ОПЯТЬ СИНЯЯ ВОРОНА 2 страница

— У верхних людей в каждой пещере огонь, — сказала Анука.

— Ну да, электрический.

— Анука глядит в небо по вечерам и видит, как верхние люди зажигают огни в своих пещерах. Наверно, готовят котлеты. А вокруг большого ночного огня, наверно, сидят и беседуют после удачной охоты.

— Очень похоже. — Витька кивнул. — И еще ездят друг к другу в гости. Сядут в автобус и поедут. Или ходят в кино и в театр.

— Анука хотела бы попасть к верхним людям.

Витька захохотал.

— Ишь ты. Для этого помереть нужно — короче, пройти эволюцию.

— Анука помрет! — Анука вскочила, схватила копье и наставила его прямо себе в сердце. — Анука хочет котлеты предпочитать!

Витька схватил ее за руки.

— Ты брось. Эволюция — это тебе не фунт изюма. Это процесс... Короче говоря — брось копье!

Тур и Тых стучали зубами от страха.

— Я великий воин! — вопили они. — Я научит людей обжигать горшки!

И никто не увидел, как в пещеру прокрался косматый лоснящийся парень в волчьей шкуре. Минуту пришелец с испугом смотрел на огонь, потом поднял дубину, норовя обрушить ее на Тыха.

— Тых, берегись! — крикнул Витька, он первый увидел пришельца.

Тых обернулся, ловко отпрянул от падающей на него дубины. Два неистово злобных тела, рыча, покатились по земле.

— Они задушат друг друга!

Анука выхватила из огня головешку, просунула ее между дерущимися. Тых и пришелец отпрянули друг от друга.

— Зачем пришел Глум? — спросила Анука.

— Вождь послал Глума искать Ануку. Вождь придет в ярость, когда узнает, что Анука сидит в пещере с людьми из чужого племени.

— Здесь Тур.

Только сейчас пришелец заметил Тура. Он подошел к нему, приложил почтительно руку к груди и вдруг закричал, вновь схватил оброненную дубину:

— Кто ранил Тура? — Он замахнулся, готовый кому-нибудь расколоть голову.

Тых поднял топор и опустил его медленно.

— Для воина радость убить врага, — сказал он. — Но сегодня Тых почему-то убивать не хочет.

Тур улыбался своим мыслям:

— Тур дрался с пещерным медведем. Тых помог Туру. Пусть Глум сядет к огню. Пусть попробует его тепла. Пусть попробует мясо, которое облизал огонь. Пусть будет мир в этой пещере.

Парень посмотрел на раненого темным непонимающим взглядом. Привыкший подчиняться, он сел к огню.

— Еще не было такого, чтобы хуп помог хапу. Может быть, в людях что-то испортилось?

Анука дала ему мяса с огня.

Они сидели все вместе и снова с восторженным изумлением жевали.

— Глум никогда не ел такого вкусного мяса. Кто научил Ануку есть мясо с огня?

Анука показала вверх, на Витьку.

— Я научил, — сказал Витька с подобающей случаю скромностью. — Я вас еще и не тому научу. Я еще научу вас щи варить.

Глум упал на колени, почтительно покрутил головой. Потом он долго смотрел в костер, то вытаскивал из огня недожаренный окорок, то горящую головню. Поразмыслив, он взвизгнул, схватил горящую головешку:

— Хапы будут владеть саванной! — и, гогоча, бросился вон.

— Так поступают шакалы, — завыл Тых. — Тых тоже возьмет огонь. — Он выхватил из костра головню. — Хупы будут владеть саванной!

Тур распростерся перед Витькой.

— Я видел? Будет большая война. Люди еще кровожадны и дики, люди еще не готовы владеть огнем.

«Опять за свое», — подумал Витька.

— Ерунда. Они не умеют сохранять огонь в пути. Эти головешки у них погаснут. Их нужно от ветра прятать.

Стоявшая в растерянности Анука выхватила из костра головешку.

— Анука быстра и бесстрашна. Анука сохранит огонь в пути. Хапы будут владеть саванной!

Костер зачах, развороченный.

— И у нее погаснет, — сказал Витька. — Весь костер расхватали.

Раненый Тур поднялся.

— Пусть Я уничтожит огонь. Пусть огонь не достанется никому.

— Что вам жалко, что ли? Пусть варят мясо, согреваются в стужу.

— Я не знает людей, хапы хотят быть сильнее хупов. Хупы хотят быть сильнее хапов. Люди никогда не признают, что они равны.

— Люди не могут жить без огня!

Тур взял копье, которое позабыла Анука.

— Пусть Я убьет огонь!

— Ни за что! Огонь нужен людям.

Тур замахнулся.

Витька расстегнул на груди рубаху.

— Ну, протыкай! Прометея тоже протыкали такие! — Витька думал, что погибать довольно обидно, никто и не узнает, как ты погиб, и не отметят в истории. Витька забормотал: — Каугли маугли турка ла му.

— Человеки воюют? — вдруг спросил Тур.

— Воюют! — крикнул Витька.

— Как же так? Разве человекам не хватает еды?

— Да протыкай ты! — крикнул Витька и еще быстрее забормотал: — Каугли маугли турка ла му...

В пещеру вошла Анука с черной головешкой.

— Огонь умер, — грустно сказала она. — Анука сохраняла огонь на груди. Но ветер унес его. — Она увидела Тура с занесенным копьем. — Тур хочет, чтобы Я ушел назад, к верхним людям?

Тур плюнул, опустил копье.

— Н-не п-проткнул, — пробормотал Витька. — З-зна-чит т-ты не прав...

В пещере загудело, завыло. Глум и Тых с черными головешками бросились к костру, который уже едва тлел. Они отнимали друг у друга огонь и кусались. Они затоптали костер совсем, а когда затоптали, уселись рядом и принялись выть от обиды. Они толкали друг друга локтями и выли.

— Глум, сын шакала, убил огонь.

— Тых, жалкая гиена, убил огонь.

Витька смеялся.

— Ой чудаки, — сипел он. — Да я вам сколько хочешь огня навышибаю.

Свет в пещере заколебался. Заслонив вход громадным телом, величественно вошел вождь хапов Гы.

— Где тут огонь? — спросил он.

Гы был страшен. В львиной шкуре, весь увешанный клыками диких зверей. Этих клыков было так много, что колени вождя слегка подгибались от тяжести.

— Гы спрашивает, где тут огонь? — повторил он голосом бури.

— Огонь умер, — клацая зубами и кланяясь, ответил ему Глум.

Анука хвастливо шепнула Витьке на ухо:

— Мой папаша.

— Кто приручил огонь? — спросил Гы голосом льва.

— Я, — сказал Витька.

Гы повернулся к нему, ударил себя в грудь, как в железную бочку.

— Я отдаст огонь хапам. — Гы подпрыгнул, издав воинственный клич. — Хапы будут владеть саванной.

Раненый Тур встал перед вождем.

— Огнем не должен владеть никто.

Гы подпрыгнул от удивления.

— Тур говорит, как враг.

— Огонь принесет беду. Тур не хочет, чтобы хапы и хупы убивали друг друга. Слишком много стало смертей на земле.

«Похоже, что он совершает подвиг», — тоскливо подумал Витька.

Гы схватил раненого за грудь.

— Тур обезумел. Огонь принесет победу! Тур видел, как этот серый Я добывает огонь?

— Тур видел. Тур знает эти камни. Но Тур не скажет! — Раненый воин повернулся к Витьке. — Пусть Я молчит тоже.

— Молчу, молчу, — сказал Витька.

Гы шагнул к нему, выпятив грудь. Но Тур снова встал на его пути.

— Гы не посмеет обидеть Я, иначе на землю спустятся верхние люди.

Гы зашипел от злобы. Вдруг он поднял дубину и замахнулся на Тура.

— Тур лучший воин хапов! — крикнул Глум.

— Тур был лучшим воином. Сейчас Тур — пища для гиен.

Тур защитил голову рукой, но удар был так силен, что он не устоял на ногах. Глум над ним наклонился.

— Тур ушел. Тур замолчал навсегда.

Вождь Гы осторожно приблизился к Витьке.

— Гы никого не боится, — сказал он, оглядываясь. — Если Я не скажет, Гы убьет Я, и дело с концом.

— Гы не имеет мозгов, — прошептал раненый Тур. — Если Гы убьет Я, Я уйдет к верхним людям и уже никогда не вернется, чтобы учить хапов.

— Молчи! — голос Гы как обвал. — Разговорчивая падаль! — Вождь метнул в Тура дубину.

— Все, — прошептал Витька. И вдруг бросился на вождя в комариной отваге: — Фашист ты паршивый! — и укусил его за ногу.

— Гы убил своего лучшего воина. Гы действительно не имеет мозгов, — сказал кто-то насмешливо.

В проходе стоял вождь хупов Крам. Из-за его спины выглядывал Тых. Крам огромный, как Гы. Клыками увешанный. Крам не в львиной, а в тигровой шкуре.

Он подошел к Витьке, уважительно поклонился.

— У хупов отличные мягкие шкуры. У хупов есть зубы волка, медведя и леопарда. Я сделает из этих зубов ожерелье. Я будет помогать вождю. Я станет получать лучшую долю охоты. — Он взял из рук Тыха шелковистую красную шкуру, накинул на Витьку и сцепил ее лапами, чтобы она не спадала. — Я будет кушать самое нежное мясо. Спать на ароматных травах.

Гы опомнился, взревел.

— Хапы получат огонь!

Вождь хупов Крам ловко отбил его дубину своей и опять улыбнулся Витьке.

— Надеюсь, Я видит, кто его друг?

— Крам говорит, как лиса. Все лисы трусы — все хупы трусы.

Палицы двух вождей скрестились с чудовищным треском.

— Пусть Глум приведет хапов!

— Пускай Тых приведет хупов!

Тых и Глум со всех ног бросились исполнять приказания вождей.

Вожди дрались. Их дубины сталкивались, как бревна, попавшие в водопад. Витька на них засмотрелся. На какое-то мгновение ему казалось, что он сидит в зале кинематографа, что рев и грохот низвергаются на него с экрана.

— Давай, давай! — закричал он. — Тресни его по кумполу!

И никто не видал, что Анука уже давно ползает на четвереньках в дальнем углу пещеры. Она поднимала камни и каменные осколки, и куски сталактитов.

— Анука видела, Я бросил камни сюда. Анука не знает, какие... — Среди осколков она нашла наконечник. — Может быть, про этот камень говорил Тур. Наконечник его копья. — Анука понюхала кремень, даже лизнула. — Холодный. — Попробовала откусить и, видимо, причинив себе боль, с силой ударила кремнем по лежащему у ее колен камню. Брызнули искры. Анука ойкнула. Потом опасливо подняла камень. — Тоже холодный... Почему из него вышли искры? — Она еще раз ударила по нему кремнем и закричала: — Анука нашла камни, которые выбросил Я! Люди научатся добыть огонь. Люди станут есть мясо с огня.

Дерущиеся остановились. Анука подняла камни, ударила ими друг о друга. Искры стрельнули ей в черные волосы.

— Люди научатся обжигать горшки!

И тотчас оба вождя бросились к девочке. Они опрокинули ее навзничь, навалились. Сквозь рычание послышался ее придушенный крик.

Витька бил вождей по плечам и по спинам, колотил их ногами, за волосы тянул, кусал и бодался. От вождей валил пар. Пахло серой, словно от паровозов. Витька кричал:

— Что вы делаете? Таких камней сколько угодно! Отпустите ее. Я найду вам другие камни. Остановитесь же, дураки-и!

Из груды шкур и горячих железных мускулов еще раз послышался затухающий крик Ануки.

Вожди отскочили друг от друга. В руке у каждого было по камню.

Анука лежала недвижная и прекрасная.

У Витьки засосало под ложечкой.

— Что вы наделали? Звери! Она же хотела, как лучше. Она ведь хотела для всех...

У входа в пещеру послышались голоса. Гы засмеялся, пошлепал себя по надутому великанскому животу.

— Хапы пришли.

Голоса стали громче.

— Хупы пришли. — Крам засмеялся тоже, ударил кулаком в свою великанскую жирноватую грудь.

— Хапы будут владеть саванной!

— Хупы будут владеть саванной!

Вожди больше не обращали внимания на Витьку, словно его и не существовало вовсе. И Витька снова почувствовал себя муравьем на асфальте.

Спеша и толкаясь, вожди побежали из пещеры наружу. Голоса возле пещеры как бы распались на два отдельных свирепых крика, это сошлись врукопашную две враждебных орды.

«Их бы из пожарного брандспойта», — подумал Витька. Он осторожно подошел к Ануке. Он еще на что-то надеялся и бормотал :

— Ну, Анука же. Ну, вставай. Чего ты умерла-то...

Он взял ее руки. Руки были теплыми, но Витька знал, что Ануки уже нет. Что все это нелепый кошмар, что он сейчас проснется и тогда исчезнет, уйдет из сердца ощущение вины. Витька укусил себя за руку.

— А-а-а-а-а-а-а-а! — протяжный крик раздвинул своды пещеры. Каменные сосульки подхватили его на высокой ноте.

Витька вскочил. Хромая, вбежал молодой парень — Глум. За ним с топором гнался Тых. Увидев распростертую на земле Ануку, Глум словно споткнулся. Остановился незащищенный. Встал на колени.

— Глум, берегись! — крикнул Витька. Но Глум не слышал его. Он гладил Анукины волосы. Он пытался чутким звериным ухом уловить ее дыхание.

Витькин крик услышал Тых — отшвырнул топор.

— Для воина радость убить врага... Но что-то случилось у Тыха в груди. Тых убивать не хочет...

Глум медленно поднялся с колен.

— Анука умерла, — сказал он с тоскливым недоумением. — Кому же Глум станет приносить ягоды и цветы саванны? — Его глаза остановились на Витьке. Витька весь сжался.

— Я убил Ануку, — сказал Глум.

— Ты что? — Витька попятился. — Зачем мне? Ее ваши убили, эти... гориллы.

— Я хочет взять Ануку с собой к верхним людям, — сказал Тых.

— А-а-а-а-ааа! — закричал Глум голосом одинокого дерева. — Глум без Ануки не может! Глум убьет Я. — Он схватил топор, лежащий возле Тыха. Замахнулся. И Витька понял, что это конец.

— Каугли маугли турка ла му...

Резко и сразу хлынула тьма. Она затопила пещеру. Она сверкала вихревыми огнями, и огни уносились куда-то вдаль. Глохли звуки. Только свист простой и естественный, словно ветер в печной трубе.

АНЕТТА

Огненные спирали охватывали Витьку со всех сторон. Когда они подходили близко, Витька втягивал голову в плечи и тем самым избегал опасных касаний.

Тьма поредела, стала зеленой и полупрозрачной. Тонкий свистящий луч рассек ее, и обнаружилась ясная сердцевина дня, с запахом пыли, травы и деревьев. С кудахтаньем кур, ржанием лошадей и острым клацанием боевой стали.

Витьку мягко тряхнуло. Накренило и выпрямило. По его позвоночнику прошла дрожь от толчка. Он увидел себя сидящим на широкой дубовой полке между кастрюль, котлов, а также медных начищенных сковородок.

Внизу дрались трое в широкополых шляпах с перьями, в ботфортах из бычьей кожи и в кружевах.

Сверкали шпаги, позванивали. Один в черном и один в зеленом наскакивали на одного в красном. А он смеялся.

— Ха-ха, — говорил, — ха-ха-ха! Англичанин и кардиналист — какой трогательный союз. Можно подумать, что герцог Ришелье не ведет сейчас войну с Англией. Право же, пустой желудок объединяет души лучше, чем Иисус Христос.

Те двое тоже что-то говорили и наскакивали, как петухи. А этот в красном, посмеиваясь и почесываясь от удовольствия, гонял их по всей комнате.

Все здесь стало Витьке понятно вмиг. Ни тебе дубин, ни каменных топоров — изящное стальное оружие и бесстрашное благородное сердце. Почесал Витька голову перепачканной доисторическим углем пятерней и улыбнулся во весь рот.

Драка разворачивалась стремительно. Красный загнал черного и зеленого в угол. Выбил у них шпаги из рун:

— Я вас проткну, как каплунов, одним ударом! — Он отступил немного, чтобы сделать свой смертельный выпад, но вдруг по ногам ему ударила тяжелая деревянная швабра. Красный упал.

— Ура! — закричали зеленый и черный. Подхватили шпаги и заспорили, кому из них выпала честь покончить с врагом. При этом они отталкивали друг друга локтями и обзывались:

— Вы, сударь, нахал.

— Ноу, вы есть, сударь, нахал.

Витька схватил медную сковороду, и так как зеленый оказался под самой полкой, то именно его Витька и грохнул по голове.

Медь загудела.

Зеленый вытаращил затуманенные болью глаза, зачем-то вложил шпагу в ножны и рухнул.

«Кто же тут кто?» — подумал Витька, но тотчас все прояснилось.

Красный уже стоял на ногах и кричал:

— Меня, королевского мушкетера, шваброй! Кто посмел?!

Черный отступил к окну.

Мушкетер догнал его, завалил на подоконник и вытянул по тому самому месту, которое, как ни странно, за все отвечает.

— Это неблагородно! — закричал черный. — Я гвардеец его преосвященства герцога де Ришелье. Меня нельзя пороть.

Витька на своей полке хрюкал от суетливого восторга.

Зеленый, англичанин, лежал, раскинув руки.

Мушкетер порол гвардейца шпагой.

— Я, сударь, на вас пожалуюсь, — кричал черный.

— Кому?

— Тому, кто бодрствует, когда король спит. Кто трудится, когда король забавляется.

— Это значит богу.

— Нет, сударь, это значит его преосвященству — кардиналу.

— Пожалуйста. Сколько угодно. Извольте показать ему мою расписку. — Мушкетер захохотал громогласно и уколол гвардейца шпагой в мягкое место. Тот завыл, дернулся и вывалился на улицу. Мушкетер повернулся к Витьке. Высокий, плечистый, немного жирноватый, с бледным лицом.

— Спасибо, мой юный друг. Я бы угостил вас вином отменным, но, видимо, оно еще не скоро придется вам по вкусу. — Он поправил белую крахмальную сорочку, привел в порядок брабантские кружева.

Витька свалился с полки, сияя от счастья и нетерпения, поправил красную шкуру махайродовую.

— Здрасте. Да я всю жизнь мечтал. Да я и так, без всякого вина. Позвольте познакомиться...

Мушкетер улыбнулся одними усами, протянул было руку Витьке, но тут же его лицо исказилось.

— Где эта ведьма?

— Мы здесь...

Витька увидел все остальное, чего не заметил, увлеченный дракой. В комнате стоял большой дубовый стол, очень крепкий. Вдоль стола — две скамьи, тоже дубовые. Был в комнате камин из дикого шершавого камня, во второй этаж вела деревянная лестница. Низкая проложенная железом дверь, оставленная нараспашку, открывала взгляду погреб. А на пороге погреба, будто в черной раме, стояли на коленях пожилая женщина и девчонка Витькиного возраста. Обе в чепчиках, обе в передниках, только на девчонке одежда почище и побогаче.

— Я очень сожалею, дитя, что причинил тебе столько горя, — сказал мушкетер девочке. — Слово дворянина, я у тебя в долгу. И у тебя. — Он снова улыбнулся Витьке одними усами. — А ты, ведьма... Тебя я вздерну. Королевского мушкетера — шваброй!

— Она со страху. Простите ее, она не в вас целила. Она в других господ, — поспешно забормотала девчонка.

— Когда я ее повешу, она не станет уже больше промахиваться.

Витька почувствовал некоторое недоумение.

— А разве мушкетеры воюют с женщинами? — спросил он.

— Конечно, не воюют. Но это ведь не женщина, а ведьма! А всякую такую нечисть, ведьм, оборотней, вурдалаков, нужно вешать на сырой веревке. И кол осиновый в могилу, чтобы не вылезли. При этом нужно «Отче наш» прочесть и плюнуть за спину. — Мушкетер пронзил служанку взглядом, как шпагой. — Бр-ррр... Ступай на кухню. Искупишь свою вину яичницей с ветчиной. Да ветчину смотри потолще накроши.

Служанка поднялась, взяла корзину с яйцами, окорок свиной копченый, да еще захватила бутылку вина.

— Эй, это ты оставь! Еще чего придумала, карга. Гастон, скотина, как ты смотришь за нашими припасами? Мы за них заплатили своей кровью.

— Своей ли? — проворчала служанка. — А господин Гастон дрыхнут. А может, умерли. Я думаю, они захлебнулись в том вине.

Мушкетер ногой топнул так, что хрустнули половицы.

— Молчать! Ты, ведьма, откуси язык и выброси его собакам.

Он отобрал бутылку и тут же выпил ее единым духом.

— Марш на кухню!

Служанка попятилась. В кухне загремели сковородки и еще какие-то металлические предметы, словно их бросали на плиту с далекого расстояния. Мушкетер благодушно подтянул штаны из тонкого испанского сукна, обозвал кого-то мерзавцами, негодяями и спустился в погреб. Дверь за ним затворилась.

«Теперь-то я в порядке, — думал Витька. — Здесь все, как надо. Жаль, что Анна Секретарева не видела, как я англичанину сковородкой дал. Еще не то будет...» Мысль эта наполнила Витьку неким блаженным электричеством, от которого Витька засветился изнутри и словно потерял в весе.

Девчонка поднялась с колен. Похлопала мокрыми глазами и вдруг привычно поклонилась.

— Что сударь хочет на обед?

— Супу... Щец бы.

— Но мы не знаем, что такое щец. — Девчонка еще раз присела, еще раз поклонилась. — А супу можно. Мы вас накормим супом — гороховым.

Витька явственно ощутил во рту вкус горохового супа с жареным луком и с грудинкой копченой.

— И хлебца, — сказал он. — Черного.

Служанка высунулась из кухни, любопытная, как мышь, тощая, как топор.

— А луидоры?

— Я, понимаете ли, пятьсот тысяч лет не ел, — сказал Витька и, глядя на зловредную ухмылку служанки, почувствовал, что втискивается в свою материальную оболочку, тесную и неуютную, способную краснеть, потеть и ежиться.

— Может быть, у вас полные карманы золотых пистолей? — ехидно спросила служанка. — Покажите. Нам уже давно не доводилось видеть денег.

— Пистолей нет! Есть пистолеты! — раздалось из погреба.

В дверях стоял мушкетер.

— А ну, живо! Яичницу мне и суп моему юному благородному другу.

Служанку выдуло, как запах дыма сквозняком. Загрохотали на кухне железные предметы.

— Ух, ведьма. — Мушкетер зубами скрипнул, почесал в затылке и вдруг улыбнулся. — Меня зовут де Гик! — Он помахал фетровой шляпой, как положено мушкетерам, чтобы шляпа страусовым белым пером коснулась пола. — Гастон, подай бутылку! — И скрылся в погребе, оставив на всякий случай щель в дверях.

Девчонка, привыкшая к подобному шуму, спокойно смахнула пыль с тяжелой дубовой скамьи.

— Прошу вас, сударь, садитесь к столу.

Витька хотел сказать: «Иди ты, какой я тебе сударь». Но вовремя вспомнил, что эпоха требует изысканной вежливости в обращении с дамой.

— Я извиняюсь, — сказал он. — Простите, где ваш папа? — Витьке не очень-то хотелось встречаться с девчонкиным папой, но вежливость того требовала. — Надеюсь, он здоров? — спросил Витька и помахал рукой, как если бы в руке у него была фетровая шляпа с пером.

— Папашу застрелили еще на прошлой неделе. Как раз во вторник. Мушкетер, господин де Гик. — Девчонка поднесла к глазам фартук и заплакала. Видимо, очень часто ей приходилось плакать — делала она это привычно и скучновато.

Витька снова почувствовал неловкость в мыслях и некую растерянность.

— А матушка? — спросил он. — Здорова, надеюсь?

Девчонка заревела еще громче.

Витька побледнел.

— Повесили?

— Господь с вами. Матушка была не ведьма, не бунтовщица.

Из кухни служанка высунулась.

— Хозяйка от сердечного удара скончалась. Сердце у нее сжалось и не разжалось. Сердечная жила лопнула.

Крупные слезы текли по девчонкиным щекам, словно дождь по созревшему яблоку. Витьке захотелось ее погладить, сказать что-нибудь утешительное, но он еще ни разу не гладил девочек, не утешал, и поэтому стеснялся и от стеснения краснел и надувался, как пузырь.

Служанка принялась слова сыпать:

— Заглянула я в погреб, где господин де Гик со своим слугой засели, с господином Гастоном, а там, прости господи, все поедено, все повыпито. Двадцать окороков свиных, тридцать колбас копченых, сорок колбас вареных.

Витька почувствовал пустоту в желудке.

— Двести яиц сырых! — палила служанка, не то восхищенно, не то ужасаясь. — Пятьдесят бутылок вина бургундского, шестьдесят бутылок вина гасконского. Из бочки с вином испанским пробку вытащили, а вставить забыли, и вино просто так течет...

«Наверно, неспроста это, — подумал Витька. — Мушкетеры просто так людей не обижают. У них честь на первом месте. Наверно, их прижали. Наверно, безвыходное положение...»

— ...Свиным салом господин де Гик и его слуга, господин Гастон, сапоги мажут. А в бочке с постным маслом ихние мокнут шпаги. Этого матушка не перенесла и скончалась. Аккуратная была женщина. — Служанка пригасила глаза и добавила неуверенным голосом: — Господь любит праведников, господь не оставит ее своей милостью. Сироту от беды убережет... — Она еще раз погладила девчонку по голове.

— Яичницу! — заорал в погребе де Гик.

Служанка плюнула: «Ах чтоб тебя!» Оглядела Витьку, как бы оценивая, можно ли от него ждать заступничества и, видимо, не одобрив его комплекцию, а также возраст, удалилась на кухню.

— Вы потерпите, сударь, — сказала девчонка сквозь слезы. — Дрова у нас сырые.

У Витьки голова кружилась. Он старался, но никак не мог разобраться, где тут правда, где вымысел. А может быть, над ним смеются?

— И никакой я вам не сударь.

Девчонка побледнела.

— Простите, ваша светлость.

— Опять вы ошибаетесь. Я никакая вам не светлость. — От такой вежливости Витькин язык стал кислым, уши пунцовыми и шея вспотела. «Это, наверное, с непривычки, — решил Витька. — Пообвыкнусь...»

Девчонка на колени бухнулась.

— Неужели ваше высочество? Неужели принц крови? Какое счастье. Удостоили нас. Я сразу подумала... — В глазах у нее, как заря по ясному небу, разгоралось обожание и такой восторг, что Витька засмеялся. А засмеявшись, почувствовал нечто такое, что позволяет людям разговаривать на ты.

— И никакой я не принц, — сказал он нормальным голосом. — И никакой я не сударь. И чего ты все на колени брякаешься? Вот будет у тебя на коленях дырка.

— Уж лучше дырка на коленях, чем дырка в голове. А кто ж вы, если не секрет?

— Я просто Витька. Обыкновенный человек.

Девчонка хитренько носом дернула.

— Обманываете. Все вы такие мужчины — обманщики. Обыкновенные в шкурах не бегают. Обыкновенному человеку и в голову не придет в шкуре бегать, да и ни к чему ему это дело. Да и откуда у обыкновенного человека может быть такая шкура? У нас таких не водится зверей.

— Конечно, не водится. Это махайрод — саблезубый тигр. Ну, встань же ты, наконец, с коленок-то. Садись рядом.

— Вы, наверное, издалека? — спросила девчонка, охотно присаживаясь рядом с Витькой. — И одежда у вас не наша, необычная.

Витька кивнул.

— Издалека. Из такого издалека, что и подумать невероятно...

Словно могучий кто-то приподнял Витьку за ворот и встряхнул.

— Анука!.. Анука!.. — Витькино лицо прикрыла внезапная тень. — Вот люди. Она же подвиг совершила, если разобраться. Может быть, мы ей обязаны, что варим суп.

— Ах, суп, — девчонка улыбнулась и придвинулась к Витьке поближе. — Суп скоро сварится.

— Она погибла! — крикнул Витька.

Девчонка вздохнула, прислонилась к Витьке. Пошевелила у него волосы на голове дыханием.

— Сейчас погибнуть не трудно. А кто у вас погиб?

— Анука!

— Ваша сестра, да? Анука, имя какое странное. Вы очень одинокий, как я. — Девчонка всхлипнула, положила голову на Витькино плечо. — Меня зовут Анетта...

Витька даже и не заметил, что девчонкина голова на его плече.

— А что? — шумел он. — Я виноват, да? Виноват? Сами они виноваты! А я переживай.

— Вы помолитесь. — Девчонка заглянула в глаза Витьке своими мокрыми глазами. — Вам станет легче.

Оглушенный англичанин очнулся, качаясь, подошел к столу. Сел, голову обеими руками подпер, она у него еще слабо держалась после удара сковородкой, и закричал:

— Я пить и покушать!

— А вы не кричите, — сказал ему Витька. — Вы не в лесу.

— Я есть милорд. Когда пустое брюхо, имею громкий голос. Это есть харчевня или это есть не харчевня? Позовите мне ваш папа, я его убью.

— Уже убили, — сказал Витька угрюмо.

Англичанин пощупал свое ударенное темя, поправил прическу, бородку клинышком.

— Ах, да, — сказал он грустным голосом. — Припоминаю. Всех их убил тот разбойник, который в погребе. Я не могу скачить на лошади, не пообедав.

— И не разбойник — мушкетер.

Англичанин мизинцем подбил усы кверху.

— Какая разница.

— А что вы намерены делать у нас? — спросила Витьку девчонка.

— Поступлю в мушкетеры.

— Вы будете сражаться за короля? — Девчонка засветилась, нос вздернула, словно это она сама придумала стать мушкетером. — Вы слышали, милорд, их светлость будет сражаться за нашего короля.

Англичанин оскалился и захохотал, коротко, словно полаял. Дорогие фламандские кружева на его одежде заколыхались. Он шлепнул Витьку по плечу.

— Чего пихаетесь-то? — сказал Витька.

— Храбрец! — Англичанин еще раз шлепнул Витьку по плечу. — Ай лайк. Красивый зверь. — Он гладил Витькину махайродовую шкуру. Он даже об нее щекой потерся. — Очень вери вел. Ты сам убил?

— Сам, — сказал Витька, отодвигаясь. — Из рогатки.

— Очень похвально. — Англичанин вытащил игральные кости, сдул, как положено игрокам, пыль со стола. — Сыграем. Я хочу этот зверь для коллекции. Мой друг, лорд Манчестертон самый младший, с ума сойдет, когда увидит у меня этот шкура. Я тебя обыграю. Я играю очень вери вел. Ставлю десять пистолей.

— Не затрудняйтесь, — сказал Витька, оттопырив губу. — Я не играю в азартные игры.

— Ставлю пятнадцать пистолей. Такой редкий зверь. Ни разу не видел.

— Сказал, не играю в азартные игры.

— Очень жаль. Во что играют в ваша страна?

— В футбол играют, в волейбол, в хоккей, в баскетбол, в теннис. Гораздо реже — в рюхи.

— Еще?

— И в бильярд играют, и в пинг-понг.

— А еще?

— Еще играют в шахматы, и в шашки, и в домино — в козла.

— И?

— И в карты, — сказал Витька сердито. — А в кости не играют — детская игра.

— Очень жаль. Ты бы мне проиграл по-джентльменски, благородно. А так придется отнимать. — Англичанин вцепился в шкуру, начал ее стаскивать с Витькиных плеч. И, видимо, стащил бы, как Витька ни отбивался, — милорд был жилистый. Но тут Витька заметил медную сковородку, она лежала возле камина. Витька схватил ее и замахнулся.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒