Послесловие 8 страница

- Ленк, ты и вправду видимо, очень в него влюбилась. - говорю я сквозь булавки в зубах, как мне кажется, слегка сочувственно.

У этой опять слезы градом:

- Ну как можно не влюбиться в такого человека, он же такой. (хлюп), такой. (непередаваемое выражение лица) . и он же детям помогает! Как его можно не любить? Его же все любят! А у тебя просто нет сердца!

- У меня просто муж уже есть. Мне тоже кажется, что Каменецкий вполне себе хороший мужик, Степку когда-то спас, да и вообще, наверное, хороший врач и администратор.

- Ты не понимаешь!.. - Драматизм в голосе и растущая экзальтация делают все примерочно-пошивочное мероприятие слегка небезопасным.

- Слушай, красавица моя, у меня иголки во рту и руках, давай-ка это. не разворачивай драму. Она нам еще, как я понимаю, завтра предстоит. Твое дело стоять смирно и создавать мне благодушное настроение, ведь твоя жизнь и красота сейчас в моих трудолюбивых руках!

Я переживала. Придя домой поздно, уставшая и озадаченная, я все равно не могла долго заснуть. Муж за нашим поздним чаем убеждал меня:

- Не ходи. Не хочешь, не ходи. Ничего ты никому не должна. Ты и так тогда слишком втянулась в чужую историю. Теперь они отлично справляются без тебя. Лизавете днем позвонишь, подъедет к тебе на работу, ты ей передашь камеру и шарф. Хотя немного странно, что ты так от этой Инги напрягаешься. Ты же ни в чем не виновата перед ней...

- Я не виновата. Я, наверное, немного ее боюсь, потому что не очень понимаю. Сначала жалела, а теперь злюсь, да, злюсь еще. и наверное, сильно.

- А злишься-то чего? Ну хочет человек мучиться, пусть мучается, тебе-то что?

- Мне что? Ну во-первых, Степка.

- Но он ее сын, не твой.

- И что, у нее есть право подвергать его такой опасности?

- В каком-то смысле да. Она - его мать, и именно она за него отвечает. Как ты можешь решать за кого-то, как ему будет лучше и безопаснее? Помнишь, ты про Ленкину маму рассказывала в лицах, а сама.

- Так нечестно! Я не такая, как она!

- Ну ладно, ладно, ты - не такая. - Муж миролюбиво обнимает меня за плечи, что весьма успокаивает. Так все- таки важно, чтобы кто-то вовремя тебя обнял. - А во-вторых?

- Во-вторых. не знаю, почему-то не могу смотреть, как кто-то бездействует тогда, когда действовать совершенно необходимо.

- Для кого необходимо?

- Ну переста-а-ань. Ну что ты меня мучаешь! Для меня необходимо.

- То есть твоя Инга должна сделать все, что ты ей предписала, только для того, чтобы тебя успокоить?

- Ну почему меня? Им самим же так будет спокойнее, если они решат жилищный вопрос и смогут защитить себя от дальнейшего насилия. Ведь так просто все! Разве нет?

Он только грустно улыбнулся, да, вопрос-то риторический, конечно, только грустно улыбаться и остается.

- Я решу завтра, после первой чашки кофе, не могу сейчас, уста-а-ала.

Уже совсем засыпая, я вспомнила одну давнюю детскую историю. Мне было лет, наверное, четырнадцать. В нашем классе был парень, как же его звали. то ли Леха, то ли Миха. Не помню, наверное, все же Леха. Он был умным, но немного странным. Он был один у матери, которая все время болела. Когда он засыпал на уроках, все ржали, как дураки. Мне всегда было за них неловко, за Леху немного обидно, потому что он знал-то точно больше, чем многие, особенно в гуманитарных науках. Если его вызывали на истории, даже отъявленные двоечники переставали возиться и начинали остолбенело внимать. Я с историей не очень дружила, и тот факт, что он мог рассказывать гораздо интереснее и понятнее, чем написано в учебниках, вызывал во мне восхищение и активный интерес к его персоне. Но просто так подойти и начать разговор не решалась, в подростковом возрасте все кажется таким сложным.

Как-то раз я подсмотрела в журнале его адрес, пришла в его двор, нашла каких-то девчонок лет десяти, увлеченно чертящих классики, и спросила:

- Вы Леху из такой-то квартиры знаете?

- Знаем-знаем, у него еще мама все время болеет, потому что папа у него пьяница и все время их бьет. Леха, как большой, ночами работать ходит, хочет денег заработать и уехать отсюда подальше, - сказала тогда мне та, что повыше.

- А моя мама говорит, что это эксплуатация детского труда и на его мать надо в суд подать, потому что Леха ребенок - и его дело в школе учиться, а не работать ночами, - заявила тогда другая.

- Но вообще-то он хороший, он моему братику велосипед починил - и вообще никогда не дразнится, - снова авторитетно заявила мне первая.

Потом в классе, когда все снова ржали, если он кемарил на уроках, я пыталась огрызаться: «Бандерлоги, хватит глумиться, у человека, может, обстоятельства!» Но меня особо не слушали. В авторитете в этом возрасте я отнюдь не была.

А потом все как-то внезапно закончилось трагедией. Мальчишки в классе стали над ним сильнее издеваться, я совсем не понимала почему. Потом как-то в школьном туалете я от девчонок из параллельного класса случайно услышала, что у них роман с Алиной из девятого - такая была особенная девушка, все ее знали, полшколы по ней вздыхало. Потом рассказывали, что он вместе с Алиной пришел к ним домой, маме лекарства принес, что ли, она вместе с ним зашла, а там отец, опять пьяный. Он ему и Алине, видимо, что-то грубое сказал, и у Лехи крышу снесло: он двинул ему, ударил, тот как-то неудачно упал и умер. Мать его обвиняла и ругала-корила сильно, Алина была в шоке и оставила его, наверное, испугалась. А он пошел и сбросился с 12-го этажа.

Я даже заболела тогда, не могла видеть, каждый раз приходя в школу, его портрет в траурной рамке. Вот этого Леху я и вспоминала, взбивая простыни собственной бессонницей в преддверии праздника открытия кухни и постепенно, но неуклонно надвигающегося на город Нового года.

Что такое предновогодняя Москва, любой москвич знает. Часто именно поэтому сразу после католического Рождества или незадолго до него те, у кого есть возможности и средства, покидают этот прекрасный город, чтобы не участвовать в предновогоднем безумии. Их место занимают гости столицы, приезжающие навестить тех, кто не смог уехать. И все эти люди несколько последних дней уходящего года заняты двумя самыми неподходящими для этого города делами: куда-то едут, создавая невообразимые пробки, или идут в магазины, создавая ощущение, что этот день, конечно же, и есть на самом деле последний перед концом света. Поэтому им всем становится просто необходимо купить всего, срочно, в разных местах и с запасом, опять же создавая и преодолевая многочисленные и немного взвинченные толпы трудящихся и гостей столицы.

Люди так «разогреваются», получают такую усталость и стресс, что новогодняя ночь для них становится настоящим праздником, а 1 января - самым замечательным днем в году, особенно для тех, кто решил с утра прогуляться или даже проехаться по вымершим и потому совершенно прекрасным улицам столицы. Для отчаливших за границы Родины соотечественников встреча Нового года, лишенная этой подготовительной суеты и необходимых атрибутов: салатов, гостей, советского шампанского и боя курантов, становится событием праздничным, но начисто лишенным московского колорита, с его одержимостью и новогодними ритуалами, отчего у них остается легкий привкус разочарования и какой-то незавершенности, и даже включенная на компьютере «Ирония судьбы...» не способна создать ощущение главного русского праздника.

А ведь есть еще такие мероприятия, как предновогодние корпоративы, как будто специально придуманные, как когда-то карнавалы в Венеции, для того, чтобы сбросить напряжение, накопившееся за год, и в течение нескольких часов нарушать рабочую, деловую и всяческую другую этику самыми заурядными или самыми затейливыми способами. Предстоящий праздник открытия кухни, к счастью, имел другой статус, но надежды на него разные участники предстоящих событий возлагали немалые.

Каменецкий хотел горячо отблагодарить Алика, Елизавету и Айрата за прекрасную идею, ее воплощение и дальнейшее сотрудничество, которое нужно было центру как воздух. Он впервые почувствовал, что он не «один в поле воин», что поначалу было странно, а теперь воодушевляло и он был готов легко делиться лаврами во имя расширения и укрепления его дела. Возможности, которые открывались ему в сотрудничестве, наполняли его энтузиазмом.

Алик был рад хотя бы на несколько минут увидеть Варьку, пусть даже в толпе. А также ему нравилось видеть хоть что-то конкретное, к чему он приложил свои усилия и средства. «Реальных» людей: детей-инвалидов, их замученных, но двужильных мам, настоящего мужика Каменецкого, которому легко и надежно давать деньги на благотворительность, Айрата, которого таким он раньше никогда не видел, Варькиных подруг, непосредственных участниц этой заварухи.

Ленка мечтала понятно о чем. Варька - уж не знаю. Вероятно, о том, чтобы насладиться кульминацией этой истории, в которую так рьяно втягивала ее в последние недели наша неугомонная подруга. Лизу, вероятно, воодушевлял сам проект и приезд любимого старика Энрике.

А вот зачем туда ехала я? Не находила ответа. Ехала просто, наверное, потому, что все они будут там. И втайне чего-то опасалась. Себя? Своего желания снова втянуться и получить горький отпор: «Это не твой ребенок и не твоя жизнь - не тебе решать»? Кто знает. Просто села в метро и поехала в ту сторону где-то за час до того, как должно было начаться мероприятие. Как будто если прийти заранее, то можно хоть немного привыкнуть, справиться с собственными тревогами и смущением.

Не удержалась, зашла в книжный - успокоиться, купила Степке «Повелителя мух» в подарок, завернули в красивую красно-зеленую обертку, Новый год все-таки. На то, чтобы купить подарки всем, у меня явно не хватало сил и задора. Разрешила себе не мучиться и сделать ровно столько, сколько могу.

К калитке я подходила со страхом и тоской. Видимо, та трещина моей обиды и боли разъединила меня с ними всеми.

Шаг... Еще шаг. Я понимала, что больше всего боюсь зайти туда и оказаться для них совершенно чужой, неуместной, ненужной. Пока я предавалась сомнениям и раздумьям, уже держась за ручку входной двери, она вдруг внезапно отворилась, почти сметя меня с крыльца. Большое Андрюшино тело закрыло мне обзор, его крепкие руки подхватили меня, не давая мне упасть (реакция у него что надо - вот что значит спортивное прошлое!), широкая улыбка согрела и придала мне сил.

- Эв Еич, Ына де! - прорычал великан.

- Лев Андреич, Арина пришла! - радостно подхватила девушка-администратор, переводя Андрюшу и замечая меня на пороге.

- Арина, проходите, сердечно рад видеть вас, опасался, что вы закрутитесь с вашими делами и не придете. Я так рад, что вы все-таки нашли возможность посетить наш праздник! - Каменецкий душевно трясет мне руку, помогая снять шубу.

- Тепа, Ына де! - кричит куда-то Андрюша и уходит.

- Куда это он? - спрашиваю я Каменецкого, мне жалко расставаться с Андрюшей и его улыбкой.

- Вернется скоро, только еще двоих привезет. Степка уже с утра здесь, по-моему ночь не спал, перевозбужден уж очень.

В это время с кухни выезжает сам герой дня, раскраснелся, глаза горят.

- Здорово, что вы пришли. Вы должны это увидеть! Пойдемте, я вам все покажу! Там, в музыкально-спортивном зале мы накрыли фуршет. Я не стал сам печь корзиночки, боялся, у меня времени не хватит, поэтому корзиночки из магазина, но начинку я сам придумал. И остальные канапе тоже. У нас, конечно, не совсем такие продукты, как в Италии, и я переживаю, что синьору Энрике не понравится.

Степка ведет меня в зал, где я вижу нескольких женщин, в том числе Ингу развешивающих гирлянды, двух девочек в колясках, одну на ногах, но со странно висящими рукавами праздничного платья. Инга оборачивается вполоборота, и я киваю ей, легко машу рукой. Она тоже отвечает мне кивком, но точного выражения ее лица я не вижу, Степка продолжает трещать:

- Сначала все будут есть закуски, ну те, кто не хочет участвовать в уроке, а потом приедет синьор Энрике, и мы приготовим вместе что-то по его рецепту а потом принесем это сюда и будем угощать остальных гостей. Но я понятия не имею, что будет в меню, потому что Елизавета сказала, что сначала они едут на рынок, синьор смотрит, что есть у нас из сезонных продуктов, все там покупают и потом приезжают.

В это время мы слышим оглушительный грохот.

- Вот же черт! Я же говорил, что этих ужасных детей нужно немедленно выставить с кухни!

Степка резко разворачивается, мы выезжаем в коридор, там появляется пунцовая Ленка с выражением лица: «этим двоим пришел необсуждаемый и безоговорочный конец», толкая в спины и поочередно отвешивая подзатыльники своим архаровцам - Вовке и Игорехе. Младший слегка присыпан мукой, как будто готов к выпечке. Судя по ее грозному и одновременно смущенному виду, праздник может в любой момент превратиться в детоубийство, причем выражение Степкиного лица говорит, что он бы его одобрил, а то и поучаствовал.

Выручил ее Каменецкий, который подошел к этой троице, попытался сдуть муку с Вовкиного лица, это у него не вполне удачно вышло, потому что малый вспотел и мука к нему крепко пристала. Потом сказал:

- Вы, юнга, сейчас пойдете вот в эту комнату и умоетесь, а потом вместе с вашим энергичным братом пойдете в сенсорную комнату.

- Это еще что за хрень такая? - прерывает его очень радостный и все еще готовый к дальнейшим приключениям Вовка, пытаясь сдуть со лба тяжелую мучную челку.

Ленка в это время из красной превращается в молочно-белую, отвешивает традиционный подзатыльник и упавшим голосом задает самый бессмысленный вопрос:

- Как ты со Львом Андреевичем разговариваешь?

- Это такая комната, в которой можно делать все, что угодно, и ничего не разобьешь. Там нет ничего, что вы могли бы повредить или разбить. Зато много интересного. Я вам все покажу. Вы с братом будете ее испытателями, - отвечает Каменецкий мелкому. - А вы, Елена Викторовна, не переживайте, с вашими мальчиками будет все в порядке. Там им ничего не угрожает. Это такая специальная комната.

- Им-то вряд ли, они ж луженые у меня, а вот комнате. Лев Андреевич, я за комнату боюсь, может, не стоит?

Каменецкий берет и того, и другого за руку отводит умываться и потом куда-то дальше по коридору.

В это время Ленка вспоминает о том, что она все же умеет дышать, поворачивается ко мне и шипит почти с отчаянием:

- Я знала, что они мне все испортят. Но дома всех троих оставлять нельзя. Всегда хотя бы одного надо брать с собой. Вот зачем я, идиотка, взяла двух? Вот ты скажи, зачем?!

- Не переживай ты так, Лен. Ты же видишь, он нормально к этому относится. Он же детский врач, детей лечит, ты чего? Вот шарфик возьми, я тебе принесла. Ты здесь как, не мерзнешь?

- Я?! Да я вообще ничего не соображаю уже. Пойдем, хоть с Айратом тебя познакомлю. Или подождать, когда Он вернется? - Ленка заглядывает через мое плечо в глубину коридора.

- Ну перестань, пойдем, покажешь эту знаменитую кухню. - Я тяну ее, хотя куда идти, не очень понимаю, во всяком случае, в обратную сторону от того, куда удалился ее главный герой.

Степка уже давно впереди нас - ринулся узнавать про масштабы нанесенного ущерба. Но ничего страшного, видимо, не произошло. Вовка, забираясь куда-то наверх, как маленькая обезьянка, сшиб сверху банку с мукой, она повлекла за собой металлическую, но не тяжелую посуду, и все это свалилось с грохотом на кафельный пол, который мукой в настоящий момент и был усыпан. Кто-то из рабочих пытался подметать просыпанную муку. Посуду с грохотом весьма энергично собирал и бросал в раковину пожилой, небольшого роста армянин, что-то бормоча себе под нос на родном языке.

Кухня была просторной, в середине все пространство разрезал длинный стол, несколько более низкий, видимо, точно рассчитанный на детей в колясках, по бокам - оборудование и всякие шкафы.

Степка, видя, что с последствиями нападения диких детей на его драгоценную кухню справились, начал махать руками:

- Вот, смотрите, Арина, это наш холодильник, это жарочная панель, это духовой шкаф, это все старое, а вот гриль нам Лиза купила новый! Еще у нас.

- Подожди тараторить, парень! Айрат, познакомься с Ариной, моя подруга, которая все это затеяла. - Ленка подводит меня к армянину.

- Приятно, Арина, этот малый тут. сделал все это, но он нэчаянно, она нэ виновата, - почему-то оправдываясь передо мной, старый прораб тепло и весьма экспрессивно тряс мне руку.

- Да я знаю, Айрат, и мне приятно познакомиться, я знаю, что нечаянно. Не переживайте. Я могу помочь вам убрать.

- Нэ надо, мы сами. И ты, малой, нэ волнуйся, ничего он нэ разбил, сейчас все будет, как раньше.

- Я сама уберу; а ты иди встречай, слышу Варькин голос, - по-деловому скомандовала Ленка.

Люди прибывали. Вечер набирал обороты. Гостей приглашали в зал, там звучала музыка, разговоры. Лиза с Энрике тем временем где-то накрепко застряли в пробках. Канапе стремительно таяли. Степкино волнение переходило в исступление, он требовал послать кого-то в магазин. Ему мерещилось, что не хватает угощений, рвался сам еще что-нибудь быстро сготовить, обрывал телефон, без конца названивая Лизе. Каменецкий успокаивал его, как мог, но у него не очень получалось. Ленкины дети носились между детками на колясках, музыка заглушала вопли мелких детских потасовок. Алик что-то вещал Варьке, внимательно его слушающей.

Ленка, как радар, всегда поворачивалась в сторону своего героя. Мы с Ингой как бы случайно оказывались в разных местах зала. Эраст Генрихович задумчиво жевал канапе, уткнувшись в свои телефоны, и был единственным, кто своим лощеным видом и полной сосредоточенностью не очень вписывался в антураж.

В какой-то момент, подняв глаза и увидев меня, он, возможно, обрадовался наличию еще хотя бы одного знакомого лица в этой кутерьме, стал протискиваться поближе и, повышая голос, иначе было бы не докричаться, склонился к моему уху:

- Что же вы не приходите?

- Не прихожу куда? - ору ему в ответ.

- К нам, я собрал данные, вы же просили, я делал запросы.

- Это не для меня. Это для Инги, давайте выйдем, я ее позову вы ей расскажете.

Мы протискиваемся к выходу, по пути я прошу девочку со странными рукавами:

- Ты знаешь Ингу? Попроси ее, пожалуйста, выйти в коридор, нам нужно с ней поговорить.

Варька с Аликом, видя, что мы выходим, тоже начинают протискиваться к выходу. Почти одновременно мы оказываемся в коридоре.

- Так вот, насчет гражданина Кривцова, про которого вы спрашивали... - начинает юрист хорошо поставленным голосом.

- Не здесь, - резко обрывает его Инга, вышедшая из зала, - идемте на кухню.

Все начинают перемещаться в сторону кухни, я, как зачарованная, иду вместе со всеми, хотя мне отчаянно хочется сбежать: настолько ясно я вдруг осознаю, что все это - совсем не мое дело. Но какое-то странное чувство помогает мне двигаться в сторону кухни: я должна отвечать за последствия той каши, что заварила, втянув в эту историю столько разных людей.

- Вы уверены, что мне нужно рассказать это сейчас, здесь, при всех этих людях? - резонно заметил Эраст Генрихович. Инга была в явном замешательстве, но мне уже не хотелось приходить к ней на выручку.

- Конечно, рассказывайте! Вот еще! - Ленка стоит в дверях, подбоченившись. - Мы тут крутимся во всей этой истории столько месяцев. И знать не будем? Как же! Рассказывайте, что вы узнали об этом подлеце!

- Вы вправе распоряжаться своей жилплощадью по улице такой-то, - повернулся Эраст к Инге, - проводить любые операции с вашим недвижимым имуществом после получения свидетельства о праве на наследство. Ваш бывший супруг, гражданин Кривцов, прописан и является одним из собственников квартиры в городе таком-то, где с такого-то года проживал вместе с матерью. В данный момент находится в розыске и под следствием, в связи с возобновленным расследованием в силу полученных дополнительных показаний по делу об умышленном убийстве его матери Кривцовой Алевтины Андреевны.

По предварительной версии следствия, подследственный Кривцов, ранее неоднократно судимый, находясь в сговоре с сожительницей Воробьевой, надеялся, инсценировав смерть матери, завладеть правом распоряжаться жилплощадью, думая, что квартира перейдет ему в наследство в его полноправную собственность, но не учел или не был информирован о том, что гражданка Кривцова оставила завещание, в котором свою долю собственности завещала внуку. Квартира в Москве по адресу такому-то, чьим единоличным собственником также является гражданка Кривцова, по завещанию также переходит в собственность Можелевского Степана Сергеевича.

- Я что-то не понимаю, он что, получается, убил ее? Собственную мать? - Инга белее мела.

- Такова версия следствия. Не получив желаемого, гражданка Воробьева, находясь в нетрезвом состоянии, дала показания против своего сожителя, которые потом, протрезвев, подтвердила, сославшись на то, что в местах временного задержания будет в большей безопасности.

- Только не надо, чтобы Степка об этом узнал. - Инга умоляюще смотрит на всех нас.

- О чем это я не должен узнать? - Тот появляется в проеме двери.

В кухне воцаряется молчание. Такой густой коктейль из эмоций присутствующих, хоть топором руби.

- Эээ, как это он нэ будэт знать о своем отце?! Ты в своем уме, женщина?! - Айрат, оказывается, вышел из подсобки, пока Эраст докладывал о событиях. - Пусть знает, и ты глаза уже открой, кого в дом впускаешь! Пусть лечат его там, в тюрмэ этой! Почэму не лечат? Как можно жэнщину пальцэм трогать, э-э? Пусть только явится эще, звони сразу мне, я Capo позвоню, он всех наших собэрет, объясним ему как нужно с жэнщиной разговаривать!

В это время в кухню вваливаются поочередно Андрюша с большим количеством пакетов в руках, Лиза с Васюткой за руку и Энрике, растирающий свои покрасневшие от холода длинные пальцы. Выражение Степкиного лица сменяется от растерянного к радостному и серьезному одновременно. Он, вероятно ощущая себя хозяином этого мероприятия, требует, чтобы все «посторонние» немедленно удалились до окончания совещания и начала кулинарных уроков. Я, прихватив Васютку (как он подрос, наш птенчик!), вместе с остальными удаляюсь из кухни.

Когда мы снова входим в светлый зал, я замечаю, что Инга все еще страшно бледна, но сама к ней подходить не решаюсь, толкаю Варьку:

- Как думаешь, она в порядке, или ей капель каких накапать?

- Пойду-ка я выведу ее на воздух, если что, попросим у Каменецкого нашатырь.

Она подхватила Ингу, а я осталась отбивать Васютку от настойчивых предложений Вовки не очень ясного содержания: «Ты, парень, пойдем зарубимся! Спорим, я тебя завалю!»

Наш птенчик, внимательно оглядывая праздничный зал, в какой-то момент подергал меня за руку чтобы я наклонилась.

- У некоторых детей здесь больные ноги, поэтому они на колясках, а у некоторых ручки такие скрюченные. Им, наверное, бывает очень больно, но они все улыбаются, потому, что у них есть мамы и они их любят. И еще потому, что они могут быть все вместе. А когда вместе, тогда все можно преодолеть, правда?

- Правда, солнце мое. Ты, как всегда, точно все понял.

- Внимание все! - Степка остановил музыку. - В связи с тем, что сегодня урок синьора Энрике сократится ввиду позднего прибытия синьора, мы будем готовить только итальянские закуски. Завтра с утра он даст еще один урок, а сейчас прошу девочек из кулинарного кружка и всех желающих пройти на кухню, к разделочным столам. Точнее, конечно, не всех желающих, а тех, кто поместится на кухне. Всем остальным тетя Лена и Айрат сейчас вынесут еще напитки. Веселитесь!

Я отдала свою камеру Алику и сопроводила его снимать происходящее. А сама осталась в зале с Васюткой, несколькими ребятами и их мамами. Девочки все стали перемещаться в сторону кухни, даже те, чьи ручки не позволяли им участвовать. Васютка потянул меня к мальчику, скрюченному болезнью, его тело кособоко покоилось в недрах кресла, а глаза смотрели на нас с таким интересом и дружелюбием, что невозможно было не ответить ему улыбкой.

- У вас тоже атрофия? - спросила я его маму, - Я - Арина, кстати, а это Васютка.

- Нет, у нас ДЦП. - Женщина улыбалась нам устало, но приветливо. - Я - Наталья, а это Егор. Конечно, я вас знаю, вас тут уже все знают, Степка столько о вас рассказывал. Нам уже восемь, а вам сколько?

- Это Васютка, он не мой сын, он сын Елизаветы, ему пока еще семь недавно исполнилось. А где же ваши папы? Столько мам, а пап почти не видно.

- Наш ушел от нас, когда Егорке еще годика не было... Здесь много таких. Мужчинам часто не нужен ребенок с болезнями или ограничениями. Кто-то сразу уходит, кто-то позже, не выдерживая. Есть такие, что еще и женщин обвиняют в том, что дети рождаются или становятся больными. Хотя хорошие папы у нас тоже есть: у Сергеенко, Кашинцевых, Скобянских. Скобянские просто уже за границу на праздники уехали, у Сергеенко папа в командировке, не успевает вернуться, а у Кашинцев где-то здесь, я его видела. Мироновы еще есть, но они увезли своего на лечение.

- И как же вы? Тяжело, наверное?

- Тяжело. Особенно когда ты одна, то тяжело, а если не быть одной, то ничего. Дети все же. Дети - это радость. Согласны?

- Согласна. Просто больной ребенок - это трудно, мне кажется.

- Ну конечно, трудно. Только уверяю вас, что любишь его не меньше, чем здоровых детей, у меня же еще двое. Егорка самый младший. Конечно, рожаешь и никогда не ждешь беды. Но потом, когда беда приходит, ищешь все возможности, чтобы выбраться из нее. Спасибо Каменецкому за этот центр. Без них было бы тяжелее...

- А он давно существует, этот центр? И как люди узнают о нем?

- Нам в поликлинике одна женщина сказала. Так и узнают, я думаю. Мы здесь уже пять лет. До этого времени они работали вдвоем: Каменецкий и его жена - Светлана Сергеевна. Она тоже врач - замечательный детский невропатолог Без нее нам теперь трудно.

- А что с ней случилось?

- Умерла. От рака. Двужильная была, оба всегда на работе. Не замечала, видимо, ни боли, ни усталости, потому что когда рак обнаружили, оказалось, что четвертая стадия и ничем уже не помочь. Она угасла за месяц.

Говорят, что врачам особенно трудно, когда их жены от болезней умирают. Слишком много вины. Мы за Льва Андреевича очень переживали. Он как будто никак не мог понять, что произошло, поверить не мог Говорят, что у них когда-то сын был с быстро прогрессирующей атрофией, умер еще до того, как в школу пойти. Лет пять или шесть ему было.

Когда наша Светлана Сергеевна умерла, Лев Андреевич ходил тогда, как будто он целым миром оставлен: такой одинокий и такой потерянный. Вот, кстати, ваш знакомый Степа его и вытащил. Когда они с Ингой пришли в центр, Каменецкий ожил как будто бы, бросился его спасать. Может, он ему его сына напомнил, так говорят. Но зато снова включился в работу, стал прежним. Хотя без такой жены, как Светлана Сергеевна, думаю, тяжко ему. А нам без такого детского невропатолога. До сих пор, говорят, не могут найти в штат никого похожего. Ездим консультироваться к другим, куда Лев Андреевич направит.

Грустно мне было слышать всю эту историю, но что-то подобное в прошлом Каменецкого я подозревала. Стало понятно, что у Ленки нет никаких шансов. Однако любовь самоценна, даже если она невзаимна. Она - великий преобразователь всего. Любовь и смерть, с которой Ленке пришлось столкнуться за последний месяц, очень изменили ее. В чем именно была перемена - так сразу и не скажешь, может быть, просто больше в ней появилось живого, человеческого.

С кухни вскоре начали возвращаться в зал люди, девочки гордо держали на коленях блюда с красивыми закусками, их мамы помогали расставлять блюда на общих столах. Степка прирулил почти последним: запаренный, красный и совершенно счастливый.

- Пришло время сказать слова, - начал Каменецкий, - а все в нашем центре знают, что я не люблю долго говорить. И потому я скажу только самое важное: бесконечно благодарен всем вам за щедрость вашего сердца, за то, что благодаря вам всем я не один.

Он замолчал и немного растерялся, не зная, что дальше делать с микрофоном, но Лиза взяла микрофон и дальнейшее действо на себя:

- Предлагаю вам насладиться прекрасными закусками наших девушек, выполненных под руководством повара Степана Можелевского и шеф-повара синьора Энрике.

Предложение было встречено бурными аплодисментами.

- Но это еще не все, - продолжила Лиза, - пока вы угощаетесь, что, уверена, будет сделано с большим аппетитом, я предлагаю каждому у кого в руках окажется микрофон, ответить на вопрос: «Что для меня самое важное?» Краткая речь Льва Андреевича натолкнула меня на эту идею. В уходящем году и в преддверии нового года так важно поделиться с друзьями тем, что ты считаешь важным.

Я могу начать. Для меня самое важное - поступать так, как когда-то задумал, какой бы странной или невыполнимой ни казалась идея.

Степа: «Для меня самое важное - мочь, иметь возможность».

Девочка без ручек: «Для меня - когда мама рядом».

Девочка на коляске: «Чтобы я могла ходить».

Мальчик на коляске: «Чтобы не было больно и не расстраивать маму».

Другой мальчик на коляске: «Я бы хотел мочь стать футболистом».

Энрике (в переводе Лизы): «Быть таким нужным и таким счастливым учителем, как сегодня».

Алик: «Быть именно там, где ты должен быть».

Айрат: «Никогда больше нэ видеть слез любимой жэнщины».

Один из его рабочих: «Слышать, как мой дед поет, дай Бог ему здоровья».

Девушка-администратор: «Стать врачом, как Светлана Сергеевна и Лев Андреевич».

Наталья, мама Егора: «Видеть, как улыбаются мои дети».

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒