Часть вторая 3 страница

Глава 9

— По-моему, прием получился какой-то сумбурный, — заметил Шарль. — Пить стали слишком много, что ли,

Автомобиль медленно катил по набережным. Моросил дождь. Люсиль по своей привычке высунула голову в окно, подставив щеки и лоб прохладным каплям. Она вдыхала запахи Парижа, апрельской ночи. Она вспоминала несчастное лицо Антуана, когда они вежливо прощались полчаса назад, от этого воспоминания сладко щемило сердце.

— Людям становится все страшнее жить, — бодро заявила она. — Они всего боятся: боятся старости, боятся потерять то, что имеют, и не получить, чего хочется, боятся скуки и боятся казаться скучными. И психуют. Все из-за своей жадности как с ума посходили.

— Вас это забавляет?

— Порой забавляет, а порой злит. А вас?

— Я мало в этом смыслю. Вы же знаете, я сроду не интересовался психологией. Просто замечаю, что все чаще незнакомые люди бросаются мне на шею, вижу все больше пьяных.

Не мог же он ей сказать: «Я интересуюсь только вами. Думая о вас, я целые часы провожу в дебрях психологии. Я тоже свихнулся. Я тоже, именно вот так, боюсь потерять, что имею, я тоже психую, я тоже алчу».

Люсиль подняла стекло и взглянула на Шарля. Внезапно ее залила щемящая нежность к нему. Ей захотелось разделить с ним то жгучее счастье, что пронзало ее при мысли о завтрашнем дне. «Сейчас одиннадцать вечера, через семнадцать часов я буду у Антуана. Если утром подольше поспать, ждать останется совсем немного». Она положила ладонь на руку Шарля. У него были красивые руки, породистые, ухоженные. На них уже появилось несколько коричневых старческих пятнышек.

— Как вам понравился Болдини?

«Она думает доставить мне этим удовольствие, — с горечью отметил Шарль. — Знает, что я люблю живопись. Но ей и в голову не приходит, что мне уже пятьдесят, и я несчастен как никто на свете».

— Довольно хорош. Работа его лучшего периода. Уильям купил ее за бесценок.

— Уильям вечно все покупает за бесценок, — усмехнулась Люсиль.

— То же самое сказала Диана, — заметил Шарль. Повисло молчание. «Ну что я замолкаю всякий раз, как речь заходит о Диане или об Антуане, это просто глупо, — подумала Люсиль. — Если б я могла сказать ему правду: да, Антуан мне нравится, мне хочется смеяться с ним, целовать его. Но ведь немыслимо сказать такое мужчине, который тебя любит. Ему было бы легче узнать, что я с Антуаном сплю, чем видеть, как мы вместе хохочем. Для ревности всего страшней смех».

— Диана стала какая-то странная, — выдавила она. — Мы болтали с Клер и Антуаном, она вошла в гостиную, и у нее был такой взвинченный, такой потерянный вид, что мне стало за нее страшно.

Она натянуто улыбнулась. Шарль повернулся к ней:

— Страшно? Вы хотели сказать — жалко?

— Да, — спокойно ответила она, — и жалко тоже. Для женщины приближение старости — тяжелая вещь.

— Для мужчины тоже, — вырвалось у Шарля, — я вас уверяю!

Они принужденно засмеялись, и от этого смеха обоим стало не по себе, «Пусть так, — закрыла глаза Люсиль. — Будем избегать опасных тем, будем шутить, сделаем все, как он хочет. Но завтра в четыре, что б ни случилось, я снова буду с Антуаном».

Люсиль всю жизнь ненавидела жестокость, но сейчас ничего не могла с собой поделать.

Ничто на свете, ни мольбы, ни слезы, не в силах остановить — ее. Завтра она вновь обретет Антуана, его тепло, его дыхание, его голос. Обычно планы ее зависели от погоды, от настроения. Сейчас она сама на себя дивилась. Она и не подозревала, что способна так страстно желать. Она любила всего раз, в двадцать лет, и любила несчастливо. С тех пор в душе ее засело настороженное отношение к любви. Почти так же она относилась к религии: растраченные впустую эмоции. И вот на ее жизнь обрушилась любовь во всем цвету, переполненная счастьем. Казалось, человеческое тело просто не в силах вместить столь огромное, бескрайнее, победительное чувство. Обычно она не замечала ход времени, дни незаметно пролетали мимо, и она смотрела им вслед без тени сожаления. Теперь она боялась: хватит ли всей ее жизни на любовь к Антуану.

— Люсиль, у меня дела в Нью-Йорке. Составите компанию?

Шарль произнес это очень спокойно, как если бы ее согласие подразумевалось. Вообще-то Люсиль любила путешествовать, и Шарль это знал. Она отозвалась не сразу:

— Почему бы и нет? А надолго? — «Невозможно, — лихорадочно стучало в висках, — невозможно. Я не выживу и десяти дней без Антуана. Шарль слишком поздно взялся ставить мне условия или слишком рано. И как ни крути, это чересчур жестоко. Я не променяю комнаты Антуана на все города мира, не надо мне других путешествий, других открытий, кроме тех, что мы совершим вдвоем в темноте его комнаты». Воспоминание взволновало ее, она снова отвернулась к окну.

— Дней десять — пятнадцать, — ответил Шарль. — Весной Нью-Йорк просто очарователен. Вы его видели только зимой. Помните, у вас от холода даже носик посинел. Вид был как у взъерошенного воробья, а в глазах упрек, точно это я нарочно устроил морозы.

Он засмеялся, в голосе слышались нотки нежности и ностальгии по тем счастливым временам. Люсиль вспомнила, что прошлой зимой в Нью-Йорке и правда была страшенная холодрыга, но никаких нежных воспоминаний у нее при этом не всплыло. Только мелькали какие-то бесконечные переезды на такси из отеля в ресторан и обратно. Всякие романтические, душещипательные воспоминания обычно приходились на долю Шарля. Вдруг ей стало стыдно: даже по части чувств она живет за его счет! Это смущало больше всего. Она не хотела, чтобы Шарль из-за нее страдал, не хотела лгать, не хотела говорить правду. Ей хотелось, чтоб он обо всем догадался сам, и ничего не надо было объяснять. Люсиль была чудовищно малодушна.

Они встречались два, иногда три раза в неделю. Антуан пускался на всякие ухищрения, чтобы сбежать с работы. Люсили было проще: Шарль не имел привычки выспрашивать, как она проводит дни. Едва переступив порог его комнатушки, они, дрожа, погружались в темноту. У них почти не оставалось времени на разговоры. Тела их познавали друг друга с такой жадностью, что все вокруг словно исчезало. Расставшись, они тщетно пытались воссоздать в памяти подробности свидания, припомнить хоть слово, хоть один жест. Они покидали друг друга, как лунатики, почти рассеянно, но часа через два уже не в состоянии были думать ни о чем другом, кроме новой встречи — единственной истины, единственной реальности в мире. Все остальное — пустыня. Ради грядущего свидания она научилась следить за временем, только из-за него они замечали других людей — ведь те были препятствием на их пути. Собираясь к Антуану, Люсиль раз по шесть проверяла, не забыла ли ключи от машины, раз десять прокручивала в уме маршрут, раз сто смотрела на часы — это она-то, всегда относившаяся ко времени столь пренебрежительно. Антуан с утра твердил секретарше, что у него в четыре деловая встреча. Он выходил с работы без четверти четыре, хотя жил в пяти минутах ходьбы от издательства. Оба добирались до места едва живые от переживаний. Она — потому что по пути угодила в пробку. Он — из-за того, что еле отделался от назойливого автора. Со вздохом облегчения они бросались друг другу в объятия, как если бы избежали смертельной опасности. Все, чем они рисковали, — пятиминутное опоздание.

В миг наслаждения у них вырывалось: «Я люблю тебя», но только в эти миги. Иногда, в наступившей передышке, Антуан склонялся над Люсилью и, гладя по щеке, нежно шептал: «Ты мне нравишься». Она улыбалась, и он признавался ей, как бесит его эта улыбка, если она адресована другому. «Когда ты улыбаешься, у тебя такой беззащитный вид. Мне становится страшно», — объяснял он. «Обычно я просто думаю о чем-то своем, а улыбаюсь из вежливости. И вид у меня никакой не беззащитный, а отсутствующий». — «Кто тебя знает, о чем ты думаешь, — возражал он. — Иногда, кажется, будто ты что-то замышляешь или скрываешь, словно у тебя какой-то секрет». — «У меня действительно есть один секрет, Антуан…» Положив голову ему на плечо, она шептала: «Не надо много думать, нам так хорошо». И он замолкал. Он не решался сказать того, что мучило его, что без конца вертелось в мозгу бессонными ночами рядом с Дианой, притворившейся спящей. «Так больше не может продолжаться. Почему мы не вместе?» Беспечность Люсили, ее умение отгораживаться от любых проблем порой его обескураживали. Она не желала говорить с ним о Шарле, не хотела строить планов. Неужели ее удерживает с Блассан-Линьером расчет? Но она казалась такой свободной. Она уклонялась от любых разговоров о деньгах. (Видит Бог, никто не говорит так много о деньгах, как богачи.) Антуан не мог поверить, что она способна хоть на что-то из корысти. Она говорила: «Люблю жить налегке. Ненавижу собственнические инстинкты». Она говорила: «Я по тебе соскучилась». У Антуана в голове не укладывалось, как все это может сочетаться. В глубине души он надеялся, что все решится само собой. Например, их застукают вместе и случай совершит мужской поступок за него. Он презирал себя за это — при всей своей беспечности и чувственности Антуан не был чужд морали.

Такого, как с Люсилью, он никогда прежде не испытывал, но увлечений пережил много. Запоздалое раскаяние окрасило его связь с Сарой в трагические тона. Он вообще легко становился жертвой самокопаний, был одинаково готов и к счастью, и к несчастью. Люсиль оставалась для него загадкой. Он не мог понять, что, в отличие от него, она любила лишь раз, десять лет назад, успела забыть это чувство, и их любовь кажется ей чудесным, неожиданным, хрупким подарком, что она не хочет загадывать о будущем из чувства, близкого к суеверию. Она любила ждать его, скучать по нему. Прятаться ей нравилось меньше, чем понравилось бы жить с ним открыто. Каждая минута счастья казалась самодостаточной. В последнее время ее стали умилять наивные песенки о любви, но, слушая их, она никогда не примеривала к себе звучавших там слов о «единственной» и «вечной» страсти, За главное жизненное правило она взяла никогда себя не обманывать. Ей даже казалось, что из-за этого она нередко впадает в цинизм. Будто способность трезво судить о своих чувствах непременно приводит к цинизму, а все эти любители романтики не передергивают и так уж держатся своих возвышенных правил в реальной жизни. Она любила Антуана, но была привязана к Шарлю. Антуан сделал ее счастливой, но ей не хотелось сделать несчастным Шарля. Она много думала о них двоих, а о себе слишком мало, чтобы почувствовать к себе презрение за неспособность сделать выбор. Она смутно понимала, что поступает жестоко, но счастье все равно переполняло ее.

Что она не утратила способности страдать, Люсиль обнаружила совершенно случайно.

Они с Антуаном не виделись уже три дня — перипетии светской жизни разнесли их по разным гостиным. На четыре у них было назначено свидание. Люсиль пришла вовремя и удивилась, что Антуан не открыл ей дверь. Впервые она воспользовалась ключом, который он ей дал. Комната пуста, ставни открыты. На миг ей почудилось, что она не туда попала — Антуан всегда закрывал ставни и зажигал маленький ночник, освещавший только кровать и кусочек потолка. Она с любопытством прошлась по комнате, такой знакомой и такой чужой, пробежала глазами по корешкам книг, подобрала с пола галстук, принялась рассматривать очаровательную и насмешливую картину начала века, которой прежде не замечала. У нее было чувство, будто она вторглась в квартиру чужого мужчины, неведомого молодого холостяка, живущего на скромную зарплату. Кто он, откуда, кто его родители? Был ли он счастлив в детстве? Она присела на кровать, вскочила, подошла к окну. Она казалась себе нескромной. Впервые она подумала об Антуане как о другом человеке. Она знала его руки, губы, глаза, его тело. Но этого ведь мало. Уже четверть пятого, они не виделись три дня. Его все не было, телефон молчал. Люсиль прошлась по мрачноватой комнате, взялась за книгу, но сразу отложила. Если не может прийти, хоть бы позвонил! Она сняла трубку в надежде, что аппарат сломан, но услышала гудок. А может, он просто не захотел? При этой мысли она застыла в неестественной позе, как смертельно раненные солдаты на старинных гравюрах. В памяти вихрем пролетали обрывки их встреч: то, что выглядело упреком, могло оказаться скукой. А мягкость, объяснима желанием скрыть горькую правду: он не любит ее. Она вспоминала, как и что он ей говорил, выискивая в словах признаки безразличия. «Что ж, он меня не любит», — произнесла она вслух. Люсиль сказала это спокойным голосом, но фраза тут же обрушилась на нее, как удар хлыста, ею самою занесенного. «Как же я буду жить, если Антуан не любит меня?» Жизнь вдруг показалась ей пустой, унылой и безрадостной, вроде покрытой пеплом каменной равнины в Перу на любимой фотографии Антуана.

Люсиль стояла посреди комнаты, ее била дрожь. Это было так мучительно, что она принялась сама себя утешать.

— Спокойнее, — сказала она вслух, — спокойнее.

Она обращалась к своим душе и телу, точно к паре испуганных лошадей. Ничего не получалось. Она обхватила плечи руками и, уткнувшись лицом в подушку, простонала: «Антуан, Антуан». Она удивлялась самой себе, она и не знала, что способна испытывать такую боль. Она уговаривала себя: «Не сходи с ума», но другой голос все громче кричал: «Дура, как ты будешь жить без золотистых глаз Антуана, без его голоса?» В церкви по соседству прозвонили пять часов.

Ей чудилось, что это в ней самой бьет жестокий и безумный колокол. В эту секунду в дверь влетел Антуан и бросился на кровать. Люсиль все-таки дождалась его! Он чувствовал себя несказанно счастливым, целовал ей лицо, волосы и на чем свет стоит клял своего шефа, от которого не мог избавиться битый час. Прижавшись к нему, она шептала его имя. Она никак не могла поверить своему счастью. Выпрямившись, она села на край кровати спиной к нему.

— Знаешь, Антуан, — сказала она, — я, кажется, люблю тебя по-настоящему.

— Я тоже, так что это весьма кстати.

Минуту они задумчиво молчали. Потом Люсиль снова повернулась к нему и серьезно смотрела, как склоняется над ней лицо мужчины, которого она любит.

Глава 10

Двумя часами позже, выходя из его дома, утомленная любовью и с пустой головой, она подумала, что это был просто нервный срыв. И решила побольше спать, меньше пить, вести здоровый образ жизни. Она слишком привыкла быть сама по себе, чтобы легко смириться с мыслью, что кто-то мог стать для нее столь необходим. Ей казалось, такая зависимость еще хуже одиночества. Она ехала по набережным. Стоял теплый вечер, в воде отражались огни, было такое впечатление, словно светится сама река. Она улыбалась своим мыслям. «Что на меня нашло? В мои-то годы. В моем положении». В конце концов, она ведь женщина на содержании, а значит, циничная женщина. Эта мысль рассмешила ее. Мужчина за рулем соседней машины улыбнулся ей. Она рассеянно ответила на улыбку и снова погрузилась в свои размышления. «Кто я?» Ей было совершенно безразлично, что о ней думают окружающие. Копаться в себе она уже давно отвыкла. Ну и что? Может, это признак отупения?

Раньше, в юности, она много читала. До того, как поняла, что счастлива. Раньше она задавала себе много вопросов. До того, как стала красивой, ухоженной, хорошо одетой домашней зверушкой. До того, как научилась избегать любых осложнений. У нее был своеобразный предлог не задумываться о будущем: короткая линия жизни. Когда-то давно ей нагадали раннюю смерть. Так она и полагала, беспечно примирившись с судьбой. А вдруг случится дожить до старости? Она попробовала представить себя старой, брошенной Шарлем, бедной, добывающей хлеб насущный тяжким трудом. Но напрасно пыталась она запугать себя этими картинами. Что бы с ней ни случилось, Сена у Гран Пале останется все так же сверкать золотом. И это представлялось ей самым главным в жизни. И еще ей казалось, что она может обойтись и без дорогого автомобиля, и без манто от Лароша. Та же мысль приходила в голову Шарлю, и это его расстраивало. Как всегда после свидания с Антуаном, на нее накатила волна нежности к Шарлю, ей захотелось поделиться с ним своим счастьем.

Она не могла подумать, что как раз в эти минуты Шарль, привыкший, что в дневные часы она почти никогда не выходит из дома, метался по квартире, точно зверь в клетке — как она сама три часа назад, мучаясь: «А вдруг она не придет?». Она никогда об этом не узнает. Когда Люсиль вошла, Шарль с «Мондом» в руках лежал на диване: он слышал, как она подъехала.

— Хорошо прошел день? — спокойно спросил Шарль. Она нежно поцеловала его в щеку. От него пахло ее любимым одеколоном. Надо купить такой же Антуану.

— Хорошо, — ответила она, — только мне стало страшно…

Она спохватилась. Ей хотелось поболтать с Шарлем, все ему рассказать. У нее чуть было не вырвалось: «Мне стало страшно, что Антуан не придет, я испугалась, что люблю его». Но так нельзя говорить. И не с кем поделиться переживаниями этого страшного дня. Она не любила открывать сердце и никогда о том не жалела. Сегодня ей впервые сделалось грустно, что не с кем поговорить по душам.

— …мне стало страшно, что я оказалась в стороне…

— В стороне от чего?

— От жизни. Такое чувство, словно она проходит мимо. То, что люди называют жизнью. Шарль, скажите, неужели правда необходимо любить, страдать в любви, работать, заботиться о деньгах, — неужели без всего этого жизнь не бывает полной?

— Вовсе нет, — ответил Шарль. — По крайней мере, если вы и без того счастливы.

— Так вы считаете, это возможно?

— Вполне.

Что-то в его голосе, какая-то странная, отрешенная интонация, растрогало Люсиль.

Она подсела к нему на диван и стала гладить это красивое усталое лицо, Шарль закрыл глаза, на губах блуждала улыбка. Люсиль показалась себе доброй, способной сделать его счастливым. Она гнала мысль, что доброта эта проснулась в ней потому, что Антуан пришел. Что, не приди он, она бы возненавидела Шарля. Когда мы счастливы, все окружающие кажутся нам пусть второстепенными, но соучастниками нашего счастья. Только потеряв его, мы понимаем, что то были лишь случайные его свидетели.

— Что мы делаем нынче вечером? — поинтересовалась она.

— Мы приглашены на ужин к Диане, разве вы забыли?

В его голосе прозвучало недоверие и радость. Она поняла, почему, и покраснела. Ответив «да», она бы сказала правду, но в то же время и обманула б его. Не могла же она заявить: «Я забыла про ужин, но не про Антуана. Я сейчас от него. И завтра у меня с ним опять свидание».

— Про ужин я помнила, но позабыла, что у Дианы. Какое мне платье надеть?

Она с удивлением обнаружила, что предстоящая встреча с Антуаном ее не радует. Скорее даже раздражает. Сегодня чувства ее достигли такого накала, что ей казалось, чаша переполнена (если так можно сказать о чувствах). Она предпочла бы поужинать с Шарлем вдвоем, И уже открыла рот сказать ему об этом, но передумала: это посеяло бы напрасные надежды. Она не хотела ему лгать.

— Вы собирались что-то сказать?

— Уже забыла.

— Когда вы размышляете на отвлеченные темы, вид у вас еще более безалаберный, чем обычно.

— Обычно я кажусь безалаберной?

— Ужасно. Я бы, например, не отпустил вас одну путешествовать. Через неделю б я нашел вас где-нибудь на полпути в зале для транзитных пассажиров. Рядом — стопка прочитанных книг, и все местные бармены успели стать вашими приятелями.

Он обсуждал эту перспективу с такой искренней тревогой, что она расхохоталась. Он считал ее абсолютно не приспособленной к жизни. Пожалуй, вот это всего сильней привязывало ее к Шарлю. Именно это, а вовсе не его достаток. Он принимал как должное ее безответственность, он поддерживал выбор, бессознательно сделанный ею лет пятнадцать назад: никогда не расставаться с детством. Антуана же это выводит из себя. Созданный ею собственный образ вполне совпадает с тем, какой ее видит Шарль. Он его устраивает. Как знать, не окажется ли это сильнее страсти, если ради нее надо всем этим жертвовать?

— Давайте выпьем виски, я устал, просто с ног валюсь, — предложил Шарль.

— Полина мне не позволяет пить. Попросите двойную порцию, я глотну у вас из стакана.

Шарль улыбнулся и позвонил. «Ну вот, я уже начинаю разыгрывать маленькую девочку. Еще немного, и заведу себе кукол и плюшевых мишек». Она потянулась, прошла к себе и, глядя на свою кровать, подумала: настанет ли день, когда она проснется рядом с Антуаном?

Глава 11

Гостиная Дианы утопала в цветах. Было тепло, так что высокие окна оставались распахнутыми. Но в обоих каминах пылал огонь. Люсиль это сочетание показалось восхитительным. Она то подходила к окну подышать запахами улицы, предвещавшими лето — пыльное, жаркое, томное лето, — то возвращалась к камину с его ароматом горящего дерева. Этот терпкий запах напоминал ей Солонь, куда они с Шарлем прошлой осенью ездили на охоту.

— Дивная мысль — соединить два времени года, — улыбнулась она Диане.

— Да, только весь вечер чувствуешь себя не по погоде одетой.

Люсиль рассмеялась. Она смеялась искренне и заразительно, говорила с Дианой без тени смущения, и Диане стало стыдно за свою ревность. Люсиль изумительно держится, так не бывает, когда у человека совесть нечиста. У нее, положим, и впрямь такой же рассеянный и отстраненный вид, как и у Антуана, но почему бы этому не быть единственным, что у них общего? Да и Блассан-Линьер вполне спокоен. И Антуан весел. Право, ей просто померещилось. Она посмотрела на Люсиль с симпатией, почти с благодарностью.

— Пойдемте со мной, — предложила Диана, — я покажу вам квартиру.

Люсиль с серьезной миной оценила итальянскую керамику в ванной, восхитилась удобствами стенных шкафов. Диана повела ее в свою комнату.

— Здесь небольшой беспорядок, не обращайте внимания. Антуан опоздал и переодевался у нее. Рубашка и галстук, в которых он бегал днем, валялись на полу. Диана украдкой бросила быстрый взгляд на Люсиль. Но по лицу той проскользнуло лишь вполне естественное смущение воспитанного человека, не более. И все же что-то не давало Диане покоя. Ей было стыдно за себя, но она ничего не могла с собой поделать. Она подобрала с пола одежду, положила на кресло. Люсиль оставалась невозмутимой. Диана заговорщицки улыбнулась:

— Мужчины такие неряхи…

И посмотрела Люсили прямо в глаза.

— Шарль очень аккуратен, — любезно возразила Люсиль. Ее разбирал смех. "Может, она еще расскажет мне, что

Антуан вечно оставляет открытой зубную пасту?" Она ни капли не ревновала. Галстук взволновал ее не больше, чем случайная встреча с одноклассницей у подножия египетских пирамид. Она подумала, что Диана очень красива, и удивилась, почему Антуан предпочел ее, Люсиль. В этот момент она казалась себе мудрой, беспристрастной, доброжелательной. Как, впрочем, всякий раз, когда случалось выпить лишнего.

— Надо идти к гостям, — вздохнула Диана. — Сама не знаю, зачем устраиваю эти приемы. Роль хозяйки дома — не мое амплуа. Да и гостям, пожалуй, не слишком весело.

— Ну что вы, сегодня у вас просто замечательно, — убежденно возразила Люсиль. — Кстати, Клер дуется, а это хороший признак.

— Вот как? — улыбнулась Диана. — Ни за что б не подумала, что вы подмечаете такие вещи, У вас обычно вид несколько…

— Безалаберный? — подсказала Люсиль. — Вот и Шарль говорит. Буквально сегодня у нас об этом зашел разговор. В конце концов я и сама поверю.

Они посмеялись. Люсиль подумала, что Диана достойна всяческого уважения. Несомненно, она из редких в этом кругу женщин, способных на благородство. Люсиль никогда не слышала из ее уст ни грубости, ни пошлости. И Шарль хорошо о ней отзывается, а ведь он весьма щепетилен в таких вопросах и совершенно не выносит пошлости, столь распространенной в их среде. Как жаль, что им не суждено стать подругами! Но может, если Диана и правда умная женщина, когда-нибудь все и уладится? Эта наивная мысль показалась Люсили верхом мудрости. Только появление Антуана удержало ее от откровений, последствия которых было бы трудно предсказать.

— Вас ищет Дестре, — обратился он к Диане, — он рвет и мечет.

Антуан с тревогой посмотрел на женщин.

«Верно, думает, я ревную и пытаюсь что-то выведать, — промелькнуло у Дианы, успокоенной разговором с Люсилью. — Бедный Антуан...»

— У меня совесть чиста. Я показывала Люсиль квартиру. Растерянная физиономия Антуана развеселила Люсиль.

Женщины смеялись, точно сообщницы. Антуан почувствовал, что начинает злиться: его мужская гордость была уязвлена. «Одна только что из моей постели. С другой я проведу ночь. А они вместе потешаются надо мной. Это уж слишком».

— Я сказал что-нибудь смешное?

— Да нет, — покачала головой Диана. — Просто вы так переживаете, плохое настроение Дестре, хотя всякий знает, что ему вечно что-нибудь не по нутру. Это показалось нам забавным, только и всего.

Она вышла, Люсиль последовала за ней, состроив на ходу уморительно-презрительную гримасу. Антуан не выдержал и тоже расхохотался. Два часа назад она сказала: «Я тебя люблю». Какое у нее было лицо! А теперь смеет корчить ему рожи! В гостиной Люсиль сразу столкнулась с Джонни. Тот скучал и бросился ей навстречу, предложил стакан виски, подвел к окну.

— Я обожаю вас, Люсиль. С вами, по крайней мере, можно чувствовать себя спокойно. Я знаю, что вы не станете приставать ко мне с глупыми вопросами: что я думаю о последней премьере или о ком-нибудь из гостей.

— Вы мне это каждый раз говорите.

— Будьте осторожны, — Джонни неожиданно перешел на шепот. — У вас вызывающе счастливый вид.

Люсиль провела ладонью по лицу, как если бы счастье было маской, которую можно так запросто снять. Сегодня она сказала «люблю» человеку, который ответил: «Я тебя тоже». Неужели это так бросается в глаза? Ей вдруг показалось, что все вокруг на нее уставились. Она покраснела и залпом выпила едва разбавленный скотч, поднесенный Джонни.

— Просто я сегодня в настроении, — слабо возразила она.

— И все вокруг кажутся ужасно симпатичными.

Обычно на такого рода вечеринках, Люсиль не стремилась понравиться, считая это пустым занятием. Но сейчас ей захотелось заслужить прощение за свое слишком счастливое лицо. Так некрасивые женщины начинают порой трещать без умолку, отвлекая внимание от своей внешности. Люсиль переходила от группы к группе, источая любезности, приветливая и застенчивая. Она даже ошарашила Клер, одарив ее комплиментом по поводу платья. Шарль наблюдал за ней издали и не переставал удивляться. Когда они уже собрались уезжать, к нему подошла Диана,

— Шарль, нынче такой чудесный вечер. Никому не хочется спать, и Люсили первой, по-моему. Что если нам поехать потанцевать?

Она глядела на Люсиль с симпатией. Шарль знал, что Диана ревнует, и видел, как женщины уединялись. Теперь он вздохнул с облегчением, решив, что тревога оказалась ложной. И этот вечер превратился для него в праздник по случаю всеобщего примирения. Он согласился с легким сердцем.

Они условились встретиться в ночном ресторане. Шарль с Люсилью приехали первыми, и сразу пошли танцевать. Люсиль была в ударе, она болтала, не закрывая рта. Внезапно она запнулась на полуслове. В дверях появился высокий мужчина, намного выше всех вокруг. Темно-синий костюм, золотистые глаза. Его лицо, его плечи, каждая складка на пиджаке — все в нем было родным. Он подошел к их столику, сел. Диана задержалась внизу у зеркала. Он пригласил Люсиль на танец. Когда рука его коснулась ее плеча, ей стало тепло и чуть тревожно. Танцуя, он чуть отстранялся, словно боясь поддаться искушению. Чтоб скрыть волнение, она напустила на лицо скуку, пытаясь обмануть окружающих, хотя никто на них не смотрел. Она впервые танцевала с Антуаном — под сентиментальную и ритмичную песенку, которую той весной крутили повсюду.

Они вернулись к столику. Диана с Шарлем в это время ушли танцевать. Люсиль и Антуан сели на разных концах стола, друг против друга.

— Тебе весело? — спросил Антуан. Он едва сдерживал гнев.

— Да, — чуть удивленно отозвалась Люсиль. — А тебе разве нет?

— Ни капельки. Мне не по душе такого рода забавы. В отличие от тебя, терпеть не могу вранья.

Он не знал, о чем Люсиль говорила с Дианой. Он сгорал от желания. Мысль, что через несколько минут Люсиль уедет с Шарлем, казалась ему невыносимой. В нем проснулся моралист. Неудовлетворенное желание нередко играет с мужчинами подобные шутки.

— Ты же чувствуешь себя просто как рыба в воде.

— А ты?

— А я нет! Есть порода мужчин, почитающих за доблесть крутить сразу с двумя. Но я не могу считать себя мужчиной, заставляя сразу двоих страдать.

— Видел бы ты себя со стороны там, у Дианы, — воскликнула Люсиль. — У тебя была такая растерянная физиономия!

Она засмеялась.

— Не смейся! — Антуан насилу себя удерживал. — Через десять минут ты останешься с Шарлем или одна, только не со мной.

— Но завтра…

— Хватит с меня этих «завтра». Ты должна понять. Люсиль промолчала. Она тщетно пыталась придать себе серьезный вид. Алкоголь всегда приводил ее в состояние эйфории. Незнакомый молодой человек пригласил ее на танец, но Антуан ему сухо отказал, Люсиль надулась. Ей хотелось танцевать, болтать, веселиться, может, даже уйти отсюда с кем-нибудь третьим. Она не хотела ни о чем думать, она хотела только развлекаться.

— Я сейчас пьяненькая, — жалобно протянула она.

— Это заметно.

— Может, и тебе стоит выпить? А то ты такой мрачный… Они впервые поссорились. Но стоило ей взглянуть на его упрямое, детское лицо, как к ней вернулась нежность:

— Антуан, ты же знаешь…

— Да-да. Я знаю: ты любишь меня по-настоящему.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒