Благодарности 3 страница

Адам помогает мне забраться на мотоцикл Савла. Я бросаю последний взгляд на Дэниэла. Его глаза закрыты, кровь из ноги льется на дорогу.

Марти, Люк... Все случилось слишком быстро. Мне даже не дали попрощаться с ними. Остается только надеяться, что о них позаботятся. Кто-нибудь обязательно позаботится о них.

— Положи руки мне на пояс, — велит Савл.

Что мне остается делать? Вытягиваю руки и цепляюсь пальцами за кожаную куртку. От соприкосновения с ним меня тошнит.

Адам вскарабкивается на мотоцикл.

— Живее! — кричит Савл. — Будем догонять первый мотоцикл. Поехали. Левой ногой надави на рычаг и поставь первую передачу. Ручка газа на руле справа, чтобы ехать быстрее, крути ее. Там же тормоз. Сцепление слева. У тебя получится.

Он выпрямляется на сиденье, наблюдая, как Адам неуклюже перебирает ручки и рычаги.

— Надави левой ногой, правой рукой крутни газ, — повторяет Савл.

Мотоцикл Адама дергается и чуть было не вылетает на обочину. Адам останавливается, затем пробует еще раз. Уже лучше. Я выглядываю из-за плеча Савла, который неторопливо выводит мотоцикл вперед.

Вдруг Савл заводит двигатель, и я чуть не умираю от страха. Кажется, это не машина, а живое существо, — оно шумит, испускает запахи, невыносимо вибрирует. Я крепче хватаюсь за Савла. Другого выбора нет.

И вот мы несемся по дороге. Меня отбрасывает назад. Я вонзаю ногти в куртку Савла, а мир вокруг превращается в размытое пятно.

Кто этот человек, за которого я держусь из последних сил? Хладнокровный убийца? И что ему нужно от нас?

Адам

Никогда не ездил ни на чем крупнее мотороллера, а тут такая массивная, супернавороченная махина. Савл и его помощник в своих кожаных куртках, перчатках и шлемах в нацистском стиле выглядят так, словно родились на этих мотоциклах. У меня же не только опыта, но и экипировки — ноль. На мне флиска и джинсы, раз-два-три-четыре-пять, вышел мальчик погулять. Да вот только, похоже, прогулочка сегодня будет такая, что дай бог живым остаться.

От страха я почти не дышу. Если упаду — мокрое место останется. Дорога — сплошные выбоины и трещины. Стараюсь ехать ровно и аккуратно, но в голове продолжает мелькать картинка: парень упал и лежит в луже крови.

«Не думай об этом. Сосредоточься».

Повторяю про себя расположение средств управления — справа тормоз и газ, слева сцепление. Никак не разберусь со сцеплением: как только я кручу ручку газа, двигатель тут же принимается реветь громче прежнего. Пытаюсь переключить скорость, но ничего не получается. Двигатель буквально визжит, но ничего не меняется. От этого звука мозг едва не вырывается из черепа. Делаю вторую попытку, сцепление срабатывает, и рев утихает.

«Я смогу. У меня получится».

Я слышу, что Савл догоняет меня, но по-прежнему не вижу другого мотоцикла. Как там Мия? Бедняжка, как она вырывалась. Молю Бога, чтобы она вела себя тише. Чем тише, тем больше вероятность, что она уцелеет в этом адском заезде. Мне нужно добраться до нее. Какими бы странными силами она ни обладала, она всего лишь маленькая девочка. Маленькая дочь Сары. Та, кто называет меня папой.

Снова кручу газ, и мотоцикл делает рывок вперед.

После двух лет пеших странствий движение на такой скорости — это, конечно, кайф. Если бы я так не беспокоился за Мию и Сару, то был бы в восторге. С сиденья мотоцикла мир смотрится совсем по-другому. Подробности отступают, края расплываются, зато как обостряются чувства. В лицо дует ветер, в нос врываются запахи, а вибрация двигателя отзывается в руках и ногах.

Еще один поворот ручки газа, и наконец мне удается разглядеть едущий впереди мотоцикл.

«Да, я догоняю их».

Шум мотоцикла Савла делается громче. Оборачиваюсь посмотреть, как он близко, и мотоцикл начинает ходить подо мной ходуном, виляя туда-сюда. Черт! Склоняюсь влево, и он выравнивается. Вдруг меня снова кренит, и теперь я рискую опрокинуться на другой бок. Воюю с мотоциклом, пока не нахожу спасительное равновесие.

Савл в нескольких метрах позади меня.

Мысли возвращаются к тому моменту, когда он пристрелил своего покалеченного помощника. Бум, бум, бум. Именно так. Я много чего повидал, особенно во время Хаоса, когда казалось, что все привычные нормы поведения остались в прошлом и люди думают лишь о себе. Я видел драки. Я видел, как люди бросаются друг на друга с ножами. Но я ни разу не видел настолько хладнокровного убийства. Он как будто усыплял животное. А потом перевел револьвер на Дэниэла и...

Впрочем, судя по числу, Дэн умрет в 2066 году. Он выживет, если только число не изменится. Если, если, если...

Теперь я думаю о числе Савла, о том, как оно то расплывается, то делается четче. Точно как число Мин.

«Точно как число Мии. Точно как число Мии».

Эта мысль крутится в голове. Раз за разом, раз за разом.

Савл едет вровень со мной. Сара подалась вперед и обхватила его за пояс. Лицо у нее белое как бумага, она сжала зубы так крепко, что челюсть почти проступает сквозь кожу. Я не знаю, сколько еще она сможет выдержать.

Савл отрывает руку от руля и насмешливо машет мне. Наши глаза встречаются, и его мерцающее число вновь вспыхивает в моей голове.

«Точно как число Мии».

Я отвожу глаза, но слишком поздно: поперек дороги зияет трещина, и переднее колесо попадает прямо в нее, а затем выворачивается. Руль выбивает у меня из рук, и я лечу вверх тормашками. Последнее, что я слышу, — отчаянный крик Сары.

Сара

С самого начала было видно, что Адам не справляется с мотоциклом. Выглядывая из-за плеча Савла, я наблюдала за тем, как он бьется с ним, пытаясь удержать равновесие. В эти минуты я поняла, что такое «ходячий несчастный случай». Точнее, едущий. Казалось, Адам только и ждет удобного момента, чтобы навернуться. И дождался.

Его тело бессильно против законов физики. Скорости, сопротивления, инерции...

Он приземляется в шести-семи метрах от мотоцикла, шлепается на спину, долю секунды спустя о землю с силой ударяются его руки и ноги. Обломки мотоцикла градом осыпаются вокруг него. А дальше — ничего. Ни движения, ни шума, кроме разве что рокота нашего мотора и моих воплей.

Савл тормозит так резко, что я врезаюсь ему в спину.

— Слезай, — говорит он, но я оказываюсь рядом с Адамом и баюкаю его лицо в своих ладонях даже раньше, чем Савл успевает полностью остановить мотоцикл.

— Адам! Адам, ты меня слышишь?

Его глаза закрыты. Он в отключке.

— Пусти, — говорит Савл. — Подвинься! — Он грубо отталкивает меня и кладет пальцы Адаму на шею. — Пульс есть. — Он водит рукой перед носом Адама. — И он дышит.

В его голосе звучит такое облегчение, что даже странно.

Из внутреннего кармана куртки он вынимает телефон. Два года не видела телефонов.

— Падение с мотоцикла, — кричит он. — Мы на А46, к северу от перекрестка М4. Запустите беспилотник и запеленгуйте меня. Немедленно высылайте сюда скорую.

Он заканчивает разговор и вновь поворачивается к Адаму.

— Санитары будут здесь через двадцать минут, — говорит он, ни к кому не обращаясь. Как будто меня тут нет. — Осмотрят шею и спину. Проверят работу мозга.

Шея, спина, работа мозга. Боже мой, дело плохо. Очень, очень плохо.

Двадцать минут.

Каждая секунда тянется, точно час.

Я вглядываюсь в лицо Адама, гипнотизирую взглядом его пальцы, ноги, выискивая малейшее движение, малейший признак жизни. Ничего. С виду похоже, что он просто спит, но я-то знаю, что во сне он обычно так же беспокоен, как и наяву: дергает ногами, беспрерывно бормочет, крутится с боку на бок.

Сейчас же он абсолютно неподвижен.

Савл шагает туда-сюда, присматриваясь к дороге, но я не в силах отойти от Адама.

Машина скорой помощи — полноприводной автомобиль — не оповещает о своем прибытии сиреной. Да и зачем? После Хаоса машины исчезли с дорог. Из скорой выскакивают четыре человека. Засыпают Савла вопросами — что, когда, как — и одновременно готовят Адама к перевозке.

— Он?.. — не могу выговорить. — Он будет?..

Никто меня не слышит. Они вытолкнули меня за круг, и мне остается только заглядывать внутрь через их плечи. Они надевают ему фиксатор для шеи, затем аккуратно опускают на носилки.

— Можно мне поехать с вами в машине? Пожалуйста!

Опять молчание.

— Садись на мотоцикл, — отрывисто говорит Савл. Он впервые заговорил со мной с момента аварии. — Мы доберемся туда раньше них.

Мотоцикл. Даже представить страшно. Ноги ноют, а грудь саднит в том месте, которым я ударилась о зеркало другого мотоцикла.

— Пожалуйста, — умоляю я.

Он почти не смотрит на меня.

— Или ты садишься на мотоцикл, или я оставляю тебя здесь. Мне до тебя нет дела, я прихватил тебя только затем, чтобы поехал Адам. Не исключено, что ты еще можешь оказаться нам полезной, но я в этом сильно сомневаюсь.

В этот момент я понимаю, что ничего не значу для этого человека. Совершенно ничего. Он без раздумий оставил бы меня на обочине дороги, в самой глухомани, зная, что моего парня сейчас везут на скорой, что моя дочь похищена, а мне вот-вот рожать.

Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Окружающий мир стремительно выходит из-под контроля, и я ничего не могу с этим поделать.

Сажусь на мотоцикл.

Мы выезжаем раньше скорой, пересекаем мост через автостраду. Три года назад здесь была бы многокилометровая пробка. Сегодня — лишь ряд палаток вдоль обочины по одной стороне и двое конных всадников по другой. Дорога бежит между мягко катящимися полями. Мы проезжаем мимо указателей на Чиппенхэм, Корсхэм и Бат, и я уже начинаю гадать, куда именно мы направляемся, когда Савл вдруг сбрасывает скорость.

Ничего не понимаю. Вокруг ни души, впереди дорожка, ведущая к унылого вида холму. Значит, либо вверх, либо в объезд, думаю я. Ничего подобного. Несемся прямо на холм. Когда мы приближаемся, я вижу, что в холме вырублен проход и его закрывает большая железная дверь. По бокам от нее стоят двое мужчин в форме, вооруженные такими же винтовками, что и Савл и его спутники.

Бункер.

Возле двери мы останавливаемся. Охранники отдают честь, один из них отодвигает засов, а потом открывает дверь.

Я не хочу быть заживо похороненной в этом месте, где нет ни света, ни свежего воздуха. Я там не выживу.

— Мия здесь? — обращаюсь я к спине Савла.

Он молча заглушает мотор и слезает.

— Слезай, — приказывает он.

Я не двигаюсь. Я не хочу идти в холм.

— Я теряю терпение, Сара, — говорит Савл и, не давая мне опомниться, хватает меня, снимает с мотоцикла и ставит на землю. Меня шатает.

— Подождите минуту, пожалуйста, — прошу. — Мне нужно чуть-чуть размять ноги...

— Внутри разомнешь, — грубо отвечает он.

Смотрю на вход и вижу квадрат света, яркий пустой коридор метров двадцать длиной, и вот тут начинаю паниковать всерьез. Дыхание застряло в горле, по всему телу бегут мурашки, волосы буквально шевелятся от ужаса.

«Если я войду, то никогда не выйду».

— Мия здесь? — повторяю вопрос.

Савл тянет с ответом, точно раздумывая, стоит ли вообще открывать лишний раз рот.

— Да, — наконец говорит он.

Правда ли это? А как тут узнаешь. Есть только один способ...

В коридоре пусто, из мебели — несколько деревянных стульев вдоль стен. Искусственный яркий свет люминесцентных ламп на потолке режет глаза. В конце коридора железная решетка, а за ней вроде бы дверь лифта.

Иду за Савлом в сторону решетки. Он нажимает кнопку на стене, но пространство уже наполняется треском и скрипом. Лифт с буханьем останавливается. Створки-гармошки открываются, и я вижу группу людей в белых халатах, а также охранника в форме. Он отворяет решетку.

Белые халаты быстрым шагом протопывают мимо нас, направляясь ко входу в бункер.

— Расчетное время прибытия Адама Доусона — пять минут, — обращается Савл к одному из халатов, поравнявшись с ним.

Тот молча кивает. Под белым халатом на нем твидовый пиджак. На меня никто не смотрит. Как будто я превратилась в невидимку.

Вхожу в лифт. Вот это громадина, в нем можно человек по двадцать перевозить. Лет ему, правда, страшно подумать сколько, один пульт управления чего стоит. Никаких кнопок, только ретродиск с железной ручкой. Решетка со скрипом задвигается за моей спиной, и я резко оборачиваюсь.

Савл стоит с другой стороны.

— Это Сара, — говорит он охраннику. — Я подожду Адама. Это важно. — Его пронзительные черные глаза впериваются в меня. Я вижу в них легкую усмешку. — Не волнуйся, Сара. Тут глубина — тридцать метров. Самое безопасное место в Англии. Один вход, один выход.

— Я хочу видеть Мию, — говорю. — И Адама.

— Увидишь, — отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной.

Больше я для него не существую.

Охранник захлопывает дверь лифта, переводит ручку в положение «ВНИЗ».

Махина дрожит, трясется, и мой живот подбрасывает, когда лифт начинает опускаться под землю.

«Что, черт возьми, это за место?»

Адам

Слышу голоса:

— Глаза двигаются... Он приходит в себя...

О ком они говорят?

— Адам. Адам, вы меня слышите?

Теперь они кричат на кого-то по имени Адам. Не повезло бедняге, кем бы он ни был, хуже нет, когда на тебя так орут.

Приоткрываю глаза, но вокруг такой яркий свет, что я тут же их закрываю.

— Вы видели это? К нему вернулось сознание. Адам! Адам!

Снова открываю глаза и понемногу начинаю различать чьи-то лица. Я знаком с этими людьми? Перевожу взгляд с одного на другого. Кругом лица с глазами, носами, ртами и числами, но я понятия не имею, кто они такие, кто я такой и где мы находимся. Знаю лишь, что я жив и дышу. «Что произошло?»

Один из них обращается ко мне. Лицо такое, будто его расплющило в дверях лифта. 8112034. На вид ему лет пятьдесят, одет в белый халат, из-под которого виден твидовый пиджак. Волосы у него неправдоподобно каштановые, ни намека на седину, зачесаны на одну сторону и свисают вдоль пухлых щек.

— Адам, если вы меня понимаете, моргните.

Я понимаю его, просто не уверен, что меня зовут Адам, но все равно моргаю. На лицах появляются радостные выражения.

— Хорошо, — говорит он. — А теперь можете сжать мою руку?

Пытаюсь оглядеть себя, но большой воротник вокруг шеи мешает. Чел держит меня за левую руку. Вот черт, а я даже не знаю его. Или знаю? Может, он мой отец или еще какой-нибудь родственник? Тогда понятно, чего он так со мной церемонится.

Его полные пальцы сжимают мои.

— Чувствуете? Можете пожать в ответ?

Пожимаю его пальцы в ответ.

— Превосходно.

Он прощупывает мое тело. Руки, кисти, ноги и ступни — все в норме.

— Замечательно, — говорит он. Я не знаю его, но рад, что он рад. Я начинаю расслабляться. — Какое у меня число, Адам?

Он задает этот вопрос тем же спокойным тоном, что и предыдущие, но меня будто током прошибает. Умиротворения как не бывало. В голове один за другим звучат сигналы тревоги. И тут я слышу еще один голос. Но он не принадлежит никому из собравшихся. Голос раздается в моей голове: «Никому не говори, Адам. Ни одной живой душе. Никогда».

— Не знаю, — говорю.

Твидовый Пиджак нависает надо мной:

— Не знаете? Какое у меня число, Адам?

— Достаточно. Прекращайте, Ньюсам. Давайте перенесем его вниз. Ему надо поспать.

Это говорит другой человек, голос у него низкий и резкий. Я перевожу взгляд. С другой стороны от меня стоит мужчина с коротко стриженными седыми волосами и шрамом над левым глазом. Его число мерцает, когда я пытаюсь прочесть его.

Я видел его прежде. Мозг лихорадочно припоминает где именно, но без толку.

Твидовый Пиджак выпрямляется.

— Конечно, — говорит он. — Завтра мы попробуем еще раз.

Толпа просачивается за дверь.

Я снова закрываю глаза, но не сплю. Перебираю в памяти все то, что только что видел, все то, что мне известно. Лица, числа... и этот голос.

«Не говори».

Эта женщина в моей голове тоже назвала меня Адамом. Стало быть, это и есть мое имя.

Я — Адам.

А дальше?

Сара

Лифт грохается о дно шахты. Мы в самом низу. Охранник переводит ручку на «ОТКРЫТЬ», а затем распахивает дверь, и я вижу еще один коридор. Стены бетонные, освещение тусклое, длина бесконечная. По стенам ветвятся булькающие трубы, тут и там виднеются железные двери с решетчатыми ставнями на уровне глаз, замочными скважинами и номерами. Все выкрашено голубовато-серой краской. Очень похоже на тюрьму.

Охранник берет меня за руку. Я пытаюсь высвободиться, но он держит крепко. Я что, теперь заключенная? Поднимаю глаза и присматриваюсь к охраннику.

Он молод, чуть старше меня. У него пробиваются усы, а военный берет, похоже, сидит на голове под неправильным углом. Он нервно глядит на меня.

— Я должен отвести вас к дочери, — говорит он мне. — Мы пытаемся... успокоить ее.

Мия. Она здесь. Я чувствую невероятное облегчение. Плевать на Савла, на солдат, на это странное место. Мия! Хочу видеть Мию.

Рядовой идет первым, уводя меня все глубже и глубже в туннель. Он бормочет что-то о еде, о теплой постели, но я не обращаю внимания. Бетонный пол отзывается на наши шаги вялым эхом. Где-то на заднем плане слышится механическое гудение.

С каждым шагом я как будто отдаляюсь от жизни, дневного света и всего, что знала раньше, но в то же время с каждым шагом я приближаюсь к Мии, а только это сейчас и имеет значение. Я пытаюсь запоминать дорогу, но мы заворачиваем за несчетное множество углов, проходим мимо бесконечных дверей, и все сливается в одно голубовато-серое море, настолько однообразное, что я вскоре сдаюсь.

Тут я слышу звук, от которого замираю на месте. Детский плач. Звук слабый, но, без сомнения, это она. Мия.

Останавливаемся у двери с табличкой 1214. Охранник стучится, и дверь распахивается. Голос Мии заполняет весь коридор. За дверью простая квадратная комната, в углу стоит односпальная кровать. На кровати сидит женщина, рядом с ней Мия, ее личико сморщилось и покраснело, как свекла, ручки и ножки отчаянно дергаются.

— Мия! — кричу. — Мия!

Отталкиваю охранника и влетаю в комнату. Он не останавливает меня.

Мия разом замолкает и открывает глазки. Затем бросается ко мне, цепляется за меня, как обезьянка, и рыдает. Я целую ее волосы, обнимаю ее.

Женщина встает.

— Она как раз начала успокаиваться, — неубедительно говорит она.

При звуке ее голоса Мия принимается плакать громче и пронзительнее.

«Молодчина, Мия, — думаю я. — Так ее».

С оскорбленным видом женщина выметается из комнаты и хлопает дверью. В замке поворачивается ключ. На кровати лежат полотенца и одежда двух размеров. Голые стены, ни единого окна. Камера.

— Мы заперты, Мия, — говорю, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой.

Она поднимает головку от моего плеча. Глаза распухли от слез, горячо дышит мне в лицо. Возможно, мы и в заключении, но Мия здесь. Она жива.

— Заперты, — повторяет она.

Крепче прижимаю ее к себе и осматриваю комнату. Здесь даже душевая есть. На мгновение я забываю обо всем на свете, вспомнив, что такое проточная вода и каково это — принять горячий душ. За два года я почти успела забыть, на что это похоже.

— Давай помоемся, — предлагаю.

В душевой только самое необходимое, зато чисто. Включаю душ. Трубы скрипят и трещат, затем из насадки начинает литься горячая вода.

Мия качает головой и теснее прижимается ко мне.

— Мия, это как дождик — хороший, теплый дождик. Тебе понравится.

Отказа я не принимаю. Раздеваюсь, затем раздеваю Мию, игнорируя ее протесты. Держа ее за руку, я вхожу под душ и мягко тяну ее за собой. Выдавливаю на ладонь немного шампуня и намыливаю голову себе и Мии. Шампунь, мыло, пар и вода отдают больничным запахом. Но они делают свое дело. С наших ног стекает грязная серая вода.

Мы выходим из душа, я заворачиваюсь в полотенце, затем вытираю и одеваю Мию. Вскоре она становится розовой, чистой и теплой. Тот комплект одежды, что поменьше размером, ей велик, но она с удовольствием напяливает его.

Осмотрев второй комплект, я понимаю, что они не готовились к прибытию беременной женщины. Нижнее белье и футболка, трикотажная рубашка и штаны. Штаны эластичные, но даже их очень трудно натянуть на мой живот.

Вдыхаю химический запах душа, витающий в комнате, смотрю на замок в железной двери и на голые стены без окон.

Как сюда поступает воздух? Чем мы будем дышать на глубине тридцати метров под землей?

Самое безопасное место в Англии. Один вход, один выход.

Мне нет дела до того, что сказал тот человек. Мы не можем оставаться здесь. Надо выбраться отсюда.

Адам

Текут часы, а я то засыпаю, то просыпаюсь. Не знаю, сколько прошло времени, но, когда бы я ни проснулся, в комнате всегда кто-то есть, и этот кто-то обязательно задает вопросы:

— Как дела?

— Чувствуете мое прикосновение?

— Сколько пальцев?

Дальше начинаются обследования — температура, давление, реакция зрачков на свет.

Иногда делают уколы. После них очертания комнаты, силуэты людей — медсестер, чела в твидовом пиджаке, чела со шрамом и мерцающим числом — и матраца, на котором я лежу, постепенно расплываются. Вслед за ними расплываются мысли в голове, и не успеваю я глазом моргнуть, как снова забываюсь сном.

На этот раз я просыпаюсь с мыслью, что больше не хочу засыпать.

В полусне я наконец вспомнил, чей это был голос.

Моей мамы.

Теперь я ее помню. Я все помню.

Она была совсем молоденькая, но просто нереально крутая. Папы у меня не было, только мама. Мы жили на побережье. Мы гуляли вдоль моря, шлепая по песку, проходили много миль. Я гонял чаек. Мне покупали мороженое, меня катали на ослике.

Джем Марш. Вот как ее звали.

А я — ее сын. Адам.

Я — Адам.

Отсюда и числа. Она тоже видела их в детстве. Она понимала меня, пыталась помочь мне даже после смерти. Горе как будто ударяет меня под дых, когда я понимаю, что она мертва. У меня ее нет. Я только что вспомнил ее, а она снова умерла. Мама мертва.

«Никому не говори». Она никогда не произносила эти слова вслух. Она написала их в письме, которое я прочел уже после того, как она умерла. Я помню каждое слово из того письма, я помню, кто вручил его мне.

Бабуля.

Ее я тоже вижу. Примостилась за столом на кухне своего безобразного домишки в Западном Лондоне. Блестящие волосы, выкрашенные в нелепый фиолетовый цвет. «Моя гордость и краса», — повторяла она. Сперва она пугала меня: я думал, хуже нее никого на свете нет. Но я любил ее. Вдыхаю запах ее сигареты, и нос начинает чесаться.

— Я буду последней курильщицей в Англии, — как-то сказала она, вредничая и гордясь собой.

Дым переносит меня в другое место...

Я сижу у костра в лесу. Вокруг меня друзья, я обнимаю девушку. Видимо, это моя подруга, раз я так себя с ней веду. Она сидит ко мне спиной, а я обхватываю ее за талию и утыкаюсь подбородком в ее макушку. Я целую ее волосы, она поворачивается ко мне лицом, и я вижу ее голубые- голубые глаза. Боже мой, в этих глазах можно утонуть. Число у нее красивое, оно не переполнено печалью и ужасом, как числа большинства людей. От взгляда на это число я успокаиваюсь. Оно как будто омывает меня волной тепла и любви.

Эта девушка. Моя девушка. Как ее зовут? Мы все еще вместе? Где она?

— Пора делать укол.

Они снова тут. Два человека в белых халатах.

«Нет! Не сейчас. Подождите!»

Пытаюсь вырваться, но численное превосходство на их стороне. Их двое, один держит, другой делает укол.

— Держишь?

— Да. Только давай быстрей.

Не хочу укол. Хочу бодрствовать, вспоминать и запоминать... Мама, бабуля, моя девушка...

Где я? Что со мной происходит?

Сара

Я не вижу ее. Я потеряла ее. Она исчезла.

Я потеряла Мию в этом холодном и безлюдном месте. Я зову ее, пока не хрипну. Деревья и камни заглушают мой голос, туман поглощает его остатки.

— Мия! Мия!

Как я допустила, чтобы она пропала? Я отвела взгляд всего на секунду, и она ушла. Под ногами хрустит гравий, я схожу с тропы и начинаю бегать от могилы к могиле. В какой-то миг боль останавливает меня, приходится уцепиться за надгробие, закрыть глаза и попытаться перевести дух.

Когда я открою глаза, она будет здесь. Она улыбнется, протянет ко мне ручки, и мы крепко обнимемся.

Открываю глаза. Ее нет.

— Мама! Ма-а-а-ма-а-а!

Мия трясет меня за плечо.

— Что? Что такое?

— Мама кричит.

— Я? Я тебя разбудила?

Вокруг темно, хоть глаз коли. Я не знаю, где мы, сколько сейчас времени. Я не чувствую запаха плесени в нашей палатке, ветер не дует. Воздух неподвижен. Но Мия здесь. И сейчас это кажется мне крайне, чрезвычайно важным. Я уже не помню, что было дальше во сне, но звук ее голоса, прикосновение ее ручек к моему плечу почему-то дарят мне облегчение. Точно небеса услышали мои молитвы.

Я обнимаю ее, и она тесно прижимается ко мне. Мои глаза понемногу привыкают к темноте. Вон там — дверь. Над и под ней — полосы света. Еще решетчатый прямоугольник. Вспомнила.

Мы заперты в комнате, в одиночной камере.

Мия и я.

А как же Адам? Где он? Была авария. Его подбросило в воздух, потом он ударился о землю. Савл сказал, что его везут сюда. Привезли ли? Как он? Жив ли вообще?

Хотя Мия и прижимается ко мне уютным теплым клубочком, я чувствую себя одиноко. Без Адама все не так.

— Давай спать, Мия, — говорю, зная, что сама засну не скоро. — «Мигалочку» споем?

Я запеваю. Но Мия не подпевает. Более того, она тянется к моему лицу и ладошкой закрывает мне рот. Я умолкаю на полуслове.

— Звезд нет, — говорит она.

— Не хочешь петь «Мигалочку»?

— Звезд нет, — повторяет она, указывая на потолок.

Тут до меня доходит: Мия никогда не спала в закрытом помещении.

— А, вот ты о чем, — говорю. — Да, Мия, нам их не видно, но они по-прежнему светят нам с небес. Они никуда не ушли. Они ждут нас. Когда мы поем, они слышат нас.

Я опять запеваю, и на этот раз Мия вторит мне. Мы поем вместе, пока ее голос не затихает, а дыхание не становится размеренным и глубоким.

Она спит. Я надеюсь, что сон перенес ее в другое место, где ей намного лучше, чем здесь. Я тоже хотела бы уснуть, но не могу. Издалека доносится чей-то крик. Мужской голос. Потом шаги, сначала тихие, но по мере приближения к моей двери все более громкие. Остановились. У меня екает сердце. Приглушенные мужские голоса.

Пытаюсь придумать, что можно использовать в качестве оружия, если они войдут. Ничего.

Различаю отдельные слова их разговора, но смысла все равно не понимаю. Вот кто-то, похоже, сказал что-то веселое. Два низких голоса дружно смеются. Над кем они смеются? Надо мной? Над нами?

Снова шаги. Тише, тише. Все, ушли. Но, судя по звуку, ушел один человек, а голосов было два. Неужели кто-то все еще здесь?

Ручка Мии лежит у меня на плече. Я осторожно поднимаю ее и перекладываю ей на живот, вылезаю из-под одеяла и на цыпочках крадусь к двери.

Заглядываю в щель в ставне. Душа уходит в пятки.

В нескольких сантиметрах от моего лица — чей-то глаз. Смотрит на меня.

— Кто вы? — шепчу.

Я боюсь получить ответ, боюсь не получить его. Я снова в отчем доме. За дверью стоит мужчина, и я в ловушке.

Мой отец мертв, но тревога никуда не делась. Затаилась и ждет.

Ждет минут вроде этой. Я не дышу.

Глаз моргает один раз, другой и отодвигается.

Адам

— Вы молодчина, Адам. Для человека, попавшего в такой переплет, как вы вчера, мозг работает просто отлично.

Говорит тот тип со сдавленным лицом. Ньюсам. Задает вопросы, проводит новые обследования. А рядом с ним молча сидит Седой, у которого шрам и мерцающее число. Каждый раз, когда я смотрю на него, жестокость его числа поражает меня. Оно одновременно отталкивает и притягивает. В нем есть что-то, но я не понимаю, что именно. Пока не понимаю.

— Превосходно, — говорит Ньюсам. — Что ж, пришло время провести более серьезное обследование.

Не успеваю я и рта раскрыть, а ассистент уже продел под подлокотником моего кресла кожаный ремешок и затягивает его вокруг моего правого запястья.

— Что, черт во...

— Просто меры предосторожности.

— Нет, нет! Не хочу!

— Вы не должны двигаться, иначе ничего не получится.

Пытаюсь сопротивляться, но я слаб, а их двое и они сильнее. Левое запястье прижимают и привязывают к левому подлокотнику.

Другой ассистент выкатывает тележку с мониторами и мотком проводов, свисающих с нее, точно спагетти. Когда он приближается ко мне, до меня доходит, что он собирается прицепить эти проводки и присоски к моей голове.

— Нет.

— Это входит в процедуру оценки вашего состояния, — ровным голосом говорит Ньюсам. — Важный компонент лечения. Только и всего. Расслабьтесь. Попытайтесь расслабиться. И не двигайтесь, еще раз прошу.

Я не двигаюсь, а что мне остается? Челюсти сжаты, руки-ноги напряжены. Ассистенты опутывают меня всё новыми проводами. Голову мне можно и не брить: большая часть волос сгорела, когда я упал в огонь в ту ночь, когда погиб Джуниор, а остатки настолько короткие, что они без проблем прикладывают к моему черепу электроды. И еще они налепляют их на грудь, чтобы наблюдать за работой сердца. Присобачивают датчики к кончикам пальцев. Да что, в конце концов, тут происходит?! Похоже на эпизод из фильма про шпионов. Не это ли делают в кино, когда хотят узнать, лжет человек или говорит правду?

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒