Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Предисловие 12 страница



Что подражать не только Поликлет[710],

Но и природа стала бы напрасно.

 

34 Тот ангел, что земле принес обет

Столь слезно чаемого примиренья

И с неба вековечный снял завет,

 

37 Являлся нам в правдивости движенья

Так живо, что ни в чем не походил

На молчаливые изображенья.[711]

 

40 Он, я бы клялся, «Ave!»[712] говорил

Склонившейся жене благословенной,

Чей ключ любовь в высотах отворил.

 

43. В ее чертах ответ ее смиренный,

«Ессе ancilla Dei»,[713] был ясней,

Чем в мягком воске образ впечатленный.

 

46 «В такой недвижности не цепеней!» –

Сказал учитель мой, ко мне стоявший

Той стороной, где сердце у людей.

 

49 Я, отрывая взгляд мой созерцавший,

Увидел за Марией, в стороне,

Где находился мне повелевавший,

 

52 Другой рассказ, иссеченный в стене;

Я стал напротив, обойдя поэта,

Чтобы глазам он был открыт вполне.

 

55 Изображало изваянье это,[714]

Как на волах святой ковчег везут,

Ужасный тем, кто не блюдет запрета.

 

58 И на семь хоров разделенный люд

Мои два чувства вовлекал в раздоры;

Слух скажет: «Нет», а зренье: «Да, поют».

 

61 Как и о дыме ладанном, который

Там был изображен, глаз и ноздря

О «да» и «нет» вели друг с другом споры.

 

64 А впереди священного ларя

Смиренный Псалмопевец, пляс творящий,

И больше был, и меньше был царя.

 

67 Мелхола, изваянная смотрящей

Напротив из окна больших палат,

Имела облик гневной и скорбящей.

 

70 Я двинулся, чтобы насытить взгляд

Другою повестью, которой вправо,

Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.

 

73 Там возвещалась истинная слава[715]

Того владыки римлян, чьи дела

Григорий обессмертил величаво.[716]

 

76 Вдовица, ухватясь за удила,

Молила императора Траяна

И слезы, сокрушенная, лила.

 

79 От всадников тесна была поляна,

И в золоте колеблемых знамен

Орлы парили, кесарю охрана.

 

82 Окружена людьми со всех сторон,

Несчастная звала с тоской во взоре:

«Мой сын убит, он должен быть отмщен!»

 

85 И кесарь ей: «Повремени, я вскоре

Вернусь». – «А вдруг, – вдовица говорит,

Как всякий тот, кого торопит горе, –

 

88 Ты не вернешься?» Он же ей: «Отмстит

Преемник мой». А та: «Не оправданье –

Когда другой добро за нас творит».

 

91 И он: «Утешься! Чтя мое призванье,

Я не уйду, не сотворив суда.

Так требуют мой долг и состраданье».

 

94 Кто нового не видел никогда,[717]

Тот создал чудо этой речи зримой,

Немыслимой для смертного труда.

 

97 Пока мой взор впивал, неутомимый,

Смирение всех этих душ людских,

Все, что изваял мастер несравнимый,

 

100 «Оттуда к нам, но шаг их очень тих, –

Шепнул поэт, – идет толпа густая;

Путь к высоте узнаем мы у них».

 

103 Мои глаза, которые, взирая,

Пленялись созерцаньем новизны,

К нему метнулись, мига не теряя.

 

106 Читатель, да не будут смущены

Твоей души благие помышленья

Тем, как господь взымает долг с вины.

 

109 Подумай не о тягости мученья,

А о конце, о том, что крайний час

Для худших мук – час грозного решенья.[718]

 

112 Я начал так: «То, что идет на нас,

И на людей по виду непохоже,

А что идет – не различает глаз».

 

115 И он в ответ: «Едва ль есть кара строже,

И ею так придавлены они,

Что я и сам сперва не понял тоже.

 

118 Но присмотрись и зреньем расчлени,

Что движется под этими камнями:

Как бьют они самих себя, взгляни!»

 

121 О христиане, гордые сердцами,

Несчастные, чьи тусклые умы

Уводят вас попятными путями!

 

124 Вам невдомек, что только черви мы,

В которых зреет мотылек нетленный,

На божий суд взлетающий из тьмы!

 

127 Чего возносится ваш дух надменный,

Коль сами вы не разнитесь ничуть

От плоти червяка несовершенной?

 

130 Как если истукан какой‑нибудь,

Чтоб крыше иль навесу дать опору,

Колени, скрючась, упирает в грудь

 

133 И мнимой болью причиняет взору

Прямую боль; так, наклонясь вперед,

И эти люди обходили гору.

 

136 Кто легче нес, а кто тяжеле гнет,

И так, согбенный, двигался по краю;

Но с виду терпеливейший и тот

 

139 Как бы взывал в слезах: «Изнемогаю!»

 

Песнь одиннадцатая[719]

 

1 И наш отец, на небесах царящий,

Не замкнутый, но первенцам своим

Благоволенье прежде всех дарящий,

 

4 Пред мощью и пред именем твоим

Да склонится вся тварь, как песнью славы

Мы твой сладчайший дух благодарим!

 

7 Да снидет к нам покой твоей державы,

Затем что сам найти дорогу к ней

Бессилен разум самый величавый!

 

10 Как, волею пожертвовав своей,

К тебе взывают ангелы «Осанна»[720],

Так на земле да будет у людей!

 

13 Да ниспошлется нам дневная манна,[721]

Без коей по суровому пути

Отходит вспять идущий неустанно!

 

16 Как то, что нам далось перенести,

Прощаем мы, так наши прегрешенья

И ты, не по заслугам, нам прости!

 

19 И нашей силы, слабой для боренья,

В борьбу с врагом исконным не вводи,

Но охрани от козней искушенья!

 

22 От них, великий боже, огради

Не нас, укрытых сенью безопасной,

А тех, кто там остался позади».

 

25 Так, о себе и нас в мольбе всечасной,

Шли тени эти и несли свой гнет,

Как сонное удушие ужасный,

 

28 Неравно бедствуя и все вперед

По первой кромке медленно шагая,

Пока с них тьма мирская не спадет.

 

31 И если там о нас печаль такая,

Что здесь должны сказать и сделать те,

В ком с добрым корнем воля есть благая,

 

34 Чтоб эти души, в легкой чистоте,

Смыв принесенные отсюда пятна,

Могли подняться к звездной высоте?

 

37 «Скажите, – и да снидут благодатно

К вам суд и милость, чтоб, раскрыв крыла,

Вы вознеслись отсюда безвозвратно, –

 

40 Где здесь тропа, которая бы шла

К вершине? Если же их две иль боле,

То где не так обрывиста скала?

 

43 Идущего со мной в немалой доле

Адамово наследие гнетет,

И он, при всходе медлен поневоле».

 

46 Ответ на эту речь, с которой тот,

Кто был мой спутник, обратился к теням,

Неясно было, от кого идет,

 

49 Но он гласил: «Есть путь к отрадным сеням;

Идите с нами вправо: там, в скале,

И человек взберется по ступеням.

 

52 Когда бы камень не давил к земле

Моей строптивой шеи так сурово,

Что я лицом склонился к пыльной мгле,

 

55 На этого безвестного живого

Я бы взглянул – узнать, кто он такой,

И вот об этой ноше молвить слово.

 

58 Я был латинянин;[722] родитель мой –

Тосканский граф Гульельм Альдобрандески;

Могло к вам имя и дойти молвой.

 

61 Рожден от мощных предков, в древнем блеске

Из славных дел, и позабыв, что мать

У всех одна,[723] заносчивый и резкий,

 

64 Я стал людей так дерзко презирать,

Что сам погиб, как это Сьена знает

И знает в Кампаньятико вся чадь.[724]

 

67 Меня, Омберто, гордость удручает

Не одного; она моих родных

Сгубила всех, и каждый так страдает.

 

70 И я несу мой груз, согбен и тих,

Пока угодно богу, исполняя

Средь мертвых то, что презрел средь живых».

 

73 Я опустил лицо мое, внимая;

Один из них, – не тот, кто речь держал, –

Извившись из‑под каменного края,

 

76 Меня увидел и, узнав, позвал,

С натугою стремясь вглядеться ближе

В меня, который, лоб склонив, шагал.

 

79 И я: «Да ты же Одеризи, ты же

Честь Губбьо,[725] тот, кем горды мастера

«Иллюминур»[726], как говорят в Париже!»

 

82 «Нет, братец, в красках веселей игра

У Франко из Болоньи,[727] – он ответил. –

Ему и честь, моя прошла пора.

 

85 А будь я жив, во мне бы он не встретил

Хвалителя, наверно, и поднесь;

Быть первым я всегда усердно метил.

 

88 Здесь платят пеню за такую спесь;

Не воззови я к милости Владыки,

Пока грешил, – я не был бы и здесь.

 

91 О, тщетных сил людских обман великий,

Сколь малый срок вершина зелена,

Когда на смену век идет не дикий!

 

94 Кисть Чимабуэ[728] славилась одна,

А ныне Джотто[729] чествуют без лести,

И живопись того затемнена.

 

97 За Гвидо новый Гвидо[730] высшей чести

Достигнул в слове; может быть, рожден

И тот, кто из гнезда спугнет их вместе.

 

100 Мирской молвы многоголосый звон –

Как вихрь, то слева мчащийся, то справа;

Меняя путь, меняет имя он.

 

103 В тысячелетье так же сгинет слава

И тех, кто тело ветхое совлек,

И тех, кто смолк, сказав «ням‑ням» и «вава»;

 

106 А перед вечным – это меньший срок,

Чем если ты сравнишь мгновенье ока

И то, как звездный кружится чертог.[731]

 

109 По всей Тоскане прогремел[732] широко

Тот, кто вот там бредет, не торопясь;

Теперь о нем и в Сьене нет намека,

 

112 Где он был вождь, когда надорвалась

Злость флорентийцев, гордая в те лета,

Потом, как шлюха, – втоптанная в грязь.

 

115 Цвет славы – цвет травы: лучом согрета,

Она линяет от того как раз,

Что извлекло ее к сиянью света».

 

118 И я ему: «Правдивый твой рассказ

Смирил мне сердце, сбив нарост желаний;

Но ты о ком упомянул сейчас?»

 

121 И он в ответ: «То Провенцан Сальвани;

И здесь он потому, что захотел

Держать один всю Сьену в крепкой длани.

 

124 Так он идет и свой несет удел,

С тех пор как умер; вот оброк смиренный,

Платимый каждым, кто был слишком смел».

 

127 И я: «Но если дух, в одежде тленной

Не каявшийся до исхода лет,

Обязан ждать внизу горы блаженной, –

 

130 Когда о нем молитвы доброй нет, –

Пока срок жизни вновь не повторился,

То как же этот – миновал запрет?»

 

133 «Когда он в полной славе находился, –

Ответил дух, – то он, без лишних слов,

На сьенском Кампо сесть не постыдился,[733]

 

136 И там, чтоб друга вырвать из оков,

В которых тот томился, Карлом взятый,

Он каждой жилой был дрожать готов.

 

139 Мои слова, я знаю, темноваты;

И в том, что скоро ты поймешь их сам,

Твои соседи будут виноваты.[734]

 

142 За это он и не остался там».

 

Песнь двенадцатая[735]

 

1 Как вол с волом идет под игом плужным,

Я шел близ этой сгорбленной души,

Пока считал мой добрый пестун нужным;

 

4 Но чуть он мне: «Оставь его, спеши;

Здесь, чтобы легче подвигалась лодка,

Все паруса и весла хороши»,

 

7 Я, как велит свободная походка,

Расправил стан и стройность вновь обрел,

Хоть мысль, смиряясь, поникала кротко.

 

10 Я двинулся и радостно пошел

Вослед учителю, и путь пологий

Обоим нам был явно не тяжел;

 

13 И он сказал мне: «Посмотри под ноги![736]

Тебе увидеть ложе стоп твоих

Полезно, чтоб не чувствовать дороги».

 

16 Как для того, чтоб не забыли их,

Над мертвыми в пол вделанные плиты

Являют, кто чем был среди живых,

 

19 Так что бывают и слезой политы,

Когда воспоминание кольнет,

Хоть от него лишь добрым нет защиты,

 

22 Так точно здесь, но лучше тех работ

И по искусству много превосходней,

Украшен путь, который вкруг идет.

 

25 Я видел – тот, кто создан благородней,

Чем все творенья, молнии быстрей

Свергался с неба в бездны преисподней.[737]

 

28 Я видел, как перуном Бриарей[738]

Пронзен с небес, и хладная громада

Прижала землю тяжестью своей.

 

31 Я видел, как Тимбрей, Марс и Паллада,[739]

В доспехах, вкруг отца, от страшных тел

Гигантов падших не отводят взгляда.

 

34 Я видел, как Немврод[740] уныло сел

И посреди трудов своих напрасных

На сеннаарских гордецов глядел.

 

37 О Ниобея,[741] сколько мук ужасных

Таил твой облик, изваяньем став,

Меж семерых и семерых безгласных!

 

40 О царь Саул,[742] на свой же меч упав,

Как ты, казалось, обагрял Гелвую,

Где больше нет росы, дождя и трав![743]

 

43 О дерзкая Арахна,[744] как живую

Тебя я видел, полупауком,

И ткань раздранной видел роковую!

 

46 О Ровоам,[745] ты в облике таком

Уже не грозен, страхом обуянный

И в бегстве колесницею влеком!

 

49 Являл и дальше камень изваянный,

Как мать свою принудил Алкмеон

Проклясть убор, ей на погибель данный.[746]

 

52 Являл, как меч во храме занесен

Двумя сынами на Сеннахирима[747]

И как, сраженный, там остался он.

 

55 Являл, как мщенье грозное творимо

И Тамириса[748] Киру говорит:

«Ты жаждал крови, пей ненасытимо!»

 

58 Являл, как ассирийский стан бежит,

Узнав, что Олоферн простерт, безглавый,

А также и останков жалкий вид.[749]

 

61 Я видел Трою пепелищем славы;

О Илион, как страшно здесь творец

Являл разгром и смерть твоей державы!

 

64 Чья кисть повторит или чей свинец,

Чаруя разум самый прихотливый,

Тех черт и теней дивный образец?

 

67 Казался мертвый мертв, живые живы;

Увидеть явь отчетливей нельзя,

Чем то, что попирал я, молчаливый.

 

70 Кичись же, шествуй, веждами грозя,

Потомство Евы, не давая взору,

Склонясь, увидеть, как дурна стезя!

 

73 Уже мы дальше обогнули гору,

И солнце дальше унеслось в пути,

Чем мой плененный дух считал в ту пору,

 

76 Как вдруг привыкший надо мной блюсти

Сказал: «Вскинь голову! – ко мне взывая. –

Так отрешась, уже нельзя идти.

 

79 Взгляни: подходит ангел, нас встречая;

А из прислужниц дня[750] идет назад,

Свой отслужив черед, уже шестая.

 

82 Укрась почтеньем действия и взгляд,

Чтоб с нами речь была ему приятна.

Такого дня тебе не возвратят!»

 

85 Меня учил он столь неоднократно

Не тратить времени, что без труда

И это слово я воспринял внятно.

 

88 Прекрасный дух, представший нам тогда,

Шел в белых ризах, и глаза светили,

Как трепетная на заре звезда.

 

91 С широким взмахом рук и взмахом крылий,

«Идите, – он сказал, – ступени тут,

И вы теперь взойдете без усилий.

 

94 На этот зов немногие идут:

О род людской, чтобы взлетать рожденный,

Тебя к земле и ветерки гнетут!»

 

97 Он обмахнул у кручи иссеченной

Мое чело тем и другим крылом[751]

И обещал мне путь незатрудненный.

 

100 Как если вправо мы на холм идем,[752]

Где церковь смотрит на юдоль порядка[753]

Над самым Рубаконтовым мостом,

 

103 И в склоне над площадкою площадка

Устроены еще с тех давних лет,

Когда блюлась тетрадь и чтилась кадка,[754] –

 

106 Так здесь к другому кругу тесный след

Ведет наверх в почти отвесном скате;

Но восходящий стенами задет.

 

109 Едва туда свернули мы: «Beati

Pauperes spiritu»,[755] – раздался вдруг

Напев неизреченной благодати.

 

112 О, как несходен доступ в новый круг

Здесь и в Аду! Под звуки песнопений

Вступают тут, а там – под вопли мук.

 

115 Я попирал священные ступени,

И мне казался легче этот всход,

Чем ровный путь, которым идут тени.

 

118 И я: «Скажи, учитель, что за гнет

С меня ниспал? И силы вновь берутся,

И тело от ходьбы не устает».

 

121 И он: «Когда все Р, что остаются

На лбу твоем, хотя тусклей и те,[756]

Совсем, как это первое, сотрутся,

 

124 Твои стопы, в стремленье к высоте,

Не только поспешат неутомимо,

Но будут радоваться быстроте».

 

127 Тогда, как тот, кому неощутимо

Что‑либо прицепилось к волосам,

Заметя взгляды проходящих мимо,

 

130 На ощупь проверяет это сам,

И шарит, и находит, и руками

Свершает недоступное глазам, –

 

133 Так я, широко поводя перстами,

Из врезанных рукою ключаря

Всего шесть букв нащупал над бровями;

 

136 Вождь улыбнулся, на меня смотря.

 

Песнь тринадцатая[757]

 

1 Мы были на последней из ступеней,

Там, где вторично срезан горный склон,

Ведущий ввысь стезею очищений;

 

4 Здесь точно так же кромкой обведен

Обрыв горы, и с первой сходна эта,

Но только выгиб круче закруглен.

 

7 Дорога здесь резьбою не одета;

Стена откоса и уступ под ней –

Сплошного серокаменного цвета.

 

10 «Ждать для того, чтоб расспросить людей, –

Сказал Вергилий, – это путь нескорый,

А выбор надо совершить быстрей».

 

13 Затем, на солнце устремляя взоры,

Недвижным стержнем сделал правый бок,

А левый повернул вокруг опоры.

 

16 «О милый свет, средь новых мне дорог

К тебе зову», – сказал он. – «Помоги нам,

Как должно, чтобы здесь ты нам помог.

 

19 Тепло и день ты льешь земным долинам;

И, если нас не иначе ведут,

Вождя мы видим лишь в тебе едином».

 

22 То, что как милю исчисляют тут,

Мы там прошли, не ощущая дали,

Настолько воля ускоряла труд.

 

25 А нам навстречу духи пролетали,

Хоть слышно, но невидимо для глаз,

И всех на вечерю любви сзывали.

 

28 Так первый голос, где‑то возле нас,

«Vinum non habent!»[758] – молвил, пролетая,

И вновь за нами повторил не раз.

 

31 И, прежде чем он скрылся, замирая

За далью, новый голос: «Я Орест!»[759] –

Опять воскликнул, мимо проплывая.

 

34 Я знал, что мы среди безлюдных мест,

Но чуть спросил: «Чья это речь?», как третий:

«Врагов любите!» – возгласил окрест.

 

37 И добрый мой наставник: «Выси эти

Бичуют грех завистливых; и вот,

Сама любовь свивает вервья плети.[760]

 

40 Узда должна звучать наоборот;

Быть может, на пути к стезе прощенья

Тебе до слуха этот звук дойдет.

 

43 Но устреми сквозь воздух силу зренья,

И ты увидишь – люди там сидят,

Спиною опираясь о каменья».

 

46 И я увидел, расширяя взгляд,

Людей, одетых в мантии простые;

Был цвета камня этот их наряд.

 

49 Приблизясь, я услышал зов к Марии:

«Моли о нас!» Так призван был с мольбой

И Михаил, и Петр, и все святые.

 

52 Навряд ли ходит по земле такой

Жестокосердый, кто бы не смутился

Тем, что предстало вскоре предо мной;

 

55 Когда я с ними рядом очутился

И видеть мог подробно их дела,

Я тяжкой скорбью сквозь глаза излился.

 

58 Их тело власяница облекла,

Они плечом друг друга подпирают,

А вместе подпирает всех скала.

 

61 Так нищие слепцы на хлеб сбирают

У церкви, в дни прощения грехов,

И друг на друга голову склоняют,

 

64 Чтоб всякий пожалеть их был готов,

Подвигнутый не только звуком слова,

Но видом, вопиющим громче слов.

 

67 И как незримо солнце для слепого,

Так и от этих душ, сидящих там,

Небесный свет себя замкнул сурово:

 

70 У всех железной нитью по краям

Зашиты веки, как для прирученья

Их зашивают диким ястребам.

 

73 Я не хотел чинить им огорченья,

Пройдя невидимым и видя их,

И оглянулся, алча наставленья.

 

76 Вождь понял смысл немых речей моих

И так сказал, не требуя вопроса:

«Спроси, в словах коротких и живых!»

 

79 Вергилий шел по выступу откоса

Тем краем, где нетрудно, оступясь,

Упасть с неогражденного утеса.

 

82 С другого края, к скалам прислонясь,

Сидели тени, и по лицам влага

Сквозь страшный шов у них волной лилась.

 

85 Я начал так, не продолжая шага:

«О вы, чей взор увидит свет высот

И кто другого не желает блага,

 

88 Да растворится пенистый налет,

Мрачащий вашу совесть, и сияя,

Над нею память вновь да потечет!

 

91 И если есть меж вами мне родная

Латинская душа, я был бы рад

И мог бы ей быть в помощь, это зная».

 

94 «У нас одна отчизна – вечный град.[761]

Ты разумел – душа, что обитала

Пришелицей в Италии, мой брат».

 

97 Немного дальше эта речь звучала,

Чем стали я и мудрый мой певец;

В ту сторону подвинувшись сначала,

 

100 Я меж других увидел, наконец,

Того, кто ждал. Как я его заметил?

Он поднял подбородок, как слепец.

 

103 «Дух, – я сказал, – чей жребий станет светел!

Откуда ты иль как зовут тебя,

Когда ты тот, кто мне сейчас ответил?»

 

106 И тень: «Из Сьены я и здесь, скорбя,[762]

Как эти все, что жизнь свою пятнали,

Зову, чтоб Вечный нам явил себя.

 

109 Не мудрая, хотя меня и звали

Сапия,[763] меньше радовалась я

Своим удачам, чем чужой печали.

 

112 Сам посуди, правдива ль речь моя

И был ли кто безумен в большей доле,

Уже склонясь к закату бытия.

 

115 Моих сограждан враг теснил у Колле[764],

А я молила нашего Творца

О том, что сталось по его же воле.

 

118 Их одолели, не было бойца,

Что б не бежал; я на разгром глядела

И радости не ведала конца;

 

121 Настолько, что, лицо подъемля смело,

Вскричала: «Бог теперь не страшен мне!». –

Как черный дрозд, чуть только потеплело.

 

124 У края дней я, в скорбной тишине,

Прибегла к богу; но мой долг ужасный

Еще на мне бы тяготел вполне,

 

127 Когда б не вышло так, что сердцем ясный

Пьер Петтинайо[765] мне помог, творя,

По доброте, молитвы о несчастной.

 

130 Но кто же ты, который, нам даря

Свое вниманье, ходишь, словно зрячий,

Как я сужу, и дышишь, говоря?»

 

133 И я: «Мой взор замкнется не иначе,

Чем ваш, но ненадолго, ибо он

Кривился редко при чужой удаче.

 

136 Гораздо большим ужасом смущен

Мой дух пред мукой нижнего обрыва;

Той ношей я заране пригнетен».[766]

 

139 «Раз ты там не был, – словно слыша диво,

Сказала тень, – кто дал тебе взойти?»

И я: «Он здесь и внемлет молчаливо.

 

142 Еще я жив; лишь волю возвести,

Избранная душа, и я земные,

Тебе служа, готов топтать пути».

 

145 «О, – тень в ответ, – слова твои такие,

Что, несомненно, богом ты любим;

Так помолись иной раз о Сапии.

 

148 Прошу тебя всем, сердцу дорогим:

Быть может, ты пройдешь землей Тосканы,

Так обо мне скажи моим родным.

 

151 В том городе[767] все люди обуяны

Любовью к Таламонэ, но успех

Обманет их, как поиски Дианы,

 

154 И адмиралам будет хуже всех».

 

Песнь четырнадцатая[768]

 

1 Кто это кружит здесь, как странник некий,

Хоть смертью он еще не окрылен,

И подымает и смыкает веки?»

 

4 «Не знаю, кто; он кем‑то приведен;

Спроси, ты ближе; только не сурово,

А ласково, чтобы ответил он».

 

7 Так, наклонясь один к плечу другого,

Шептались двое, от меня правей;

Потом, подняв лицо, чтоб молвить слово,

 

10 Один сказал: «Дух, во плоти своей

Идущий к небу из земного края,

Скажи нам и смущение развей:

 

13 Откуда ты и кто ты, что такая

Тебе награда дивная дана,

Редчайшая, чем всякая иная?»

 

16 И я: «В Тоскане речка есть одна;

Сбегая с Фальтероны[769], вьется смело

И сотой милей не утолена.

 

19 С тех берегов принес я это тело;

Сказать мое вам имя – смысла нет,

Оно еще не много прозвенело».

 

22 И вопрошавший: «Если в твой ответ

Суждение мое проникнуть властно,

Ты говоришь об Арно». А сосед

 

25 Ему сказал: «Должно быть, не напрасно

Названья этой речки он избег,

Как будто до того оно ужасно».

 

28 И тот: «Что думал этот человек,

Не ведаю; но по заслугам надо,

Чтоб это имя сгинуло навек!

 

31 Вдоль всей реки, оттуда, где громада

Хребта, с которым разлучен Пелор[770],

Едва ль не толще остального ряда,

 

34 Дотуда, где опять в морской простор

Спешит вернуться то, что небо сушит,

А реки снова устремляют с гор,

 

37 Все доброе, как змея, каждый душит;

Места ли эти под наитьем зла,

Или дурной обычай правду рушит,

 

40 Но жалкая долина привела

Людей к такой утрате их природы,

Как если бы Цирцея[771] их пасла.

 

43 Сперва среди дрянной свиной породы,[772]

Что только желудей не жрет пока,

Она струит свои скупые воды;

 

46 Затем к дворняжкам[773] держит путь река,



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.