Скорбь бесконечная». (Современность в искусстве)

{53} «Скорбь бесконечная». (Современность в искусстве)

В дни зарождающегося греческого театра поэт Фриних поставил трагедию «Взятие Милета», в которой он изображал незадолго до того совершившийся захват этого ионийского города персами и жестокости, ими там совершенные. Афиняне рыдали навзрыд, слушая его трагедию, но затем отерли глаза и оштрафовали поэта, слишком взволновавшего их напоминанием о недавнем бедствии. Это факт.

В 10 веке по Р. Хр. некий китайский император (кажется Чиан-Фун), до слез растроганный игрою одного актера, велел дать ему за это двадцать палок. Это тоже факт.

Изумительный «Царь Эдип» удостоился только второго приза, потому что Софокл изобразил Фивы, охваченные чумой, в дни, когда эта болезнь свирепствовала в осажденных спартанцами Афинах.

Это очень вероятное предположение. Я не настаиваю на палках и штрафах, но как не сознаться, что мы варвары перед греками и китайцами, и что художественная культура наша находится на бесконечно низшем уровне!

Месяца два тому назад я смотрел только что выпущенную фильму о голоде: «Скорбь Бесконечная». Скажу сразу, по моему впечатлению она имела успех. Говорят даже, способствовала притоку пожертвований в пользу {54} голодных. Значит, она сделала свое доброе дело, и сейчас уже можно не бояться подойти к ней со стороны искусства.

Сознаюсь, что, несмотря на довольно элементарную игру и постановку (выделяю Максимова и несколько способных молодых актеров), несмотря на совершенно нелепый сюжет (муж, отправивший семью на поправку в голодающие губернии, догадывается поехать за ними обратно только в тот момент, когда сын оказывается уже съеденным), я чувствовал себя совершенно разбитым и удрученным после сеанса. На экране умерло несколько десятков человек, было сведено несколько детей, причем актеры, вырывая друг у друга руками, вгрызались в сырое мясо и сверкали белками глаз перед аппаратом. И даже оперное появление теней умерших в свеженьких белых рубашках не могло окончательно рассеять мое угнетение и развеселить меня. Да, я был удручен, нервы мои были болезненно напряжены, как если бы трамвай, в котором я ехал, раздавил какого-нибудь ребенка, и я видел раздробленное тело несчастного.

Я был угнетен ассоциацией между тем, что мне пытались изобразить, и тем, что — я знал — действительно происходило, и не когда-то, а теперь — в России.

Значит, я соглашаюсь, что лента достигла своей цели? Побудить к пожертвованиям — да, пожалуй. Но ведь очевидно, что если бы какой-нибудь отважный оператор сумел проникнуть в самые ужасные по голоду деревни и там реально и действительно снять с натуры случаи употребления человеческого мяса в пищу, то эта лента «правдошная, всамделишная» действовала бы еще гораздо сильнее. Причем же здесь искусство?

Нам предлагается называть этим словом имитацию ужасающей действительности, вид натуралистического гиньоля, который имеет действие эстетически развращающее {55} и может увлекать только натуры до конца черствые и бессердечные. Если цели наши — осведомительно-агитационные — лучше показать статистику, фотографии опустошенных деревень, но не давать повода к таким неблагодарным развлечениям, как наблюдение над чужими несчастьями. Увлекаться таким зрелищем может только уличное любопытство людей, глазеющих на труп раздавленного автомобилем человека.

А теперь в предупреждение недоразумений. Утверждаю ли я, что искусство должно избегать тем, волнующих нас житейски, что 20 палок китайского Императора ожидают всякого, кто упомянет о любви, о смерти, о войне, о революции? Что современность и искусство две вещи несовместные? Что надо изображать только пудреные парики и версальские аллеи?

Нет, разумеется. Я достаточно говорил и писал о современности, как начале, питающем искусство, чтобы не быть так понятым.

Пусть художник будет до конца взволнован этой современностью, но во мне, в зрителе, пусть он оставит какой-то уголок души, житейски не возмущенной, которым восприму я эмоции эстетические. Одно дело — подвергать современность, как один из материалов, художественной обработке и совсем другое фальсифицировать, подставляя вместо искусства голые куски действительности. Это отвратительный зоологический натурализм, казалось, сданный в архив уже давно, а вот, подите ж, все еще живой. Я признаю возможность существования не только политических агитационных пьес, но даже медицинских. Несмотря на малую мою любовь к этому писателю, я считаю прекрасным образцом такого рода «Привидения» Ибсена. Но сточки зрения авторов «Скорби Бесконечной» это, конечно, слишком тонко. Ударять, так ударять. И мы, чего доброго, увидим ленту с актерами, послушный грим которых изобразит {56} разную степень сифилитических язв на провалившихся носах. Уверяю вас, картина произведет впечатление. Пятьдесят провалившихся носов! Значит, цель будет достигнута, не правда ли?

С точки зрения истории нашей художественной культуры такого рода явления должны рассматриваться как отрыжка передвижнически-натуралистического упадочничества, культивировавшегося, напр., вокруг «Нового Времени» и Суворинского Малого Театра.

Когда в этом театре в первые дни войны шла какая-то патриотическая пьеса, один из актеров чуть не был убит. Он изображал кровопийцу-Вильгельма, и некая дама запустила в него биноклем. Бедная, она, может быть, думала в эту минуту о своем сыне, отправленном на войну. Дама эта заслуживала, быть может, всяческого сочувствия, но эмоция, вызвавшая это метание бинокля, вряд ли принадлежит к порядку эстетических. Автор «Поруганного», вероятно, очень гордится истериками, обязательными во время пения панихиды. Печальная обязанность драматурга! Напоминать зрителям, как они хоронили своих близких.

Расставаясь с моими художественными противниками, которые удостоят своего внимания эту заметку, советую им, если их не могли до сих пор убедить Мейерхольд, Евреинов, Крэг, Фукс и многие другие, писавшие о смерти наивного натурализма, прочесть рассказ древнего Лукиана об актере, который, изображая безумного, действительно довел себя до исступления и буйствовал на сцене, возбуждая этим восторг профанов и ужас понимающих, но, пришедши в себя, необычайно устыдился своего поступка и считал тот спектакль днем своего величайшего позора.

Может быть, бесхитростный рассказ этот наставит их на путь истины, и они перестанут делать вещи, преступно выдаваемые ими за произведения искусства.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒