Послесловие 9 страница

Андрюша: «Ыть ами» («Быть с вами» - перевела девушка-администратор).

Ленка (долго молчала и мучительно краснела, Вовка стал ей даже подсказывать - оглушительно шипеть: «Скажи, что хочешь стать космическим пиратом!»): «Самое важное быть с тем, кого любишь и кто тебя никогда не покинет».

Вовка (оглушительно): «Стать космическим пиратом!»

Варька: «Жить. Выигрывать у смерти».

Инга (тоже мучительная пауза, и дальше тихо, почти шепотом): «Знать, что есть тот, кто тебя защитит и всегда будет за тебя».

Васютка (негромко, но уверенно): «Самое важное, чтобы у каждого человека был дом, где его любят и ждут. Чтобы детдомов больше не было на свете. И еще я хочу сказать, что если бы я был президентом и раздавал награды, я бы дал их мамам: моей и этим».

Бурные аплодисменты и какие-то правильные, завершающие Васюткины слова освободили меня от необходимости продолжать коллективную речь, что было более чем удачно, потому что я затруднялась ответить на этот вопрос.

Возвращаясь домой в полупустом метро, в компании редких граждан, среди которых попадалась веселая молодежь, крепко спящие либо криво стоящие мужчины, показывающие всем своим видом, что они ну совершенно трезвы, я все думала над вопросом. Что для меня самое важное? Ответ гнездился внутри, но сложно облекался в слова. Наверное, самое близкое - «быть настоящей, ощущать свою настоящесть и собственную жизнь, что протекает не мимо меня, а через меня, происходит со мной каждый день, час, год, минуту, сегодня».

- А что для тебя самое важное? - задаю я вопрос своему мужу подробно описав ему все, что происходило в этот полный событиями вечер, запивая разговоры зеленым чаем.

- Для меня - быть свободным, ощущать себя хозяином собственной жизни. А что, у тебя есть прямая связь с Дедом Морозом, ты ему передашь, и все сбудется? Или тебе для этого сначала нужно поехать в Лапландию, спасти по дороге какую-нибудь небольшую вымирающую этническую группу, состоящую из затерянных во льдах чукчей, потом немногочисленную и находящуюся под угрозой исчезновения популяцию каких-нибудь редких голубых остроухих моржей, а потом...

- Что ты болтаешь, нет там никаких чукчей и остроухих моржей, у них вообще ушей нет!

- Вот-вот, и то радость, а то бы непременно спасла!

Ей снились пустыня и шар под ее ногами.

«Как же трудно жить на шаре, - думалось ей, - все время держи равновесие, ни отдохнуть, ни лечь, ни ощутить под собой землю. А чтобы достичь соседнего селения, сколько мне нужно до него катиться? Я же так и к вечеру не успею! И жарко, и хочется пить».

Вдруг возле нее появляется мальчик лет, наверное, пяти-шести, протягивает ей руку:

- Сойди. Просто сойди с шара.

- Я не могу, мне нельзя. Мне можно только так. Только на шаре.

- Почему?

- Так я почти не занимаю места на Земле.

- Но ты же есть. Ты же уже есть. И значит, место на Земле для тебя тоже есть. Сойди.

- Мне страшно.

- Чего ты боишься?

- Что это будет слишком просто - ходить по земле. Я не привыкла. Я разленюсь.

- Тебе будет некогда лениться. У тебя появится столько возможностей, что ты не захочешь. Вокруг так много интересного.

- Никто не заберет у меня мой шар?

- Нет, конечно, вдруг тебе когда-нибудь захочется побаловаться и представить, что ты - юная акробатка.

- А вдруг я не смогу ходить, я уже не помню: как это.

- Я буду рядом, и ты вспомнишь.

- А откуда ты взялся?

- Ниоткуда, я всегда был.

Эпилог

Почти на полгода я потеряла их всех из виду. Моя собственная жизнь закрутила меня, встряхнула, привела в чувство и снова закружила. Лишь к лету я вновь услышала отголоски той истории. В одну душную, усыпанную пухом июльскую неделю Варька позвала меня к ним на дачу - отметить два дня рождения сразу: ее и младшего сына. Под аромат и шипение щедро приправленных специями шашлыков, запивая их «Риохой», уплетая свежие дары лета, я узнавала новости.

Инга так и продолжает жить в доме на Ставропольской. Еще два раза лежала в больницах. К счастью, не с побоями. Бывший муж наведывался еще два раза, открыть не открыли, но нервы всем потрепал. Удавалось запугивать его тем, что все в курсе, что он объявлен в розыск.

Андрюша женился на девушке-администраторе, она поступила на медицинский в другом городе, и они уехали вместе.

Проект «Кухня» пока прикрыт, Степке из дома трудно выбираться.

Алик вернулся в свой Страсбург, но по-прежнему мечтает о России.

Центр Каменецкого пытались закрыть, было выиграно несколько сложных юридических битв (спасибо Эрасту Генриховичу).

Ленка временами подрабатывает ремонтом, раз за разом отклоняя настойчивые предложения Айрата «сделать ее окончательно счастливой женщиной».

Самой Варьке предложили возглавить отделение, она отказалась, не захотелось иметь «административный геморрой».

- Ну а ты сама-то как? - улыбается она мне. Отблески костра высвечивают ее медные пряди, рядом с ней по- прежнему спокойно и просто. Комары уже изрядно надоели, но в дом заходить нет никакого желания, хочется сидеть вместе, болтать, ворошить угли, подбрасывать новые поленья, пытаясь восхищенным взглядом удержать закат.

- Я, Варь, пошла к психологу.

- Это еще зачем? Ты же здоровая!

- Видимость это. Я прекрасно умею дурить саму себя и всех вокруг Я замечательно умею делать вид, что у меня все совершенно в порядке. Тебе не передать, как я в этом преуспела и как от этого устала.

- И как? Помогает?

- Очень, - улыбаюсь. - Особенно от привычки заниматься чужими проблемами. Своих, как оказалось, хватает.

- Ну и. поменялось чего-нибудь?

- Поменялось? Не знаю. Перестала делать вид, что у меня все расчудесно. Это большое облегчение. Так трудно, оказывается, Варь, стараться быть не тем, кто ты есть. Просто ужас как трудно.

А сейчас жить становится интереснее, сложнее, уходят иллюзии, фантазии, появляюсь сама у себя. Не смотри на меня так, я знаю - это трудно объяснить. Внутри вдруг обнаруживаются цистерны слез, столько тревоги и напряжения, что ими можно было бы залить небольшое европейское государство. Но оказывается, их можно выплакать, освободиться.

Потом вдруг понимаешь, что внутри тебя есть кто-то, кто отчаянно нуждается в твоей помощи, внимании, понимании и участии, - ты сам. Этот кто-то и есть самый важный человек для тебя. Потому что не будет тебя - не будет ничего, все закончится, потеряет смысл. И тогда уже никому не поможешь, ничего не совершишь.

Вот так и учусь жить заново, просто ходить по земле. Моя жизнь теперь прекрасно банальна и состоит из мелких радостей: сейчас из радости ощущать тебя рядом со мной, любоваться этой июльской ночью и красками затухающего костра. И ничего для этого не нужно. Просто счесть это важным и достаточным.

Тирания прошлого никогда не бывает столь сильной, как в момент, когда мы забываем, что прошлое не мертво... Оно даже не прошлое.

Непросто начинать разговор об этих особенностях характера. И уж тем более говорить о них как о нездоровых, патологичных. Хотя бы потому, что для нашего российского и постсоветского пространства эти особенности - вездесущи, общеприемлемы. Поэтому я буду говорить о мазохизме как об адаптационном механизме (чем, собственно, и являются первоначально механизмы психологических защит, которые впоследствии становятся особенностями характера).

Мазохистом в общеупотребительном, бытовом смысле слова чаще всего называют человека, любящего получать сексуальное удовольствие от проявленного в его адрес насилия. С точки зрения психологии мазохист - это человек с определенными и достаточно сложными моделями отношения к самому себе и миру. Каковы эти модели, попробуем разобраться.

В любом из нас могут обнаружиться мазохистические черты. Во многом потому, что мы являемся продуктом, следствием той эпохи, в которой росли. Многовековая садо-мазохистическая история развития западной цивилизации, в общем, и нашего государства, в частности, не могла не повлиять на национальные психологические особенности. И потому предлагаю обнаруживать их в себе без смущения и стыда, ибо стать иными нам было почти невозможно.

В ком-то из вашего окружения вы также заметите эти черты. Но другого за руку тащить к психологу не стоит. Всегда лучше начинать с себя: попытаться узнать о том, как устроены ваши защиты и адаптационные механизмы, найти их в себе, назвать, а может, пойти к психологу и начать разбираться с ними всерьез. Потому что каждому сначала стоит взять ответственность за то, каким он стал. Далее - захотеть сделать что-то с собой и своей жизнью. Пойти на риск установления новых отношений с психологом. Выдержать последствия честного взгляда на себя и далеко не всегда воодушевляющих открытий. Освободиться от прежних, привычных отношений с миром и с собой. Открыть для себя новые способы бытия.

1. Привычка терпеть и страдать

Вы, наверное, часто встречали людей (среди старшего поколения таких особенно много), для которых телесный или душевный дискомфорт - совершенно не повод для перемен, не повод для действия. Они привыкли не обращать внимания на свое состояние, на боль, холод, усталость. Они могут мерзнуть, голодать, терпеть боль, но при этом не способны не только что-то предпринять для устранения дискомфорта, но даже заметить эти малые признаки надвигающегося или уже имеющегося собственного неблагополучия. Лишь очень сильный и явный симптом: предельная усталость, непереносимая боль, острый голод - может стать для них сигналом к тому чтобы позаботиться о себе или обратиться за помощью.

Они любят работать до седьмого пота дома, на службе, на даче, забывая об отдыхе, не замечая болей в спине, коленях, обгоревшего на солнце лица, вкладывая все свои, часто не такие уж великие силы во все, что делают. В борьбу с пылью, которую побороть невозможно. В работу, пытаясь переделать все, чтобы быть «на хорошем счету» у начальства. В детей, которые от их заботы становятся только еще более инфантильными и капризными. В прихотливую клубнику или гниющую потом в закромах картошку.

Даже если вы решите позаботиться о таких людях и предложите отдохнуть, поесть, прекратить работать; панамку еду гамак - вообще хоть что-нибудь, относящееся к понятию «минимальный комфорт», то ваша забота будет скорее всего отвергнута со словами: «Ничего, я потерплю». А в худшем случае вы подвергнетесь обвинениям и услышите встречное предложение «перестать бездельничать и заняться делом».

Для чего мазохисту нужно терпеть и страдать? Прежде всего для того, чтобы получить любовь и признание - как и многим другим людям. Но зачем идти таким сложным путем, и почему необходимо при этом страдать? Чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться к истокам, понять, как все начиналось.

Когда-то ребенок пришел в этот мир с желанием быть замеченным, признанным, принятым, с надеждой и намерением проявлять в этом мире свою волю и свои желания. Если такой ребенок появляется в семейной системе, где родители (или один из них) не готовы к тому, чтобы растить живое существо, обладающее своими предпочтениями, мотивами, чувствами, желаниями, то они могут, например, сделать все, чтобы ребенок перестал «подавать признаки жизни». Не убить, конечно, но вытравить в нем желания, проявления, волеизъявления. Ребенок в таком случае становится минимально «живым», максимально управляемым, функциональным, ничего не требует, не хочет, делает что говорят, не возражает, не имеет собственного мнения и ощущения самоценности. Тем самым он пытается сделать хоть что-то, чтобы в итоге стать замеченным, любимым, признанным, чтобы начать жить.

Настолько обыденно, насколько парадоксально с точки зрения психологии звучат типичные родительские комментарии и требования: «Сходи в туалет сейчас, а то в дороге не будет возможности»; «Пить хочешь - терпи. Все же терпят, и ты терпи»; «В тихий час дети должны спать. Быстро закрыли все глаза и спим»; «Что значит - "писать хочу"? Ты же час назад уже писал!».

Нельзя в туалет во время урока - все начнут проситься; нечего капризничать - самим плохо; всем неудобно в автобусе - жизнь такая; больно зуб сверлить без анестезии - терпи, все же терпят; учительница кричит и унижает тебя на весь класс - значит, заслужил; хочешь что-то сказать - закрой рот, тебя не спрашивали; есть не хочется - ешь давай, для тебя ж старались, готовили; хочешь поступить по-своему - не смей перечить, взрослых надо слушать...

И еще множество примеров, показывающих мазохисту с раннего детства, что его желания (часто естественные, витальные - есть или не есть, пить, ходить в туалет, чувствовать себя в безопасности) не важны, что их ценность весьма относительна и чаще всего значительно ниже ценности чужих желаний, предпочтений и необходимостей. Такое игнорирование витальных потребностей является проявлением садистической составляющей, которая всегда работает в паре с мазохистической.

В результате мазохист, чьи желания и потребности все время попираются, откладываются на «потом», отодвигаются на бесконечно долгое время, приучается терпеть. Он перестает ощущать свою априорную человеческую ценность. В ряду чьих-то желаний и потребностей его собственные будут стоять на последнем месте. Он разрешит задуматься о себе только после того, как всем окружающим уже стало в значительной степени комфортно и приятно (как ему кажется). Причем даже тогда скорее всего он разрешит себе и другим лишь минимальную заботу о себе, житейский минимум, чтобы не умереть прямо сейчас.

Несмотря на собственную униженность, ему все же хочется стать ценным и важным, в том числе для своих родителей. Но поскольку ему никак не удается получить этого долгожданного признания, то глубоко внутри он начинает гордиться хотя бы тем, сколько страданий он может вынести, как замечательно умеет терпеть, каким функциональным и удобным может быть, как далеко может уйти от идеи жить для себя и насколько самоотверженно посвятить свою жизнь служению другому. Как правило, то единственное признание от родителей, которое он получает за все свое детство, - похвала за долготерпение, служение и отказ от своих «эгоистических» желаний - лишь подкрепляет его мазохистический выбор. Хотя при этом заветное «разрешение на свою жизнь» или «премия за выслугу лет» по прошествии десятилетий, к сожалению, так и не бывают получены. Потому что уже выросшему мазохисту бывает очень трудно заниматься собственной жизнью, он ищет и находит тех, кого ставит в приоритет; служение и подчинение таким людям кажутся ему естественными.

Именно этого от него ждали, именно это активно транслировали ему родители: «Ты со своими проявлениями жизни (голодом, желаниями, капризами, чувствами) нам неудобен. Вот когда ты научишься вместо того, чтобы хотеть чего-то для себя, жить для других (прежде всего для нас), тогда и приходи, будем тебя любить». Поскольку без любви или хотя бы надежды на любовь ни одному ребенку не вырасти, то ничего не остается, как приспособиться сначала к родителю, а потом и ко всему остальному миру самоотверженным служением другим и отречением от себя, самолишением.

И в результате выросший мазохист будет «загибаться» на даче или на работе, чтобы другие оценили его подвиг и напитали его ответной любовью и признанием. Вот только люди часто не хотят возвращать им любовь, поскольку в отличие от их родителей не ждали от них служения. Собственные дети почему-то (к большому недоумению и обиде мазохиста) говорят: «Давай еще!» Или: «Мы тебя не просили! Лучше бы ты не губила свое здоровье на этой даче! Мы эту клубнику лучше на рынке купим!» Работодатели не спешат почитать их за беззаветное служение и не собираются заботиться о них во веки вечные, а продолжают наваливать на них все больше и больше и при этом могут уволить в любой момент просто потому, что пришло время кадровых перестановок, наступил пенсионный возраст и пора «дать дорогу молодым».

Мазохисту, увы, трудно поверить в то, что от него никто не ждет посвящения всего себя (а если и ждет, то не имеет на это никакого права). Ждали лишь его родители, которые и сформировали у него устойчивое и трудно меняемое представление: мир ждет от него такого рода служения.

Таким образом, опыт внешних лишений, полученный в детстве, оборачивается крепко встроенным и прекрасно налаженным механизмом самолишения - отрешения от собственных желаний и потребностей. Не замечать усталости, боли, жары, холода, голода, своих сильных чувств, дискомфорта, «махнуть на себя рукой» для мазохиста намного естественнее, чем проявить хотя бы минимальную заботу о себе. Садистическая позиция из внешней превращается во внутреннюю. Самолишение и самонаказание становятся нормой, а способность выносить страдания и лишения - главной гордостью, способом получить любовь, выиграть, стать морально выше других.

И поскольку лишения и страдания становятся важной ценностью, мазохист уверен, что и все вокруг тоже должны жить в соответствии с этой ценностью. И только те, кто так же терпит или страдает, будут им признаны . Ко всем же остальным, «имеющим наглость» заботиться о своих потребностях и интересах, мазохист будет относиться неприязненно или агрессивно, не проявляя, впрочем, этих чувств явно, поскольку в детстве его агрессия была подавлена и теперь имеет особенные формы, о чем следующий пункт.

2. Манипулятивные и пассивно-агрессивные формы проявления злости

Типичный мазохист часто выглядит милейшим или тишайшим человеком. Он не злится напрямую, не просит, не требует, открыто не возмущается и не предъявляет претензий. А потому вы чаще всего и знать не будете, что не так: от чего он страдает, чем обижен, чего ему недостает. Если вы ему чем-то доставляете дискомфорт, он не скажет вам об этом. Он будет терпеть. Вы же должны были «догадаться», а раз не догадались, то это нехорошо с вашей стороны. Вы думаете, что он мог бы хоть что-то сделать с тем, что ему плохо, и ошибаетесь. Он просто «выше» этих мелочей и потерпит. А вам пусть будет стыдно за то, что не догадались.

Накопившийся дискомфорт отстаивается у мазохиста внутри, не находит выхода и все равно превращается в агрессию. Но в детстве ответная агрессия была либо строжайше запрещена («Как, ты еще и кричишь на мать?!»), либо опасна - садистически настроенный отец мог видеть в агрессии акт непослушания и нападал на ребенка до полного истребления любой реакции, кроме покорности. К тому же прямая агрессия мешает выполнению замысла - стать «выше» своих мучителей. Ужас и мучения, которые доставляли ему «внешние» садисты, мешают ему легализовать садиста в себе - слишком страшно. Поэтому «мучитель» прячется и мимикрирует.

В результате агрессия из прямых форм переходит в непрямые, манипулятивные, по сути своей садистические. И в их разнообразии мазохисту нет равных.

Поскольку он всего себя посвящает служению другим людям (например, своим детям), то ждет и ответного служения. По сути, он ждет того, что чужая жизнь пойдет в уплату за его жизнь, когда-то на других людей «потраченную». И не обнаруживая признаков такого служения или считая их недостаточными, он обижается, страдает, явно или неявно обвиняя в своих страданиях окружающих. Поле бесконечной и часто трудно формулируемой вины - вот в чем вынуждены жить его близкие. Особенно за то и в те моменты, когда они выбирают себя, свои потребности, а не служение.

Обида - один из самых «любимых» и часто используемых способов мазохиста проявлять собственную агрессию. Обиженный мазохист будет мучить всех своим страдающим видом, причем узнать, что же произошло, как и чем его обидели, что можно сделать для того, чтобы ему стало легче, часто не представляется возможным. Обвинение предъявляется неявно и «разруливанию» не подлежит, ибо цель другая: не решить вопрос, устранив недоразумения, а помучить других, наказать их за невнимание и нежелание или невозможность понимать мазохиста «без слов».

Делать всех вокруг виноватыми за то, что они просто живые и чего-то хотят или, наоборот, активно не хотят, - это пассивно-агрессивный ответ, часто даже не на то, что происходит в семье или окружении мазохиста сейчас, а на его несчастное прошлое. За неосознаваемую, когда-то врученную ему родителями точно такую же вину за само его существование, за его желания и проявления жизни.

Поскольку, как мы уже отмечали, мазохист «выдрессирован» на то, чтобы понимать, предугадывать и исполнять желания других, он подсознательно ждет от других людей того же. Живя когда-то рядом с садистическим родителем, он научился профилактике: волей-неволей активно развивал в себе способность предугадывать чужие чувства, желания, настроения. И сейчас он абсолютно убежден в том, что умение угадывать его чувства и желания - это доказательство любви и хорошего отношения к нему его близких.

«Я что, еще просить должен?» - часто возмущается мазохист, уверенный в том, что прямая просьба - неслыханная наглость, за которую накажут или отвергнут. Ведь прямая просьба - это заявление о существующем желании, что для мазохиста всегда опасно. Поэтому, когда кто-то догадывается и дает мазохисту то, что ему нужно, тот пребывает в спасительной иллюзии, что он сам ни о чем и не просил, - иллюзии отсутствия собственных желаний и потребностей.

Но если другие люди имеют наглость чего-то хотеть и открыто об этом заявляют, то это рождает в мазохисте целую бурю чувств: зависть, злость, желание ни в коем случае не дать, осудить, наказать. Сделать по отношению к ним все то же, что когда-то делали с ним самим.

Если вы недостаточно отказываетесь от своей жизни ради вашего близкого-мазохиста, если вы имеете наглость хотеть чего-то, чего он не хочет, то вас накажут. Вас вряд ли «поставят в угол» или ударят, не накричат, не разозлятся - все это было бы слишком явно и слишком похоже на то, в чем рос сам мазохист. Ему страшно уподобляться своим бывшим мучителям. Он накажет вас так, что вы не сразу поймете, что происходит, но неприятных ощущений, боли и страданий при этом у вас будет вдоволь.

Способы пассивного наказания разнообразны: с вами перестанут разговаривать, станут холодны, рядом с вами будут неделями жить с видом незаслуженного страдания, вас покинут, лишат чего-то важного для вас (тепла, контакта, внимания, участия), вам всем видом будут демонстрировать, что в ухудшении их настроения или здоровья виноваты именно вы. Мазохист бессознательно пытается вовлечь в страдания и лишения других, и наказать другого за свои мучения кажется ему вполне справедливым.

Если у вас испортилось настроение, вы потеряли покой, стыдитесь, виновато заглядываете в его глаза, пытаетесь догадаться, как же теперь угодить ему, то у него создается ощущение, что справедливость хоть каким-то образом восстановлена, наказание исполнено и можно жить дальше.

Поскольку мазохисты «любят» мучить и свое тело, то на определенном этапе жизни они нередко зарабатывают заболевания, приносящие им максимальные страдания и приводящие к беспомощности, вовлекают близких в свои болезни, так что у тех появляется необходимость служить мазохисту, отказавшись от собственных жизненных планов.

Таким непрямым способом мазохист получает то, о чем мечтал, «в одном флаконе»: посвящение, служение и наказание другого. Если родители еще живы, то они, безусловно, будут страдать из-за болезней или ранней смерти их выросшего уже ребенка-мазохиста. Если их уже нет в живых, за все «ответят» дети мазохиста.

Мазохист никогда напрямую не скажет: «Мне нужна помощь». И не спросит: «Могу ли я чем-то помочь?» Он сделает все сам, хотя часто его участие и не требовалось или даже отчаянно мешало. Он не скажет: «Мне так неудобно, будь добр, не делай так», или «Я не могу, мне это слишком тяжело, не по силам», или «Я могу только это, а это делайте сами». Он сделает все, даже то, о чем никто не просил, и обязательно скажет: «Разве вы не видите, как мне тяжело?» Или бросит «в воздух» фразы: «Еле дотащила эти тяжелые сумки!», «Конечно, разве кто-нибудь догадается помочь!», «Никому нет дела, будто мне одной это надо!».

Он лишит вас возможности решить вашу проблему самостоятельно, а потом еще будет обижен, что вы за это не воздаете ему должное. Он лишит себя возможности получить вашу помощь, даже не озвучив тот факт, что она нужна, но возложит ответственность за это на вас. Он не даст вам шансов проявить заботу и любовь о нем, а потом сам же будет обижаться за недополученное. Он лишит вас возможности видеть его довольным, благополучным, здоровым, счастливым. Рядом с ним вы не сможете ощутить себя заботливым, участливым, «хорошим».

Если у мазохиста нет возможностей обвинять или наказывать, вся та злость, которая неизбежно возникает у любого человека в течение жизни от того, что он не жил так, как хотел, что не позволял себе того, что для него по-настоящему важно, вся эта злость за недополученное заворачивается внутрь, приводя человека к саморазрушению. Способов самодеструктивного поведения множество, мазохисты «выбирают» тот, который соответствует их модели, - они будут страдать. Для этого можно «обзавестись» тяжелым, даже неизлечимым заболеванием, можно регулярно попадать в передряги и аварии, убивать себя алкоголизмом или другими зависимостями.

Крайняя форма аутоагрессии - полное саморазрушение и самонаказание - ранняя смерть. Наблюдение за тем, как близкий человек разрушает свою жизнь и здоровье, и невозможность как-то повлиять на этот процесс обычно приносят много страдания близким. Попытки подключиться к этой ситуации обычно ни к чему не приводят, разве что к укреплению сопротивления и еще более упоенному разрушению себя. Практически невозможно жить рядом с близким, который разрушает себя, и не разрушаться самому. Таким образом работает неосознанный пассивноагрессивный ответ мазохиста на привычное представление о мире, в котором страдать должны все.

Сочетание не бесконечного - даже у мазохиста - терпения и его неспособности вносить в контакт собственные желания, говорить о том, что не нравится, конфронтировать, отстаивать свое, обсуждать, приходить к соглашению, приводят к тому, что, уставая от подавления собственного недовольства и многочисленных обид, мазохист в какой-то момент внезапно выходит из отношений. Часто без объяснений и без предоставления другой стороне возможности понять, что же случилось, что было не так, что можно скорректировать в своем поведении или отношении. Будучи когда-то покоренным и подавленным, мазохист актом своего внезапного ухода «покоряет» другого, оставляя его в неведении и без возможности что-то исправить.

Часто за этим лежит злость на несбывшееся ожидание того, что другой будет возвращать «добро» «посвящением себя», на которое в свое время пошел мазохист («я за тебя жизнь отдам», «мне ничего не надо для себя, только живи»). Если же тот, другой, не просил посвящения и потому не может его обнаружить и оценить или по собственной «глупости» принял это посвящение как дар, который не нужно возвращать, он будет наказан за непонимание и невнимание внезапным выходом мазохиста из отношений.

Иногда это может быть даже уход из жизни. Когда молодая мать посвящает всю себя детям, полностью исчерпывая свой ресурс сил и здоровья к тридцати годам, она оставляет их сиротами, не выполнив до конца свой материнский долг. Детям, выросшим в окружении такой услужливой и жертвенной матери, ее внезапный уход пережить очень тяжело. Они встречаются с миром, который не жаждет им служить и не рвется посвящать себя им.

Уйти из жизни может и отец, для которого сложен контакт с собственной семьей. Говорить о собственных желаниях он не умеет. Его научили только работать, чем он с упоением и занимается, выкладываясь без устали, иногда спасая всех окружающих (мама ему говорила, что надо быть добрым и всегда помогать людям). Ранний инфаркт вырывает его из семьи и жизни, он оставляет молодую вдову и детей. Обогревая вселенную, он лишил тепла свой дом, свою семью, обездолил собственных детей.

Эта, в сущности, безответственная и нездоровая позиция - посвятить себя другому, отдав при этом свою жизнь, - увы, воспета в песнях, в литературе и т. п. Если вы еще думаете, стоит ли вам поступать подобным образом, просто знайте, что нет в этом никакого великого подвига, это всего лишь часть ваших нарушений, ваша мазохистическая часть. Это вовсе не повод для гордости, скорее повод пойти к психологу, пока еще не поздно.

Все это (уверена, что у вас много и своих не менее живописных примеров) непрямые, манипулятивные формы агрессии, разрушающие ваш контакт, рождающие ответную агрессию или вину. Ибо что можно ответить на фразу: «Пашешь на вас, пашешь, спина уже отваливается!»? Все уже случилось, спина уже «отваливается», остается только испытывать вину за то, что на тебя «пахали», хотя ты и не просил.

Неявное, вытесненное желание мазохиста - получить что-то для себя, вот только делает он это непрямым способом. А прямым было в детстве бесполезно, осуждаемо, небезопасно. Но ведь по-прежнему хочется, а признаться в этом нет никакой возможности. Остается пассивно-агрессивно обвинять мир в своих страданиях, наказывать его за непонимание и неслужение, лишать себя и окружающих самого важного и разрушать свою собственную жизнь и жизнь близких в бесплодной попытке устранить давнюю несправедливость.

3. Провокация чужой агрессии

Мазохистка (а чаще всего это именно женщина), будучи воспитана садистическим родителем, даже вырастая, бессознательно (или осознанно) стремится к тому, чтобы воссоздать подобную модель в любых близких отношениях. Поэтому она либо выбирает мужчин, склонных к проявлениям садизма, либо возбуждает в мужчине, с которым живет, садистическую часть. Ее жертвенная позиция провоцирует агрессию у рядом живущих, потому что:

- Она не проявляет свою агрессию прямо, скорее вбрасывает ее в поле семьи в виде недовольства, молчаливых обид, висящего напряжения, игнорирования, тихого страдания с укором. Уставая от этого поля агрессии, кто-то в семье взрывается гневом и обрушивает на мазохистку всю силу своей ярости. Сделавшийся неожиданно для самого себя садистом близкий человек в этот момент испытывает сильную вину за свой агрессивный выпад, а мазохист вместе с болью - чувство морального превосходства.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒