Предисловие 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 28 из 55Следующая ⇒

Нагнулся мой учитель знаменитый,

И я, поняв, к нему приблизил сам

127 Слезами орошенные ланиты;

И он вернул мне цвет, – уже навек,

Могло казаться, темным Адом скрытый.

130 Затем мы вышли на пустынный брег,

Не видевший, чтобы отсюда начал

Обратный путь по волнам человек.

133 Здесь пояс он мне свил, как тот назначил.

О удивленье! Чуть он выбирал

Смиренный стебель, как уже маячил

136 Сейчас же новый там, где он сорвал.

Песнь вторая[585]

1 Уже сближалось солнце, нам незримо,

С тем горизонтом, чей полдневный круг

Вершиной лег поверх Ерусалима;[586]

4 А ночь,[587] напротив двигаясь вокруг,

Взошла из Ганга и весы держала,

Чтоб, одолев, их выронить из рук;

7 И на щеках Авроры, что сияла

Там, где я был, мерк бело‑алый цвет,

От времени желтея обветшало.

10 Мы ждали там, где нас застал рассвет,

Как те, что у распутья, им чужого,

Душою движутся, а телом нет.

13 И вот, как в слое воздуха густого,

На западе, над самым лоном вод,

В час перед утром Марс горит багрово,

16 Так мне сверкнул – и снова да сверкнет![588] –

Свет, по волнам стремившийся так скоро,

Что не сравнится никакой полет.

19 Пока глаза от водного простора

Я отстранял, чтобы спросить вождя,

Свет ярче стал и явственней для взора.

22 По сторонам, немного погодя,

Какой‑то белый блеск разросся чудно,

Другой – под ним, отвесно нисходя.

25 Мой вождь молчал, но было уж нетрудно

Узнать крыла в той первой белизне,[589]

И он, поняв, кто направляет судно,

28 «Склони, склони колена! – крикнул мне. –

Молись, вот ангел божий! Ты отныне

Их много встретишь в горней вышине.

31 Смотри, как этот, в праведной гордыне,

Ни весел не желает, ни ветрил,

И правит крыльями в морской пустыне!

34 Смотри, как он их к небу устремил,

Взвевая воздух вечным опереньем,

Не переменным, как у смертных крыл».

37 А тот, светлея с каждым мановеньем,

Господней птицей путь на нас держал;

Я, дольше не выдерживая зреньем,

40 Потупил взгляд; а он к земле пристал,

И челн его такой был маловесный,

Что даже и волну не рассекал.

43 Там на корме стоял пловец небесный,

Такой, что счастье – даже речь о нем;

Вмещал сто душ и больше струг чудесный.

46 «In exitu Israel»[590] – так, в одном

Сливаясь хоре, их звучало пенье,

И все, что дальше говорит псалом.

49 Он дал им крестное благословенье,

И все на берег кинулись гурьбой,

А он уплыл, опять в одно мгновенье.

52 Толпа дичилась, видя пред собой

Безвестный край, смущенная немного,

Как тот, кто повстречался с новизной.

55 Уже лучи во все концы отлого

Метало солнце, их стрелами сбив

С небесной середины Козерога,[591]

58 Когда отряд прибывших, устремив

На нас глаза, сказал нам: «Мы не знаем,

Каким путем подняться на обрыв».

61 Вергилий им ответил: «С этим краем

Знакомимся мы сами в первый раз;

Мы тоже здесь как странники ступаем.

64 Мы прибыли немного раньше вас,

Другим путем, где круча так сурова,

Что вверх идти – теперь игра для нас».

67 Внимавшие, которым было ново,

Что у меня дыханье на устах,

Дивясь, бледнели, увидав живого.

70 Как на гонца с оливою в руках

Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело,

И все друг друга давят второпях,

73 Так и толпа счастливых душ глядела

В мое лицо, забыв стезю высот

И чаянье прекрасного удела.

76 Одна ко мне продвинулась вперед,

Объятия раскрыв так благодатно,

Что я ответил тем же в свой черед.

79 О призрачные тени! Троекратно

Сплетал я руки, чтоб ее обнять,

И трижды приводил к груди обратно.

82 Смущенья ли была на мне печать,

Но тень с улыбкой стала отдаляться,

И ей вослед я двинулся опять.

85 Она сказала мне не приближаться;

И тут ее узнал я без труда[592]

И попросил на миг со мной остаться.

88 «Как в смертном теле, – молвил дух тогда, –

Тебя любил я, так люблю вне тленья.

Я подожду; а ты идешь куда?»

91 «Каселла мой, я ради возвращенья[593]

Сюда же, – я сказал, – предпринял путь.

Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?»

94 И он: «Обидой не было отнюдь,

Что он, беря, кого ему угодно,

Мне долго к прочим не давал примкнуть;

97 Его желанье с высшей правдой сходно.

Теперь уже три месяца подряд

Всех, кто ни просит, он берет свободно.

100 И вот на взморье устремляя взгляд,

Где Тибр горчает, растворясь в соленом,

Я был им тоже в этом устье взят,

103 Куда сейчас он реет водным лоном

И где всегда в ладью сажает он

Того, кто не притянут Ахероном».[594]

106 И я: «О если ты не отлучен

От дара нежных песен, что, бывало,

Мою тревогу погружали в сон,

109 Не уходи, не спев одну сначала

Моей душе, которая, в земной

Идущая личине, так устала!»

112 «Любовь, в душе беседуя со мной»,[595] –

Запел он так отрадно, что отрада

И до сих пор звенит во мне струной.

115 Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо

Так радостно ловили каждый звук,

Что лучшего, казалось, нам не надо.

118 Мы напряженно слушали, но вдруг

Величественный старец[596] крикнул строго:

«Как, мешкотные души? Вам досуг

121 Вот так стоять, когда вас ждет дорога?

Спешите в гору, чтоб очистить взор

От шелухи, для лицезренья бога».

124 Как голуби, клюя зерно иль сор,

Толпятся, молчаливые, без счета,

Прервав свой горделивый разговор,

127 Но, если вдруг их испугает что‑то,

Тотчас бросают корм и прочь спешат,

Затем что поважней у них забота, –

130 Так, видел я, неопытный отряд,

Бросая песнь, спешил к пяте обрыва,

Как человек, идущий наугад;

133 Была и наша поступь тороплива.

Песнь третья[597]

1 В то время как внезапная тревога

Гнала их россыпью к подножью скал,

Где правда нас испытывает строго,

4 Я верного вождя не покидал:

Куда б я устремился, одинокий?

Кто путь бы мне к вершине указал?

7 Я чувствовал его самоупреки.[598]

О совесть тех, кто праведен и благ,

Тебе и малый грех – укол жестокий!

10 Когда от спешки он избавил шаг,

Которая в движеньях неприглядна,

Мой ум, который все не мог никак

13 Расшириться, опять раскрылся жадно,

И я глаза возвел перед стеной,

От моря к небу взнесшейся громадно.

16 Свет солнца, багровевшего за мной,

Ломался впереди меня, покорный

Преграде тела, для него сплошной.

19 Я оглянулся с дрожью непритворной,

Боясь, что брошен, – у моих лишь ног

Перед собою видя землю черной.

22 И пестун мой: «Ты ль это думать мог? –

Сказал, ко мне всей грудью обращенный. –

Ведь я с тобой, и ты не одинок.

25 Теперь уж вечер там, где, погребенный,

Почиет прах, мою кидавший тень,

Неаполю Брундузием врученный.[599]

28 И если я не затмеваю день,

Дивись не больше, чем кругам небесным:

Луч, не затмясь, проходит сквозь их сень.

31 Но стуже, зною и скорбям телесным

Подвержены и наши существа

Могуществом, в путях своих безвестным.

34 Поистине безумные слова –

Что постижима разумом стихия

Единого в трех лицах естества!

37 О род людской, с тебя довольно guia[600];

Будь все открыто для очей твоих,

То не должна бы и рождать Мария.

40 Ты[601] видел жажду тщетную таких,

Которые бы жажду утолили,

Навеки мукой ставшую для них.

43 Средь них Платон и Аристотель были

И многие». И взор потупил он

И смолк, и горечь губы затаили.

46 Уже пред нами вырос горный склон,

Стеной такой обрывистой и строгой,

Что самый ловкий был бы устрашен.

49 Какой бы дикой ни идти дорогой

От Лериче к Турбии,[602] худший путь

В сравненье был бы лестницей пологой.

52 «Как знать, не ниже ль круча где‑нибудь, –

Сказал, остановившись, мой вожатый, –

Чтоб мог бескрылый на нее шагнуть?»

55 Пока он медлил, думою объятый,

Не отрывая взоров от земли,

А я оглядывал крутые скаты, –

58 Я увидал левей меня, вдали,

Чреду теней,[603] к нам подвигавших ноги,

И словно тщетно, – так все тихо шли.

61 «Взгляни, учитель, и рассей тревоги, –

Сказал я. – Вот, кто нам подаст совет,

Когда ты сам не ведаешь дороги».

64 Взглянув, он молвил радостно в ответ:

«Пойдем туда, они идут так вяло.

Мой милый сын, вот путеводный свет».

67 Толпа от нас настолько отстояла

И после нашей тысячи шагов,

Что бросить камень – только бы достало,

70 Как вдруг они, всем множеством рядов

Теснясь к скале, свой ход остановили,

Как тот, кто шел и стал, дивясь без слов.

73 «Почивший в правде, – молвил им Вергилий, –

Сонм избранных, и мир да примет вас,

Который, верю, все вы заслужили,

76 Скажите, есть ли тут тропа для нас,

Чтоб мы могли подняться кручей склона;

Для умудренных ценен каждый час».

79 Как выступают овцы из загона,

Одна, две, три, и головы, и взгляд

Склоняя робко до земного лона,

82 И все гурьбой за первою спешат,

А стоит стать ей, – смирно, ряд за рядом,

Стоят, не зная, почему стоят;

85 Так шедшие перед блаженным стадом

К нам приближались с думой на челе,

С достойным видом и смиренным взглядом.

88 Но видя, что пред ними на земле

Свет разорвался и что тень сплошная

Ложится вправо от меня к скале,

91 Ближайшие смутились, отступая;

И весь шагавший позади народ

Отхлынул тоже, почему – не зная.

94 «Не спрошенный, отвечу наперед,

Что это – человеческое тело;

Поэтому и свет к земле нейдет.

97 Не удивляйтесь, но поверьте смело:

Иная воля, свыше нисходя,

Ему осилить этот склон велела».

100 На эти речи моего вождя:

«Идите с нами», – было их ответом;

И показали, руку отводя.

103 «Кто б ни был ты, – сказал один при этом, –

Вглядись в меня, пока мы так идем!

Тебе знаком я по земным приметам?»

106 И я свой взгляд остановил на нем;

Он русый был, красивый, взором светел,

Но бровь была рассечена рубцом.

109 Я искренне неведеньем ответил.

«Смотри!» – сказал он, и смертельный след

Я против сердца у него заметил.

112 И он сказал с улыбкой: «Я Манфред[604],

Родимый внук Костанцы величавой;

Вернувшись в мир, прошу, снеси привет

115 Моей прекрасной дочери,[605] чьей славой

Сицилия горда и Арагон,

И ей скажи не верить лжи лукавой.[606]

118 Когда я дважды насмерть был пронзен,

Себя я предал, с плачем сокрушенья,

Тому, которым и злодей прощен,

121 Мои ужасны были прегрешенья;

Но милость божья рада всех обнять,

Кто обратится к ней, ища спасенья.

124 Умей страницу эту прочитать[607]

Козенцский пастырь, Климентом избранный

На то, чтобы меня, как зверя, гнать, –

127 Мои останки были бы сохранны

У моста Беневенто,[608] как в те дни,

Когда над ними холм воздвигся бранный.

130 Теперь в изгнанье брошены они

Под дождь и ветер, там, где Верде льется,

Куда он снес их, погасив огни.[609]

133 Предвечная любовь не отвернется

И с тех, кто ими проклят, снимет гнет,

Пока хоть листик у надежды бьется.

136 И все ж, кто в распре с церковью умрет,

Хотя в грехах успел бы повиниться,

Тот у подножья этой кручи ждет,

139 Доколе тридцать раз не завершится

Срок отщепенства, если этот срок

Молитвами благих не сократится.

142 Ты видишь сам, как ты бы мне помог,

Моей Костанце возвестив, какая

Моя судьба, какой на мне зарок:

145 От тех, кто там, вспомога здесь большая».

Песнь четвертая[610]

1 Когда одну из наших сил душевных[611]

Боль или радость поглотит сполна,

То, отрешась от прочих чувств вседневных,

4 Душа лишь этой силе отдана;

И тем опровержимо заблужденье,[612]

Что в нас душа пылает не одна.

7 Поэтому, как только слух иль зренье

К чему‑либо всю душу обратит,

Забудется и времени теченье;

10 За ним одна из наших сил следит,

А душу привлекла к себе другая;

И эта связана, а та парит.[613]

13 Дивясь Манфреду и ему внимая,

Я в этом убедился без труда,

Затем что солнце было выше края

16 На добрых пятьдесят долей,[614] когда

Все эти души, там, где было надо,

Вскричали дружно: «Вам теперь сюда».

19 Подчас крестьянин в изгороди сада

Пошире щель заложит шипняком,

Когда темнеют гроздья винограда,

22 Чем оказался ход, куда вдвоем

Мой вождь и я за ним проникли с воли,

Оставив тех идти своим путем.

25 К Сан‑Лео всходят и нисходят к Ноли,

И пеший след к Бисмантове ведет;[615]

А эту кручу крылья побороли, –

28 Я разумею окрыленный взлет

Великой жажды, вслед вождю, который

Дарил мне свет и чаянье высот.

31 Путь шел в утесе, тяжкий и нескорый;

Мы подымались между сжатых скал,

Для ног и рук ища себе опоры.

34 Когда мы вышли, как на плоский вал,

На верхний край стремнины оголенной:

«Куда идти, учитель?» – я сказал.

37 И он: «Иди стезею неуклонной

Все в гору вслед за мной, покуда нам

Не встретится водитель умудренный».

40 К вершине было не взнестись очам,

А склон был много круче полуоси,

Секущей четверть круга пополам.

43 Устав, я начал, медля на откосе:

«О мой отец, постой и оглянись,

Ведь я один останусь на утесе!»

46 А он: «Мой сын, дотуда дотянись!»

И указал мне на уступ над нами,

Который кругом опоясал высь.

49 И я, подстегнутый его словами,

Напрягся, чтобы взлезть хоть как‑нибудь,

Пока на кромку не ступил ногами.

52 И здесь мы оба сели отдохнуть,

Лицом к востоку; путник ослабелый

С отрадой смотрит на пройденный путь.

55 Я глянул вниз, на берег опустелый,

Затем на небо, и не верил глаз,

Что солнце слева посылает стрелы.

58 Поэт заметил, как меня потряс

Нежданный вид, что колесница света

Загородила Аквилон[616] от нас.

61 «Будь Диоскуры, – молвил он на это, –

В соседстве с зеркалом, светящим так,

Что все кругом в его лучи одето,

64 Ты видел бы, что рдяный Зодиак

Еще тесней вблизи Медведиц кружит,

Пока он держит свой старинный шаг.[617]

67 Причину же твой разум обнаружит,

Когда себе представит, что Сион[618]

Горе, где мы, противоточьем служит;

70 И там, и здесь – отдельный небосклон,

Но горизонт один; и та дорога,

Где несчастливый правил Фаэтон,[619]

73 Должна лежать вдоль звездного чертога

Здесь – с этой стороны, а там – с другой,

Когда ты в этом разберешься строго».

76 «Впервые, – я сказал, – учитель мой,

Я вижу с ясностью столь совершенной

Казавшееся мне покрытым тьмой, –

79 Что средний круг вращателя вселенной,[620]

Или экватор, как его зовут,

Между зимой и солнцем неизменный,

82 По сказанной причине виден тут

К полночи, а еврейскому народу

Был виден к югу. Но, когда не в труд,

85 Поведай, сколько нам осталось ходу;

Так высока скалистая стена,

Что выше зренья всходит к небосводу».

88 И он: «Гора так мудро сложена,

Что поначалу подыматься трудно;

Чем дальше вверх, тем мягче крутизна.

91 Поэтому, когда легко и чудно

Твои шаги начнут тебя нести,

Как по теченью нас уносит судно,

94 Тогда ты будешь у конца пути.

Там схлынут и усталость, и забота.

Вот все, о чем я властен речь вести».

97 Чуть он умолк, вблизи промолвил кто‑то:

«Пока дойдешь, не раз, да и не два,

Почувствуешь, что и присесть охота».

100 Мы, обернувшись на его слова,

Увидели левей валун огромный,

Который не заметили сперва.

103 Мы подошли; за ним в тени укромной

Расположились люди;[621] вид их был,

Как у людей, объятых ленью томной.

106 Один сидел как бы совсем без сил:

Руками он обвил свои колени

И голову меж ними уронил.

109 И я сказал при виде этой тени:

«Мой милый господин, он так ленив,

Как могут быть родные братья лени».

112 Он обернулся и, глаза скосив,

Поверх бедра взглянул на нас устало;

Потом сказал: «Лезь, если так ретив!»

115 Тут я узнал его; хотя дышала

Еще с трудом взволнованная грудь,

Мне это подойти не помешало.

118 Тогда он поднял голову чуть‑чуть,

Сказав: «Ты разобрал, как мир устроен,

Что солнце влево может повернуть?»

121 Поистине улыбки был достоин

Его ленивый вид и вялый слог.

Я начал так: «Белаква[622], я спокоен

124 За твой удел; но что тебе за прок

Сидеть вот тут? Ты ждешь еще народа

Иль просто впал в обычный свой порок?»

127 И он мне: «Брат, что толку от похода?

Меня не пустит к мытарствам сейчас

Господня птица, что сидит у входа,

130 Пока вокруг меня не меньше раз,

Чем в жизни, эта твердь свой круг опишет,

Затем что поздний вздох мне душу спас;

133 И лишь сердца, где милость божья дышит,

Могли бы мне молитвами помочь.

В других – что пользы? Небо их не слышит».

136 А между тем мой спутник, идя прочь,

Звал сверху: «Где ты? Солнце уж высоко

И тронуло меридиан, а ночь

139 У берега ступила на Моррокко».[623]

Песнь пятая[624]

1 Вослед вождю, послушливым скитальцем,

Я шел от этих теней все вперед,

Когда одна, указывая пальцем,

4 Вскричала: «Гляньте, слева луч нейдет

От нижнего, да и по всем приметам

Он словно как живой себя ведет!»

7 Я обратил глаза при слове этом

И увидал, как изумлен их взгляд

Мной, только мной и рассеченным светом.

10 «Ужель настолько, чтоб смотреть назад, –

Сказал мой вождь, – они твой дух волнуют?

Не все ль равно, что люди говорят?

13 Иди за мной, и пусть себе толкуют!

Как башня стой, которая вовек

Не дрогнет, сколько ветры ни бушуют!

16 Цель от себя отводит человек,

Сменяя мысли каждое мгновенье:

Дав ход одной, другую он пресек».

19 Что мог бы я промолвить в извиненье?

«Иду», – сказал я, краску чуя сам,

Дарующую иногда прощенье.

22 Меж тем повыше, идя накрест нам,

Толпа людей на склоне появилась

И пела «Miserere[625]», по стихам.

25 Когда их зренье точно убедилось,

Что сила света сквозь меня не шла,

Их песнь глухим и долгим «О!» сменилась.

28 И тотчас двое, как бы два посла,

Сбежали к нам спросить: «Скажите, кто вы,

И участь вас какая привела?»

31 И мой учитель: «Мы сказать готовы,

Чтоб вы могли поведать остальным,

Что этот носит смертные покровы.

34 И если их смутила тень за ним,

То все объяснено таким ответом:

Почтенный ими, он поможет им».

37 Я не видал, чтоб в сумраке нагретом

Горящий пар[626] быстрей прорезал высь

Иль облака заката поздним летом,

40 Чем те наверх обратно поднялись;

И тут на нас помчалась вся их стая,

Как взвод несется, ускоряя рысь.

43 «Сюда их к нам валит толпа густая,

Чтобы тебя просить, – сказал поэт. –

Иди все дальше, на ходу внимая».

46 «Душа, идущая в блаженный свет

В том образе, в котором в жизнь вступала,

Умерь свой шаг! – они кричали вслед. –

49 Взгляни на нас: быть может, нас ты знала

И весть прихватишь для земной страны?

О, не спеши так! Выслушай сначала!

52 Мы были все в свой час умерщвлены

И грешники до смертного мгновенья,

Когда, лучом небес озарены,

55 Покаялись, простили оскорбленья

И смерть прияли в мире с божеством,

Здесь нас томящим жаждой лицезренья».

58 И я: «Из вас никто мне не знаком;

Чему, скажите, были бы вы рады,

И я, по мере сил моих, во всем

61 Готов служить вам, ради той отрады,

К которой я, по следу этих ног,

Из мира в мир иду сквозь все преграды».

64 Один сказал:[627] «К чему такой зарок?

В тебе мы верим доброму желанью,

И лишь бы выполнить его ты мог!

67 Я, первый здесь взывая к состраданью,

Прошу тебя: когда придешь к стране,

Разъявшей землю Карла и Романью,

70 И будешь в Фано, вспомни обо мне,

Чтоб за меня воздели к небу взоры,

Дабы я мог очиститься вполне.

73 Я сам оттуда; но удар, который

Дал выход крови, где душа жила,

Я встретил там, где властны Антеноры[628]

76 И где вовеки я не чаял зла;

То сделал Эсте, чья враждебность шире

Пределов справедливости была.

79 Когда бы я бежать пустился к Мире[629],

В засаде под Орьяко очутясь,

Я до сих пор дышал бы в вашем мире,

82 Но я подался в камыши и грязь;

Там я упал; и видел, как в трясине

Кровь жил моих затоном разлилась».

85 Затем другой: «О, да взойдешь к вершине,

Надежду утоленную познав,

И да не презришь и мою отныне!

88 Я был Бонконте,[630] Монтефельтрский граф.

Забытый всеми, даже и Джованной[631],

Я здесь иду среди склоненных глав».

91 И я: «Что значил этот случай странный,

Что с Кампальдино ты исчез тогда

И где‑то спишь в могиле безымянной?»

94 «О! – молвил он. – Есть горная вода,

Аркьяно[632]; ею, вниз от Камальдоли,

Изрыта Казентинская гряда.

97 Туда, где имя ей не нужно боле,[633]

Я, ранен в горло, идя напрямик,

Пришел один, окровавляя поле.

100 Мой взор погас, и замер мой язык

На имени Марии; плоть земная

Осталась там, где я к земле поник.

103 Знай и поведай людям: ангел Рая

Унес меня, и ангел адских врат

Кричал: «Небесный! Жадность‑то какая!

106 Ты вечное[634] себе присвоить рад

И, пользуясь слезинкой, поживиться;

Но прочего меня уж не лишат!»

109 Ты знаешь сам, как в воздухе клубится

Пар, снова истекающий водой,

Как только он, поднявшись, охладится.

112 Ум сочетая с волей вечно злой

И свой природный дар пуская в дело,

Бес двинул дым и ветер над землей.

115 Долину он, как только солнце село,

От Пратоманьо до большой гряды[635]

Покрыл туманом; небо почернело,

118 И воздух стал тяжелым от воды;

Пролился дождь, стремя по косогорам

Все то, в чем почве не было нужды,

121 Потоками свергаясь в беге скором

К большой реке,[636] переполняя дол

И все сметая бешеным напором.

124 Мой хладный труп на берегу нашел

Аркьяно буйный; как обломок некий,

Закинул в Арно; крест из рук расплел,

127 Который я сложил, смыкая веки:

И, мутною обвив меня волной,

Своей добычей[637] придавил навеки».

130 «Когда ты возвратишься в мир земной

И тягости забудешь путевые, –

Сказала третья тень вослед второй, –

133 То вспомни также обо мне, о Пии![638]

Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,

Как знает тот, кому во дни былые

136 Я, обручаясь, руку отдала».

Песнь шестая[639]

1 Когда кончается игра в три кости,

То проигравший снова их берет

И мечет их один, в унылой злости;

4 Другого провожает весь народ;

Кто спереди зайдет, кто сзади тронет,

Кто сбоку за себя словцо ввернет.

7 А тот идет и только ухо клонит;

Подаст кому, – идти уже вольней,

И так он понемногу всех разгонит.

10 Таков был я в густой толпе теней,

Чье множество казалось превелико,

И, обещая, управлялся с ней.

13 Там аретинец[640] был, чью жизнь так дико

Похитил Гин ди Такко; рядом был

В погоне утонувший;[641] Федерико

16 Новелло,[642] руки протянув, молил;

И с ним пизанец[643], некогда явивший

В незлобивом Марцукко столько сил;

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒