|
|||
Кинематограф, драма, пантомима{50} Кинематограф, драма, пантомима У Киплинга есть сказка о питомце волков, маленьком Маугли. Я думаю, что это был самый слабый, самый беззубый, самый бездарный волк во всей волчьей стае. Правда, у него были и свои достоинства; в сущности он был человеком и мог бы читать, писать и думать. Но грыз и прыгал он бы, наверное, неважно. * * * На днях мне приснился сон. Средней величины афиша на Невском. Окно первого этажа заклеено совсем, второго только на половину. Текст такой: «Кино-новость! Киночудо! Шаляпин на экране! Снят во время исполнения лучших концертных номеров». Поутру меня подняли на смех. Приснится же такая глупость! Ведь это все равно, что слушать балерину! И наверное вид такой, что бедному певцу страшно хочется спать, и он все раскрывает рот, чтобы зевнуть. И я глубоко задумался о причинах посетившего меня сновидения. * * * Вот они. И Киплинг, и Шаляпин должны придти в голову тому, кто подумает о судьбе нашего кинематографа в «братской» семье сценических искусств. Силою вещей он попал у нас в руки драматических актеров. Силою вещей все развитие драматического театра шло по пути культуры слова и звука в ущерб жесту. {51} Придя в кинематограф, драматический актер приспособился держать лицо на аппарат, но не перестроил своего творчества, не сделал перераспределения своих сил между звуком и жестом (немногие исключения подтверждают правило). Драматические актеры разговаривают в то время, как их снимает аппарат. В лучшем случае слова эти помогают найти соответственно выразительные жесты, в худшем и более частом улетает в воздух сильно и удачно найденный крик, и остается на ленте анемичное движение, его сопровождавшее. Поле нашего восприятия, амплитуда нашего внимания ограничена. Нам не надо, чтобы нам танцевали Баха или Бетховена, потому что мы с головой уходим в слушание насыщенной музыки. Если жест актера до конца наполнен, на все сто процентов творческого его напряжения, нам уже не надо слов, и ему уже не надо говорить эти слова. Электрическая энергия бесполезно ушла бы в землю. «Искусство — это целесообразность без цели», по словам немецкого философа. Но человек с целью создан целесообразно. Когда он ходит, его ноги напряжены. Заставьте лежащего на земле двигать так же напряженными ногами, — вы получите комический эффект. Когда он говорит, его гортань, губы, рот создают, усиливают и артикулируют звук. Если вы не слышите этого звука, прекрасно осмысленные движения губ становятся безобразно коверкающей лицо гримасой. «С волками жить, по волчьи выть». Выл бедный люденыш Маугли. Воет и кинематографический актер вместе с драматическими своими собратьями. Но ведь Маугли попал обратно к людям. Дайте же и киноартисту окунуться в стихию движения. На место драмы вступает более древнее, более родовитое, более исконное искусство. {52} Только пантомимно творящий актер достоин экрана. «Ах», завздыхают тетушки театра, «но ведь пантомима — это неестественно». Бросьте, сударыни, — наивный натурализм так же нелеп в немом и бескрасочном кинематографе, как и попытка Лапицкого пересадить принципы Станиславского в условнейшую оперу. И вообще, что такое естественность на сцене, и где ее границы, объяснил еще Пушкин 96 лет тому назад, и говорить об этом, пожалуй, не стоит. У кинематографа своя скорость и свои законы, соприкасающиеся с жизнью, но отличные от нее. Значит ли это, что кинематограф отожествляется с пантомимой? Нет, разумеется, это только тесно сплетенные виды театрального искусства. У пантомимы остается преимущество актера живьем, человека во плоти и, главное, непосредственной связи со зрителем в момент творчества. В ответ на это кинематограф развертывает невиданные постановочные возможности, многомильные перспективы, вводит «на сцену» дома, зверей и машины, в одну секунду перебрасывает нас с Сенной площади в прерии Южной Америки, раскрывая небывалые способы создавать «театральный эпос», вести длинный и сложный рассказ. Может быть, будущий Гомер создаст свою Илиаду на экране (но через жест, а не объяснительные тексты)… Я преклоняюсь перед художником, в устах которого трагически зазвучат стихи Эсхила, но я не считаю это искусство созданным для глухих.
|
|||
|