Жена ювелира 6 страница

Слуга отворил госпоже двери, и венн шагнул в заповедный чертог.

…Так бывает с неопытными воинами, когда они рвутся вперед, стремглав вылетают из‑за угла… и получают по– лбу хорошо если обухом, не острием… В комнате не было окон. Ее освещали две масляные лампы, искусно упрятанные в неровностях камня. Виона привычно зажгла их, и Волкодав воочию увидел факелы, дымно коптящие в полутьме подземелий… Юркий Мыш сорвался с плеча, метнув по стене крылатую тень… Впереди зазвенел по камню металл. Пещерное эхо донесло ругань, удары бичей и надсадный хрип десятков людей…

– Тебе нравится, Волкодав? – спросила Виона.

Ее голос порвал паутину, и морок распался черными клочьями, медленно отползая обратно в потемки души. Венн увидел – пещера была не настоящая. Мастер УЛОЙХО сотворил ее из обломков самородного камня, ловко подогнав их один к другому и пустив виться по стенам и потолку разноцветное переплетение рудных жил. Отличие от виденного на каторге состояло лишь в том, что дорогие камни покоились в гнездах породы не грязными бесформенными желваками, – заботливая рука отполировала и огранила их, научив таинственно мерцать на свету. Старому рудокопу, каким считал себя венн, это резало глаз. Он подумал и сказал себе, что продавцы камней и заказчики, приходившие к мастеру УЛОЙХО, вряд ли бывали когда‑нибудь под землей.

Осмотревшись внимательнее, Волкодав заметил кое‑что еще, из‑за первоначального потрясения ускользнувшее от его взгляда. Низкий столик с удобным креслом при нем. И твердый кожаный короб на каменной полке, вблизи упрятанного светильничка. Насколько венну было известно, в таких коробах держали свой товар книготорговцы.

Он подумал о том, что супруг госпожи, обустраивая рукотворный занорыш, должно быть, все вызнал о подземной жизни камней. Во всяком случае, каждый самоцвет сидел именно в той породе, какая ему соответствовала. Наверное, горбун расспрашивал многих. Но не только. Скорее всего, еще и книжки читал…

– Тебе нравится? – не дождавшись ответа, повторила Виона.

Он неохотно проговорил:

– Я не люблю пещер, госпожа.

– Что с тобой, Волкодав? – удивилась она. – Только что девчонкой дразнил…

У него не было никакого желания что‑то ей объяснять, и он снова отвернулся к стене. У пещеры ювелира было еще одно отличие от всамделишних подземелий. Чистота. Бережно подобранный пестрый камень был умытым и гладким. В Самоцветных горах даже самые красивые слои трудно было различить за пылью и грязью. Никто не протирал мокрой тряпочкой красные, зеленые, фиолетовые изломы, не останавливался восхищенно полюбоваться…

Отделка комнаты не была завершена. В углу лежало несколько приготовленных, но не установленных камней и при них – ящичек с опрятно убранным инструментом. Там же виднелась лесенка, поначалу воспринятая Волкодавом как необходимая рудничная принадлежность. И длинный кусок окаменевшего древесного ствола с корой и ветвями, еще не нашедший в этой странной комнате своего, только ему присущего места…

В отличие от Волкодава, Мыш сразу почувствовал себя дома. Тягостные воспоминания не беспокоили маленького летуна. Покрутившись туда и сюда, он облюбовал подходящий уступ, прицепился к нему… и немедленно облегчил животик, украсив драгоценный каменный ковер пахучим длинным потеком.

До сих пор он, что‑то понимая своим звериным умишком, не позволял себе подобного в местах, где ему приходилось жить вместе с людьми.

Давно уже Волкодав не испытывал подобной растерянности! Позже он вспоминал, как первым долгом прислушался: не идет ли мастер УЛОЙХО? Об руку с уважаемым гостем?.. Пока он стоял столбом, Виона хихикнула, всплеснула руками – и стрелой выскочила за порог, звать служанку с тряпками и ведерком. Мыш сорвался с насеста и полетел было за нею, но потом вернулся к Волкодаву. Кажется, до него начало смутно доходить, что они были все‑таки не в пещере. Он сел венну на плечо и потерся о шею, как всегда, когда ему случалось нашкодить. Перелететь на стену зверек больше не пробовал. Он не очень понимал, что же именно он сделал не так, только то, что лучше было не связываться.

И надо ли говорить, что к приходу хозяина дома все следы преступления были надежно замыты.

Гость оказался худощавым пожилым сегваном с длинными седыми волосами, по обычаю Островов собранными в хвост на затылке. За хозяином следовал телохранитель, тоже сегван. Он ощупал Волкодава взглядом, лишенным всякого дружелюбия. Венн никак ему не ответил, но про себя усмехнулся. Парень тащил большую плоскую коробку, явно принадлежавшую гостю. Хорош охранник, допускающий, чтобы у него были заняты руки!

Между тем сегван с уважением и любопытством обозревал внутренность «шкатулки».

– Ты, добрый мастер, конечно, бывал в рудниках? – спросил он, усаживаясь.

– Куда мне, – кротко вздохнул УЛОЙХО. – Я на улицу‑то не каждый день выхожу.

Сегван развел руками с несколько преувеличенным удивлением:

– Откуда же ты так хорошо знаешь, как выглядят недра?

Мастер смутился, явно довольный похвалой:

– Да так… понемногу… от бывалых людей…

Волкодав стоял за спиной госпожи, скрестив на груди руки, и помалкивал.

Торговец камнями кивнул своему охраннику (или скорее просто слуге, как определил про себя Волкодав), и тот поставил коробку на столик. Сегван снял с шеи неожиданно длинный ключ и повернул его в маленькой скважине, отделанной потемневшим металлическим кружевом. Потом поднял крышку.

Виона восторженно ахнула. УЛОЙХО довольно улыбнулся. Сегван откинулся в кресле, радуясь произведенному впечатлению. Слуга‑охранник пялился на богатство, принадлежавшее не ему. Опытные люди так себя не ведут, опять подумал Волкодав. Телохранитель, как все люди, имеет право любить или не любить самоцветные камни, никого это не касается, кроме него самого. Но позволять себя от службы отвлечь… Сам Волкодав внутрь коробки даже не покосился – смотрел только на хозяйских гостей.

– Мы вправим их в серебро, – говорил тем временем ювелир. – И сделаем тебе ожерелье. Или диадему. Возьми, приложи к волосам!

Бесчисленные косички Вионы были спрятаны от чужих мужчин под намет; впрочем, нарлакский убор мономатанской уроженки неизменно получался больше похожим на тюрбан ее родины. Виона потянулась к коробке и вынула из черного замшевого гнезда кусочек то ли моря, то ли небес, горевший льдисто‑голубым звездным огнем. Она держала искрящийся камень так осторожно, словно тот в самом деле был хрупкой, готовой рассыпаться льдинкой. Она приложила его к темно‑синему шелку намета, охватившему смуглый лоб, и сделалось ясно, что именно там и было ему самое место. Лучшего не придумать.

Слуга торговца оторвался наконец от завороженного созерцания блестящих топазов. Теперь он алчно таращился на Виону.

Его хозяин тоже откровенно любовался молодой женщиной, но скорее отечески.

– Эти камни, – сказал он, – обретены под Большим Зубом, в сорок третьем нижнем ярусе. Гранил же их, как я слышал, сам несравненный Армар.

Никто не сказал бы по лицу Волкодава, чтобы для него что‑то значили эти слова. Мастер УЛОЙХО потянулся к ящику с инструментами и вытащил деревянный футляр. Сверху этот футляр был сплошь исцарапан – сразу видно, не без дела валяется, – но зато внутри оказался выложен бархатом. В пухлом бархате, само похожее на сверкающую драгоценность, покоилось большое двояковыпуклое стекло в металлической оправе. Рядом со стеклом лежала удобная деревянная ручка. Ловкие пальцы горбуна живо присоединили ручку к оправе.

– Ого, вот это диковина! – торговец камнями даже наклонился вперед. – Что это у тебя, добрый мастер УЛОЙХО? УЖ не магическое ли зерцало, позволяющее заглянуть в самую душу камней?

– Почти угадал, – засмеялся маленький ювелир. – Это в самом деле очень редкое и дорогое приспособление. Ему присуще свойство многократно увеличивать каждую мелочь, на которую сквозь него смотрят, равно подчеркивая и достоинства, и недостатки. Такие стекла шлифует в Галираде славный мастер Остей, и я знаю, что многие ремесленники вроде меня стремятся ими обзавестись.

Славный мастер Остей!.. Волкодав опять остался внешне совершенно невозмутимым, но на душе потеплело. Вот так живешь и не знаешь, где подкараулит тебя западня, плод стародавней вражды, а где, наоборот, бессловесная вещь покажется приветом от друга…

– Можно?.. – протянул руку сегван. И принялся увлеченно созерцать собственные камни, время от времени качая головой и щелкая языком. Потом он сказал: – Такое стекло и мне, скромному купцу, принесло бы немалую пользу. Много нынче развелось людей, склонных к обману, а сколь искусны бывают творцы подделок, не мне тебе объяснять. Ты позволишь не откладывая обмерить твое зерцало, чтобы я мог заказать подобное ему для себя?

УЛОЙХО с сомнением пожевал губами.

– Обмеряй, мне не жалко, – сказал он затем. – Можешь даже снять слепок. Но заказывать лучше погоди, пока судьба не заведет тебя в Галирад. Иначе зря деньги потратишь. У нас в Кондаре, как тебе известно, тоже варят очень хорошее стекло, но подобной работы повторить не умеют. Когда мне привезли это зерцало, я тотчас же устрашился, что ненароком разобью его, и обратился к нескольким мастерам, прося сделать похожее. Мои друзья очень старались, и я, конечно, вознаградил их труды, но…

На лице сегвана отразилось сомнение. Видя это, УАОЙХО снова запустил руку в ящик:

– Вот, посмотри.

Стекла, которые он вынул, были без оправ и без ручек. На первый взгляд они только этим от галирадского и отличались, но торговец по очереди испробовал их и убедился: все они хоть немного да искажали видимое глазом, причем каждое на свой лад. Ну еще бы, подумалось венну. Со здешними стекловарами не сидел, рядом Тилорн, объясняя, как направлять свет, чтобы вокруг линзы, уложенной на полированную пластину, заиграли радужные колыша. А без науки, пожалуй, что‑то получится!..

К его некоторому удивлению, сегван положил стекла на стол и расплылся в довольной улыбке. Купцам вообще‑то самообладания не занимать, но у владельца камней был вид человека, обнаружившего неожиданный клад.

– Друг мой УЛОЙХО, – проговорил он. – Ты забываешь, что я, в отличие от тебя, не ювелир. Я не шлифую бесценных алмазов, потея от мысли о возможной оплошности. А вот зерцало, позволяющее заглядывать в самое нутро крохотного камешка, нужно мне позарез. И что за беда, если оно что– то покажет чуть‑чуть не так? Главное, чтобы не пропустило изъяна, незаметного простым глазом. Такие изъяны, как ты хорошо понимаешь, бывают незаметны при покупке, происходящей в какой‑нибудь грязной лачуге или в укромном городском переулке, но всегда обнаруживаются, когда камень уже куплен и приходит пора пускать его в дело. Опять же, друг мой, в отличие от тебя, я странствую по всему подлунному миру, а это значит, что многое может случиться и с моими вещами, и со мною самим. То есть, как ты уже понял, обладание несколькими зерцалами, не подошедшими для твоей работы, но годными для моей, устраивает меня больше, нежели владение одним совершенно бесскверным, вроде твоего галирадского. Есть ли у тебя, друг мой, еще такие же чудесные приспособления, неудачно, как тебе представляется, изготовленные в Кондаре?

– Есть, – ответил УЛОЙХО.

– Я принес тебе девятнадцать дивных топазов, пригодных на ожерелье или диадему для твоей несравненной супруги, – торжественно изрек торговец. – Я отдам по одному из них за каждое из зерцал, хранимых тобой во имя уважения к сделавшим их мастерам… Надеюсь, тебя устраивает такая цена?

Когда сделка была должным образом завершена и маленький кувшин саккаремского вина, поданного по такому случаю, опустел, мастер УЛОЙХО попросил Волкодава проводить гостей до ворот. Обязанности венна состояли в том, чтобы находиться при госпоже в присутствии чужих людей; просьба ювелира им не противоречила и была Волкодаву совсем не в тягость. Он прошел с торговцем и его слугой через весь дом, радуясь, что выбрался наконец из « шкатулки».

– Мой добрый друг УЛОЙХО никогда раньше не держал охраны, – неожиданно сказал ему продавец самоцветов. – Да и зачем она ему, если подумать? Не хотел бы я оказаться на месте вора, которому вздумается ограбить его!..

В хозяйские дела Волкодав предпочитал не лезть и потому промолчал, но отвязаться от сегвана оказалось непросто. Уроженец Островов был словоохотлив, как все купцы. К тому же доброе вино приятно грело его изнутри, и он только что заключил сделку, которую почитал необыкновенно выгодной.

– Зачем УЛОЙХО нанял тебя? – снова обратился он к венну. – Неужели Кей‑Сонмор от него отступился?..

Волкодав подумал о том, что проводы гостей были все‑таки работой для слуг, а не для телохранителя. Мог бы и отказаться. Небось не помер бы, проведя еще некоторое время под сводами рукотворной пещеры. Однако данного не воротишь, и, поскольку отмолчаться не удавалось (последнее дело – обижать вошедшего в дом), он сказал:

– Супруга мастера приехала из далекой страны и еще не освоилась. Господин нанял меня, чтобы ей было спокойней.

Торговец окинул рослого крепкого венна оценивающим взглядом, глаза его задорно блеснули. Возможно, он подумал о том, что горбатый калека сотворил изрядную глупость, приставив к красавице‑жене мужчину не чета себе самому. Но многоопытный сегван был все‑таки скорее трезв, нежели пьян, и счел за благо оставить свои соображения при себе.

Его слуге вина не досталось совсем, но не досталось и хозяйского здравомыслия.

– Так ты, стало быть, все время при ней?.. – жадно поинтересовался он, подходя к калитке по садовой дорожке. – И ночью и днем?..

Мысленно Волкодав проклял свой слишком длинный язык, но вслух ничего не ответил. Купец с явным неудовольствием оглянулся на своего человека. Молодого парня жгло неутоленное любопытство. Он достаточно потерся в богатых домах и успел уяснить, что слуга со слугой договорится всегда. И мало кто упустит случай посплетничать о господах. Он еле дождался, чтобы хозяин шагнул на улицу. Переложил из руки в руку мешочек с купленными зерцалами и, повернувшись к венну, спросил напрямую:

– Ну ты как, спал уже с ней?.. И что она в… …Люди полагают: пощечина, даже нанесенная во всю силу и от души, уязвляет скорее гордость, нежели тело. Вот тут они ошибаются. Позже Волкодав не находил себе оправданий, – достойному ученику Матери Кендарат следовало бы вести себя по– другому. К примеру, срезать паскудника безошибочным словом. Таким, чтобы сразу пропало желание впредь распускать поганый язык. Он даже, хотя и с трудом, придумал подходящий ответ. Придумал – и понял, что лучше всего было просто промолчать, оставив пакостные речи висеть в воздухе. Над головой у произнесшего их. Но все это потом. А в тот миг Волкодав сделал худшее, что можно было сделать. Крутанулся навстречу и влепил молодому сегвану хорошую веннскую оплеуху. Иначе именуемую «опрокинутой лодкой», за форму ладони с пальцами, слегка согнутыми и сжатыми вместе.

Слуга торговца был никак не хлипче самого Волкодава, но «опрокинутая лодка» сшибает с ног даже тех, кого не вдруг проймешь кулаком. Человеку попросту кажется, что ему вдребезги разнесли голову. Или по крайней мере вколотили в нее гвоздь. Жестокая боль вонзается в самые недра мозга, лишая способности нацелить взгляд, отнимая чувство верха и низа. Лицо сегвана некрасиво обмякло, точно у пьяного или спящего, глаза поплыли в разные стороны, он начал валиться.

Волкодав увидел, как раскрылась его ладонь, как вылетел из нее кожаный мешочек с драгоценной покупкой и стал, переворачиваясь в воздухе, падать на пыльный плоский камень, отграничивавший садовую дорожку от уличной мостовой…

Глядя на падающий мешочек, Волкодав запоздало одумался и остыл Нажив полную бороду седины, он попрежнему то и дело срывался, как неразумный юнец. Он увидел собственную ладонь, успевшую нырнуть между мешочком и камнем. Крупные, тяжелые стекла глухо стукнули друг о друга сквозь ткань, которой их заботливо обернули как раз для такого случая. С камнем ни одно из них не соприкоснулось, и у венна чуть‑чуть отлегло от сердца. Содеянное все же не оказалось непоправимым.

Волкодав поднялся и отдал мешочек обернувшемуся купцу Молодой слуга шарил руками по земле, безуспешно пытаясь подняться хотя бы на четвереньки. Он плакал, подетски жалобно всхлипывая. Ничего, скоро пройдет. Венн хмуро смотрел на его хозяина, ожидая вполне заслуженной брани. Известно же, чем обычно кончается ссора двух слуг. Либо раздором хозяев, либо тем, что оба господина совместно наказывают виноватого. Торговец почему‑то молчал, не торопясь заступаться за соплеменника или бежать жаловаться мастеру УЛОЙХО. Он смотрел, как, цепляясь за каменный привратный столбик, встает на шаткие ноги его человек. Когда молодой сегван наконец поднялся и начал размазывать ладонью по лицу слезы и пыль, продавец камней обратился к Волкодаву.

– Спасибо тебе за то, что проучил неразумного, – сказал он спокойно, и венн только тут сообразил, что купец, оказывается, все слышал. Хозяин тем временем повернулся к слуге… и огрел его по другой щеке: – А это от меня. Чтобы впредь поменьше болтал.

На счастье невезучего парня, «опрокинутой лодкой» его господин не владел. Так что от второй оплеухи белобрысая голова лишь слегка мотнулась. Кивнув Волкодаву, сегванский купец повернулся и с большим достоинством зашагал по улице прочь. Слуга поплелся за ним, всхлипывая и утираясь. Некоторое время венн провожал глазами его униженно согнутую спину. На душе было удивительно мерзко.

Нам утро подарит и радость, и новую тень,

И вечной надеждой согреет нас юное солнце,

Но то, чем хорош или плох был сегодняшний день,

Уже не вернется обратно, уже не вернется.

Мелькают недели, и месяцы мчатся бегом…

Мы вечно спешим к миражу послезавтрашней славы,

А нынешней глупости, сделавшей друга врагом,

Уже не исправить, мой милый, уже не исправить.

Мы время торопим, мечтая, как там, впереди,

От бед повседневных сумеем куда‑нибудь деться…

А маленький сын лишь сегодня лежал у груди ‑

И вдруг повзрослел. И уже не вернуть его в детство.

В минувшее время напрасно душой не тянись ‑

Увяли цветы, и соткала им саван пороша.

Но, может быть, тем‑то и светел божественный смысл,

Что всякое утро смеясь разлучается с прошлым?..

И сколько бы нам ни сулил бесшабашный рассвет

На деле постигнуть вчерашнюю горькую мудрость,

Он тем и хорош, что придумает новый ответ…

А вечеру жизни – какое наследует утро?..

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒