Русские. — Колюжские. 12 страница

Память их, не обремененная учением и познаниями, очень исправна: они по преданиям, рассказывают во время игрищ, давние деяния своих соотечественников. Надобно им однажды что–нибудь услышать, или увидеть какое либо место, что бы никогда не забыть того. в губе, где Коняг проезжал, он знает уже все каменья, и на него можно положиться как на самого исправного лоцмана.

Употребляя всегда и на все со вниманием чувства свои, они довели их до совершенства непонятного Европейцам. Они ездят по морю с такою же верностью, как по сухому пути: мне случалось несколько раз переезжать через довольно широкие проливы, в бурное и туманное или снежное время, и находить прямо селение, в котором быть намеревались. Многие из них предузнают в точности хорошую и бурную погоду. Кто собирается на промысел по далее в море, тот встав до восхождения солнца, садится на шалаш свой, или на пригорок и смотра на то, как сие светило поднимается на горизонт, решается ехать или нет. Сие у них до того взошло в привычку, или лучше сказать образ жизни столько их к тому понуждает, что редко хорошее утро проходит без того, что бы дикие не встретили восходящего солнца с полным на него вниманием, как будто для усовершенствования опытов своих, в рассуждении предвозвещаемой тем погоды. Иные могли бы подумать, что некое верование тому причиною, но я точно уверен в противном.

Таковые качества Коняг совершенно достойным похвалы; но к сожалению, в сравнение с ними должен я теперь поставит другие, узнав кои, едва ли кто прельстится состоянием дикого человека. Неблагодарность, непримиримое мщение к неприятелям, жестокость с каковою с ними обходятся, непривязанность к родным и равнодушие к несчастьям самых ближних, составляют также нрав их. Островитяне весьма притворны и лукавы: никогда не увидишь Конягу в бешенстве; он умеет скрыть сильнейшую даже ненависть, и всякое мщение располагает спокойным духом. Если они приезжают в селение с Русским, разумеющим язык их, то вошед в шалаш на первое сказывают, что Русский сей добрый человек, и знает их язык, дабы тем предостеречь других говорить при нем излишнее. Ему показывают всякие услуги, даже выносят его из байдарки, входя в воду, но верно не удастся ничего от них выведать, и самые услуги их есть не иное что, как действие слабости и страха, без которых конечно превратились бы оные в злоумышление и лютость. Несколько лет назад, когда партия Коняг возвращалась из Сигаки, четыре байдарки уехали наперед и устав от многой гребли, расположились отдыхать на островке, близ новой гавани. Через три иди четыре дни, нашли всех сих людей убитыми, не известно кем; a думают, что другие Островитяне, питающие вражду к ним, нашли их нечаянно сонными, и не оставили случая исполнить мщение свое.

При всех сказанных свойствах Коняги, как и вообще все дикие народы, беспечны в высшей степени и так ленивы, что крайность только может понудить их приняться за что либо. Живучи зимою в селениях островитян я видел, что целый день ни кто почти ничего не делает; лежат все в теплом покое, дремлют и даже мало говорят. Иной возьмет бубен, начнет бить в него, как будто по неволе заставленный, и запоет зевая; a там по времени, также как будто нехотя, и другие пристанут к нему. Иногда вечером поют все при звуке бубнов.

Случается что в жаркий день, после большего перегребу, выйдя на берег, Островитяне лягут отдыхать близ ручья. Всякий говорит: Тана–Юхту

воды хочу; но ни кто за ней не встанет. Если находящийся тут Русский велит кому–нибудь принести оной и потом скажет ему, чтобы сам пил; то Островитянин не приминет поблагодарить. Тоже увидит, когда они лежат в жупане: хотя начальник селения говорит, что пить хочет; но и тогда ни кто не тронется с места, если тут нет сына его, или какого мальчика. Приехав в зимнее время в селение, верно услышит, что тут много голодных. Спроси кого нибудь: для чего не отправляется рыбу удить? получит в ответь, что ныне оная не ловится — Неправда, ловится — Да как я поеду, жене без меня скучно будет— Пошли его, он наудить рыбы, и поблагодарит еще.

Однако ныне Островитяне начинают делаться прилежнее. Если мудрено покажется, что такое небольшое число годов, могло произвести некоторую перемену в сих диких; то скажу, что не число лет было тому причиною, но предметы им представившиеся. Часто маловажная между нами вещь производит великую перемену в состоянии диких народов. Топор, завезенный к ним, произвел такие успехи в их понятиях, что ныне делают они в неделю то, над чем прежде целый год трудились. Привыкнув к табаку, для получения оного начинают быть деятельнее; да и сколько таких безделиц, в коих Коняиа поставляет теперь роскошь свою, и желание приобретения которых понуждает ум его придумывать все способствующие к тому средства. Роскошь помалу и здесь вкрадывается: прежде дикий не скучал не имея и птичьей парки, a ныне хочет одеться в Еврашечью или суконное платье. Жены начальников, или Тойонов, как их Русские называют, покупают красный бархат, иди красное сукно на парки; но не должно думать, что бы в сем наряде он более бережлив; ибо и в оном, точно также садятся на землю и по неосторожности пачкаются в жиру.

Коняги конечно беспечны в домашней жизни, но выехав на промысел звериный, или предпринимая что либо, совсем переменяются: тогда всякий труд для них сносен, голод и возможную крайность переносят терпеливо.

Случается, что буря принуждает их просиживать по несколько суток в байдарке, в открытом море; но и о сем они рассказывают, как о обыкновенном происшествии и с обычайным равнодушием.

Тело свое островитяне приучают с самого ребячества к перенесению боли, и дети из хвастовства, разрезывают оное до крови. Иногда по окончании игрища велят мальчику придти в Кажим с изломанною острою раковиною. Сей подходит к кому нибудь и спрашивает: молодец ли я? тот обыкновенно отвечает: удалой, да и отец твой и дед были также удалые. Тогда мальчик острым краем раковины, разрезывает свою руку, от плеча до кисти, и вытерпев сие пляшет, хвастаясь подвигом своим, достойным его праотцов. От сего у многих из ник увидит разрезы на руках, груди и спине; y иного (особливо у Колюжей) их так много, что на всем теле нет на три пальца целого места.

Почти все Американцы всегда ходят босиком, даже когда морозь более двадцати градусов. Я сказал уже, что после бани, в самую жестокую стужу, Коняг идет в море, просидит в воде с четверть часа и выйдя на берег сидит еще нагой на оном, довольно долго. Кажется как будто он совсем не чувствует холода. Случается, что Коняг, сидевший во время морозу долго в море, придя в Кажим, вызывает всех сечь себя: вытерпев сие добровольное наказание, имеет он право выбирать любую женщину.

Иногда Коняги кажутся любопытными, смотрят на все со вниманием и всегда у приехавших из гавани спрашивают: что нового?

Островитяне весьма пристрастны к азартным играм и я видел их проигрывающих в один день все свое имение. Разносит между сими мотами и Европейскими та, что дикие при всем несчастье сохраняют хладнокровие свое.

Я сказал, что равнодушие к несчастьям даже соотечественников своих, есть обыкновенная в них жестокость. Она так велика, что когда едут многие байдарки и одна из них опрокинется, то другие проезжают мимо, если утопающие не одного с ними селения.

Живущие на Северо–Западной стороне Кадьяка смелее и проворнее других своих соотечественников; от more что до прибытие Русских островитяне находились в беспрестанных войнах между собою, a более с соседственными народами, как то с Аляксинцами и Кинайцами; то те по положению своему будучи ближе к неприятелям, чаще имели нужду прибегать к храбрости и осторожности. Они и ныне хорошо стреляют из луков, a в остальной части острова не многие умеют.

Равнодушие сих дикарей к жизни, достойно удивления. Самоубийства здесь от самых малых причин иногда происходят и об отвращении оных мало заботятся. Когда кто скажет, что он хочет убиться, или утопиться; то его не станут ни удерживать, ни уговаривать об оставлении сего намерения, и даже увидев его утопающего, ни кто не поедет спасать.

Вообще все здешние народы любят вольность и независимость. Название Калги (Невольника), побуждает самого труса презирать смерть. Когда Русские пришли в первый раз в Кинайскую губу, то Начальник судна отрядил несколько людей для захвата диких, дабы ознакомиться с ними. Сии найдя семь или восемь семей Кинайцев, повели их к судну; но дикие думая, что влекутся в неволю, передавили по дороге всех своих жен и детей, a потом о сами удавились. Таковые примеры не редко здесь случались.

Некто из переводчиков спросил одного Дикаря о домашних его. У мена родился сын, отвечал он; я хотел убить его, но жена пожалев оставила. За чем хотел ты сделать такие злодеяние? вопросил тот с ужасом. Пусть лучше теперь умрет, нежели подросши сделается Каюрою (рабом), отвечал он.

Один молодой Американец привез к себе приятеля и угощал оного всем что было в доме; a разумеется, что в таком случае гость много есть. Отец сказал ему только, что будет, когда ты весь запас истратишь? ведь после сами потерпим голод. Когда тебе жаль, отвечал сын, то я завтра же утоплюсь и избавлю тебя от убытку. В самом деле, на другой день он сел в байдарку, выехал на середину губы, опрокинулся и утонул.

Другой лет пятнадцати или шестнадцати Американец, обучавшийся у медника, украл однажды у хозяина своего какую то безделицу, был уличен и пристыжен в дурном сем поступке; да и после, товарищи не переставали упрекать его. Мальчик стал задумываться и час от часу делался печальнее. В один день слышат за селением выстрел, приходят на звук, находят несчастного преступника застрелившегося и возле него лежащий пистолет.

Коняги не имеют порока свойственного почти всем диким, a именно воровства– я не слыхал, чтоб оное когда либо случалось между ими. Можно оставить Американца одного, в месте наполненном всякими по его мнению сокровищами, и он конечно ничего не возьмет, кроме нужного количества табаку: за что никогда уже нельзя поручиться, столь он сделался им необходим.

Такое отвращение от зависимости и презрение смерти могли бы угрожать совершенным истреблением не многого числа Русских, рассеянных на большом пространстве земли, если бы между сими народами к принятию постоянных мер существовало общее согласие и взаимная доверенность. Однако, не взирая на недостаток сего, несколько раз нападали они на заведения наши и побивая людей истребляли оные.

Островитяне ленивы, хладнокровны, кажутся даже глупы; но умеют наблюдать свои выгоды без всякой за оные благодарности. Кто им более дает, от того они всегда и просят более. Зимою, когда нет ничего свежего, привозят они в гавань уток, свежую рыбу и продают за разные нужные им безделицы, особливо за табак. Приметив, что люди наши охотнее у них покупают, тот же час стали брать с них дороже. Когда Американец принесет несколько уток, то покажет наперед одну; потом, продав ее, другую, a наконец третью и далее, в надежде, что порознь получит за них больше, нежели за всех вместе. Иногда они просят за утку, или какую иную безделицу, дороже нежели компания платит им за бобра, и когда приметят, что нет охотника купит, то после отдают за несколько листков табаку. Никогда Коняг не понесет к одному всей трески, или уток, но к разным, думая, что сим способом также более получит.

На Кадьяке никто из Русских не любопытствовал собирать рукоделия Островитян, как то: снурки плетеные из жиляных ниток, вышитые сумки, и тому подобное. Мы заказывали привозить к себе таковые вещи: торговля шла с начала довольно порядочно; но на конец Американцы приметив, что мы много оных собираем, начали дорожиться. Один принес изрезанный колпак, каковые надевают во время игрищ, и просил за оный отменно дорого. Примитив, что торг не может состояться, пошел в казарму и продал колпак за несколько бисеру. Один из промышленников дал ему требуемую им цену Коняг очень был тем доволен; но когда узнал, что вещь сия отнесена к нам, то придя говорил, что ему очень мало за нее дано, и требовал от нас прибавки. Мы возвратили ему колпак, и запретили впредь ходить к нам.

Когда Коняги не имели уток и рыбы продавать, то случалось приносили ягод с китовым жиром; хотя знали, что мы их не идим и притом оных много и в гавани. Иногда предлагали купить золу для молотья табаку, или что иное, ни сколько не нужное. Некоторые приходили дарить чем нибудь, с намерением взять гораздо более, нежели бы сколько дали за то при покупке. Если станет платить Американцу табаком из ящика, или сумы; то он, видя великое количество оного, все станет просит прибавки, хотя бы ему заплатили уже в десятеро более нежели чего вещь стоить: так что в таком случае не возможно будет удовольствовать сего дикаря. Ныне подари ему самую драгоценную вещь, на завтра он принесет тебе какую–нибудь безделицу, станет просит за оную плату и даже большую нежели с другого.

Священники, имеющие более нежели я случаев и времени наблюдать нравы Островитян, хотя и весьма защищают их, однако же признаются, что едва ли можно полагать в них чувствование благодарности. В некоторое оправдание им приписывают они жадность к ребячеству дикого человека и новости наших вещей. Я на сие заключение охотно с ними соглашаюсь.

Когда Островитян начали приводить к присяге в верности к Государю то они спросили. a прислал ли Государь нам подарки?

Коняг для приобретения нравящейся безделицы, не подорожит жизнью приятеля. Аляскинцы в брани, часто упрекают их таким образом: мы убиваем, но явно; вы же умерщвляет приятелей своих, найдя их только бессильнее себя и часто из одной Парки. В самом деле, в прежнее время, Островитянин, увидев другого удящего рыбу, осквернялся убийством его, если парка на нем, или иная вещь, ему нравилась.

До приходу Русских, Островитяне воевали между собою по разным причинам: иногда побуждал их к тому голод, иногда желание получить добычу, состоящую в платье, байдарках или чем ином. Иногда чтоб отнять жен и приобрести невольников; но чаще всего вооружает их непримиримая вражда, из рода в род переходящая. Пленные осуждаются быть вечно невольниками.

Коняги телесное наказание почитают за великое бесчестье. Оно ужаснее им самой смерти. Однажды они сговорились не ездить в партию; но Русские захватили начальника, бывшего в великом уважении у всех островитян, и стращали, что с ним строго будет поступлено, если дикие не переменят своего намерения. Он сказал на то правителю компании: мы не боимся смерти. Испытан это сей час, вели ударить меня копьем в сердце, или под мышку (дикие уверяют, что в сие место столь же легко человека убить, как в сердце и голову), ты увидишь как я спокойно умру; только не приказывай бесчестить меня, сечь линьками.

Несколько Коняг быв на промысле, провели двое суток праздно, когда приставленный к ним Русский отлучился: a может быть, что и погода им помешала. Боясь, чтобы промышленный не сказал о сем байдарщику (старший в артели Русских) и чтобы тот их не побил, они убили русского и сказали, что он умер. Однако преступление открылось: одного из убийц привезли в гавань, высекли, заковали в железа сказав, что завтра еще высекут. Ночью Американец сей потихоньку вышел из под караулу и бросился с берегу, a как тогда был прилив, то он не убился, но имел дух окунуться в воду и захлебнуться.

Однажды промышленный, убив Тюленя, ударил бывшего тут Островитянина за то, что не скоро вытаскивал сего зверя. Дикарь, был озлоблен сим поступком, при первом случае отомстил свою обиду, умерщвлением русского. Когда поступок сей сделался известен, то Конягу привезли в гавань и спрашивали: Ты убил русского? — убил — за что? — Он ударил меня — Чего ты заслуживаешь? — Смерти — Его секли и держал потом закованного; но дикарь, найдя случайно острую раковину, перерезал себе горло.

Один молодой Коняг, также убивший русского, был закован вместе с матерью, которая однако не участвовала в его поступке, как то после открылось. Мать была ему и женою. Сей Американец по оплошности часового вышел из казармы и с берегу бросился в море; но как тогда была малая вода и он не мог скоро утопиться; то мать или жена опасаясь, что его вытащат и сечь станут, вскочила ему на шею, задушила в воде и вышла на берег. Можно ли вообразить что нибудь ужаснее сего?

Но нельзя описать всех примеров равнодушие Островитян к жизни и ненависти их к Русским. Они всегда убивают промышленных, когда только надеются скрыть то, и может быть еще бы дерзновеннее были, если в пуще смерти не боялись сечения. Когда с ними один Русский, то всячески берегут его, зная, что не поверят если он и своею смертью умрет; но когда в партии случатся двое или больше Русских промышленников, то не заботятся спасать того, кому из них приключится бедствие, надеясь на свидетельство других, что не Коняги были причиною его погибели.

Воспитание Детей.

Но мы перестанем дивиться сему зверскому нраву, когда узнаем образ воспитания сих Американцев. В прежние времена, дети часто имели перед глазами своими примеры неслыханного жестокосердия. Когда отцы их привозили пленников, то заставляли ребят колоть их или стрелять из луков по сим несчастным, дабы наслаждаться продолжительным их мучением; ибо слабая рука детская не сильна еще дать смертельного удара. Иногда (поверит трудно таким злодействам) распоров брюхо заставляли их вытаскивать кишки из живых еще пленников! Как не ожесточиться, привыкая к сим зверствам с самого малого возраста?

Женщины здешние редко родят более четырех или пяти детей, но большею частью меньше, a многие и ни одного. Когда Островитянка почувствует, что скоро должна избавиться от беременности, то заставляет другую давит себе кулаками брюхо, или стянуть живот, в мнении ускорить минуту разрешения, или уменьшить чревоболение. Можно подумать, сколь таковое действие пагубно, и для матери, и для ребенка; и конечно от сей причины нередко родятся мертвые. Co всем тем родильница весьма скоро оправляется и принимается за обыкновенные упражнения. Детей кормят до трех лет, a иногда и долее, если нет вновь родившихся. Маленьким делают колыбели, только не качают в оных, a ставят на пол и никогда детей не пеленают.

Весьма странно, что ни один Островитянин не учится и не умеет плавать, хотя казалось бы оное необходимым для людей проводящих не малую часть жизни в байдарках, и столь часто подверженных опасности утонуть. Стараются как наивозможно приучить детей к переношению с твердостью болезней и суровости воздуха. С самого младенчества нарочно держат их в сухом, или сыром месте. Если ребенок раскричится, то опускают его в воду, хотя бы то было зимою, и держат в оной пока не перестанет плакать. Когда дитя начнет ходить, то уже не смотрят за ним: он волен бегать босиком, по полям и камням, в теплое и студеное время; a от сего после с толикою твердостью переносит сырость и непогоды. Зимою, даже в сильный мороз, гоняют всех детей в море, где и держат довольно долго. Колюжи тоже делают, только в прибавок выходящих из воды дрожащих ребят секут розгами. Отец радуется когда сын бросит в него или в мать камнем и зашибет до крови. С самого ребячества дети начинают строить байдарки, спускают их на воду, обделывают луки и стрелы, учатся стрелять в птиц, или просто в цель. Отец

сажает пяти или шести лет сына в байдарку с собою и обучает ездить; a скоро потом сделав ему маленькое веселко, пускает одного в таких местах, где крутые валы с шумом и пеною разбиваются о берет. с начала отец привязывает к байдарке веревку дабы помощью оной вытащить на берег сына, если он опрокинется; a после и того не делает.

Я сказал, что они еще маленькие хвастаются разрезывая себе тело, и сия склонность к мучительствам возрастает кажется в них вместе с силами; ибо не токмо ребенок, но и большой не пройдет никогда мимо птицы, чтобы не оросить в нее камнем. Если вытянутая в неводе рыба шевелится, то мимоидущие останавливаются, дабы иметь удовольствие бить оную по голове. Поймав ворону, или сороку выколют ей глаза, или переломят ногу и пустят. Когда рыбы очень много, то для забавы втыкают в иную палку, или выкалывают глаза, и опять пускают в воду. Если подстрелит утку, то Американец вместо того чтобы дорезать ее, раскусит ей голову.

Девочки учатся шить, разводить узоры, вышивать сумки, плести снурки, привязки или мауты

к стрелкам, шляпы, рогожки, шкаты

или ведра и словом: всем принадлежащим их полу рукоделиям. Должно подивиться искусству и вкусу некоторых работ островитянок. Правда, что все сие делается очень мешкотно: часто за колпаком, приготовляемым к игрищу, женщина просиживает несколько месяцев; да и тот после отдает за несколько листков табаку.

Родители не токмо не занимаются непорочностью дочерей, но по большей части сами за бездельные подарки, поощряют их к нарушению целомудрия, хотя бы дочь была еще в не зрелых летах.

VII

Продолжение о нравах и обычаях Коняг.

Описывая новый народ, который наиболее подходит к первобытному состоянию, должно иметь в виду не одно удовольствие читателей, но пользу могущую произойти от точности наблюдений. Следуя сему правилу я предлагаю здесь все, что мне о том узнать и самому видеть случилось.

У всех диких народов женщины более рабы, нежели подруги мужчин; здесь же напротив имеют они великую власть, и даже не мужья жен, но жены выбирают себе мужей. Повествуют о подобном сему обыкновении у жителей Марианских островов, но там мужчины, говорят, уродливы; a здесь мужской пол очевидно превосходнее женского. При всем однако ж кажущемся владычестве женщин, не допускают их в заседания, когда рассуждают о делах общественных, и даже за обедом не бывают вместе с мужчинами. У Колюжей напротив женщины почти как дворовой скот, употребляются во все тяжкие работы, но участвуют в советованиях о важных делах. Как согласить такие противности! Любовь между мужеским и женским полом начинается здесь весьма рано: девочки десяти или одиннадцати лет оказывают уже оную к мальчикам такого же возраста. От сего происходит, что сохранение девственной до брака чистоты есть вещь почти неслыханная в здешнем краю. Может быть рыба, почти единственная пища Островитян, способствует возрастать склонностям и ускоряет действие природы. Сверх сего отцы и матери не только не воздерживают дочерей своих от сего разврата, но даже поощряют их к тому и примером своим и наставлениями. Мудрено ли, что первейшая женская добродетель, целомудрие, здесь вовсе неизвестна? Женщины здешние, напротив, полагают все свое тщеславие в томи, что бы понравится большему числу мужчин. Кажется, как будто они поставляют пороком сделать отказ какому то ни было волоките, хотя бы старику, ни мало не стыдятся открывать одна другой всех своих любовников, и даже хвастаются тем. От сего между женщинами бывает превеликая зависть: мужья же редко ревнуют к женам. Однако был здесь жестокий тому пример: жена одного Начальника полюбила русского, за что муж отрезал у ней нос, сказав: теперь ни кто тебя не полюбит. через несколько времени, женщина эта найдя удобный случай, отрезала мужу тайный уд, примолвив: теперь, если кто тебя и полюбит, то тебе не будет уже в том пользы. Правда, таковые примеры здесь весьма редки, и хотя случается иногда видеть женщин без носа, однако смело утверждать можно, что худая болезнь тому причиною, a не муж отрезал за частые неверности.

Противных примеров гораздо более. В доказательство равнодушие в сем случае Коняг, приведу один их обычай. Некоторые женщины имеют по два мужа: первый есть настоящий, выбирающий другого с согласия жены. Сей в то же время делается и прислужником, mo есть носить воду, дрова, и другие разные работы отправляет. Он можёт спать с женою в отсутствие только настоящего мужа, по возвращении же его лишается сего права. Таковых мужей Русские называют половинщиками.

Разврат и неистовство сладострастия простираются в сем полудиком народе еще далее: здесь есть мужчины с вышитыми бородами, отправляющие единственно женские работы, живущие всегда с женщинами и подобно им имеющие у себя мужей иногда и по два. Таковых называют Ахнучиками.

Люди сии не токмо не в презрении; но напротив того, в селениях их слушаются и они бывают колдунами. Коняг, имеющий вместо жены Ахнучика, считается даже счастливый отец или мать назначает сына в Ахнучики с самого еще ребячества, если он покажется им похожим на девочку. Иногда отец или мать загадывают наперед, что у них родится дочь, и если в предположении своем обманутся, то сына делают Ахнучиком — Сверх сего Коняги женятся иногда на матерях своих, хотя подобные примеры весьма редки и не одобряются даже и самими островитянами. Говорится пословица: что город то норов, что деревня mo обычай. У

всех почти здешних женщин есть весьма странное обыкновение. Когда кто станет им объясняться в любви, то они делают множество притворных кривляний, сопротивлений, начинают плакать и хохотать. Если кто, не зная обычая их, примет то за знак несогласия, и отступится от нее, то она расскажет об нем как о бесчестном человеке, с коим после ни одна женщина не захочет быть знакома.

Прежде Островитяне предлагали жен и дочерей своих тем из Русских, кого захотят угостить, и ныне предлагают еще, особливо последних, за небольшие подарки. Нет кажется ничего, чем бы Коняга не пожертвовал для своей выгоды; всякая красавица делается чувствительною за несколько табаку, бисеру, красного стамеду, или иные безделицы; за таковые же мать и муж соглашаются отдавать и дочь и жену.

Мудрено решительно сказать, любят ли Островитяне родных своих иди нет: последнее кажется ближе к истине. Бывали примеры мщения за них, но сии перечесть можно и между прочими, один был весьма странным: медведь съел девку, два родные брата её положили мстить за то медведям, и всех их бить, пока в желудке которого нибудь из них не найдут пронизок, висевших у сестры в ушах, или другой верной приметы, Оба были славные промышленники, перебили на Кадьяке много медведей, переехали на полуостров Аляску, и там в одном, сказывают, нашли точно такие вещи, какие были на их сестре. Конечно мудрено, чтоб медведь, съевший девку на Кадьяке, очутился на Аляске; ибо сии две земли. разделяются проливом в сорок верст, но могло случиться, что там какая–нибудь несчастная в подобном, уборе, потерпела таковой же жребий. Я не отвергаю справедливости сего предания, но оное есть почти единственное, показующее пример любви Островитян к родным своим. Противных же тому примеров можно много сыскать, часто сироты, оставленные по смерти на попечение другого брата, или иной ближней родни, живут без всякого призрения; их не одевают, и кормят, как собак, костями; когда же они подрастут, тогда продают, их в невольники Коняги любят, более жен своих, нежели детей. Когда последних отдают в тали (Аманаты), то и не думают об них, говоря, что других наживут, если же возьмут у них жену (что прежде случалось), то платят за нее большой выкуп.

Сын Начальника Угалахмютов, со держался у Русских, в талях: когда Отец

приехал в новую гавань, велели позвать ребенка: я был, свидетелем сего свидания их после трех летней разлуки. Угалахмют не взглянул даже на сына и сохранил обыкновенное свое равнодушие. Мне случилось также быть при свидании мужа с женою; но сии обрадовались друг другу и бросились обниматься.

Состояние бедных везде тягостно, a между дикими оное еще хуже, нежели между просвещенными народами. Может быть спросят: кто у диких богат, и кто беден? тот богат у них, кто имеет байдарку. Такового Русские и поныне еще называют почетными; ибо Коняг, хозяин байдарки, имеет всегда пропитание: он достает зверя, за которого хотя весьма не много, но все что нибудь получает от компании; между тем как товарищ его, вместе с ним разъезжающий и равно трудящийся, может считаться весьма счастливым, если сыт и сколько нибудь одет.

VIII

Продолжение о нравах и свойствах Коняг. Суеверие их. Примеры, образа мыслей диких Северо–Западной Америки.

Прежде Островитяне все еще думали когда нибудь избавиться от Русских. Они имели в том надежду на одного из Начальников своих, который быль ужасом всех соседственных народов. Коняги предлагали ему отважное дело истребить Россиян. Шелихов узнав о том призвал его к себе и упрекал за худые намерения. Дикий отвечал ему следующее: Ты знаешь, что я не боюсь умереть и могу подвигнуть островитян на истребление ваше; но если после Русские придут в большем количестве, то что будет с нашими женами и детьми? К тому же вы избавили нас от междоусобных убийств, a потому пока я жив, Коняги пребудут мирны с Россиянами. Он сдержал свое слово, но конечно от невозможности только не устоять в оном.

Коняги имели весьма странное понятие о Русских когда увидели их в первый раз пришедших на Кадьяк, то думали, что это черти вышедшие из воды. He удивительно, что огромные (в сравнении с челноками их) суда, двигающиеся по морю без весел, люди каких они не видали, огнестрельное оружие, и все совершенно для них новое, устрашило их и подало повод к нелепости сего заключения. С начала Островитяне отнюдь не думали, что бы Русские навсегда между ими поселились, но как в последствии число приходящих судов увеличилось, то они начали того опасаться. Даже и поныне еще имеют они весьма темное о России понятие. Я прежде упоминал, что когда пять лет сряду ни одно судно не приходило из Охотска, и потом привезено было с Уналашки несколько стариков, то Коняги заключили, что сии Русские конечно уже последние, итак твердо в том уверились, что начали поговаривать о истреблении наших промышленных, но приход Св. Александра и Св. Елизаветы вывел их заблуждения. Co всем тем однако же не верят они, что бы Русских было так много, и не умея считать далее двадцати, часто спрашивают: уставятся ли все Русские в большой песчаной губе, что на западной стороне Кадьяка? им обыкновенно отвечают, что и на всем острове не уставятся.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒