Русские. — Колюжские. 9 страница

Скоро после того все уселись по местам, и представление началось: двое стали бить в бубны в лад под песню, которую все зрители пели, a потом показался человек с выкрашенным телом, в личине, вокруг которой прилепленные крашеные дощечки составляли полукружие, a орлиные перья дополняли украшение оной. Он взошел спиною к зрителям, долго стоял на коленях отворотясь от них, гремел побрякушками тихо в лад и помаленьку поворачивался, потом вдруг вспрыгнул, загремел громче и весь как будто задрожал, после же беспрестанно переменял свои положения. Поплясав с полчаса вышел, a на место его явилось двое мужчин в личинах похожих на прежнюю, в средине же оных женщина с полукружием около головы. Сии также вошли спиною, постояли на коленках, потом встали, обернулись к зрителям и делали разные телодвижения, согласуя оные весьма искусно со звуком побрякушек. На место сих появился один мужчина в личине с полукругом около оной и с побрякушками. Он вошел, как и прежние, спиною, плясал лучше тех, чем и действие кончилось.

Я не мог дознаться о причине сего представления и никак не ожидал такового согласия в движениях и пляске сих дикарей. Я позабыл еще сказать, что перед. началом последнего представления выходил Касят и прокричал нечто, потом в продолжение действия он сказывал наперед, что должно петь и управлял хором.

1803 год. Январь.

Занятие мои и упражнения всегда были одинаковы и состояли в чтении, в прогулках по берегу с ружьем, в посещении диких в их жилищах. Для сего я брал несколько съестных припасов, садился в Байдарку и уезжал из гавани на пять, на шесть дней и более. Теперь опишу некоторые из тех путешествий.

Ходил по берегу стрелять, и y рощи встретился с медведем, с которым однако же разошлись мы без, всякого приключения зла друг другу.

1803 год. Февраль.

Ездил в лодке на лесной островок, и на дороге застрелил орла с белым хвостом, одну утку и несколько куликов.

Поехал я в Троелючной байдарке, взяв с собою еще три таких же. Сначала погода была довольно теплая и ясная, но в 5–м часу свежий противный ветер захватил нас посреди Кижуецкой бухты,

почему пристали вечером к Кижуецкому селению диких или жилу, как обыкновенно Русские называют, и ночевали у Тойона.

При сильном морозе ветер был так крепок, что я принужденным нашелся прожить здесь несколько дней с дикарями. Вечер и ночь проводил я с ними, a днем ходил во внутренность земли.

1803 год. Март.

Погода стояла холодная, но тихая. Я отправился в путь. Объехал много мест, где можно было стрелять уток, и тюленей. Вечером пристали в одной небольшой губе, в которой для стрельбы тюленей построен был из травы шалаш в квадратную сажень величиною, но не выше полутора аршин. Скоро сделался сильный ветер и вьюга: мы настлали в шалаш травы, наносили каленых каменьев и таким образом очень спокойно и тепло ночевали.

Сильный мороз и великое в проливе между Кадьяком и Афогнака волнение, оставшееся от вчерашней бури, не позволило мне отъехать. Я ходил по берегу и стрелял куропаток, a вечером ловили уток сеткою.

Мороз продолжался и снова сделался жестокий ветер. Я переезжал на малые острова, где много куропаток, однако ни одной не мог застрелить: зимою они совершенно белы, так что их весьма трудно усмотреть, — когда сидит, на снегу не шевеляся.

Мороз, но погода тихая. В три часа пополудни приехал я в гавань. По дороге настрелял более дюжины уток, но пошедший наконец густой снег, помешал мне стрелять.

Поутру отправились мы с Хвостовым на высокую гору, находящуюся возле самой гавани. Прежде нежели поднялись на вершину оной, должно было несколько раз отдохнуть. На горе видели двух лисиц, из которых одна черно–бурая так велика, что мы приняли было ее за медведя. С вершины сей горы видна вся Чиньяцкая губа с островами и стоящими в воде скалами, часть лесного островка и Афогнака, a далее обширное море; в другую же сторону многие хребты каменных гор. Обширные виды всегда производят приятное впечатление, и я с великим удовольствием простоял более получаса на одном месте, любуясь сим величественным зрелищем и отдавшись в волю восхищенному воображению. Наслаждения сии известны более людям, живущим в одиночестве, и описать их едва ли возможно. Человек становится довольнее своим существованием, когда стоя на высокой горе и пользуясь чистейшим воздухом, видит множество предметов под ногами своими, взирает на неизмеримое пространство Океана, мечтает о своей предприимчивости, сближает себя с целым светом и с теми далекими странами, которые он оставил. Там, думал я, за сими высокими и дикими горами, за сим обширным Океаном, за величайшим пространством земель, там живут мои родные, мои друзья, которых я некогда увижу. Подобные мысли доставляли мне чрезвычайное удовольствие, и приводили душу мою в такое сладкое трепетание, каковое я никогда не чувствовал, и какое, мне кажется, житель Петербурга может только в Америке чувствовать, в сей отдаленности, где все встречающееся совершенно для него ново, и воображение расположено к мечтаниям.

Отсюда мы спустились вдоль по хребту к речке, по берегу которой дошли до так называемого Сапожникова жилья,

находящегося в семи верстах от гавани, и названного так от живущего там промышленника Сапожникова, который смотрит за разведением скота, за промыслом рыбы и прочим. Горы в сем месте довольно удалились от берет морского, и долины, простирающиеся до оных, состоят из весьма хорошей и тучной земли; почему сверх множества сенокосу, делали здесь опыты хлебопашества, но туманы, или незнание причинили то, что успехи оного и по сие время остаются сомнительными. По. дороге от горы до Сапожникова жилья, захватил нас дождь, притом еще более перемокли мы переходя вброд несколько ручьев, текущих по полям, почему дабы скорее возвратиться в гаван, отправились в байдарке.

В 8 часов вечера началось северное сияние, идущее от северо–востока к северу, a в 4 часа утра сделалось легкое землетрясение; два только удара были довольно сильны.

Ветер дул довольно крепкий от ZO со снегом, но не смотря на то отправился я из гавани в трех байдарках. Посещал Американцев южного Чиньяцкого селения, потом объездил всю губу, при которой сие жилье лежит. Сильный дождь принудил меня возвратиться ночевать в то же селение Коняг.

Так жители Кадьяка себя называют.

Поутру шел снег, дождь, град, a иногда и солнце показывалось; потом продолжался снег без перемежки.

Когда снег перестал, то отправился я стрелять во внутренность губы, приставая к берегу в разных местах; ибо повсюду куропатки водились во множестве. Между тем ветер от севера начинал крепчать, и я поторопился в гавань. В скором времени буря усилилась и волнение сделалось жестокое. Мы далеко еще были от гавани. Почти каждая волна обливала нас, и вода часто попадала в рога; но более всего зябли руки, ибо при сильном морозе они беспрестанно были мокры. Когда весла переносили со стороны на другую, то их едва из рук не вырывало. Co всем тем Американцы, сидевшие в моей байдарке, ни мало не тревожась управляли весьма искусно, и при всяком приходящем большом вали кричали: ку, ку, ку! дабы, думаю, сим приготовить товарища к осторожности. Одним валом сорвало у меня обтяжку и до половины байдарки налило воды; но по счастью другая байдарка скоро подгребла ко мне и снова все оправила, хотя воды и нельзя уже было опиливать. Наконец мы приблизились к мысу лежащего близ гавани островка, но не могли объехать оного, по причине великих всплесков, отражающихся от каменья того мыса. Товарищи мои на других байдарках спустились в губу, a я поупрямился было объезжать прямо; но байдарку мою едва не бросило на камень, почему и я принужден был следовать за ними. Там перенеслись мы через небольшой перешеек и в первом часу приехали домой, с головы до ног мокрые и чрезвычайно озябшие, так что не скоро могли оттереть руки.

Поутру отправился из гавани при весьма хорошей погоде, но скоро сделалось пасмурно при свежем ветре, и с полчаса шел дождь. Мне надобно было переехать через пролив, между Кадьяком и Афогнака находящийся, ширина которого около 18 верст, на Афогнаке пристали мы к Рубцовой одиначке,

где построена русская изба, Одиначками называются здесь те места, на которых нет селения природных жителей; но живет один промышленник с несколькими Каюрами. Летом он смотрит за ловом рыбы, a осенью за промыслом лисиц кляпцами.

Крепкий ветер от W не позволил отправиться далее. Сего дня я очень хорошо пообедал, ибо настрелял много уток и маленьких куличков, a вчерась поймали рака.

Жестокий ветер принудил меня и сии сутки остаться здесь. Однако же не смотря на крепкую погоду, поехал я стрелять около берет. С начала подстрелил одну утку, за которою долго гонялся и наконец потерял ее из виду. потом проехав далее убил еще несколько птиц, и на возвратном пути увидел опять подстреленную прежде ушку, и стал за оною снова гоняться.

Она устав, тихо уже ныряла и один раз показалась из воды столь близко, что я хотел ударить ее веслом, но наклонившись слишком много потерял равновесие и опрокинул байдарку. Я пробыл несколько времени в воде вниз головою, покуда, освободив ноги мои из обтяжки, толкнулся ими вынырнул довольно далеко от байдарки; бывшее на мне тяжелое платье погружало меня на дно, притом же я не мог скоро опомниться, захлебнувшись от морской воды; но двое из Американцев, поймали меня за воротник и притащили к опрокинутой байдарке, за которую, все мы ухватились правыми руками, a левыми гребли, и таким образом добрались до берет. После сего поймали однако утку, виновницу нашего несчастного приключения; но между тем платье на мне обмерзло и я оставив гребцов своих побежал в селение Коняг, отстоящее около версты: там высушил платье и обогрелся.

В 6 часов утра отправился в путь при ясной, тихой, но весьма холодной Погоде. Из пролива, находящегося между островками, лежащими по северную сторону Кадьяка, увидели мы снежные горы Аляски (или Аляксы), из которых многие в расстоянии 60 или 70 верст отсюда, казались выше самых высочайших гор Кадьяка. Вообще весь берег полуострова Аляски чрезвычайно высок, a от сего зимы бывают там несравненно жестче, нежели на Кадьяке, отделяющемся от Аляски проливом в 40 верст. Проехав те островки, стали объезжать большой мыс Кадьяка, далеко выдавшийся в море. Около оного киты играли, и некоторые столь близко нас выныривали, что слышно было их дыхание, имеющее весьма отвратительный запах. После сего проплыли Уганакский островок и хотели обогнуть мыс Кулюгуму,

но свежий ветер от запада и довольно большое волнение, принудили спуститься в Уганакскую губу. Вечером был мороз и я очень ознобил правую руку, ибо волнение, приходящее с той стороны, часто оную обливало, a я весьма легко был одет. Поздно уже пристали мы к Уганакскому селению, где и расположились ночевать в пустом доме, который потому оставлен Американцами, что говорят будто под полом оного всегда слышен шум по ночам, и что выходит привидение в виде женщины, с распущенными волосами и с закрытым лицом, исключая светящихся глаз. Но я от сильной гребли чрезвычайно устал, уснул мертвым сном и не видал никакого призрака.

1803 год. Апрель.

Поутру при холодной от запада погоде отправились мы и объезжали длинный мыс, дабы потом поворотили в пролив, отделяющий Уганакский островок от Кадьяка. Но как до селения на том островке проливом очень далеко, то мы пристали с противной стороны в небольшую бухту, перешли через остров пешком, не более трех верст до селения, a байдарки перенесли на себе.

Крепкий северный ветер задержал здесь, но я ни мало не был тем огорчен; ибо для меня все равно, в том ли селении островитян быть, или в другом. Вечером гостившие здесь Аляксанцы с несколькими жителями, плясали по Колюжски. Я

потчевал всех табаком, и один старик вставал с места и благодарил меня за всех. Днем ходил я с ружьем или играл с дикарями в их игру называемую Каганак,

описание которой мы после увидим.

Известно, что Коняги не столько боятся смерти, как того, что их секут. Вскоре после нашего прибытия на Кадьяк один промышленник высечен был за дерзость и ослушание кошками. От чего между Американцами пронесся слух, что привезли из Охотска такие плети, которыми больно секут. Сие подало повод одному из здешних жителей придти к матросу, бывшему со мною, и спросить его: больно ли секут кошками? — Отведай, тот отвечал. Островитянин ушел от него, но скоро возвратился с тонкою веревкою, сплетенною из жил, и подавая оную матросу, просил сечь его. Матрос, находя подобную просьбу весьма смешною, положил Американца, и сложенною в двое веревкою ударил его гари раза изо всей силы по голой спине. Коняг вскочил и в тут же минуту скрылся, оставшись конечно не в весьма выгодном мнении о наказании кошками.

Ездил я в байдарке в небольшую закрытую бухту, вдающуюся в Уганакский остров. Она кажется сделанною руками человеческими: устье её совершенно походит на крепостные растворенные ворота, высеченные в каменном бруствере, и не шире семи сажень, хотя довольно длинно. Течение в сем месте чрезвычайно быстро, и когда во время отлива останется воды не более трех фут, то она имеет весьма приметный наклон к морю и кажется опущенною по шлюзу. Берет сего рукава или устья губы, всюду отвесны, за оным находится залив подобный ковшу, посредине которого лежит островок. Окрестные места производят лес, a по берегам растет кустарник. С великим трудом поднялся я по сему рукаву, хотя в сие время вода и довольна была высока; спускаясь же по оному в малую воду, должно было держаться только на веслах, ибо казалось что плыл по порогу, где волнение от быстрины воды сделалось совершенно толчеею.

В 3 часу пополудни ветер стал тише, и я отправился к гавани. До перемены течения должно было простоять у пролива Быстрого,

названного так по сильным быстринам в оном, против которых байдарки сгребать не могут. Когда вода пошла на убыль, то пустились мы в путь. Я задремал, но необычайный шум разбудил меня, причиною тому был не большой водоворот при конце быстрого пролива. Мы должны были плыть по оному с великою осторожностью, поддерживая веслами байдарку, дабы оную всплесками не опрокинуло. Ночь была самая тихая и ясная. Когда байдарки разлучались, то стрелял я из ружья, дабы на звук сплывались они опять вместе. путешествие наше казалось весьма приятным, и мы перегребли наискось пролив между Кадьяка и Афогнака, хотя таким образом ширина его будет около 25 или 30 верст. Я застрелил Лебедя у самой почти гавани, к которой прибыли мы в пятом часу утра. От Уганакского острова считают до гавани около 90 верст: и так мы сие расстояние переехали на гребле меньше нежели в одиннадцать часов, если выключить время, которое простояли у залива быстрого.

Приехавший вчера с южной стороны Кадьяка Американец сказывал, что на отделенных высоких каменьях у Чиньяцкого мыса лежат морские львы, обыкновенно называемые сивучами

или сиучами.

Звери сии не показывались уже пять лет около гавани. Я из любопытства поехал посмотреть их, взяв с собою стрельца,

(так называют здесь стрелков). ветер дул свежий от ZW, и от бывшей накануне погоды осталась довольно большая зыбь; почему мы гребли вдоль берега, вокруг всей почти Чиньяцкой губы. Стрелец Брусенин, по дороге застрелил двух тюленей, a я девять уток и несколько черных куликов; но Сивучей не нашли У мыса, и отправились назад прямо поперек губы, ибо ветер довольно стих. Приближаясь к островкам, близ гавани находящимся, я снял с своего люка обтяжку и греб спокойно; и вдруг услышав, что Брусенин кричит нечто по Коняжски, a гребцы в тоже время начали грести изо всей силы, оглянулся назад и увидел идущий на нас крутой высокий вал, от которого однако мы уехали. Скоро после того нашел другой такой же, и как я не успел надеть совсем обтяжки, то несколько воды попало в байдарку. Таковое волнение случается над подводными каменьями, называемыми здесь Потайниками.

Около Потайников большую часть времени бывает тихо, но иногда вдруг поднимается превеликая груда воды, крайне опасная для байдарок. Таковые действия известны здесь под названием: потайник играет.

По уверению Русских и Американцев из сих потайников иные играют однажды, другие два раза в день, иные однажды в месяц, a иные однажды в год, и всегда в определенное время. В крепкий же ветер, над оными всегда ходит превеликое волнение. Байдарки погибают иногда, попав нечаянно на потайник, который в то время играть начинает. Американцы знают большую часть оных, и стараются объезжать даже и в тихую погоду. He все подводные каменья производят подобное описанному мною действие, почему должно думать, что называемые потайниками заключают в себе нечто особенное, как то воронки, или что другое.

Сей день ознаменован был странным приключением: девяносто–шестилетний промышленник хотел жениться на сорока пяти летней. пребезобразной Американке, которая долго на то не соглашалась, a наконец дала ему слово; но в церкви сказала, что не хочет за него замуж, от чего свадьба разошлась, и старик крайне тем огорчился.

Вечером приехала сюда партия Аляксинских байдарок, отправляющаяся по берегу Америки для промыслу выдр морских. Прибывший с ними промышленный привез обманом одного Аляксинца, который убил русского промышленника, пропустив про него слух, что он умер чирьем, a другие Американцы, бывшие в том месте, молву сию охотно подтвердили. Убийца был прекрасный молодой человек, бывший прежде в аманатах в гавани и слюбившийся с женою сего промышленника уроженкою Кадьякскою. Когда его спросили, за что ты убил русского? Девкавелела, сказал он. Что с тобою должно сделать за то? Таким же образом, убить, отвечал он смело. Однако его со всеми участниками высекли только линьками, и потом хотели на первом судне отправить в Якутск в Каюры,

Сего же дня из Чугацкой губы получили известие, что на острове Цукли выкинуло судовой борт, сажени в четыре длиною; a с Укамока привезли выкинутый морем ящик с синим сукном и шапку травяную, какие обыкновенно носят на Сандвичевых островах. Последний выкид случился еще осенью, a потому должно заключать, что около сего времени разбилось какое нибудь Английское или Соединенных Штатов судно.

Зимою еще привезли с острова Ситхинака выкинутый огарок большой восковой свечи, который не мог быть с иного судна как с русского и вероятно с компанейского, называемого Феникс. Сие судно Российско Американской компании, построенное в Америке, должно было везти с Кадьяка Архимандрита, для посвящения его в Иркутске в Архиереи. Для спокойствия Архимандрита, на Феникс наделали нарочно ют, прикрепив оный одними только книсами. Начальником судна сделан какой–то скитающийся Англичанин; a титла сего и не в Америке бывает иногда достаточно, для высокого мнения о морском искусстве человека. Феникс отправился из Охотска в Августе месяце с Архиереем, со всем причетом его и с восемьюдесятью или более промышленными, между которыми в Охотске еще показалась желтая лихорадка. На судно поставили три мачты, (хотя оно было во 100 или 110 тонн) дабы сказать только, что компания имеет трех мачтовое судно, каковые здесь вообще величаются фрегатами. В исходе Октября Феникс виден был с острова Унимака; после чего оставил по себе множество только басен и догадок о месте и причине своего кораблекрушения. Но вероятно, что бурное время, плохость судна, болезни людей и невежество начальника были причиною потери Феникса, весьма дорого компании стоящего, как по грузу, так и по числу людей, везомых в Америку, и неприбытие которых ослабило заведения компании и торговлю. Груз сего судна раскидан по великому пространству берет Америки: находили фляги с водкою, с испортившимся вином, восковые свечи, самовар, руль, верхние бимсы и иные вещи, начиная от Уналашки, даже до Ситхи и далее.

К вечеру партия с южной стороны Кадьяка, более нежели в 200 байдарках, собралась в гавань; с северной же стороны Коняги никогда не заезжают в оную, но запасшись юколою на Карлуке,

пускаются прямо к острову Шуеху.

Там или несколько далее, соединившись с другою партиею и дождавшись Русских, посылаемых для присмотру над промыслами, едут уже все вместе.

Сегодня девяносто шести–летний старик, о котором я выше упоминал, опять умилостивил свою любезную и она вышла за него замуж.

Около полудня партия начала отправляться из гавани.

Поутру с некоторыми из Русских отправился я на остров Афогнак, где в главной артели живет восемь или десять промышленных и множество Каюр. В сем только месте запасают юколу из палтусов. Отсюда, расставшись с моими попутчиками, поехал я на Рубцову одиначку, находящуюся в 16 верстах.

Крепкий противный ветер принудил меня прожить целый день на рубцовой одиначке. В сие время утки отлетают отселе для приискивания мест, где класть яйца, a гуси и лебеди начинают показываться в губе застрелил я трех гусей и несколько уток.

По восхождении солнца отправился домой.

1803 год. Май.

Галиот Александр Невский отправился в Якутат. Другое судна, называемое Ольга, построенное на Кадьяке из елового лесу, пошло на Уналашку. Известно, что еловый лес весьма неудобен к обшивке судов: Ольга может послужить новым тому доказательством. Когда Баранов пошел на ней в первый раз, то беспрестанно должно было отливать воду, так что после морские растения выкачивались помпами, a наконец судно затонуло на отмели. Но и после сего на оное положили еще обшивку, потом третью и не перестают посылать в море. Суднишко сие никогда не удаляется от берегов, a при противном ветре стоит где–нибудь на якоре. Между тем при всей худости оного Баранов не имеет у себя лучшего судна. Сегодня мы с Хвостовым, взяв с собою стрельца, отправились смотреть сивучей, начавших опять показываться на каменьях у Чиньяцкого мыса. Приехали туда в полную воду: время неудобное для стрельбы потому, что бурун, достающий до верху каменьев, мешал зверям сим лежать на них покойно. Погода была дождливая. Мы пристали к Чиньяцкому мысу, где и ночевали, Хвостов в соломенном шалаше, сделанном бывшими тут некогда островитянами, a я в палатке, каковые обыкновенно здешние Американцы, во время дальних путешествий своих, составляют из байдарок и постилок. Байдарку кладут боком с наветренной стороны, потом из положенных на нее параллельно земле веселок делают небольшую крышку. Под таковою полу–закрытою палаткою был я довольно защищен от дождя и ветра. Во всю ночь слышен был рев сивучей.

В 10 часу утра, когда вода была самая малая, мы подгребли к каменьям; стрелец вышел на один пустой утес, a сивучи лежали на другом, саженях в пятнадцати от него находящемся. Звери сии худо видят, но имеют весьма хорошее обоняние; почему обыкновенно — подъезжают к ним с подветренной стороны, иначе они услышат и побросаются в море. Покуда стрелец приготовлялся, мы имели довольно времени рассмотреть сих животных. Цвет кожи их светло–бурый, a на самках побелее. Голова короткая с едва приметными ушами. Они беспрестанно ревели, поднимали рыло к верху и ворочали головою, как будто обнюхивая что–нибудь. На каждом звере видно было несколько ран, конечно полученных во время драки за самок. У здешних сивучей нет на рыле кожи, которая по описанию в Ансоновом путешествии бывает у морских львов острова Жуань Фернандеса. Животные сии лежа, кажутся похожими некоторым образом на львов; от чего конечно и название свое получили.

Когда выстрелили по первому сивучу, то он упал в воду и утонул, неизвестно мертвый или живой, потому что звери сии, когда и убиты бывают, не остаются на поверхности воды. От выстрела один сивуч соскочил в море, a прочие лежали покойно. Вторым выстрелом один сивуч убит, другой, лежащий подле него, остался на камне; все же прочие побросались в море. Третьим выстрелом оставшийся был ранен, но прыгнул в воду. Бурун около всего мыса, a особливо около отделенных каменьев, от восточного ветра сделался очень велик. Одною байдаркою невозможно было приблизиться к камню; почему сплотились двумя, выждали удобное время, подгребли к камню и выпустили на него двух Американцев, которые разрезали сивучу горло, надули его, завязали веревкою, так чтобы дух не выходил, и столкнули зверя в море, который уже не тонул. Тогда мы, взяв Американцев, прибуксировали сивуча к берегу, разрезали его на части, расклали по байдаркам и отправились в гавань. Погода во все время была пасмурная с дождем, на дороге же захватил свежий противный с большею зыбью ветер, от чего мы не скоро приехали домой.

После обеда для прогулки ездили мы с Хвостовым в троелючной байдарке на лесной остров. Отваливая от него опрокинулись, но вылив воду, и положив вместо грузу на дно байдарки еще двух человек, продолжали свой путь.

Сегодняшний Троицын день поутру мы слушали обедню; a вечер проводили у Баранова: пели, плясали, были очень веселы и разошлись в два часа за полночь.

1803 год. Июнь.

Сего числа судно Св. Екатерины ушло в Якутск.

Поутру отправились мы, то есть Хвостов и я, на Еловый островок, узнав, что там кита выкинуло. Сей был роду полосатиков и не длиннее четырех сажень. Я не буду останавливаться на описании столь известного животного. При нас его изрезали на куски, половину взяли в компанию, a другую отдали промышленнику, его убившему, что узнается по оставшейся в ките каменной стрелке с вырезанным на оной знаком. Метки сии записаны в Кадьякской конторе, но промышленники и без того знают оные между собою.

He хотев ночевать на голом берегу при столь сырой погоде, отправились мы уже ночью от кита. Туман был так густ, что в десяти саженях невозможно было ничего рассмотреть; но Американцы по удивительной сметливости своей в таких случаях привезли нас прямо к шалашу, верстах в двенадцати от выкинутого кита находящемуся. Тут мы ночевали, и на другой день поутру приехали в гавань.

Мы уже Совсем готовы были к отплытию из Кадьяка; но как Баранов не изготовил еще всех бумаг, нужных для отправления в Россию, то мы дожидались оных без всякого другого дела. Сего дня отправился я на Афогнак на Рубцову одиначку. Посредине пролива между Кадьяком и Афогнака в байдарке показалась вода; но как помочь сему было нечем, то старались только сильнее грести. Приехав же и вытащив байдарку на берег увидели на дне оной по самому килю три дыры, одна в 2 1/2 четверти аршина, другая в четверть, a третья в два вершка; да на боку еще две небольшие. Все дивились каким образом мы не потонули ибо догадывались, что байдарка прорвана еще в гавани, где мы сели в оную на мели и сталкивались веселками. Одна только постилка, каковая обыкновенно кладется внутрь байдаркида медвежья кожа сверху оной, прикрывали сии скважины; но если бы море не было столь тихо, то конечно распороло бы всю байдарку. Тут нарвали мы дикого луку, дабы просолить и запастись оным на время путеплавания до Охотска. Известно, что дикий лук, дикий чеснок, ложечная трава, и некоторые другие растения, весьма пользуют в цинготной болезни и предохраняют от оной. Итак для нарвания довольного количества дикого луку (на Кадьяке оный не растет, по крайней мере близ гавани), пробыли мы весь день на Рубцовой одиначке, где в нынешнее время запасают рыбу, для чищения и провешивания которой собрано здесь до тридцати женщин и Каюр. Юкола точно также провешивается, как и в Охотске, только сначала, когда рыба, идущая в речки, очень жирна, отрезывают самый жир; ибо оный не успевает просохнуть вместе с другими частями, a только загоркнет.

В сие время гала в речку красная рыба в великом множестве. Я из любопытства велел по утру закинуть небольшой невод, которым однако же за один раз вытащили более двух тысяч рыб, хотя множество выкидали назад, a матню выворотили и выпустили из оной всю рыбу; ибо не возможно успеть вычистить большего количества оной в сушки, или двое, a на третьи рыба непременно испортится. Притом люди не в силах притянуть с таким множеством рыбы невода к берегу, или должны изорвать оный.

В 5 часу утра отправился я домой.

Сего числа к вечеру, получив остальные от Баранова бумаги, снялись мы во время штиля с якоря, и отойдя помощью буксира к лесному островку, опять в небольшом песчаном заливе легли на якорь.

Глава V

Плавание в Oxomcк u возвращение наше в

Санктпетербург.

Два раза при задувавших ветерках снимались мы с якоря, и оба раза принуждены были ложиться снова на оный, по причине наступавшего потом безветрия.

В 5 часов утра при задувшем от севера легком ветерке снялись мы с якоря и помощью буксира вышли за островки. Ветер сделался ZZO, и мы легли на О, потом при восточном ветре лежали ZZO; обошед же Чиньяцкий мыс и Угак спустились на Z. Зыбь шла от ZO.

При пасмурной погоде с дождем и прежнем ветре, шли на юг. Топорки и глупыши показывались около судна.

Ветер NO, путь ZZW. К вечеру должны были взять у марселей по два рифа. Топорки, глупыши и старички летали около судна.

1803 год. Июль.

Ветер W, несколько переменный. После полудня погода сделалась ясная.

Ветер ZW, погода довольно ясная, и 9 полдень по наблюдению широта места 53В°, 45', долгота 199В°, 45'.

Ветре ZW с малыми переменами.

Ветер О, путь ZW, погода пасмурная. Топорки и глупыши видны были, свинки морские ныряли около судна.

До 6 часов пополудни лежали к ZW при свежем ONO ветре с сильным дождем, после того заштилело и сделался туман.

Когда туман прочистился увидели Уналашку, и при южном ветре легли в пролив между помянутым островом и Уналгою, дабы выдши по северную сторону гряды Алеутских островов; но как заштилело, a потом сделался ветерок от по, то мы спустились по южную сторону Уналашки. Около земли видели китов и сивучей.

Во все сутки штиль или переменные тихие ветерки, от чего не могли обойти мыса Уналашки. Видели кота Морского.

При маловетрии меж Z и O плыли весьма тихо близ двух небольших островков, лежащих по южную сторону Умнака. Видели сивучей и птиц, обыкновенно около берегов водящихся. В полночь кит вынырнул столь близко судна и с таким шумом, что многие сочли то за бурун ударяющийся о подводный камень.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒