Примечания 2 страница

Они призовут меня в гостиную, осмотрят со всех сторон Метку и единодушно признают это Действительно Серьезной и Постыдной Проблемой. После чего натрут мне лоб какой-нибудь вонючей дрянью, которая намертво забьет поры и к вечеру на лбу вскочит циклопических размеров прыщ. Потом возложат на меня руки и дружно помолятся. Сплоченные и неколебимые, они станут просить своего бога, чтобы тот помог мне перестать быть такой поганкой и наказанием для родителей. Ну и заодно пусть как-нибудь избавит меня от Метки.

Если бы все было так просто! Можно подумать, я бы отказалась стать пай-девочкой, если бы это позволило мне остаться в старой школе с прежними друзьями! Да я бы даже контрольную по геометрии написала! Нет, это я, кажется, погорячилась… В общем, дело было вовсе не в контрольной, а в том, что я не никого просила превращать меня в чудовище!

Но мне все равно надо было уехать. Мне придется начать новую жизнь на совершенно новом месте, где меня никто не знает. Где у меня нет друзей.

Я часто-часто заморгала, стараясь не разреветься. До сих пор школа была единственным местом, где я чувствовала себя дома, а друзья были моей единственной семьей. Я стиснула кулаки и запрокинула лицо, чтобы загнать слезы обратно. Проблемы надо решать по мере поступления — одну за другой, а не все скопом.

Но в одном я была абсолютно уверена — ни под каким видом я не должна общаться с клонами злотчима. Мало того, что встреча с Людьми Веры не сулила мне ничего хорошего, так после всего этого меня планировалось отдать на растерзание доктору Эшеру!

Сначала он, как обычно, будет долго и нудно выспрашивать, что да как я чувствую. Затем заведет бесконечную бодягу о вполне естественных для моего возраста протесте и раздражительности, уговаривая меня не «позволять негативным эмоциям оказывать определяющее влияние на мою жизнь… и бла-бла-бла… А после этой так называемой «терапии» попросит нарисовать какую-нибудь ерунду, чтобы разбудить во мне «внутреннего ребенка» или тому подобный отстой.

Нет, нужно поскорее уносить отсюда ноги. К счастью, я всегда была «трудным подростком», а значит, заранее готовилась к такому повороту событий. Нет, вы меня не так поняли. Я вовсе не планировала сбежать из дома к вампирам, когда прятала запасной ключ от машины под цветочный горшок под окном своей комнаты. Я сделала это на тот случай, если мне вдруг срочно понадобится потихоньку выскользнуть из дома и съездить к Кайле. Или если я когда-нибудь решу стать по-настоящему плохой девочкой и начну тайком сбегать в парк, чтобы целоваться там с Хитом…

Но потом Хит начал выпивать, а я превратилась в вампира, так что ключ мне не пригодился. Порой жизнь становится совершенно бессмысленной и непредсказуемой.

Я закинула за спину рюкзак, распахнула окно и с ловкостью, свидетельствовавшей о порочности моей натуры гораздо убедительнее нудных нотаций злотчима, выставила москитную сетку. Потом нацепила солнцезащитные очки и выглянула наружу.

Было около половины пятого вечера, а значит, даже не начало смеркаться. К счастью, высокая изгородь скрывала меня от взоров наших любознательных соседей.

Помимо моей комнаты, на эту сторону дома выходила только спальня моей старшей сестры, которая еще не вернулась со своей тренировки. (Наверное, в этот день рак на горе свистнул, а ад покрылся льдом, потому что впервые в жизни искренне я порадовалась тому, что жизнь моей сестрицы вращается исключительно вокруг «спорта радости».).

Первым делом я выбросила из окна рюкзак, потом выбралась сама и как можно тише спрыгнула в траву. Я долго просидела под окном, уткнувшись лицом в руки, чтобы заглушить жуткий кашель. Когда приступ прошел, я наклонилась, приподняла горшок с лавандой, подаренной мне бабушкой Редберд, и нащупала в примятой траве холодный металл ключа.

Ворота даже не скрипнули, когда я открыла их и бесшумно, как одна из ангелов Чарли, выскользнула наружу. Мой чудесный «Фольксваген»-«жук» стоял на своем привычном месте, а именно, перед третьими воротами нашего семейного гаража на три машины. Злотчим не разрешал мне ставить машину внутрь, там, видите ли, хранилась офигительно ценная газонокосилка. (Нет, представляете? Газонокосилка для него ценнее винтажного «Фольксвагена»! Полный кретинизм… Гм, кажется, я стала рассуждать совсем как парень. С каких это пор меня колышет винтажность моего «жучка»? Неужели это тоже действие Превращения?).

Я огляделась по сторонам. Никого. Тогда я рванула к машине, забралась внутрь, переключилась на нейтралку и возблагодарила небеса за то, что наша покатая подъездная дорожка позволила моему чудному «жучку» мягко и бесшумно выкатиться на основную дорогу. Здесь можно было завести мотор и рвануть прочь от Больших Дорогих Домов.

Я даже не стала смотреть в зеркало заднего вида.

И еще, не желая ни с кем разговаривать, отключила свой мобильный.

Нет, не совсем так. Был один человек, с которым я очень хотела поговорить. Единственный человек на свете, который не отшатнется, увидев мою Метку, и никогда не будет смотреть на меня, как на монстра, уродину и воплощение зла.

Похоже, мой «жук» умел читать мысли, потому что сам свернул с шоссе на скоростную магистраль Маскоги, ведущую к самому прекрасному месту в мире — лавандовой ферме моей бабушки Редберд.

В отличие от поездки домой, полуторачасовой путь до бабушкиной фермы показался мне вечностью. К тому времени, когда я съехала с двухполосной автострады на ведущую к ферме грунтовку, меня ломало совсем не по-детски. Еще хуже, чем в том жутком семестре, когда нам досталась чокнутая преподавательница гимнастики, которая заставляла нас исполнять всякие безумные перевороты на брусьях, а сама при этом щелкала бичом и демонически хохотала.

Ну ладно, про бич я присочинила, но это неважно. Мышцы болели просто адски. Было уже около шести, и солнце начало садиться, но даже от слабого вечернего света глаза мои горели, будто в них насыпали песку, а кожа зудела и чесалась, как ненормальная. Хорошо еще, что на дворе стоял конец октября, и я, наконец-то, дождалась похолодания, чтобы надеть свой крутой борговский худи[4] (признаюсь, я фанатка сериала «Звездный путь: Поколение NEXT»), закрывавший большую часть моего тела. Прежде чем выбраться из машины, я отыскала на заднем сиденье старую бейсболку с логотипом Оклахомского университета и нахлобучила ее на голову.

Бабушкин домик стоял между двумя лавандовыми полями, в тени огромных старых дубов. Этот дом из оклахомского камня был выстроен еще в 1942 году и отличался от всех других домов красивой террасой и необычайно большими окнами. Поднимаясь по деревянным ступеням, я сразу почувствовала себя лучше… по крайней мере, спокойнее. А потом увидела записку, приколотую к входной двери, и узнала изящный почерк бабушки Редберд: «Я на холмах, собираю травы».

Я провела пальцем по пахнущему лавандой листочку. Бабушка всегда знала, когда я собираюсь ее навестить. Когда я была маленькой, меня это немного пугало, но потом я привыкла к ее интуиции. С самого детства я была уверена, что в любой ситуации могу положиться на бабушку Редберд, Не знаю, как бы я пережила первые месяцы ужасного маминого замужества, если бы не могла каждые выходные вырываться в маленький домик на лавандовой ферме.

Сначала я хотела войти в дом (двери здесь никогда не запирались) и подождать там, но мне не терпелось поскорее увидеть бабушку Редберд, прижаться к ней и услышать слова, которых я так и не дождалась от мамы: «Не бойся… Все будет хорошо… Мы все уладим…» Поэтому я сбежала с крыльца на узкую тропинку, которая, огибая северное поле, уходила прямо в холмы, и быстро пошла по ней, на ходу касаясь кончиками пальцев верхушек цветущих растений, а они в ответ с готовностью испускали свой чистый и сладкий аромат, будто радуясь моему возвращению домой.

Я не была тут всего четыре недели, но казалось, будто прошла целая вечность.

Злотчим не любил бабушку. Он считал ее ненормальной. Однажды я сама слышала, как он говорил маме, что бабушка «ведьма и будет гореть в аду». Такой гад, просто слов нет!

И тут меня осенила совершенно потрясающая мысль, от которой я замерла как вкопанная. Родители больше не могли меня контролировать! Я не должна жить с ними под одной крышей! Джон больше не будет указывать мне, что делать и чего не делать! Обалдеть. Вот это круто! Это было настолько круто, что меня просто скрутило от кашля, и пришлось обхватить себя обеими руками, чтобы ребра не треснули. Необходимо было найти бабушку — и как можно скорее!

ГЛАВА 5

На вершину холма вела очень крутая тропинка, и хотя я множество раз ходила по ней и одна, и с бабушкой, подъем никогда еще не казался мне таким трудным. Дело было не только в кашле. И не только в ноющих мышцах.

У меня кружилась голова, а в животе урчало, как у героини Мег Райан во «Французском поцелуе», когда та объелась вкусным сыром, а потом ей стало жутко плохо из-за лактозной непереносимости. (Кстати, Кевин Клайн в этом фильме нереальный красавчик — для старика, само собой.)

И еще у меня был нереальный насморк. Нет, я не просто шмыгала носом, я на каждом шагу вытирала его о рукав толстовки (фу, гадость какая!).

Дышать я могла только ртом, отчего кашляла еще сильнее.

Вы просто не представляете, до чего у меня болели все ребра! По дороге я пыталась вспомнить, от чего именно умирают ребята, которым не удалось превратиться в вампиров. Кажется, от сердечного приступа. Или их сводит в могилу кашель и насморк?

«Прекрати думать об этом!» Нужно было поскорее найти бабушку Редберд.[5] Даже если она не знает ответа, она его найдет. Бабушка понимала людей. Она часто говорила, будто бы этот дар достался ей от предков, индейцев чероки, и что она унаследовала вековую мудрость индейских ворожей.

Я даже улыбнулась, припомнив, как бабушка хмурилась всякий раз, когда разговор заходил о моем злотчиме (она единственная из взрослых знала., что я так его называю). Кстати, бабушка была уверена, что совсем не случайно мне, через голову матери, достались индейские черты ее предков, и будто бы это означает, что вместе с кровью ворожей рода Редберд я унаследовала и способности к древней магии чероки.

Когда я была маленькой, я очень часто взбиралась по этой тропинке, держась за бабушкину руку. Мы приходили на луг, заросший цветами и травами, расстилали разноцветное одеяло и устраивали пикник. Бабушка рассказывала мне легенды народа чероки и учила таинственным словам их давно забытого языка. Сейчас, когда я с трудом брела по узкой тропе, все эти истории вдруг начали виться у меня в голове, как струи дыма церемониального костра…

Почему-то припомнилась грустная сказка о собаке, которая воровала кукурузную муку. Племя долго не могло поймать вора, но, в конце концов, выследило его и принялось бить. Несчастная собака с воем побежала к себе домой, на север, а просыпавшаяся из ее пасти мука превратилась в Млечный путь. Или еще сказка про Великого Канюка, который взмахами своих крыльев создал горы и долины… Но больше всего я любила сказку о молодой женщине-Солнце, жившей на востоке, ее брате — Месяце, жившем на западе, и маленькой Иволге, дочери Солнца.

— Чудно, правда? Я родилась Иволгой и дочерью Солнца, но должна стать исчадием тьмы!

Я даже не заметила, как заговорила вслух, невольно поразившись тому, как слабо звучит мой голос. Странное эхо подхватило и повторило мои слова, будто я прошептала их в барабан стиральной машины.

«Барабан…»

Это слово почему-то напомнило мне о знахарях, к которым бабушка брала меня однажды и детстве, но не успела я подумать об этом, как произошло нечто уж совсем странное. Мысли мои словно обрели силу и оживили давние воспоминания, потому что я вдруг услышала ритмичный бой ритуальных барабанов.

Я огляделась по сторонам, болезненно щурясь от слабого вечернего света. Глаза так щипало, что я видела все сквозь пелену слез. Ветра не было, но тени от камней и деревьев почему-то двигались… удлинялись и… тянулись прямо ко мне!

— Бабуля! Мне страшно! — взвизгнула я, захлебываясь диким: кашлем.

«Не нужно бояться духов этой земли, Птичка Зои».

— Бабушка?

Это бабушка Редберд только что назвала меня домашним именем, или эти слова прозвучали у меня в голове сами собой?

— Бабушка! — крикнула я и замерла, ожидая ответа.

Ничего. Ничего, кроме ветра. «У-но-ле» — полузабытым сном всплыло в моей памяти название ветра на языке чероки. Ветер? Нет, постойте! Только что здесь не было никакого ветра, но вдруг мне пришлось одной рукой прижать к голове бейсболку, а другой откинуть с лица заброшенные его сильным порывом волосы.

Сквозь свист ветра я различила еще кое-что — голоса индейцев чероки, поющих в такт бою ритуальных барабанов. И сквозь слезы и упавшие на глаза волосы я заметила дым. Смолистый аромат кедрового дерева хлынул в мой открытый рот и, узнав запах костров моего племени, я поперхнулась и закашлялась.

И вдруг почувствовала их присутствие. Призраки индейцев чероки обступили меня со всех сторон, их полупрозрачные силуэты дрожали и переливались, как волны теплого воздуха над раскаленным шоссе в разгар лета. И чувствовала, как они проносятся мимо, кружась в грациозном и завораживающем танце вокруг призрачного ритуального костра.

«Иди к нам, у-ве-тси-а-ге-я… Иди к нам, дочка…»

Призраки… сумасшедший кашель… ссора с родителями… моя старая жизнь кончена…

Это было слишком. Даже для меня. И я побежала.

Оказывается, в школе на уроках биологии нам говорили правду об адреналиновом выбросе в условиях стрессовой ситуации — типа «бей или беги».

Грудь моя чуть не разрывалась на части — это было все равно что пытаться дышать под водой, но я неслась по самому крутому участку тропинки с такой скоростью, будто узнала, что в Мегамолле объявили о бесплатной раздаче туфель и на час открыли самые крутые бутики.

Хрипя и задыхаясь, я карабкалась по тропе, забираясь все выше и выше, в попытке спастись от призраков, которые колыхались вокруг меня подобно туману. Но чем дальше я бежала, тем глубже уходила в мир дыма и теней. Неужели я умираю? Может, так оно и бывает перед смертью? Значит, я поэтому вижу духов? А где же обещанный поток белого света?

Обезумев от страха, я бросилась вперед, дико размахивая руками, словно пытаясь отогнать мчащийся за мной по пятам ужас, и не заметила корень, торчавший прямо посреди тропинки.

В последнее мгновение я постаралась удержаться на ногах, но все мои инстинкты давно отключились. Жуткая боль ударила в голову. Но это длилось всего один миг, а потом меня поглотила тьма.

Пробуждение было странным. Я ждала ощущения боли, особенно в груди и голове, но вместо этого… ну, в целом, все было нормально. Если честно, я чувствовала себя даже лучше, чем просто нормально. Я не кашляла. Мои руки и ноги стали поразительно легкими, теплыми и живыми, словно из холодной ночи я нырнула в теплую булькающую ванну. «Хм?»

Я даже глаза открыла от изумления. Передо мной был свет, но глаза от него почему-то не болели. Это были не слепящие солнечные лучи, а скорее мягкое сияние свечей, льющееся откуда-то сверху. Я села и поняла, что ошиблась. Свет не нисходил ко мне. Это я поднималась к нему навстречу!

«Отпад, меня, кажется, приглашают в рай? Вот кое-кто удивился бы!»

Я опустила глаза, чтобы в последний раз взглянуть на свое тело. Ой… Я… то есть, не совсем я… короче, мое тело лежало на самом краю обрыва. Лежало оно, надо сказать, совершенно неподвижно. Из рассеченного лба хлестала кровь. Красные капли безостановочно капали в пролом скалы, и сверху казалось, будто в сердце холма льется поток красных слез.

Вы не поверите, но смотреть на себя сверху было очень прикольно. Нет, я не испугалась. Хотя вообще-то должна была, правда? Разве это все не означало, что я умерла? Может, теперь я увижу индейцев чероки наяву? Но даже эта мысль меня не испугала.

Честно сказать, я вообще не испытывала страха; я смотрела на все словно со стороны и меня вообще ничего не волновало. (Совсем как тех девчонок, что спят со всеми подряд в полной уверенности, что никогда не забеременеют и не подцепят какую-нибудь гнусную венерическую болезнь, которая сожрет без остатка их мозги и внутренности. Посмотрим, что ты скажешь лет через десять, крошка!)

Мне нравилось смотреть с высоты на чудесный и незнакомый мир, но мой взгляд все время возвращался к распростертому на камнях собственному неподвижному телу.

Я подплыла поближе. Оказывается, я еще дышала! Да-да, я ясно слышала свои короткие слабые вдохи. То есть это мое тело дышало, но я не была мною. (Надо бы повторить правила использования притяжательных местоимений!)

Но в остальном я/она выглядела отвратно. Я/она была бледная, как смерть, и с синими губами. Клево! Белое лицо, синие губы и красная кровь! Патриотка я или где?

Я рассмеялась, и это оказалось тоже очень прикольно! Клянусь, я своими глазами увидела, как мой смех поплыл по воздуху, словно пух одуванчика, только он был не белый, а морозно-голубой, как глазурь на именинном торте. Нехило, да? Вот уж не думала, что пробить голову и вырубиться будет так круто! Интересно, это похоже на кайф от дури или нет? Когда мой ледяной одуванчиковый смех растаял в воздухе, я услышала хрустальный звон бегущей воды. Я опустилась над своим телом пониже и поняла, что по ошибке приняла за пролом глубокую расщелину в толще холма. Из ее темной глубины и доносился плеск и журчание ручья.

Я от любопытства заглянула внутрь, и прямо из скалы ко мне потекли сверкающие серебристые слова. Я напрягла слух и вскоре различила тихий и вкрадчивый серебристый голос.

«Зои Редберд… приди ко мне…» — Бабуля! — что было силы заорала я в расщелину. — Бабуля, это ты?

Мои темно-багровые слова медленно проплыли в воздухе прямо у меня перед носом. «Приди ко мне…»

Багрянец моего голоса смешался с серебром, и слова окрасились в сверкающий цвет лавандовых полей. Это был знак! Настоящее знамение! Каким-то непостижимым образом, известном лишь духам, в которых столетиями верили индейцы чероки, моя бабушка просила меня спуститься внутрь холма.

Не раздумывая ни секунды, я послала свой дух в расщелину и ринулась за ним, следуя за каплями собственной крови и мыслями о серебристом бабушкином шепоте.

Вскоре я опустилась на гладкий пол небольшой пещеры. Прямо посередине нее журчал ручеек, рассыпая вокруг звенящие осколки зримого звука, окрашенного в цвет переливающегося стекла.

Алые капли моей крови, просвечивая сквозь стеклянные звуки, бросали на стены пещеры тысячи трепещущих бликов цвета осенних листьев. Мне хотелось присесть возле ручья, погрузить пальцы в дрожащий над ним воздух и поиграть с ожившей музыкой, но тот же голос снова позвал меня:

«Зои Редберд… Следуй за мной к своей судьбе…» И я побрела на голос вслед за ручьем. Своды пещеры постепенно сужались, пока не превратились в туннель с покатыми сводами. Туннель этот бесконечно поворачивал и изгибался, закручиваясь в плавную спираль, а потом вдруг закончился стеной, сверху донизу покрытой выцарапанными на камне знаками, которые показались мне одновременно неизвестными и странно знакомыми. Я растерянно смотрела на ручей, исчезавший в трещине стены.

«И что теперь? Мне тоже туда лезть?» Я обернулась на оставшийся позади туннель, где не было ничего, кроме мерцающего света, а потом снова повернулась к стене и чуть не подскочила от изумления. «Ни фига себе!»

Прямо передо мной, скрестив ноги, сидела незнакомая женщина, одетая в белое с бахромой платье, сверху донизу расшитое бисерными узорами, точь-в-точь повторявшими знаки, изображенные за ее спиной.

Женщина была ослепительно прекрасна. Ее прямые длинные волосы были настолько черны, что отливали синевой и пурпуром, как вороново крыло. Когда незнакомка заговорила, ее полные губы красиво изогнулись, а все пространство между нами заполнили серебряные звуки ее голоса.

«Тси-лу-ги У-ве-mcu а-ге-ху-тса. Добро пожаловать, Дочь. Ты все сделала правильно».

Она говорила на языке индейцев чероки, но я поняла каждое слово, хотя за последние годы почти совсем его забыла.

— Ты не моя бабушка! — выпалила я, и тут же почувствовала себя ужасно неловко, увидев, как мои багровые слова слились с серебром ее голоса, рассыпая вокруг сверкающие лиловые блики.

Ее улыбка была похожа на восход солнца. «Нет, Дочь, я не твоя бабушка, но я очень хорошо знаю Сильвию Редберд».

Я сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду.

— Я умерла?

Я боялась, что она посмеется надо мной, по мои страхи были напрасны. В темных глазах незнакомой женщины я не увидела ничего, кроме доброты и заботы.

«Нет, у-ве-тси-а-ге-я. Ты совсем не мертва, но дух твой на время покинул твое тело, чтобы вступить в царство Нуннехи».

— В царство духов? — ахнула я и оглянулась назад, пытаясь разглядеть в темноте фигуры призраков.

«Твоя бабушка хорошо научила тебя, у-с-ти До-тсу-ва… Маленькая Иволга. Ты несешь в себе старые обычаи и дыхание нового мира, кровь древних племен и сердце чужаков».

От ее слов меня бросало то в жар, то в холод.

— Кто ты? — спросила я.

«У меня много имен, Маленькая Иволга. Старая женщина, Гея, Арнаркуагссак, Гуаньинъ, Бабушка-Паучиха и даже Заря…»

С каждым новым именем лицо ее чудесным образом преображалось, ослепляя меня своим могуществом. Должно быть, она поняла это, потому что замолчав, вновь одарила меня своей ослепительной улыбкой, и приняла свой первоначальный облик.

«Но ты, Зои Редберд, Дочь моя, можешь называть меня именем, под которым я известна в твоем, мире. Называй меня Никс».

— Никс, — еле слышно прошептала я. — Богиня вампиров?

«Это не совсем так. Первыми мне начали поклоняться древние греки, отмеченные Превращением, они искали у меня утешения, и я стала для них матерью в бесконечной ночи. На протяжении многих веков я с радостью называла их потомков своими детьми. В твоем мире этих детей называют вампирами. Прими же и ты это имя, у-ве-тси-а-ге-я, и ты найдешь в нем свое предназначение».

При этих ее словах моя Метка вспыхнула огнем, и, неожиданно для самой себя, я расплакалась, как девчонка.

— Но я… я не могу! Что значит, найти свою судьбу? Я ничего в этом не смыслю! Я просто хочу как-нибудь приспособиться к новой жизни, только и всего… О Богиня, мне так нужно хоть где-нибудь почувствовать себя дома! Я не готова искать никакого предназначения… По крайней мере, не теперь…

Лицо Богини снова стало ласковым, а когда она заговорила, ее голос показался мне похожим на мамин, словно великая Никс вложила в него любовь всех матерей мира.

«Верь в себя, Зои Редберд. Я отмечу тебя, как свою любимую дочь. Ты будешь первой у-ве-тси-а-ге-я в-хна-и С-но-уй… дочерью Ночи, отмеченной в таком юном возрасте. Ты особенная, Зои Редберд. Поверь в это, и ты сможешь понять, какая великая сила в тебе заключена. Ибо в тебе соединилась магическая кровь древних ворожей и глубинное понимание современного мира».

Богиня встала и величественной поступью направилась ко мне, а ее голос сплетал вокруг нас серебристые символы власти и могущества.

Приблизившись, Никс вытерла слезы с моих щек и взяла мое лицо в свои ладони.

«Зои Редберд, Дочь Ночи, отныне ты будешь моими глазами и ушами в мире, где добро и зло сражаются друг с другом, пытаясь достичь равновесия». — Да мне всего шестнадцать лет! Я даже не умею правильно парковаться! И не понимаю, как это — быть ушами и глазами?

Но Богиня лишь нежно улыбнулась в ответ. «Ты намного старше своих лет, Птичка Зои. Верь в себя, и у тебя все получится. Но помни — тьма не всегда означает зло, а свет не всегда несет добро».

А потом богиня Никс, великое воплощение Ночи, наклонилась и поцеловала меня в лоб. И я тут же отрубилась — в третий раз за сегодняшний день.

ГЛАВА 6

Слова старинной песни медленно вплывали в мой мозг.

Гляди, красавица —

Облако, облако в вышине,

Гляди, красавица — Дождик,

дождик по стерне…

Наверное, мне опять приснилась бабушка Редберд… Не успела я подумать об этом, как мне сразу стало тепло, спокойно и очень-очень хорошо, что меня особенно обрадовало, потому что совсем недавно было ужасно плохо. Это я хорошо помнила, вот только никак не могла вспомнить — почему? Странное дело. Ерунда какая-то.

Кто говорит?

Маленький кукурузный початок,

На высоком-высоком стебле…

Песня все продолжалась, а я перевернулась на бок и сладко вздохнула, прижавшись щекой к мягкой подушке. В тот же миг жуткая боль прошила оба моих виска и разнесла вдребезги мое недолгое блаженство с той легкостью, с какой пуля пробивает оконное стекло. Воспоминания о событиях последнего дня обрушились на меня, как лавина.

Я превращаюсь в вампира.

Я убежала из дома.

Со мной произошел несчастный случай, и я пережила что-то вроде клинической смерти.

«Я превращаюсь в вампира! Мамочка, только не это! Черт, как же голова болит!»

— Птичка Зои? Ты проснулась, детка?

Я поморгала, пытаясь разогнать туман перед глазами, и увидела бабушку Редберд, сидящую на маленьком стульчике возле моей кровати.

— Бабуля! — прохрипела я, протягивая к ней руку. Голос мой звучал так же погано, как я себя чувствовала. — Что случилось? Где я?

— Ты в безопасности, Птичка. Все хорошо.

— Голова раскалывается… — Я подняла руку, чтобы ощупать то место, где чувство жжения и стянутости было особенно сильным, и наткнулась на стежки швов.

— Так и должно быть, детка. Ох, милая, ты отняла у меня десять лет жизни! — Бабушка ласково похлопала меня по руке. — Крови-то, крови было! — Она передернула плечами, покачала головой и снова мне улыбнулась. — Пообещай, что больше никогда не будешь так делать!

— Обещаю, — прошептала я. — Значит, ты нашла меня…

— Всю в крови и без сознания, Птичка. — Бабушка бережно убрала волосы с моего лба, и ее пальцы ненадолго задержались на Метке. — Ох, и бледная же ты была! Такая белая, что этот твой синий полумесяц прямо сиял в темноте! Я сразу поняла, что должна отвезти тебя в Дом Ночи, ну и привезла. — Она тихонько рассмеялась, и в ее глазах заплясали лукавые искорки, отчего бабушка вдруг стала похожа на хитрую маленькую девочку. — Я позвонила твоей матери и сказала, что везу тебя в Дом Ночи, а потом сделала вид, будто у меня отключился мобильный, и я не могу с ней больше разговаривать. Боюсь, мы с тобой ее немного расстроили, Птичка.

Я улыбнулась бабушке Редберд. Представляю, как сейчас злится на нее мама!

— Ну хватит веселиться, Зои. Ты лучше скажи, о чем ты думала, когда отправилась на холмы на закате? И почему не позвонила мне сразу, как только тебя Пометили?

Я попыталась сесть, морщась от боли в голове. Хорошо еще, что мой кашель, кажется, прошел.

«Наверное, это потому, что я, наконец, оказалась в Доме Ночи…». — Но бабушкин упрек так ошеломил меня, что я не успела додумать эту мысль до конца.

— Но я не могла сообщить тебе об этом раньше! Ищейка Пометил меня утром, застав прямо в школе. Я помчалась домой. Понимаешь, я ведь надеялась, что мама меня поймет и поможет… — Я помолчала, вспомнив разыгравшуюся отвратительную сцену. Бабушка все поняла без слов и легонько сжала мою руку. — А вместо этого они с Джоном заперли меня в моей комнате, а сами стали звонить психоаналитику и активизировать свое дурацкое телефонное древо. Бабушка брезгливо поморщилась.

— Тогда я вылезла из окна и помчалась прямо к тебе, — завершила я свой рассказ.

— Я рада, что ты вспомнила обо мне, Птичка, но что-то совсем ничего не понимаю.

— Я тоже! — вздохнула я. — До сих пор не могу поверить, что меня Пометили. Ну почему, почему именно меня?

— Я имела в виду совсем другое, глупышка. Я нисколько не удивлена, что тебя Выследили и Пометили. Наш род всегда тяготел к магии, рано или поздно кто-то из Редбердов должен был стать Избранником. Я не понимаю, почему тебя Пометили так поздно! Твой полумесяц уже перестал быть просто контуром! Он теперь полностью синий.

— Не может быть!

— Взгляни сама, у-ве-тси-а-ге-я, — произнесла она на языке чероки, и я сразу вспомнила загадочную встречу с Богиней.

Бабушка порылась в сумочке и вытащила старинную серебряную пудреницу, которую всегда носила с собой. Не говоря ни слова, она протянула ее мне. Я нажала на крошечный замочек. Пудреница распахнулась, и я увидела отражение… все той же знакомой незнакомки.

Это была я, но не совсем я. У девушки в зеркале были огромные глаза и слишком белая кожа, но не это привлекло мое внимание. Я не могла оторвать взгляд от ее Метки — полумесяц был полностью залит странным темно-синим цветом.

Медленно, словно во сне, я подняла руку и провела по Метке пальцами, и мне вдруг почудилось, будто к моему лбу вновь прикоснулись губы Богини.

— Что это значит? — спросила я, не в силах отвести взгляда от своего отражения.

— Мы надеемся, что это ты ответишь нам на этот вопрос, Зои Редберд!

У нее был волшебный голос. Еще не успев поднять глаза от зеркала, я уже знала, что она чудесная и неповторимая. Так оно и оказалось. Она была прекраснее кинозвезды и роскошнее Барби.

Клянусь, я никогда в жизни не видела такой красоты. Огромные миндалевидные глаза незнакомки были цвета густого зеленого мха. Ее лицо имело идеальную, напоминавшую сердечко форму, а безупречная кожа была такого нежного кремового оттенка, который можно увидеть только в телевизионной рекламе. Волосы красавицы были рыжими, но не чудовищного морковно-апельсинового или линялого рыжеватого оттенка, нет, это была целая масса роскошных темно-золотистых прядей, тяжелыми волнами падавших ей на плечи. Ее фигура тоже была превосходной.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒