«Я - государственный человек» 3 страница

Н.С. Иосиф Виссарионович, а что бы вы, как отец, сказали своей Светлане сейчас? С какими бы словами обратились к ней напрямую?

И.В.С. Я сказал бы ей: «Девочка моя, Светик мой. Светлячок. Как я тебя люблю! Как я желаю тебе добра и счастья! Как я хочу, чтобы мы снова встретились в этом мире: я — как папа, ты — как дочь. Я так люблю смотреть в твои глаза. Я так хочу, чтобы улыбались твои губы. Я так хочу, чтобы никогда не плакали твои глаза...

Н.С. Очень трогательно, Иосиф Виссарионович... Но давайте продолжим. Вот у Владимира Ильича были такие женщины-друзья, как Инесса Арманд, Стасова, Клара Цеткин...

И.В.С. Стасова... Елена Стасова... Очень интересная женщина. Конь в юбке. Это что-то невероятное... Огромная женщина. Она не была большой рост, а виделась как скала... Я боялся ее.

Н.С. Ленин очень хорошо отзывался о своих сорат- никах-женщинах. А вы можете кого особо выделить из своего окружения?

И.В.С. Я хочу вспомнить, что именно Стасова помогала мне в решении самых невероятных вопросов. Я хочу сказать, что я думал, что если бы это был мужчина, я бы тебе, дорогой, подарил коня и шашку. Самую красивую, которая есть. Я бы тебе подарил коня белого с черной гривой. И чтобы ты на этом коне была как Бог. И как воин. И как та женщина, которая спасет мир когда-нибудь.

Н.С. Нуда, как Матерь Мира, эпоха которой наступает.

И.В.С. Я думаю, что таких женщин в истории приходит очень мало. И я жалею, что не был близок особенно с ней, так как у нас больше было споров, чем любви. Я боялся ее.

Н.С. Ничего не боялся Коба-неустрашимый, а тут... Да, бывает. Иосиф Виссарионович, я как-то упустил спросить у Ильича о Коллонтай. Хотелось бы наверстать упущенное. Вы ведь общались с этой женщиной. К тому же она была подруга Стасовой, ведь именно Стасова подвела ее к революционной борьбе. Коллонтай была первой в мире женшиной-дипломатом, а это многое значит...

И.В.С. Ну, что сказать о Коллонтай?.. Александра была женщиной решительной, смелой, мужественной, она была талантливый полководец. И ее поле битвы ни разу не было проиграно. Она всегда находила выход из самых труднейших ситуаций. И когда мне принесли доносы на эту женщину, я сказал так: «Еще один донос — и ты будешь сидеть в тюрьме. Что эта женщина может сделать не так, а? Скажи, хоть один раз. Еще мне принесешь донос — я тебя убью сам».

Н.С. А теперь о ваших близких женщинах, если можно так выразиться... В молодости вы много были в сибирской ссылке — и в Туруханском крае, и в Норильском, и в Курейке, и в поселках Селиваниха, Монастырском... Зимовали там долгие месяцы... Скажите, ведь у вас были там женщины, ну просто как женщины, а не друзья-революционерки... Вы можете кого-то вспомнить?

И.В.С. Ну, что я могу сказать о женщинах? Это правильно, что меня окружали женщины, всегда окружали. Но надо знать мой характер. Я не каждой женщине доверялся. И не каждая женщина может похвастаться, что хотя бы один раз я взял ее за руку. Я брезгливый человек, и всегда считал, что чужая грязь, которая на теле, — это его грязь. Мне не нужно брать чужую грязь, у меня своей много. Я думаю, что каждая женщина, которая была со мной, она понимала это без слов. Мне ничего не нужно было говорить. Все отношения у нас были деловые. Я поче- му-то внушал страх сибирским женщинам. Я ведь был некрасив. Я был обезображен оспой. Я был невысокого роста, кривоногий мужчина, которого трудно полюбить просто так. Но если в любовь входила корысть, я пресекал отношения сразу.

Н.С. И все-таки, вы — молод. К тому же горячая грузинская кровь... Какую сибирскую мадонну вы вспоминаете с теплотой и любовью?

И.В.С. Зачем обижать кого? Я очень ценил женщину, труд женщины на земле. Я ценил и считал, что это их достояние, что каждая женщина на своем месте, выполняет свой долг. И что этот долг она должна терпеть до конца. Я не был склонен иметь женщин еще и потому, что я сам был из грязи: слушай, что мог я дать женщине, кроме красивых слов? Ничего.

Н.С. Я читал где-то, что у вас в Сибири все-таки родился сын. Или это брехня, досужие выдумки?

И.В.С. Ай, как хорошо ты сказал, что брехня-выдумки!.. Что был, пусть был, но где он? Покажите, я его обниму.

Н.С. Еще хотелось спросить об одной женщине. Это Валентина Истомина, Валечка, как все ее называли. Она была у вас экономкой на даче в Кунцеве. Целых восемнадцать лет рядом с вами, и не только, думается, в качестве экономки...

И.В.С. Это была большая мама. Мама для всей семьи. Мама, которую я уважал за ее любовь и преданность. Я считал, что каждая женщина должна быть такой, как она — незаметная, тихая, чтобы никогда меня не ругала ни словом, ни делом. Ничего не просила. Она испытывала очень большое давление со всех сторон. Все знали, как я отношусь к Валентине. Что она стала мне и другом, и женой, и матерью, и ребенком. И всем, кто есть на этой земле. Потому что так сумела себя поставить, тихо и незаметно. Что кроме как ее присутствия через предметы, я никак ее не находил. И даже, когда звал, она говорила: «Сейчас, сейчас, Иосиф, я еще не все сделала».

Я был очень привязан к этой доброй русской женщине. Я считал, что вот кто должен быть образцом женщины во все века. Она была незаменима ни в чем. Я ведь только с ее рук брал пищу. Больше ни у кого.

Н.С. Да, она вас любила. Любила не как вождя и отца народов, а как простого человека, Иосифа, — и это очень трогательно, правда?

И.В.С. Это так. На ее любовь я отвечал любовью. Это была третья женщина в моей душе; с ней всегда было спокойно. С ней я чувствовал себя человеком и очень красивым мужчиной.

Н.С. Иосиф Виссарионович, скажите, пожалуйста, какие черты характера вам особенно привлекательны в женщинах? И какие, наоборот, отталкивают?

И.В.С. Терпение — тот самый цветок, который вырастает после тщательного ухода за душой. Терпение и еще раз терпение. Потому что, когда человек терпелив, он внушает такое же отношение к другому человеку. Я чувствовал ее терпение, а не злобность; прощение, благодарение, ее искренние чувства не только любви, но и привязанности. И я ей отвечал тем же. Я тоже всегда считал, что по отношению к Валентине я должен быть добродушным.

Н.С. Понятно. А что в женщине вам особенно неприятно?

И.B.C. Предательство.

Н.С. Спасибо. Коротко и определенно. А как вы понимаете выражение «идеальный брак»? Или «идеальная семья»?

И.В.С. Что ты говоришь под этим словом?

Н.С. Ну, образцовая семья, во всех отношениях образцовая...

И.В.С. Образ семьи?.. Когда муж терпелив по отношению к супруге, когда жена терпелива по отношению к супругу — что может быть прекраснее, чем этот союз двух сердец? Что может быть прекраснее, когда между ними вырастает растение, имя которому любовь?..

Н.С. Иосиф Виссарионович, однажды мы спросили у Владимира Ильича, какой у него характер. И он ответил тогда коротко, по-ленински: «Отвратительный». Что вы скажете о своем характере?

И.В.С. Я поддерживаю предыдущего оратора и повторяю за ним: отвратительный.

Н.С. Но что повлияло на ваш отвратительный характер? Может быть, тяжелое детство, юность? Или бесконечные лишения, аресты, ссылки?

И.В.С. Слушай, дорогой, все повлияло. Я должен был с двух лет утверждать себя. Делать себя таким, которого нельзя сломать. Я был такой, как моя Светлана. Я всегда делал по-своему. За что мне все время попадало. Я знаю, что мой отец был хороший человек, добрый человек, и если бы не резкость его характера, он бы, наверное, прожил много лет. Но он умер от гнева. Я же взял его черты характера — его и мамы. Я думаю, что эти два характера переплелись во мне: гнев и прощение. Гйев и любовь. Гнев и терпение. Такое можно придумать только в кино. Я был несчастный человек. Я был необуздан во гневе и необуздан в любви.

Н.С. Необуздан во гневе — это понятно; необуздан в любви — не очень...

И.В.С. Я хотел, чтобы человек мне принадлежал полностью. Я хотел, чтобы он дышал одним воздухом и говорил моими словами. Я много требовал от женщины, которую любил. Хотя и сам тоже соглашался с ее доводами. Вот эта двойственность моего характера, она очень отразилась на моем здоровье.

Н.С. Уточните: какая черта характера у вас была наиболее положительной? Ну, которая и самому нравилась?..

И.В.С. Веселость. Я был веселый человек, я любил смеяться. Хотя это было трудно в то время. И еще я любил песни. Я любил танцевать. И я любил прощать, хотя это тоже было трудно в то время. Напрасно меня считают жестоким человеком, я очень много в своей жизни прощал.

Н.С. Да, это целая тема; возможно, об этом поговорим позже. А сейчас... уточните еще раз: эту природную веселость характера вы сохранили до конца дней, или все-таки жизнь внесла свои суровые коррективы?

И.В.С. Это, мой друг, не так просто сказать... На мою жизнь упало много всего, что выпадает на три, а то и на пять жизней. Я ведь был простой человек, который хотел мира, счастья всем, работы, куска хлеба, и не только хлеба, но иногда и мяса тоже. Я хотел, чтобы у каждого человека была семья и квартира. Я много о чем мечтал, о чем мой ум воображал. О чем мы боролись в революции. Я думал, что могу это сделать, что я должен сделать то, что не смог Владимир Ульянов. Я думаю, что я искренне иду к той победе социализма, которая была в то время уже видна.

Я сам много работал, и я думал, что так должны работать все. Но получилось так, что, думая о большом деле, мы забывали как раз маленькую свою семью, которая тоже нуждалась в нашем внимании и попечении. Я заставлял, как вы знаете, работать всех столько, сколько я сам. Даже чуточку больше.

Н.С. Да уж. Министры у вас по ночам не спали. Они до утра работали вместе с вами, оттого, возможно, и был порядок.

И.В.С. Это, наверное, было хорошо, и это было очень плохо. Потому что возникали у моих товарищей по работе всякие приключения дома. Они не чувствовали себя спокойными людьми, и не могли мне простить, что мало бывали с семьей дома.

Н.С. Иосиф Виссарионович, мы как-то спросили у Ильича, на сколько лет он себя чувствует сейчас там, в иных сферах. И он ответил, что он сейчас очень юн и чувствует себя прекрасно. Можно этот же вопрос адресовать вам: как вы себя чувствуете теперь, в свои неполные сто двадцать лет? Комфортно ли, уютно ли вам?

И.В.С. Я бы сказал, что я сейчас — мальчик. Так как мы все здесь дети. Большие дети Вселенной. Мы все познаем уроки мудрости, и мы все здесь собраны для того, чтобы подумать о прошедшем времени и развернуть на двести-триста лет вперед перспективу строения нового общества на Земле.

Н.С. Как интересно... Иосиф Виссарионович, мне показалось почему-то, что вы стремитесь к новому воплощению, которое не за горами...

И.В.С. Нет, мой дорогой. Я не стремлюсь к новому воплощению. Когда будет нужно, мне скажут. Я не хочу нового воплощения. Сейчас идет упадок нации. Сейчас каждая нация бывшей большой страны должна решить наконец, где ей жить и как ей жить. Она должна сама сказать свое слово.

Н.С. Но ведь не обязательно вы должны снова родиться в России? Вы бы могли воплотиться в Южной Америке, например...

И.В.С. В Южной Америке мне нечего делать, слушай. Это абсурд. Там есть свои учителя, свои руководители, свои возможности и свои необходимости. Я так думаю, что наша задача покруче, поглубже. Мы не знаем наперед, что будет на Земле, так как это вперед идущая информация. Мы можем ее узнать, но надо ли? Это другой разговор.

Н.С. Еще один, почти личный вопрос. Владимир Ильич как-то в беседе сказал, что мы с ним, а точнее наши сущности, где-то пересекались, даже сотрудничали вместе — в иных галактических пространствах. Теперь я знаю где, и эта информация наполняет сердце «исто- чением амриты сварати». Мне кажется, что и с вами, Иосиф Виссарионович, мы где-то пересекались. Предчувствие есть такое. Может, я был при Александре Македонском каким-либо неприметным копьеносцем или всадником?

И.В.С. Нет, дорогой. К сожалению, нет. Но мы живем не только вчера и сегодня, у вас еще впереди вечность. Кто знает, может, ты будешь оруженосцем, каким сейчас себя видишь. Но нет, дорогой, наши тропы не сходились вместе. Я был даже совсем не там, где Ульянов. Нас повели вместе в России для свершения мощного скачка, для свершения революционных преобразований. Этот революционный скачок должен был пройти. Поэтому мы очень крепко взялись за руки с Ульяновым — для выполнения решений на высоком галактическом уровне. Хотя наши физические оболочки — как Ленин и Сталин — они часто критиковали друг друга, мягко сказать. И не очень-то любили друг друга. Но мы чувствовали близость наших энергий, и когда мы расходились, мы тут же снова сходились. Тем более что Ленин считал меня достаточно серьезным другом и серьезным противником. Поэтому я полагаю, что он в глубине души знал, что мы поставлены для одной-единствен- ной задачи — совершить тот самый скачок, который никто до нас совершить не мог.

Н.С. Ну уж раз мы коснулись почти космической темы... Владимир Ильич нам любезно сообщил, что находится на Третьей ступени Иерархической лестницы. Не можете ли вы, Иосиф Виссарионович, сообщить, где находитесь вы или ваше энергоинформационное поле?

И.В.С. Не могу, дорогой.

Н.С. Даже если в Международный женский день попросит Гель Ет?

И.В.С. Даже если Гель Ет попросит.

Н.С. Ну хорошо. И последний вопрос на свободную, что ли, вольную тему. Иосиф Виссарионович, вот если бы вы в жизни не стали политиком, не стали главой государства, кем бы вы еще хотели стать? И могли, естественно, при другйх стечениях обстоятельств?..

И.В.С. При других обстоятельствах я стал бы сапожником, как и мой отец. Но мой характер, и мой логический ум, и моя внутренняя интуиция говорили о том, что это не мое, что я не должен быть сапожником, или художником, или артистом. Я не должен быть даже политиком. Мое главное дело — философия. И логика. Вот здесь — и военная тактика, и стратегия. Вот здесь мне не было равных, и я знал за собой этот талант.

Я думаю, что был бы генералом. Но я стал генералиссимусом. Поэтому я считаю, что достиг в военном деле определенных высот.

Н.С. А если бы вам предложили повторить свою жизнь?..

И.В.С. Я бы жил как Александр Македонский. Я бы снова пошел в полководцы.

Н.С. О вас написаны гималайские горы различных книг. И кавказские горы воспоминаний. Не обошла эту тему стороной и ваша Светлана: из-под ее пера вышло несколько книг воспоминаний об отце. Интересно знать, вы с ними знакомы или нет? Как вы вообще относитесь к мемуарной литературе о вас?

И.В.С. Никак. Мне это неинтересно. А Светлане это было нужно для одного: деньги были нужны. Она работала во имя денег. Ей не на что было жить. Я не оставил никому даже на кусок хлеба. И ей было трудно, она очень искала помощи и защиты. И нашла — ей помогли издать книги, которые принесли ей хоть что-то.

Н.С. Есть предположения, что эти книги не столько сама она писала, сколько как бы писали за нее, навязывая определенные точки зрения...

И.В.С. Разве это имеет значение? Никакого значения не имеет. Это уже, извините меня, это называется «копаться в чужом белье» и выискивать там вошь, которая кусает.

Н.С. Ну хорошо. И, наверное, последнее, Иосиф Виссарионович, потому что пора заканчивать, потому что Гель Ет устала. Вот Светлана Аллилуева в своих воспоминаниях пишет, что «отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько полюбил бы все русское...» Как вы считаете, права Светлана?

И.В.С. Я знаю еще одного грузина, который также полюбил Россию и русскую культуру. Это был князь Чав- чавадзе. Он очень любил все русское. Он, как вы знаете, отдал свою дочь за русского мужчину Грибоедова, который скоро погиб. Но остался навсегда в памяти и русского, и грузинского народов. Настоящие грузины дорожат своей страной, своими корнями, но они любят Русь, Россию, потому что у нас один Бог. У нас одно начало, у нас одна кровь: красная...

Н.С. Но мне кажется, Светлана все же ошибается, говоря, что вы забыли свои национальные черты. Такого не может быть.

И.В.С. Я не забыл даже свой язык. И еще я могу сказать, что и грузины не забыли меня. Несмотря на то, что я стал очень русским человеком, они меня до сих пор любят. И до сих пор одна маленькая нация помнит меня. А большой народ, который я любил, как сказала Светлана «очень сильно и на всю жизнь», — этот большой народ меня не помнит.

Н.С. Я так не думаю. И время, ^надеюсь, расставит все по местам...

Иосиф Виссарионович, вот Ленин познавал простого русского мужика где-то в далеком Шушенском. А вы? Уж не в Курейке или Селиванихе? Нет ли тут аналогии?

И.В.С. Я не люблю то время, которое называется ссылка. Я не вижу здесь никакой аналогии, так как я практически и не был в Сибири; я все время убегал из Сибири. Я, дорогой, не познавал русский народ как душу, я видел в нем только творца, созидателя. Я все время говорил, что творец и созидатель должен трудиться.

Н.С. Спасибо, Иосиф Виссарионович. И в заключение хотелось бы, чтобы вы снова сказали несколько добрых слов в адрес женщины. Будь она русская, грузинка, таджичка и любой другой национальности. В адрес мудрой и терпеливой женщины нашей Земли.

И.В.С. Я хочу еще раз сказать, что святое дело женщины — быть продолжателем человеческого рода, быть матерью этого рода. Я до сих пор считаю, что женщина должна быть освобождена от тяжелого труда. Что место женщины — это семья и очаг. Что если мать будет освобождена от завода, станка и других тяжелых физических работ, то она обязательно родит здорового малыша. Но если женщина будет повторять путь мужчины, то скоро не останется ни одного мужчины, которого рожает женщина, воспитывает женщина, ставит на ноги женщина, благословляет женщина, дает тетрадку женщина, направляет на путь. И любовь тоже дает женщина. Как плохо, что мужчины не знают об этом. Как плохо, что мужчины не помнят об этом. Как плохо, что у нас женщина становится все равно что мужчина.

Н.С. Спасибо, дорогой Иосиф Виссарионович, за это Слово о Женщине. Спасибо за беседу. Я думаю, что она была сегодня очень интересной и содержательной. Спасибо — и до свидания.

* * *

Необходимое пояснение (из заключительной беседы от 23 октября 1999 года).

Н.С. Иосиф Виссарионович, несколько дней назад я встретился с вашей внучкой Галиной Яковлевной Джугашвили...

И.В.С. Я знаю.

Н.С. Она, мне кажется, без особого энтузиазма отнеслась к известию о нашем с вами общении. Настороженно как-то.

И.В.С. Ей трудно очень... Ведь сколько раз Сталина поднимали, опускали, перезахороняли. Обливали всем, чем только можно. Сколько может терпеть человек, который в жизни своей не видел почестей — таких, какие должны быть...

Вы знаете, Яков был мой сын, когда я был еще совсем молодым. Я не чувствовал ощущения отцовства, у меня не было этого... Яков был самостоятельный ребенок, который воспитывался и без матери, и без отца... Я понимаю чувства Галины Яковлевны и считаю, что она еще молодец, что держится до сих пор. Гордо держит себя. Это ей большая честь и большая заслуга, так как она не пользуется вниманием от России.

Н.С. Прослушав одну из наших диктофонных бесед, Галина Яковлевна засомневалась, что род Сванидзе, то есть ее бабушки, древний и знатный...

И.В.С. Она не знает, девочка моя... Да, Сванидзе — это был очень-очень старинный род. Можно взять историю Грузии и проследить его еще от Шота Руставели, даже раньше... который начинается еще до новой эры. Екатерина Сванидзе была из обедневших князей, которые разделились на веточки и ручейки. Одна из таких ветвей была Екатерина Сванидзе.

Н.С. Вероятно, ваша внучка и в самом деле не знает своих глубоких корней; спасибо, что подробно напомнили.

И.В.С. Еще надо сказать, что к тому моменту... У руководителей тогда еще Российской Федерации не должны быть жены дворяне, не должны быть в роду князья. Еще Ленину сейчас достается, что его мать была немка, дворянка. Хотя, какая она была дворянка, а? Это тоже был беднейший род, который уже забыл, что когда-то было в кармане. Который знает столько нужды и нищеты, сколько не знает купец, который вышел из простого народа.

Н.С. Меня беспокоит еще вот что. Вы сказали, что Екатерина Сванидзе умерла от заболевания легких. А Галина Джугашвили считает — от брюшного тифа. И другие источники говорят об этом.

И.В.С. У нее начался процесс в легких, воспаление легких с двух сторон. Вы знаете, что к тому моменту были массовые болезни, которые унесли много людей — и от брюшного тифа, и от сыпного тифа, от туберкулеза и прочее. Какая разница, от чего она умерла? Но она задохнулась от воспаления легких — это было так.

Н.С. Вы знаете, Иосиф Виссарионович, как будут отслеживать каждую ошибку в нашей совместной книге. Попробуй всем объяснить!

И.В.С. Не надо объяснять, что не знает человек, что не хочет знать. Он много не знает. Вы говорите сейчас с Первоисточником. Этот Первоисточник знает лучше всех, что было на самом деле. И чего не было никогда. Вся история написана на крови, на лжи и ошибках. Вы должны написать такую историю, какой она была.

Н.С. Да, это задача. Мы с большим доверием относимся к Первоисточнику; даже иной раз не хочется рыться в архивах, настолько мы вам верим.

И.В.С. Это абсолютно точно.

Н.С. И последний вопрос, Иосиф Виссарионович. Галина Яковлевна просила узнать, почему ее отец был назван именно Яковом? Вы случайно так назвали его или...

И.В.С. Нет, это никогда не было случайно. Я уже говорил, что был у меня дед — священнослужитель. У него было имя Якоб. Я очень любил его; я считал, что это мой отец, который наставляет, помогает раскрыться личности. Я больше всего любил к нему ходить, бегать; как только было трудно, я бежал к нему...

Н.С. Дед Якоб — это по материнской или отцовской линии?

И.В.С. Это по отцовской линии. Все, что у меня есть, я обязан только ему. Я мысленно поклялся тогда, что как только родится мой первый сын, я назову его Яковом. Ведь в святцах нет такого имени — Якоб, и потому моего дедушку сделали Яковом. И потому своего первенца я назвал тоже — Яков.

Н.С. Спасибо, Иосиф Виссарионович, за объяснение. Я думаю, Галина Яковлевна будет довольна...

ВСТРЕЧА ЧЕТВЕРТАЯ

«Я знал свою миссию, я ее ощущал»

17марта 1998 года

Н.С. Иосиф Виссарионович, хотелось бы сразу определить тему нашего разговора; я думаю, это рост и становление Иосифа Джугашвили.

Г.К. Он говорит, что юношеский возраст Джугашвили его мало заботит, потому что он был оторван от людей и ничего хорошего не видел. Дело в том, что он рос очень болезненным человеком, его не готовили к большой жизни, все думали, что он умрет; на него не обращали внимания. Мальчикам в Грузии обычно давали какое-то прозвище, которое тот нес по всей жизни. Он тогда получил прозвище замкнутый, угрюмый...

Н.С. Это все в пересказе идет. Однако желательно, чтобы Иосиф Виссарионович говорил напрямую, своими словами... Кстати, как «угрюмый» звучит по-гру- зински?

Г.К. То есть надо спросить, как будет звучать по-гру- зински слово «угрюмый»? Сейчас, сейчас... Я скажу, что мне говорят: джмухи... как-то так.

Н.С. Ну ладно, приступим. Известный писатель-публицист Александр Проханов недавно на страницах своей газеты сказал так: «Сталин — больше, чем человек. Больше, чем историческое лицо. Больше, чем эпоха. Он — космическое явление...» И далее писатель продолжает мысль: « Сталина не объяснить фактологией, событиями его личной жизни, перечнем партийных съездов, числом репрессированных, «десятью ударами» или Большой Советской Энциклопедией. Все это — проекция Сталина в двумерную, умопознаваемую реальность. Сталина поймет мистик, способный подняться над двумерной реальностью, перенестись в область метафизики...» Вы согласны, что по-настоящему вас понять может только мистик?

И.В.С. Красиво. Длинно. Не очень убедительно. Интересная трактовка, потому что и сам я - мистик. Да, я был им. Я созерцал. Когда я был маленький, я созерцал, и очень многие говорили, что мальчик будет великий изобретатель. И великий фантазер. Вот эти слова «изобретатель», «фантазер» я нес тоже вместе с тем, что не всегда умел высказать на широком кругу своей деятельности. Я не мог до конца объяснить то, что много раз в жизни моей получалось так, что я предугадывал все события, которые были затем верхом того, что мог ожидать от человека другой человек. Я видел события, не только проецируя их вперед, но я видел события уже прошедшие и события действительные, которые происходили наяву. Я мог это себе позволить, особенно в день своего рождения и в день своей будущей смерти. Я видел в эти дни очень много из того, что действительно происходит на самом деле.

Да, я хочу повторить, что я был мистиком. Много раз, когда я еще был молодым человеком, я часто давал советы другим людям, и все мои советы сбывались.

Н.С. Но дело в том, что вас понять по-настоящему может только «мистик, способный подняться над реальностью...» Так ли это? В этом, собственно, и заключается мой вопрос.

И.В.С. Наверное, так и есть. Наверное, я больше понятен расширенному сознанию, нежели обыкновенному.

Н.С. Иосиф Виссарирнович, перед нами сейчас поставлена задача, прямо скажем, исследовательская. Нам важно понять вас прежде всего как человека. Понять психологию вашей души, души неприметного Джугашвили, который впоследствии стал очень даже приметным вождем Сталиным. Вот ежели это получится — понять вас, — тогда, мне кажется, все станет по своим местам... Прав я в этом вопросе или не очень?

И.В.С. Я думаю, что да. Я думаю, что именно так нужно делать.

Н.С. Возьмем ключевой момент из жизни Джугашвили — уход его из духовной семинарии. В девять лет вы поступили в духовное училище, где проучились шесть лет и после продолжили образование в духовной семинарии. Казалось бы, путь для юного Джугашвили определен, но в пятнадцать лет его из семинарии исключают за пропаганду идей марксизма. Согласитесь, весьма оригинальная ситуация. Как это могло случиться? Почему?

И.В.С. Не было никакого ключевого момента. Была очень четкая работа мозга. Я видел, как далеко друг от друга то, что говорится, и то, что делается. Это невозможно было воспринять никак. Воспитанники духовной семинарии подвергались жестокой эксплуатации. Они жили хуже, чем в лагерях. У них было очень мало пищи и очень много работы. Они делали все во имя и славу Божию. И тогда я начал сомневаться в том, что где же правда? Где же истина? Как можно проверить то слово, которое не подтверждается делами? И то дело, которое не подтверждается словами...

Я ведь был очень любознательным человеком. Я был угрюмый. Я мало вступал в контакты, и диалоги для меня были не очень интересны. Они все кружились вокруг тарелки с картошкой и куска хлеба. Я был выше этого. Потому что я знал свою миссию, я ее ощущал, — что я должен быть главой государства, как это ни казалось бы смешно.

Н.С. Интересно получается... Если бы вы остались и закончили духовную семинарию, ваш путь бы, вероятно, был прямым и определенным. Но Провидение вело вас иными, более сложными и причудливыми путями. Высшие силы избрали для вас иной вариант.

И.В.С. Да, я часто молча разговаривал сам с собой... Мне казалось, что я говорю с другим собой, как сейчас Гель Ет это делает, — я говорил так с собой. Я чувствовал себя великим человеком. Видимо, дух Александра Македонского сидел во мне и раскрывался время от времени. Я видел красивые сны. Я видел битвы. Я видел себя на белом коне. Я видел красоту, я видел победы. И поражения тоже видел. И все это я мог тогда рассказать, объяснить: почему я потерпел поражение, почему я не мог победить в этой битве... Уже с юности мне была дана возможность видения обширной панорамной жизни, понимаешь?

Н.С. Конечно. Я легко поднимаюсь над реальностью, даже в этот самый момент... И все-таки, Иосиф Виссарионович, почему именно такая полярность: с одной стороны, духовная семинария, а с другой — марксизм? Чем он прельстил вас?

И.В.С. Это, видимо, было связано с моей внутренней бунтарской жизнью. Это было ясно выражено в моих отношениях к церковным религиозным догматам. Я не видел, что может дать церковь человеку в руки. Я не мог видеть тогда и не знал, что церковь — это лишь грезы. Церковь — это деяние, это не действие. Это лишь уход в никуда.

Н.С. Но чем вас привлек марксизм?

И.В.С. Марксизм — это философия нового сознания. Марксизм — это действие, это тактика. Это было действие совершенно новое на тот момент. Это был решительный протест против правления индивидуальности. Это решительный протест к тем, кто много имел и не знал, что с этим делать. Это был призыв к общности, к объединению, к созданию консолидирующих союзов, к созданию партии и руководителей этой партии.

Н.С. Вы сразу приняли эту новую «религию»?

И.В.С. Безоговорочно. Я знал, что это новейшая тактика, что она будет жить в веках. Она и сейчас живет.

Н.С. Я снова возвращаюсь к Владимиру Ильичу. Мы спрашивали у него: когда, в каком возрасте он понял свою цель в жизни, свое истинное предназначение? Этот вопрос разрешите задать и вам.

И.В.С. Я понял, что я не случайный человек на Земле, еще в двенадцать лет. Я знал, что, несмотря на то что на мне поставили крест, я выживу, и я научу жить других.

Н.С. Говоря высокопарным штилем, вы — не случайный интеграл сил, который как-то влияет на историю, наоборот, вы та самая запланированная провиденциальная личность, обязанная сама творить историю...

И.В.С. Да, так. И это я знал еще в утробе матери, если говорить вашим штилем.

Н.С. Еще одна неожиданная мысль в связи с этим... Может быть, Грузия в начале XIX века была присоединена к России для того, чтобы впоследствии ее великий сын Иосиф Джугашвили смог легко прийти на территорию России, преобразовать Россию, стать вождем огромной страны? Такая неожиданная гипотеза; разумеется, гипотеза мистика.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒