывавшей ее к столбу; несмотря на кандалы, дрожавшая всем телом Этайн смогла выползти из-под развалин.

Она пробралась, грохоча и скрипя кандалами, к центру поперечного нефа; она слышала и другие звуки: булькающее дыхание, приглушенные молитвы, тихое ритмичное пение духов. Обломки загромыхали и сдвинулись, пламя накинулось на старую древесину. В воздухе стояла резкая вонь дыма, каменной пыли, крови и обуглившейся плоти. Этайн закашлялась и сплюнула. Недалеко от себя, между алтарем и поперечным нефом, она заметила Фордрэда. Он лежал на спине, на его ногу – от бедра до колена – обрушилась часть потолка. Блеклая фреска была вся заляпана алой кровью. Острый, как датская секира, плоский камень разрубил крысиное лицо тюремщика пополам. Этельстана поблизости Этайн не заметила.

– Оспак? – нарушила она тишину. И не услышала ответа. Этайн позвала громче: – Ярл Оспак?

На этот раз послышался слабый голос.

– Сюд-да, девочка.

Неподалеку от трупа Фордрэда шевельнулась рука. Этайн вскочила на ноги и, таща за собой цепь, подобралась ближе. Одноглазого дана придавило балкой; и хоть он и выбрался из-под нее, Этайн поняла, что жить ему осталось недолго. Она опустилась на пол рядом с ним.

– Что… Чем тебе помочь? – произнесла она со скорбью в голосе.

Оспак слабо ей улыбнулся.

– Я бы расцеловал тебя за рог медовухи. Но раз уж в этом сраном городе его не найти, давай-ка лучше снимем с тебя кандалы, – даже сломанными окровавленными пальцами он все же сумел сломать ее оковы. Они тяжело рухнули на пол. Затем он заглянул ей в лицо единственным зрячим глазом и покачал головой. – Не смотри на меня так. Что за нелепая смерть. Это лучше, чем умереть под пытками, но все же… не на такую смерть я надеялся. Ни славы. Ни почета. Она не привлечет сюда валькирий – придется мне явиться в чертоги Всеотца попрошайкой… – у Оспака перехватило дыхание.

Этайн сжала его руки.

– Христос примет тебя как брата. Тебе нужно просто попросить Его благословения.

Старый ярл рассмеялся.

– Я буду плохим гостем за столом твоего Белого Христа. Думаю, что мои песни там никому не по вкусу, – тело дана вдруг сотряслось от кашля. Этайн оторвала от подола рубахи полоску ткани, утерла выступившую на губах Оспака кровавую пену и погладила его по крутому лбу. – Один отомстил за всех нас, – пробормотал он.

– Да, – кивнула Этайн.

Продолжить она не успела: позади кто-то резко вздохнул, и послышался режущий ухо голос Хротмунда:

– Богохульство!

Лорд Бадона вышел из облака дыма; ивовый дух остался цел, но его сосуд выглядел оборванным и калечным, а придававшие ему живой вид чары ослабли. Из ран не сочилась кровь, а кожа посерела от касания смерти. Его глаза горели, лицо превратилось в омерзительную покрытую пеплом и пылью маску. Он переступил через труп Фордрэда.

– У меня отмщение, – произнес он. – Ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них.

Он нагнулся и поднял деревянную булаву с бронзовыми шипами.

– Отмщение свершилось – но не твое, – ответила Этайн. Собравшись с духом, она поднялась на ноги и встала между Хротмундом и Оспаком. – Ты их не слышишь? Голоса ландветтир , духов, которых ты предал? Они называют имя твоего палача.

Хротмунд вскинул голову и прислушался.

– Cucullo Tectus? Yr un-Chwfl? Гримр? Я знаю, о ком они говорят. О том, кто скрывается под капюшоном, потомке Проклятого рода и сыне Балегира. Эта тварь скитается в одиночестве далеко на севере…

– Нет! Это он похитил меня. Это он провел меня под темными ветвями Иггдрасиля из датской Зеландии в Уэссекс. И это он убил твоих людей у Брода Нунны. Он идет за мной.

Как ни силился Хротмунд, он не смог скрыть страха за усмешкой.

– Значит, он идет на смерть, – он перекрестился и указал булавой на распятие, все еще свисающее на сломанных балках под сводчатым потолком алтаря. – Господь во славе своей защитит меня от грязных лап оркнея и черной магии его бессильных богов! На мне доспех Господень!

– Ты украл и доспех, и славу, – ответила Этайн. – Они бессильны против него. Он уже идет!

Лорд Бадона схватил ее за волосы.

– Но он не успеет тебя спасти, дьявольское отродье!

– Отпусти ее! – прорычал Оспак, вцепившись ему в лодыжки. Булава Хротмунда опустилась на его висок, и рык сменился хрипом; бронзовые шипы разорвали кожу и раскололи череп Оспака, словно скорлупу.

Этайн закричала и забилась в руках одержимого; она с шипением пыталась пнуть его в пах, напрасно скребла по его сжатому кулаку.

– Ублюдок!

– Где же твой Воин в капюшоне, ведьма? Где твой Гримр? – Хротмунд оттащил ее к центру поперечного нефа, чтобы она хорошо видела распятие над ними. Там ярче всего горели огнем сухие балки потолка и битум, скреплявший раньше части верхнего ряда окон. – Пусть приходит! Я у него на глазах раздроблю твои кости и брошу тебя на костер, а после отправлю в Ад и его! Зови его! Зови своего ничтожного спасителя на помощь! Давай же, ведьма…

Повисшая вдруг гробовая тишина заставила замолчать и Хротмунда. Воздух вокруг стал душным и влажным, как перед летней грозой. Этайн тоже это почувствовала. Она прекратила дергаться. Духи перестали шептаться, но не исчезли. Они смотрели. Выжидали.

А потом сквозь громкий треск горящих балок послышался знакомый звук: низкий мрачный смешок.

– Теперь я вижу, что Старик имел в виду.

Глава 22

Хротмунд резко развернулся и встал к поперечному нефу спиной, прижав Этайн к груди. Его левая рука легла ей на горло. За стеной огня сидел на куче булыжников посреди разрушенного нефа Гримнир. В дымной пелене его глаза казались угольями. Он взмахнул обнаженным лезвием сакса.

– Она не твоя, клятвопреступник, убери от нее свои грязные лапы!

Хротмунд замер, Этайн почувствовала, что по его спине бегут мурашки. Однако когда он заговорил, в голосе зазвучало презрение.

– О, какие манеры для сына Балегира! Как трогательно!

– Манеры? Пф! Она моя, жалкий ты увалень. Я ее украл, честно и справедливо, и сейчас заберу обратно!

– Только с моего позволения, оркней, – Хротмунд схватил Этайн за шиворот и пнул по ногам, заставляя упасть на колени. А затем занес для удара палицу. – И я не чувствую приступа благородства.

Словно разжатая пружина, Гримнир подскочил и спрыгнул к подножию завала. Сквозь неровные дыры в крыше собора хлынули потоки света и тени, тонкие и седые, как борода старика.

– Ты столь надменен, о ивовый человечек, – на губах Гримнира заиграла недобрая угрюмая ухмылка. – Такой самоуверенный и горделивый. Ну посмотрим.

– На колени, тварь! На колени и моли Бога о прощении! Проси о милости, и, может быть, твоя черная душа еще спасется от Адских мук!

Гримнир помрачнел. Прищуренные глаза загорелись яростью, он вытянулся в полный рост. Тени вокруг него сгустились, он пошел вперед, огибая огонь; Этайн слышала, как бормочут в ужасе невидимые духи.

– Жалкий глупец. Обещаю: когда я с тобой закончу, это ты будешь на коленях вымаливать прощения.

Хротмунд попятился, таща за собой Этайн.

– Если тебе дорога ее жизнь, не смей подходить ближе, тварь!

– Я сказал, убери свои грязные руки…

Гримнира спас шорох камней. Он инстинктивно пригнулся и отскочил в сторону, когда из мерцающей дымной завесы на него накинулся Этельстан. Бешено вращая глазами, саксонский капитан взмахнул мечом и опустил его с силой, способной рассечь человека до пояса. Но сражался он не с человеком. С внезапным для такого великана изяществом Гримнир уклонился от удара Этельстана – и подставил Хротмунду спину.

Заметив ошибку противника, лорд Бадона оттолкнул девушку и бросился в бой. Упав на четвереньки, Этайн отползла на безопасное расстояние и в ужасе наблюдала оттуда, как окружают Гримнира враги…

Или нет?

Покалеченный обломками рухнувшей крыши, Этельстан тяжело дышал, хватая ртом воздух. Плотно сжав бледные губы, саксонский капитан сделал выпад, Гримнир играючи от него уклонился. Схватив Этельстана за запястье, он качнул его и швырнул на Хротмунда. Мужчины столкнулись, и клинок Этельстана пронесся в дюйме от лорда Бадона, чуть не пронзив его насквозь. Хротмунд развернулся на каблуках, а рыжебородый капитан упал на пол и с проклятиями схватился за ребра.

Гримнир не дал им времени на передышку.

Обернувшись, он метнулся к Хротмунду и обрушил на него град ударов, заставляя лорда Бадона с трудом парировать. С его булавы летели стружки, бронзовые шипы со звоном отскакивали в темноту. Удары Гримнира истощили магию его противника, так что ему пришлось напрягать до предела каждый мускул и мышцу; и хотя Хротмунд был неутомим, ему нечего было противопоставить жестоким атакам своего врага.

Все решил еще один удар стали о дерево. Булава Хротмунда с треском надломилась. Не успел он перевести дыхание, как клинок Гримнира рассек мертвую плоть и кость запястья Хротмунда; треснувшая булава и державшая ее кисть упали на пол.

Ивовый дух с проклятиями отпрянул назад. Он пятился, пока не уперся спиной в трехфутовую гору мусора – обломки верхних окон. Позади Гримнира раздалось шипение. Этельстан с усилием поднялся и выпрямился, острие меча царапнуло по каменному полу, прежде чем подняться в воздух.

– Кюневульф! – крикнул он, шагнув вперед и покачнувшись. – Это за Кюневульфа, несчастный ты…

Гримнир припал на колено и метнул в него клинок. Покрытое черными пятнами лезвие, словно дротик, мелькнуло в полумраке и вонзилось Этельстану в основание горла. Он выпучил глаза, изо рта хлынула кровь. Саксонский капитан пошатнулся и рухнул, вцепившись в рукоять вражьего клинка. Его собственный меч выпал из руки и с грохотом упал на заваленный каменным и деревянным мусором пол между Хротмундом и его противником.

Гримнир опустил на него взгляд, а затем посмотрел на Хротмунда.

Лорд Бадона зарычал, прикидывая, как быстро сможет схватить уцелевшей рукой кожаную рукоять клинка. Он сравнил свою скорость со скоростью врага и оглянулся на Гримнира.

Скрелинг медленно ухмыльнулся.

И начал отступать. Один шаг, другой. На третьем он кивнул на меч. Сомнений не осталось.

Рискни, если осмелишься.

Ивовый дух дрогнул и замерцал; Хротмунд обли-зал губы.

Рискни, если осмелишься.

Лорд Бадона в мгновение ока метнулся вперед. Ни один человек не мог двигаться с такой скоростью и проворством. Он хотел подхватить выпавший из рук Этельстана меч и встать напротив Гримнира с блестящим на свету заточенным клинком в ладони. Но, несмотря на расторопность и быстроту Хротмунда, сын Балегира оказался быстрее.

Гримнир перехватил его на полпути, врезавшись плечом Хротмунду в живот, он заставил его попятиться и повалил с ног. Они упали на обломки поперечного нефа, пронзительно скрипнувшие под их весом. Позвоночник Хротмунда не выдержал удара. Лорд Бадона попытался подняться, но ноги уже не слушались его. Он заскреб ногтями здоровой руки по обломкам, но тщетно. Он соскользнул на пол. Наконец Гримнир сжал его голову и яростным движением свернул ему шею.

Выдохнув, он отступил на шаг и взглянул на результат. Человек уже умер бы от ран или умолял о смерти, корчась в агонии, но ивовый дух не чувствовал боли – лишь мертвый груз ставшего вдруг бесполезным тела. Оживившее оболочку Хротмунда колдовство могло со временем исцелить его и вновь вернуть в строй, но это потребовало бы от ивового духа непомерных усилий.

– Что, бросишь меня в таком виде? – проскрипел Хротмунд. – Или все же добьешь?

– Добью? – Гримнир сплюнул. – Будь моя воля, я б тебя, как рыбу, распотрошил. Нет, тебя хочет видеть твой господин.

– Мой… мой господин? – глаза Хротмунда расширились. – Господь Всемогущий! Не делай этого! Убей меня, если хочешь! Но не отдавай меня этому мерзкому демону! Он…

– Да-а-а! – Гримнир злобно улыбнулся, обнажив клыки. – Да! Умоляй, жалкий червяк! Моли о пощаде!

Хротмунд сжал зубы, и в глазах ивового духа загорелось упрямое пламя ярости. Видя его разочарование, Гримнир расхохотался и, выпрямившись, помахал Этайн рукой. Бадонскую скалу сотряс еще один слабый толчок, с потрескавшегося потолка посыпались куски балок. Одна из них, длинная оштукатуренная доска, упала прямо в огонь и взметнула в воздух сноп искр. Пастух начинал волноваться.

– Подкидыш!

– Я здесь, – отозвалась Этайн.

Гримнир вскарабкался на разрушенный поперечный неф и нашел ее, опустившуюся на колени рядом с телом седобородого старого дана. Она выглядела потрепанной медные волосы покрывали кровь и зола, а лицо – ссадины и раны; от одежды остались лишь оборванные, тоже заляпанные кровью лохмотья, ее била лихорадка.

– Ну что ты за заноза в заднице, – поприветствовал ее Гримнир. – Пойдем. Пора уносить ноги – и не смей мне дерзить. Повезет, если целыми удерем.

Она подняла голову. Ее глаза покраснели от слез и усталости.

– Думаю, надо тебя поблагодарить, но я уверена, что у тебя были свои причины меня спасти.

Гримнир пожал плечами.

– Я уже сказал: я честно и справедливо тебя украл.

– Ну конечно, – она еще помедлила у тела Оспака. Старый ярл обрел наконец покой, его нахмуренный лоб разгладился. – Ступай с Богом, – пробормотала она, погладив его по щеке.

Этайн вздохнула. Собор станет ему самым лучшим погребальным костром.

Она попыталась встать, упала, попыталась снова. Ноги дрожали. Бездумно опершись на протянутую руку Гримнира, Этайн позволила ему помочь. Он отвел ее к сидевшему на полу Хротмунду, лорд Бадона пожирал ее глазами, но это все, что он мог теперь делать. Этайн оперлась на груду камней.

– Ты в долгу перед этим человеком, – сказала она, вновь посмотрев на тело Оспака.

Гримнир подошел к Этельстану и выдернул из его горла сакс. Очистив его о штаны капитана, он убрал оружие в ножны и, обыскав труп, выудил несколько монет и перстень-печатку.

– Правда? – он осмотрелся и приметил среди булыжников край отделанной горностаем ткани. Саксонский плащ. Вытянув его из-под камней и встряхнув, Гримнир кинул его Этайн. – И чем же я обязан дохлому говнюку, которого в первый раз сейчас вижу?

– Этот дохлый говнюк – ярл Мэна Оспак. Он рассказал мне, где прячется твой проклятый Полудан.

Гримнир почувствовал на плече холодную руку Судьбы. Он скосил глаза на Этайн.

– И где?

Та завернулась в плащ, не удостоив его прежнего владельца и взглядом – может, он и был при жизни хорошим человеком, но он обрек ее на пытки.

– Скажу, когда уберемся отсюда подальше.

Отбросив ложную доброжелательность, разъяренный Гримнир сделал шаг к ней.

– Снова начала командовать? Ты скажешь сейчас , проклятая христоверка!

Склонив набок голову, Этайн задумчиво смерила его взглядом, в котором не было и капли страха.

– А то что? Убьешь меня? Оставь свои игры! Думаю, я тебе нужна. Потому ты и вернулся. И, честно сказать, я нужна тебе гораздо больше, чем ты мне. Даю слово, как только мы покинем Бадон, я расскажу тебе все, что тебя интересует. Но лишь в обмен на свободу.

Бешенство сжало Гримнира раскаленными добела лапами. Он выл и топал ногами, он пинал труп Этельстана, пока тот не оказался по пояс в тлеющих углях пожара. Он проклинал Этайн на грубом наречии своего народа. Но она осталась непоколебима.

– Ты зря тратишь время, – бросила она.

Словно вторя ее словам, по разрушенному собору прокатился еще один подземный толчок. Этайн взглянула на небо сквозь дыры в крыше. Уже совсем рассвело, темные облака дыма смешались с привычным для Бадона серым туманом.

– По рукам? – спросила Этайн.

Сердито сверкая глазами, похожими на угли в кузнечном горне, Гримнир кивнул. Хротмунд при этих словах то ли кашлянул, то ли фыркнул.

– Тебе смешно, ивовый человечек? – с неконтролируемой яростью набросился на него Гримнир. Он наступил подбитой гвоздями сандалией ему на грудь и давил, пока не хрустнули ребра. – Посмотрим, как ты теперь посмеешься!

– Просто прикончи его уже, и пойдем, – поторопила Этайн.

Гримнир выпрямился, тяжело дыша от напряжения.

– Прикончить? О нет. Он идет с нами. Еще один должок, – ругаясь себе под нос, Гримнир подхватил Хротмунда и перекинул его через плечо, как мешок овса. А потом недовольно посмотрел на Этайн. – Давай за мной, подкидыш, и не отставай.

Глава 23

Этайн плохо помнила их побег из Бадона. Только какие-то обрывки, словно в леденящем душу кошмаре: перепачканный ребенок, рыдающий над телом молодой женщины; приглушенные крики из-под груды камней; стекающие в канавы струйки крови. Позабытые пожары разгорались сильнее. Выжившие оплакивали умерших, кто-то молился, кто-то сорванным хриплым голосом звал на помощь – они просили Всевышнего сохранить им жизнь, не бросать в час нужды. Священник в черной сутане стоял на коленях около лежавших в ряд трупов, совершая последний обряд…

– Это… Это все из-за тебя? – спросила она Гримнира, когда они взобрались по обломкам на стену в том же месте, через которое тот несколько часов назад проник в город. – Все эти страдания. Твоих рук дело?

Гримнир перекинул тяжелое тело Хротмунда с одного плеча на другое и обернулся посмотреть на разоренный город. Он лежал в руинах. Собор на вершине Бадонской скалы пожрал огонь, низкое серое небо заволокло дымом и грозовыми тучами. Хоть и привычный к ужасам войны и радостям резни, он все равно не мог до конца осознать, как можно разрушить город с такой яростью и быстротой. Он хрипло фыркнул.

– Для этого мне понадобилась бы уйма сородичей и времени – может быть, несколько месяцев. Но даже мой предок в расцвете сил не смог бы так сотрясти Имировы кости. Нет, это был один из этих , – он кивнул на Хротмунда. – Ублюдок нарушил очень старое соглашение, древнее, чем камень.

– Так люди страдают из-за преступления ивового духа?

– Они страдают из-за войны, подкидыш, – Гримнир соскользнул вниз по разлому в стене и остановился, чтобы подождать Этайн у подножия развалин. Она двигалась медленнее его. Когда она спустилась, Гримнир продолжил: – Вы, христоверы, все сулите это ваше спасение обращенным к Небесам, но на самом деле лишь ждете, что идущие Старым путем нарушат свои клятвы и принесут новые Распятому Богу. А вы хоть немного представляете себе цену нарушенной клятвы? Оглядись. Твой народ притворяется, будто боги Старого мира – пугала для их щенков. Теперь ты знаешь, что это не так, и эти несчастные ублюдки тоже.

Этайн могла бы поспорить со словами Гримнира, но ее разум помутился от усталости; она сказала бы ему, что во время землетрясения все мужчины, женщины и дети Бадона думали, будто это дело рук Господа, спустившегося покарать грешников, как это было с Содомом и Гоморрой. Нет, Бадон пострадал за грехи, и каждый, кого пощадил Отец Небесный, до гробовой доски будет верить, что пережил этот день благодаря милости Божьей, собственному благочестию и любви Христа. Она бы хотела сказать это Гримниру, но ноги тряслись, а череп раскалывался, и объятый лихорадкой разум пылал таким огнем на внутренней стороне век, что все мысли упорхнули. Спотыкаясь и едва поспевая, она шла вперед за Гримниром, который уводил ее все глубже в раскинувшиеся между городом и берегом реки заросли.

За ними по пятам шли призрачные толпы. Если бы ей хватило духу обернуться, она бы увидела шеренгу тихих душ с полупрозрачными лицами, умерших еще в древности и тех, кто погиб лишь час назад. Всех их вела вперед едва понятная им самим жажда справедливости.

– Гримнир… – в голосе Этайн чувствовалась тревога.

Он резко шикнул, веля ей молчать.

– Я вижу! Пошевеливайся, копуша!

По своим же следам Гримнир провел Этайн сквозь чащу ежевики, пока они не оказались вновь у каменного кольца Круитни. Без лишних церемоний Гримнир вышел прямо в середину и сбросил Хротмунда на землю. Выпучив от страха глаза, ивовый дух изо всех сил попытался высвободиться из телесной клетки.

– Вот твой жалкий клятвопреступник!

Стоя у края круга, Этайн почувствовала всплеск силы. Возвышавшийся над каменным кольцом кривой дуб задрожал, словно в него вселилось что-то огромное, древнее. В его очертаниях ей почудился призрак: величественная фигура, строгое и суровое бородатое лицо, голова, увенчанная короной дубовых листьев. От его голоса у Этайн подогнулись колени.

– Осквернитель! Богохульник! Пришел час твоей расплаты! Наше соглашение выполнено, сын Балегира. Иди с миром, но никогда не возвращайся в эти земли.

Гримнир попятился. Со звуком, похожим на треск ткани, пробились сквозь землю извивающиеся корни; они поползли по траве – влажные, бледные, похожие на змей – и свернулись вокруг покалеченного тела Хротмунда. В тот же момент скорчился от боли ивовый дух; чем сильнее сжимались корни, тем страшнее становились мучения призрачной фигуры. Он распадался на куски, которые иссыхали на глазах и дымным пеплом поднимались в утреннее небо.

Притворявшийся Хротмундом ландветтр не сдержал мученического вопля:

– Христос Всемилостивый, почему ты меня оставил?

Гримнир фыркнул и отвернулся. Хлопнув Этайн по плечу, он знаком велел ей идти за ним. Помедлив, она сбросила его руку и нетвердой походкой вышла на середину каменного кольца.

– Маленькая тупица. Какого… – прошипел Гримнир.

– Господин камней и древ, – произнесла она, не обращая внимания на его ругательства, – этот дух твой, можешь делать с ним, что хочешь, но его тело принадлежит миру людей. При жизни он был человеком великой веры, и я прошу у тебя позволения произнести над ним молитвы, которые не прозвучали, когда он умер в первый раз.

В этот момент Этайн ощутила на себе истинную мощь Пастушьего взгляда. Вокруг кольца круитни зашептались духи, в их тихих голосах смешались трепет и презрение. Гримнир выругался себе под нос. Но Этайн не могла отвести глаз от зловещего воплощения Пастуха холмов – он был древнее Голгофы, в которой родилась ее вера; смотрящие ей в душу глаза видели сотни и сотни людских эпох, тех, о которых она даже не могла помыслить, – от падения настигнутых роком Атлантов до восхода сынов Ариаса, и множество других. Тяжесть тысячелетий словно обращала ее в прах, из которого ее сотворили и в который ей предстояло вернуться.

– Молитвы Белого Христа – для меня анафема , – произнес он мягко, как дуновение ветра. – Но то же сотворил и мой раб, и я дам тебе это право, несмотря на непримиримую вражду Старых и Новых путей.

Благодарно кивнув, Этайн осторожно подошла к Хротмунду. Гримнир сплюнул и отвернулся, бормоча что-то о «мерзких христоверах». Этайн опустилась на колени. Те из собравшихся вокруг каменного кольца духов, что были при жизни христианами, тоже преклонили колени.

Иссохший ивовый дух, из которого продолжали выжимать жизнь корни Пастуха, уставился на Этайн пустыми глазами.

– Я не могу отпустить твои грехи, дух, – сказала она. – Но если вера твоя крепка, пусть эти слова принесут тебе облегчение, – она сотворила в воздухе крестное знамение. – Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

Когда зазвучал «Отче наш», ветви дуба затряслись и заскрипели. Малые духи с визгом исчезли, а души тех, кто вверил свои жизни Христу, нашли в молитве утешение. Этайн начертила большим пальцем крест на лбу Хротмунда. Почувствовав ее прикосновение, ивовый дух улыбнулся и прикрыл глаза.

Высоким чистым голосом Этайн запела на латыни:

Из глубин взываю к Тебе, Господи;

Боже, услышь меня.

Не оставайся глух к моим мольбам.

Если отметишь рукой Своей грешных,

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒