Королева Громбеларда 2 страница

Ей нравился его голос, хотя ни за какие сокровища мира она в этом бы не призналась, даже самой себе.

Из постоялого двора выбежал слуга. Гольд бросил ему серебряную монету и вельможным жестом отослал прочь. Лейна с удивлением вынуждена была признать, что жест этот очень Гольду подходит.

Что ж, в конце концов, он был человеком чистой крови. И офицером гвардии.

— Подожди меня здесь, госпожа. Я приведу вьючных лошадей.

Внезапно до нее дошло, что это означает. Разозленная и испуганная перспективой провести ночь в седле, она ничего не ответила. Когда он ушел, она подошла к своему коню и слегка погладила его по шее. Сама не зная почему, она полюбила это животное.

Наконец у нее появилось немного времени, чтобы собраться с мыслями. Впечатлений было много, чересчур много! И к тому же…

Она задумалась. Ее удивлял этот человек. Удивлял его образ жизни, слова, быстрота, с которой он принимал решения… Итак, он похищает самую красивую женщину Дартана из ее собственного, полного слуг дома, причем делает это с достойным похвалы хладнокровием и уверенностью в себе, если не сказать — со знанием дела. От стоящих на часах у ворот гвардейцев он отделывается с помощью нескольких слов. Да что там — они еще и отдают ему честь, вместо того чтобы поднять тревогу, схватить его и бросить в темницу!

Она слегка тряхнула головой, словно не доверяя собственной памяти. Неужели подобное могло случиться? Она, прекрасная Лейна, — похищена, увезена… Да что там увезена — захвачена! Захвачена в собственном доме, помимо ее воли, несмотря на… О Шернь, сколь же далека была теперь та спокойная (скучная!), гладко текущая жизнь, которую она вела до этого! Она куда-то исчезла, уплыла — может быть, навсегда. Лейна с ужасом представила, что это может оказаться правдой, и впервые подумала о том, насколько далеко еще до конца этого приключения.

Она слегка прикусила губу, чувствуя, как ее охватывает неудержимая дрожь.

Лейна снова вернулась в своих воспоминаниях к тому моменту, когда она позвала слугу. А он тогда…

Она провела языком по губам, всматриваясь в темноту.

Похищение, во имя Шерни. Настоящее похищение.

Лейна уселась на большой, торчащий из земли камень, просунула руки под платье и, пользуясь темнотой и одиночеством, начала массировать горящие живым огнем бедра. Она снова с внезапным гневом подумала об ожидающем ее мучительном путешествии. Он похитил ее, ну ладно… Но ведь мог бы и позаботиться о какой-нибудь упряжке, если уж он не может позволить себе носилки. К тому же она была еще и голодна.

Она по-своему восхищалась им. Громбелардец. Солдат. Сотник гвардии. Она осознала это в одно мгновение, с ужасающей ясностью. Он был мужчиной… мужчиной, который…

До сих пор она не знала подобных мужчин. Мужчин, которые вызывающе смотрели ей в глаза, сдерживали гнев, выполняя ее требования… Те, которых она знала, все были одинаковые. Совершенно одинаковые… Она принимала от них почести, в конце концов, кто-то должен был их оказывать… Но с ними было скучно…

Она снова почувствовала, как по спине побежали мурашки. Щеки покраснели.

Мужчину с мечом на боку, который бил ее по лицу, словно первую попавшуюся служанку, она в своем доме видела впервые. Это было… О, она его попросту боялась! Боялась впервые в жизни… но как страх, так и боль, были слишком необычными, слишком возбуждающими, чтобы бежать от них — раз и навсегда.

Из темноты вынырнул Гольд, ведя двух тяжело навьюченных лошадей. Лейна быстро одернула платье и встала. Он подал ей какой-то сверток.

— Это дорожный костюм, — пояснил он. — Переоденься, ваше благородие, за углом дома.

Поколебавшись, она взяла сверток.

— Дорожный костюм… — неуверенно сказала она.

— Что в этом плохого? Уверяю, тебе он будет впору, а в платье неудобно сидеть на лошади. Кроме того, путешествующая женщина слишком привлекает внимание. Правда, нет такой одежды, которая в достаточной степени скрывала бы твой пол, ваше благородие, — добавил он, и она не вполне поняла, что он имеет в виду. Может, это был некий… громбелардский комплимент?

Он слегка подтолкнул ее к углу постоялого двора. Только теперь до нее дошел смысл сказанного.

— Мой господин, ты, похоже, пьян… — ледяным тоном произнесла она. — Ты постоянно забываешь, с кем разговариваешь. Я должна раздеваться под стеной какого-то подозрительного притона? Словно первая попавшаяся уличная девка?

— Как я понял, ты иногда и сама развлекаешься по предместьям, ваше благородие?

Черный туман застлал ей глаза, и Лейна ощутила нарастающую в ней дикую ярость. Он воображал… позволял себе… Она со всей силы ударила его по лицу и уже замахнулась для нового удара, но он придержал ее руку, спокойно глядя на нее с едва заметной иронической улыбкой.

— Не бей меня, госпожа.

Застонав, она попыталась вырвать руку.

— Это дартанский постоялый двор, и здесь все устроено по дартанским обычаям, — сказал он.

— Да? Ну и что? — гневно спросила она, чувствуя себя совершенно сбитой с толку.

— Нигде во всем Шерере нет столь убогих постоялых дворов, как у вас, — объяснил он. — Здесь только одна общая комната, где путники спят на сене. Армектанская мода воцарилась во всем Шерере, но что касается Дартана — только в некоторых городах… Громбелард же обеспечивает путешественникам все удобства. Можешь мне поверить, ваше благородие, я немало путешествовал.

Он отпустил ее руку.

Ее разгневало, что дикий край разбойников и пастухов смеет хоть в чем-то превосходить Дартан.

— Значит, я не смогу переодеться?

— Внутри? Вряд ли, разве что в большой общей комнате, о которой я говорил. Впрочем, если хочешь путешествовать в этом прекрасном зеленом платье — пожалуйста.

Мгновение Лейна стояла неподвижно, потом повернулась и пошла в сторону здания. Зайдя за угол, она быстро огляделась по сторонам и начала расстегивать платье, чего делать не умела, поскольку всегда пользовалась помощью прислуги. В конце концов, разозлившись, она скорее содрала с себя платье, чем сняла, и на ощупь достала из свертка обтягивающие чулки. Ветер, обдувавший ее обнаженное тело, тоже был чем-то новым, необычным; впервые в жизни ей приходилось раздеваться под открытым небом… Прикусив губу, она быстро натянула короткую юбку, справилась с чулками, сунула изящные ноги в кожаные сапоги. Потом надела тонкую шелковую рубашку, на нее — толстую, жесткую, надевавшуюся через голову меховую куртку. Завязав волосы в толстый узел бархатной лентой и чувствуя себя словно в чужой шкуре, она с отвращением взяла в руку холодный пояс из металлических колец с подвешенным к нему небольшим легким мечом.

— О нет, — пробормотала она себе под нос. — Ну уж нет.

Наклонившись, она оторвала от платья большой кусок материи, тщательно свернула его и после короткого раздумья заткнула за ремень, под курткой. Когда она вернулась, Гольд окинул ее внимательным взглядом.

— Ну что ж, выглядишь ты, госпожа, не слишком привлекательно, — подытожил он с откровенностью, от которой у нее вспыхнули щеки. — Но так тебе наверняка будет удобнее. И теплее.

Она вытянула перед собой руку с мечом.

— Забери это! — с яростью проговорила она. — Я не собираюсь спотыкаться о всяческие железки!

Он забрал оружие и прикрепил его к вьюкам.

— Пора в путь, госпожа.

— Я хочу есть.

— Потом.

— Я хочу есть!

— Пора в путь.

Обиженная, она отказалась от предложенной им помощи и сама неуклюже вскарабкалась на лошадь, притворяясь, что не замечает усмешки сотника.

— Ты ведешь себя как ребенок, госпожа, — прямо сказал он. Похоже, он всегда говорил прямо. — Я уже объяснил, почему мы не можем задерживаться.

— Но я похищена и не обязана тебе помогать.

— Да, не обязана, госпожа, но мне не хочется затыкать тебе рот и связывать.

— Ты бы посмел?

Гольд не ответил и одним прыжком вскочил в седло.

Они выехали на дорогу. Застучали копыта по перекладинам узкого моста, переброшенного над ленивой речушкой. Лейна снова почувствовала боль в спине. Монотонная поступь коня утомляла ее, но боль не позволяла заснуть. Именно сейчас она ощутила, насколько ей хочется спать. Она громко, почти демонстративно зевнула.

Гольд улыбался в усы. Похоже, ему была знакома лишь одна разновидность улыбки — слегка ироническая. Лейна ее, правда, не видела, поскольку уже совсем стемнело, однако услышала в его голосе.

— Мне кажется, госпожа, — сказал он, — что ты относишься к нашему путешествию как к какому-то новому развлечению, которое послала тебе Шернь в качестве лекарства от скуки. Ты ошибаешься. Это не развлечение и не забава… скорее игра. Но игра эта не понарошку. Уже сейчас ставка в ней — жизнь Байлея… а кто знает, может быть, и твоя собственная. И пойми наконец, что не я — твой противник в этой игре.

— Как это — «жизнь Байлея»? Что ему угрожает?

— Его собственная глупость, — мрачно ответил он.

— Думай, что говоришь, гвардеец, это мой брат, — холодно напомнила она. — И положение у него несколько выше, чем у тебя.

— Я этого как-то не почувствовал. Наоборот, он постоянно подчеркивал, что я для него — образец для подражания. Зато много раз упоминал о твоем дурном характере.

Она не знала, что ответить.

— Куда ты меня, собственно, везешь? — спросила она, делая вид, что ей это совершенно безразлично.

— До границы края, госпожа. До того места, где будет ждать твой брат. Ты ведь прочитала об этом в письме.

Она покачала головой.

— Не понимаю, почему ты все время лжешь? Ведь я в твоей власти, отдана на твой гнев и милость… — Внезапно она замолчала, заметив, что он почти любуется звучанием этих слов. Разозленная, она заговорила более громко и сердито: — Скажи прямо, что похитил меня ради собственных целей, не рассказывай мне больше про Байлея. Ведь рано или поздно правда все равно всплывет!

Огни постоялого двора остались далеко позади. Было совсем темно, но она могла бы поклясться, что Гольд долго смотрел на нее, прежде чем сказал негромко, словно про себя:

— Неужели у тебя в голове и на самом деле пусто, госпожа? Ты не в состоянии поверить ни единому объяснению, кроме как тому, что тебя похитили из-за твоей красоты?

— Нет, но пусть это будет нормальное объяснение, а не какая-то чушь.

— Значит… значит, долг перед другом, по твоему мнению, недостаточный повод?

Она коротко рассмеялась.

— Мой господин! Кто же сегодня поверит в подобные бредни? Ладно, пусть Байлей написал это письмо, пусть ты и в самом деле знаешь Байлея. Как я понимаю, он оплатил твое путешествие в Роллайну… Впрочем, ваше благородие, все это настолько глупо, что мне и в самом деле жаль слов. К чему Байлею устраивать похищение собственной сестры?

Похоже было, что громбелардец вообще не знает, что ответить.

— Ну ладно… Где и когда ты познакомился с моим братом? — вздохнув, спросила она. — Письмо, которое ты мне показал…

— Письмо и в самом деле поддельное, — тяжело ответил он.

— Ну вот, пожалуйста, — сказала она. — Письмо от…

Он не дал ей договорить.

— Не будем больше на эту тему. Я расскажу тебе, госпожа, как все было, но только один раз. Потом можешь верить во что угодно или не верить ни во что. Хватит с меня разговоров о том, кто и за сколько поручил мне тебя похитить.

Он на мгновение замолчал. Она хотела что-то сказать, но он снова опередил ее:

— Первый раз мы встретились в Громбе, в гарнизоне. Тогда я служил там, и его привели ко мне, поскольку он требовал встречи с комендантом. Я пригласил его к себе, объяснив, что вполне достаточно и заместителя. Он даже не присел и сразу же начал спрашивать, как добраться до Дурного края. Я окинул его взглядом с ног до головы… Что ж, госпожа, ты и сама прекрасно знаешь, что вид у него не слишком воинственный. Я ему так и сказал и что-то еще вроде того: «Я тебе хочу объяснить три вещи, ваше благородие. Во-первых, в край не едут в бархатных панталонах, но в доспехах и с топором у седла. Во-вторых, даже если у тебя и есть топор, то нужно еще уметь им махать. А в-третьих, в край не едут просто так, но по какой-то причине. Если хочешь, чтобы я помог тебе погибнуть, хотя бы скажи, ради чего».

Гольд замолчал, задумавшись. Лейна ехала с легкой, недоверчивой улыбкой на губах. Тихо стучали лошадиные копыта.

— Первый раз в жизни я увидел перед собой плачущего мужчину, — продолжил он. — Это было зрелище, которого я никогда не забуду. Я видел слезы на глазах отца, когда умирала моя мать, — но то не был плач, ибо слезы не унижают мужчину, это знак горя, но не слабости… Первым по-настоящему рыдающим мужчиной, которого я увидел, был твой брат. Я не верил собственным глазам и в конце концов сказал ему, что меня не интересуют его фамилия и происхождение и что он должен немедленно убраться с территории гарнизона, прежде чем я позову солдат, чтобы те его вышвырнули. И он ушел. Я думал, что на этом все и закончится. Но он пришел ко мне на следующий день. Нет, не пришел — приехал. Он был в новых доспехах, а у седла покачивался неплохой, хотя и легкий топор. Сначала я удивился, потом разозлился и, наконец, рассмеялся. Но в конце концов я его выслушал. История похищения ее благородия Илары звучит как сказка… но подобные вещи в Громбеларде порой случаются, как, впрочем, и намного более странные.

— Не понимаю, — насмешливо начала Лейна, — почему Илара…

— Дай мне закончить, ваше благородие! — резко прервал ее Гольд. — Я уже сказал, что не хочу разговаривать на эту тему! Меня не волнуют твои расспросы, сколько и за что заплатил мне Байлей. Я лишь излагаю причины, по которым ты здесь, со мной, поскольку ты имеешь право и должна их знать. Вот и все.

Наступило недолгое молчание.

— Твой брат, госпожа, — снова начал он, тщательно взвешивая слова, — обладает огромным даром завоевывать симпатию людей… Не в моих обычаях предлагать свою дружбу первому встречному. И тем не менее этот человек стал моим другом. В Громбеларде, когда говорят «дартанец», подразумевают «смешной трус»… Но он…

Гольд замолчал. Он не умел излагать свои чувства и отдавал себе в этом отчет.

— Ты знаешь, госпожа, что он поехал в Армект. Он нашел там жену, но вскоре она уехала с каким-то человеком… вероятно, добровольно. Байлей же считал, что ее похитили. Я не могу объяснить, что мудрец Шерни делал в армектанской Рине, но похоже на то, что твой брат тщательно проверил информацию. Бруль-посланник… Это имя хорошо известно в Громбеларде. Идя по его следам, Байлей добрался до самого Громба. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы отговорить его от путешествия в край, но безуспешно. Так что я помог ему, чем мог.

Гольд снова замолчал. Год назад умерла его жена… Он не хотел говорить дартанке, сколь серьезно повлияли воспоминания о ней на все решения, которые он принял, чтобы поддержать своего нового друга.

— Не в силах заставить его остаться в Громбе, я разработал план… Может быть, не совсем удачный… Да, госпожа, я подделал письмо — это правда. Байлей никогда его не писал. Но он рассказывал мне о тебе, и я подумал… В тот же самый день, когда он отправился в путь, я попросил давно причитавшийся мне отпуск и поехал в Дартан… Я указал твоему брату место, где он должен ждать лучшую проводницу из всех, каких только знают Тяжелые горы. Может быть, он встретится с ней, может быть, и нет, но наверняка это займет какое-то время. Так или иначе, кратчайший на данный момент путь в Дурной край начинается в Бадоре, а заканчивается в том месте, где недавно был устроен небольшой форпост Громбелардского легиона. Мы должны успеть туда до Байлея. На тот случай, если он окажется там раньше, я послал письмо коменданту части. Он задержит твоего брата, хотя бы даже и силой. До самого нашего прибытия. Я хочу, чтобы ты встретилась с Байлеем и отговорила его от этой затеи. Единственное, что он может найти в Дурном краю, это смерть.

Тишина. Размеренно стучали копыта.

— Если и тебе не удастся его убедить, мы пойдем в край вместе с ним. Мой отпуск скоро кончается, но я организовал все так, что на Черное побережье вместе с Байлеем отправится военный отряд. И ты, госпожа. Это самое важное.

— Я? — с нескрываемым раздражением переспросила Лейна.

Он прикусил губу; она ему не верила.

— Я? — гневно и вызывающе повторила она. — А мне-то что делать на каком-то Черном побережье, если я даже не знаю… Я женщина! Мне что, мечом размахивать? Как раз это Байлей умел делать лучше всех, хотя, может быть, ты об этом не знаешь, мой господин? — презрительно закончила она, нервно рассмеявшись.

— Знаю.

Он нахмурился.

— Зато вы, дартанцы, вообще ничего не знаете, тем более о Шерни.

— Ну ладно, но при чем здесь это?

— В Дурном краю Шернь касается земли… Дотянуться до Полос может лишь посланник или же человек, обладающий Брошенным Предметом. Однако Брошенные Предметы в Дурном краю мало помогают, даже, напротив, привлекают стражей. Посланником же никто из нас не является. Есть, однако, третья сила, позволяющая призвать на помощь могущество Шерни. Никто не знает почему, но Полосы Шерни охотно помогают сестрам и братьям, находящимся в опасности. Ведь ты, госпожа, — дочь любимой страны Шерни… ты живешь в городе, носящем имя самой могущественной из ее посланниц… Неужели ты никогда не слышала о миссии Трех сестер? Как ты думаешь, почему Шернь велела им быть именно сестрами?

Он пытался разглядеть в темноте ее лицо.

— Скажи, госпожа, ты хочешь спасти своего брата? Ты хочешь ему помочь?

— Послушай меня, громбелардец, — после долгого молчания серьезно сказала Лейна. — Я тебе попросту не верю. Не верю. Никогда в жизни я не слышала столь неправдоподобной истории. Говоришь, ты похитил меня, чтобы я поговорила с Байлеем? Но, дорогой мой солдатик (если ты и в самом деле солдат, в чем я начинаю сомневаться), Байлей, будь он жив, отдал бы тебя в руки трибунала при первом же упоминании о том, что ты поднял на меня руку! Я должна поверить, что ты обрек себя на темницу, лишь бы только заставить меня поговорить с собственным братом?!

— Когда дело дойдет до этого разговора, я буду ждать скорее твоей благодарности, госпожа, нежели обвинений.

— Когда дойдет! Если дойдет! Если! — крикнула она. — Но дойдет ли? Разговор, что ж, прекрасно!

Гольд молчал. Он сам не понимал, как все произошло. Она была права. Он представлял себе все совершенно иначе, вернее, вообще не представлял… В Дартан он поехал, собственно, лишь затем, чтобы окончательно убедиться в собственном поражении. Он подделал письмо, сделал необходимые приготовления для похищения девушки — лишь затем, чтобы совесть его была чиста. Он хотел сказать себе: я сделал все, что мог. В глубине души он был убежден, что дартанка вызовет нескольких слуг, которые основательно его поколотят, а затем отдадут в руки солдат. Как-нибудь он откупился бы и вернулся в Громбелард… Но все пошло иначе — все получилось само собой. Уже тогда, в ее доме в Роллайне. Ее благородие А. Б. Д. Лейна дала себя похитить столь охотно, словно только этого и ждала.

— Рано или поздно, — сказала она, — тебя осудят, ваше благородие. Но у тебя еще есть шанс избежать наказания. Мне незачем тебя в чем-то обвинять, о многом я могу забыть… Не знаю, какие у тебя планы насчет меня, но я — единственная твоя надежда. Сделай так, чтобы я была довольна, и… увидим. Ну? Скажешь мне наконец правду? Кто ты и с какой целью придумал всю эту историю с моим братом? Вижу, ты и в самом деле его знал, при каких обстоятельствах вы встретились? Слушаю тебя и не собираюсь скрывать, что мне это очень интересно!

Внезапно он начал размышлять над тем, не придумать ли и в самом деле какую-нибудь историю, которая ей понравится… и отказаться от своих намерений. Сдаться.

Да, сдаться.

Когда Гольд спрыгнул с лошади, Лейна почти упала в его протянутые руки. Она нечеловечески, просто ужасно устала. У нее болело все: ноги, спина, шея. Веки были тяжелыми, словно из камня. Она почти не помнила, как он отвел ее в небольшую, бедно обставленную, но довольно чистую комнату, помог стащить сапоги, уложил на кровать и вышел, закрыв за собой дверь. Она что-то неразборчиво пробормотала, повернулась на бок и тут же заснула.

Гольд несколько минут наблюдал за ней сквозь щель в неплотно прикрытой двери, потом вышел на улицу и поговорил с дровосеком — хозяином дома. Никто из них обоих не был человеком состоятельным, хотя, конечно, заработки дровосека никак не могли сравниться с жалованьем офицера имперских войск… Они довольно долго торговались, и в конце концов хозяин ушел, унося с собой два слитка серебра — не слишком много, учитывая, что ему приходилось поделиться с работавшим в лесу товарищем. Гольд занялся чисткой лошадей. Он не мог позволить себе спать, но сон ему особо и не требовался. Сутки, проведенные в седле, мало что для него значили, ему приходилось выдерживать и не такие переходы. Конечно, он устал, но с ног не валился.

Приближался полдень. Гольд распаковал вьюки и приготовил себе сытный обед. Потом принес бурдюк с вином и присел на грубо отесанную деревянную лавку, стоявшую у стены дома. Он ел, пил и размышлял, окидывая взглядом вершины окрестных деревьев. Он уже решил, что сдаваться не станет и от своих намерений не откажется. Но… Эта дартанка… Раз уж он принял решение — следовало быть с ней не столь уступчивым и не потакать без нужды ее капризам.

Наедине с самим собой Гольд мог быть полностью откровенным. Непокорность этой властной особы ему чем-то нравилась, хотя вместе с тем он презирал ее великосветские привычки. Он не знал подобных женщин. В ее поведении было нечто почти… сладострастное. Красивая женщина, которая знала, что она красива, и ждала лишь того, чтобы ее красоту признавали и ею восхищались, требовала поклонения, так же как императорский сборщик налогов — податей. Его злили ее капризы, но, опять-таки, — сколь возбуждающей была женщина, которая так капризничала! Однако — это ее отвратительное отношение к дружбе, которая для него была чувством почти священным; в дружбе он был бескорыстен! Он прекрасно понимал, почему для дартанки это выглядит иначе. Она просто не могла понять, как кто-то из рода А. Б. Д., такой как ее брат, мог подружиться с человеком, стоящим ниже его, пусть даже человеком чистой крови, пусть даже офицером гвардии. Нигде во всей империи происхождению не придавалось такого большого значения, как в Дартане, а уж в Роллайне… Армект, вместе с архитектурой и искусством, перенял также дартанский уклад общества, создал магнатские дворы в своих городах. Однако профессия солдата, освященная армектанскими традициями, повышала общественный статус человека. Звание сотника гвардии ставило Гольда почти на самую вершину общественной лестницы; князья провинций, даже сам император, без какого-либо унижения для себя могли пригласить такого человека к своему столу. И приглашали! Гольда удивляло, что Лейна этого не помнит. Может быть, она просто не хотела помнить, желая сохранить дистанцию? Смотреть на него свысока?

У нее было прекрасное тело и испорченная душа. Он хотел бы верить, что это не так, или, по крайней мере, что так будет не всегда.

Она была сестрой Байлея. Он похитил ее… но не смог бы взглянуть Байлею в глаза, если бы у его сестры хоть волос упал с головы.

Он чувствовал себя ответственным за нее, но не любил ее, временами почти ненавидел и… отчего-то не хотел, чтобы она осталась такой, какой была. Он прекрасно понимал, что он чужой в жизни этой женщины, что не имеет права требовать от нее чего бы то ни было.

И тем не менее — ему хотелось потребовать. Поев, он вытер руки о край куртки и устроился поудобнее на лавке, прислонившись спиной к стене. Прикрыв глаза, он немного вздремнул, потом очнулся, сменил позу и снова заснул.

Был поздний вечер, когда он вошел в комнату, держа в руках зажженную свечу, еду и бурдюк с вином. Злясь на самого себя за то, что поддался слабости и прибежал к ней с ужином, словно слуга, он положил хлеб и копченое мясо на стол. Подняв свечу, он некоторое время смотрел на лицо девушки. Она спала как ребенок, прижавшись щекой к жесткой, набитой сеном подушке и легко посапывая во сне. Она выглядела столь невинной и чистой, что внезапно ему показалось, будто он видит ее впервые в жизни.

Однако помятая и задравшаяся юбка открывала длинные, изящные ноги; тугие чулки обтягивали точеные бедра… Это не были ноги ребенка! Он понял, сколь опасна подобная красота. Ее благородие А. Б. Д. Лейна вполне открыто считала себя самой красивой женщиной Роллайны — и, к сожалению, похоже, была права. Он никогда до сих пор не видел женщин с такой фигурой, такими волосами, такими чертами лица… Гольд почти обрадовался, обнаружив недостаток: у нее был слишком высокий, неприятный и резкий голос. Хоть это никак и не отражалось на ее красоте, но все же…

Он дал ей слишком мало времени на отдых, и оттого у него возникло неясное ощущение вины. Подойдя к кровати, он слегка коснулся плеча спящей, потом встряхнул. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и перевернулась на спину. Огненная волна густых волос обожгла ему ладонь.

— Пора… пора в путь, госпожа, — сказал он, тихо и столь трогательно, что даже прикусил губу, пораженный звучанием собственного голоса.

Он сильно, может быть, даже слишком, тряхнул ее за плечо. Она открыла глаза и резко села.

— Как ты смеешь дотрагиваться до меня без разрешения?!! — спросила она. — Если хочешь меня разбудить, то позови, но руки держи подальше!

Какие-то теплые, приятные слова, которые уже вертелись у него на языке, провалились в желудок вместе со слюной. Он стиснул зубы.

— Пора в путь, — жестко сказал он. — Через несколько минут ты должна быть готова… госпожа. На столе хлеб, мясо и вино; когда будешь уходить, забери бурдюк. Я жду возле лошадей.

Внезапно он издевательски усмехнулся, видя ее красные и опухшие глаза, которые хотели быть властными, грозными и неприступными. Разбуженная, она, как и любая другая женщина, выглядела не лучшим образом. Он обнаружил, что его радует даже самая маленькая царапина, замеченная на этом драгоценном камне.

Увидев его улыбку, она пришла в ярость.

— Убирайся, — сказала она. — При тебе я есть не стану.

— А это еще почему? — издевательски спросил он.

— Потому что это невозможно. В твоем присутствии я могла бы разве что…

Она спокойно и подробно описала, насколько она ценит его общество и чем она могла бы при нем заниматься. Он не верил собственным ушам, не понимая, как подобные слова соотносятся с Золотой Роллайной, старыми дартанскими родами, платьями, приемами и всеми теми сказочными историями… Она вполне могла дать сто очков вперед солдатам из патруля.

— Я буду ждать возле лошадей, — сказал он, прежде чем она успела закончить.

И вышел.

Лошади стояли оседланные и готовые в дорогу. Посмотрев на звездное небо, Гольд отошел чуть подальше от дома и крикнул. Он был уверен, что дровосеки давно уже вернулись из леса и теперь ждут где-то неподалеку. Он не ошибся. Из ночного мрака появились два черных силуэта.

— Можете возвращаться в дом, — сказал он. — Не прямо сейчас, только когда мы уедем.

Он махнул рукой, прерывая поток благодарностей. Ему были неприятны эти люди. Честно говоря, он предпочел бы диких громбелардских крестьян; они не были глупее этих двоих, ибо подобное было просто невозможно, но, по крайней мере, могли стать опасны. В Дартане же он встречал лишь глупых вонючих свиней.

Гольд вернулся к лошадям, думая о том, сколь немногое значит происхождение. Служа в Армекте, на северной границе, он познакомился с крестьянами-армектанцами. Они отнюдь не напоминали животных! Он уважал этих людей так же, как и своих солдат, — ибо в его глазах они были скорее неким нерегулярным войском, нежели деревенщиной. У них было чувство собственного достоинства, они слушались старосту деревни, к чужим относились спокойно, но вежливое к себе отношение с их стороны еще нужно было заслужить… А ведь происхождение у всех было одно и то же — крестьяне-дартанцы, крестьяне-громбелардцы и крестьяне-армектанцы. От чего зависит уважение, с которым относишься к другим людям?

Он пожал плечами. В последнее время он слишком часто размышлял о том, что не имело никакого значения.

Опасаясь погони, они покинули главную дорогу и ехали через лес, иногда перемежающийся широко раскинувшимися полями. Самые прекрасные леса Шерера. С густой листвой, но сухие, просторные, светлые, прореженные полянами, изобилующие дичью; гибкие серны не раз бросались бежать, проносясь прямо перед конскими мордами. Лейну красота этих лесов приводила в восхищение; традиция больших охот давно уже ушла в прошлое, и дартанка знатного рода не была знакома с пейзажами родной страны. Путешествия всегда считались здесь неприятной необходимостью, дартанский рыцарь, а тем более дартанская женщина чистой крови путешествовали лишь тогда, когда в том возникала нужда — а она не возникала почти никогда. Ее благородие А. Б. Д. Лейна не являлась исключением. Ей знаком был лишь Дартан Золотой Роллайны и расположенных вокруг столицы имений: Дартан прекрасных домов, великих фамилий, шумных балов и богатых пиров, в крайнем случае — Дартан борцовских схваток, скачек, турниров и кровавых арен, где обученные рабы сражались с дикими зверями или такими же, как они, обреченными. Дартан бескрайних лесов, широко раскинувшихся полей и ленивых рек был ей совершенно чужд. Леса? Поля? Да, поля приносили урожай, а значит, золото, но об этом беспокоился управляющий или, в лучшем случае, муж (еще до того, как она счастливо овдовела и вернулась — став намного богаче! — в свой дом рода А. Б. Д.). Сама она за двадцать два года жизни никогда не бывала в своих имениях — да и зачем? Смотреть на своих крестьян? Или наблюдать, как растет пшеница?

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒