Александр Борисович Чаковский 18 страница

– Не хитри, – остановил его Жуков. – Грен тут ни при чем. Ты ведь уже жаловался на меня Жданову?.. Нет, говоришь? Ну, значит, это член Военного совета у тебя больно прыткий. Так вот: огонь из Кронштадта получишь своевременно и в нужном месте. Пока обходись своими силами. И каждые полчаса на провод, понял?

Повесив трубку, Жуков чуть усмехнулся – вспомнил ходивший в военных кругах анекдот о Грене, заслуженном морском артиллеристе, страдавшем недостатком слуха. Якобы на одном из совещаний по военно-морским вопросам Сталин обратил внимание на безучастно сидевшего морского командира и спросил наркома Кузнецова, кто это такой. Кузнецов дал Грену блестящую аттестацию. Сталин заметил вполголоса: «Тогда ему следует присвоить более высокое звание…» Сидевший в отдалении Грен немедленно вскочил и громко произнес: «Служу Советскому Союзу!..»

Всплывший в памяти анекдот на какое-то мгновение вернул Жукова назад, в мирное время… Однако в следующую секунду он снова был в настоящем.

«Что означает этот артобстрел? – уже в который раз за последние полчаса спрашивал себя Жуков. – Что это, подготовка к ставшей уже традиционной лобовой атаке высоты или отвлекающий маневр?»

Жуков по-прежнему был убежден, что фон Лееб попытается обойти высоту, и отдал на этот случай необходимые распоряжения. Кронштадтская артиллерия ждала команды, чтобы открыть огонь по району Финского Койрова, летчики-штурмовики готовы были вылететь в тот же район.

Но немцы меж тем продолжали ожесточенный обстрел Пулковской высоты и, казалось, даже не помышляли об ее обходе.

«Может быть, я не прав? – с тревогой думал Жуков. – Может быть, немцы по-прежнему будут ломиться напролом? Нет. Сколько можно повторять бесплодные попытки! Фон Лееба поджимает время. Он в цейтноте!»

Вошедший порученец доложил, что генерал Федюнинский просит командующего к телефону. Мельком взглянув на часы и отметив, что с момента их последнего разговора прошло менее получаса, Жуков схватил трубку.

Федюнинский докладывал, что пять минут назад обстрел закончился и вражеская пехота поднялась в атаку. Активности противника на фланге не наблюдается.

– Ладно, отбивай атаку! – приказал Жуков и повесил трубку.

«Черт побери! – сжимая кулаки, мысленно произнес он. – Неужели фон Лееб настолько туп, что в состоянии действовать только тараном? Неужели ему не приходит в голову возможность маневра?.. Нет, нет, – ответил он себе. – Гитлер не разрешит Леебу столько времени топтаться на месте! Фельдмаршал должен что-то предпринять!»

Бой за Пулковскую высоту подходил к концу, когда Федюнинскому позвонил командир дивизии народного ополчения генерал-майор Зайцев и доложил, что противник сосредоточивает огонь по его правому флангу.

Федюнинский поспешно вышел из туннеля. Едва он приник к окулярам стереотрубы, как прибежал его адъютант: генерал Зайцев снова просил командующего к телефону.

Комдив сообщил, что со стороны занятых противником деревень Кискино и Гонгози появилось нечто похожее на дымовую завесу.

Федюнинский насторожился. «Что бы это могло значить? – думал он. – До сих пор противник не применял в этих местах никакой маскировки. Может быть, то, что Зайцев принял за дымовую завесу, просто клубы дыма от взорвавшегося у немцев склада с боеприпасами?.. Докладывать или не докладывать Жукову? Что, если это и в самом деле всего лишь пожар и я дезориентирую командующего? Нет, прежде всего надо убедиться самому».

То, что Федюнинский увидел справа, сразу же уничтожило все его сомнения: из района Финского Койрова, юго-западнее высоты, поднималось грязно-желтое облако и, постепенно разрастаясь, надвигалось на Пулковскую гряду.

…Услышав от Федюнинского, что немцы ставят в районе Финского Койрова дымовую завесу, Жуков с размаху грохнул кулаком по столу.

– Что я говорил?! – крикнул он в трубку. В этом восклицании слились воедино и торжество от сознания сбывшегося предвидения, и тревога в связи с новой опасностью, и призыв к немедленному действию. – Теперь тебе ясно, что они хотят обойти высоту под прикрытием дыма?! Немедленно прикажи своим артиллеристам ставить заградительный огонь перед Кискином и Финским Койровом! Вам поможет Кронштадт и авиация. Дашь врагу прорваться – лучше не жить тебе на свете!..

Прошли считанные минуты, и сотни снарядов обрушились на немецкие танки, двинувшиеся в обход высоты. Часть из них была уничтожена сразу, а уцелевшие и продолжавшие рваться вперед – намертво отсечены от живой силы, от тех солдат, которые должны были вслед за танками подняться в атаку.

Два артиллерийских полка и кронштадтская морская артиллерия в течение часа вели огонь по плацдарму, с которого немцы попытались обойти высоту, одновременно этот плацдарм бомбила авиация.

Командующий ВВС фронта Новиков доложил Жукову, что летчики наблюдают в Финском Койрове настоящий хаос: горящие машины, разбитые орудия и разбегающихся в панике немецких пехотинцев.

Попытка фашистских войск обойти Пулковскую высоту была сорвана.

Но в тот же день новая страшная опасность нависла над Ленинградом: в одиннадцать часов вечера Жуков получил донесение, что противник полностью овладел Петергофом. Занявшие Петергоф немецкие части соединились со стрельнинской группировкой.

Никто в Смольном, естественно, не знал, что 41-му моторизованному корпусу, который фон Лееб тоже намеревался ввести в действие на этом направлении, предстояло уже завтра быть отправленным на Московское направление, что фельдмаршал делал последнюю отчаянную попытку прорваться в Ленинград.

Жуков и Жданов исходили из одного: если врагу, сосредоточившему на побережье Финского залива крупные силы, удастся преодолеть еще несколько километров, бои перекинутся на Кировский район города.

Поэтому Военный совет на экстренно созванном заседании, длившемся всего несколько минут, принял постановление немедленно подготовить к разрушению Ленинградский железнодорожный узел и подходы к нему, после чего командующий фронтом сам выехал в Кировский укрепленный узел.

…Когда полковнику Бычевскому, находившемуся в 42-й армии, передали приказ немедленно явиться в штаб фронта, он решил, что его сейчас же направят куда-либо на строительство новых оборонительных укреплений. Прибыв в Смольный, он направился прямо к начальнику штаба. Однако адъютант генерала Хозина сказал, что ему следует пройти к секретарю Военного совета.

Невысокий молчаливый майор при появлении полковника поднялся, раскрыл, не говоря ни слова, одну из лежавших на столе папок, вынул оттуда листок бумаги и протянул ему.

До Бычевского, измученного двумя бессонными ночами, проведенными на передовой, не сразу дошел смысл отпечатанных на машинке строк. Он ошеломленно читал и перечитывал короткое постановление Военного совета. На него, а также на начальника отдела военных сообщений комбрига Тулупова и уполномоченного НКПС Бещева возлагалась подготовка к разрушению Ленинградского железнодорожного узла!..

Бычевский лихорадочно подумал о том, что, видимо, в последние часы произошло нечто катастрофическое. Узнав, что Жукова нет на месте, он бросился к генералу Хозину.

Начальник штаба говорил с кем-то по телефону. На столе лежала трубка, снятая с другого телефонного аппарата.

Увидев Бычевского, он прикрыл рукой микрофон и сердито бросил:

– Я занят!

– Извините, товарищ генерал, – настойчиво сказал Бычевский. – Я только что получил важнейший приказ… Мне надо уточнить.

– Выполняйте приказ! – резко сказал Хозин и, уже не глядя на Бычевского, заговорил в трубку: – Да, да, слушаю вас…

В это самое время в приемную Жданова быстро вошел начальник разведотдела штаба фронта Евстигнеев и, обратившись к полковому комиссару Кузнецову, попросил доложить, что у него неотложное дело.

Жданов сидел за письменным столом и что-то торопливо писал. Недопитый стакан крепкого, почти черного чая стоял в стороне.

Когда Евстигнеев вошел, он поднял голову и настороженно спросил:

– У вас что-нибудь новое?

– Андрей Александрович, – сказал, подходя к столу, Евстигнеев, – я заходил к командующему, но его нет на месте…

– Жуков на передовой, в районе больницы Фореля, – ответил Жданов, – я только что говорил с ним по телефону…

– Каково положение? – не смог удержаться от вопроса Евстигнеев.

– Танковая атака отбита, – все так же, скороговоркой, ответил Жданов, – но положение остается очень серьезным… Так что у вас, товарищ Евстигнеев? Садитесь. Слушаю.

Евстигнеев сел, машинально пригладил волосы.

– Андрей Александрович, – как всегда, неторопливо начал он, – вы помните, я в вашем присутствии докладывал командующему о донесении нашей разведгруппы из-под Луги?..

– Но ведь командующий уже высказал вам свое мнение, Петр Петрович, – раздраженно сказал Жданов. – И я с ним вполне согласен. Как можно в такой обстановке вести разговоры о каком-то отходе противника! Пока не будет весомых подтверждений, внушать себе подобные мысли просто опасно!

– Так точно, Андрей Александрович, – согласился Евстигнеев. – Но дело в том, что речь идет именно о новых подтверждениях.

– Неужели?! – взволнованно проговорил Жданов, но взял себя в руки и сухо и требовательно спросил: – Каковы они в от кого?

– Подтверждений два. Одно от нашей разведгруппы. Другое – от товарищей из НКВД.

– Что именно сообщает НКВД? Доложите подробнее.

– Слушаюсь, – кивнул Евстигнеев. – Еще в начале июля погиб сотрудник НКВД капитан госбезопасности Кравцов. Он инспектировал разведывательно-диверсионные группы, создаваемые в районах Острова и Пскова, на территории, которая была тогда еще в наших руках. Поезд, в котором этот капитан ехал, попал под бомбежку, Кравцову пришлось добираться пешком. Как раз в это время немцы прорвались к Острову. Кравцов был схвачен и расстрелян.

– Какое это имеет отношение?.. – перебил его Жданов.

– Сейчас доложу, Андрей Александрович, – опять кивнул Евстигнеев. – Так вот, этот Кравцов успел объехать группы, проверить их боеспособность, передать шифры, пароли – словом, все, что полагается. В одной из групп, перешедшей уже на нелегальное положение, обнаружились какие-то неполадки с питанием для рации. Кравцов обещал достать батареи в Белокаменске и завезти их в группу на обратном пути в Ленинград. Как я уже доложил, доехать ему не удалось. Однако он успел через своего случайного попутчика, ленинградского студента, передать шифрованную фразу, означавшую, что в районе Пскова группа существует и заслуживает полного доверия. Студент добрался до Ленинграда, явился в управление НКВД и сообщил то, что ему было поручено.

– Я снова спрашиваю: какое все это имеет отношение к делу?.. – раздраженно повторил Жданов.

– Сейчас объясню, Андрей Александрович. Ведь вы приказали докладывать подробно… Так вот, несмотря на то что шифрованная фраза была передана, у чекистов оставались сомнения насчет той разведгруппы. Обстоятельства гибели Кравцова были туманны. Настораживал и тот факт, что студенту удалось прибыть в Ленинград целым и невредимым, хотя, судя по его словам, они после бомбежки добирались вместе с Кравцовым. Короче говоря, прежде чем полагаться на псковскую группу, надо было как-то перепроверить показания студента, убедиться в том, что он получил задание именно от Кравцова…

Жданов бросил взгляд на часы, но слушал внимательно.

– Студент утверждал, – продолжал Евстигнеев, – что у Кравцова был с собой тяжелый чемодан, который ему пришлось бросить в озеро. Месторасположение этого озера студент более или менее точно указал на карте. В середине августа чекисты поручили партизанскому отряду, начавшему действовать в том районе, отыскать этот пруд или озеро и постараться выловить чемодан. Вскоре поступило сообщение, что чемодан извлечен из воды. В нем действительно оказались батареи для питания рации.

– И что же из этого следует?

– А то, что студент говорил правду, поручение он получил действительно от Кравцова, и, следовательно, на информацию псковской группы полагаться можно.

– Но ведь у них не было питания для рации?

– Очевидно, удалось раздобыть на месте. Так вот, только что от них поступило сообщение, в точности совпадающее с донесениями наших разведчиков из-под Луги: колонны немецких войск движутся от Ленинграда к Пскову.

Евстигнеев умолк. Молчал и Жданов.

«Неужели это правда?! – думал Жданов. – Неужели Гитлер пришел к выводу, что не в силах овладеть Ленинградом, и перебрасывает войска на другой фронт, для другой операции?! Но что тогда означает сегодняшнее наступление в районе Петергофа? Главное – не принять желаемое за действительное! Может быть, то, о чем сообщает Евстигнеев, – всего лишь смена частей и взамен войск, отводимых на юг, сюда посланы другие соединения? Но в таком случае трудно объяснить, почему колонны, движущиеся от Ленинграда, обнаружены нашей разведкой, а части, идущие им на смену, остались совершенно незамеченными! Вряд ли можно перебросить значительные танковые и моторизованные соединения скрытно, в обход, по бездорожью».

– Значит, вы полагаете, – тихо произнес наконец Жданов, – что немцы отказываются от своей цели и…

– Нет, Андрей Александрович, – твердо ответил Евстигнеев, – такой вывод был бы преждевременным. Тем более что я только что получил донесение от разведчиков сорок второй армии: на петергофском участке фронта обнаружены убитые и захвачены пленные из двести пятьдесят первой и пятьдесят восьмой дивизий противника.

– Как? Позвольте!.. – воскликнул Жданов и, вскочив из-за стола, подошел к висящей на стене карте. – По вашим же сведениям, эти дивизии находятся на Красногвардейском и Пулковском направлениях!

– Так точно, – ответил, тоже поднимаясь с места, Евстигнеев, – они были там. А сейчас, после неудачи с обходом Пулковской высоты, по-видимому, переброшены под Петергоф.

Снова наступило молчание.

– Значит, двести пятьдесят первая и пятьдесят восьмая… – повторил Жданов и переставил синие флажки на карте. Некоторое время он напряженно всматривался в конфигурацию линии фронта, потом повернулся к Евстигнееву: – Немедленно подготовьте донесение обо всем этом в Москву.

– Но командующий… – с сомнением проговорил Евстигнеев.

Однако Жданов прервал его:

– Командующий требовал подтверждения. Теперь вы его имеете. Готовьте донесение и лично отнесите его товарищу Жукову, как только он вернется в Смольный.

Евстигнеев ушел.

Глаза у Жданова болели от бессонных ночей, на мгновение он закрыл их, и ему показалось, что под веками – сотни мелких острых песчинок.

Он потушил верхний свет, потом прикрыл газетой зеленый абажур настольной лампы.

«Что же все это значит?! – мучительно спрашивал он себя, ходя взад-вперед по кабинету. – Каковы истинные намерения гитлеровцев? Является их сегодняшнее наступление последним отчаянным рывком или началом новой серии ударов? Но если это так, то почему они отводят часть войск? Но, может быть, сведения Евстигнеева односторонни? Может быть, разведчики, которым удалось зафиксировать отвод вражеских соединений на юг, проглядели переброску новых частей врага к Ленинграду? Может быть, этот отвод части войск не более чем хитрый маневр с целью ослабить бдительность защитников города?»

Жданов старался объективно сопоставить факты, чтобы найти единственно правильный ответ. И хотя ему страстно хотелось, чтобы предположение Евстигнеева оправдалось, хотя он понимал, что два с половиной месяца героического сопротивления бойцов Ленинградского фронта не могли пройти для врага бесследно, что немцам приходится вести бои на гигантском фронте и бесконечно держать значительную часть своих войск под Ленинградом они не в состоянии, тем не менее Жданов не спешил с выводами. Он отдавал себе отчет в том, что малейшее самоуспокоение, малейший просчет могут оказаться сейчас гибельными.

Поздно ночью вернувшийся из Кировского укрепрайона Жуков вызвал Евстигнеева для очередного доклада и в конце, как бы между прочим, спросил:

– Вы подготовили для Москвы те свои разведданные?

Евстигнеев не удивился вопросу командующего, совсем недавно категорически запретившего передавать в Ставку какие-либо сведения об отходе части немецких войск. Он уж знал, что Москва, видимо получившая аналогичную информацию по другим каналам, сама запросила у командования Ленфронта разведданные о положении четвертой танковой группы немцев. Поэтому на вопрос Жукова Евстигнеев ответил как ни в чем не бывало: «Так точно, донесение подготовлено».

Командующий внимательно поглядел на Евстигнеева и, слегка прищурившись, сказал:

– Правильно сделал. Иди передавай. Но обольщаться рано. Враг может в любой момент предпринять новую попытку прорваться в город.

В тот час Жуков еще не знал, что враг отчаялся взять город штурмом и возлагает теперь свои надежды на блокаду.

Пройдут годы, и по ту сторону границы, разделяющей новый и старый миры, найдутся люди, которые попытаются фальсифицировать и эту главу битвы советского народа с немецким фашизмом.

Они станут объяснять причину того, что немцам не удалось ворваться в Ленинград, чем угодно, только не героическим сопротивлением ленинградцев.

Они будут утверждать, что главная причина неудачи фон Лееба заключалась в том, что ему пришлось перебросить часть войск на Центральное направление.

Они будут стыдливо замалчивать тот факт, что войска фон Лееба, блокировав Ленинград, более двух недель в полном своем составе штурмовали город, но сломить сопротивление советских войск так и не смогли.

Они утаят и то, что уже в конце сентября, когда советские войска, нанеся южнее Ладожского озера удар по 16-й немецкой армии и отбросив их 8-ю танковую дивизию, сузили участок, занятый противником на левом берегу Невы, Гитлер снова начал посылать под Ленинград подкрепления. Он приказал направить туда два полка парашютистов и один пехотный, забрав их у фон Бока, и, кроме того, разрешил фон Леебу задержать моторизованную дивизию, предназначенную для переброски под Москву.

Но ничто не помогло.

Советские войска оказали решительный отпор врагу. Стойкость и героизм бойцов Красной Армии, ополченцев, моряков Балтийского флота, летчиков, всего населения города Ленина – вот что было причиной неудачи немецких войск под Ленинградом.

Да, Ленинград выдержал натиск фашистских полчищ. Снова штурмовать Пулковскую высоту фельдмаршал фон Лееб не без оснований считал бессмысленным. Все попытки противника прорваться к городу по берегу Финского залива тоже провалились. По-прежнему передний край проходил у больницы Фореля, но дальше врагу не удалось продвинуться ни на шаг.

На побережье фон Лееб попытался взять реванш: не сумев прорваться к Кировскому заводу, фашисты ударили на Ораниенбаум. Трое суток не умолкало сражение на Бабигонских высотах. Два полка и танки бросил враг на рубеж, который в те дни обороняла всего одна стрелковая рота и отряд морской пехоты. Но каждый метр земли враг оплачивал здесь сотнями жизней своих солдат.

На рассвете 22 сентября после ожесточенной артподготовки враг предпринял наступление на Новый Петергоф. На подступах к Розовому павильону его встретил огнем ополченский пулеметно-артиллерийский батальон. До поздней ночи гремел бой. Артиллеристы выкатили орудия на открытые позиции и прямой наводкой расстреливали противника. Они защищали павильон до последней возможности, а потом, подорвав орудия, отошли на правый фланг укрепленного района.

На следующий день наши части начали ожесточенную контратаку, отбили у врага платформу «Фонтаны» и снова вышли к Розовому павильону. Попытка немцев прорваться к Ораниенбауму и уничтожить Кронштадт была сорвана.

В этих боях кадровые бойцы и ополченцы сражались бок о бок с моряками Балтийского флота и рабочими-судостроителями.

По-прежнему на шее Ленинграда была затянута удавная петля блокады. Но рвануть веревку столь сильно, чтобы задушить город, фон Лееб не мог. Всю свою злобу, всю горечь неосуществившихся надежд вложил он теперь в бомбардировки и обстрел города.

Стремясь отрезать Кронштадт от Ленинграда и уничтожить корабли, вражеская артиллерия обстреливала Морской канал и рейд. Уже были выведены из строя линкор «Марат», миноносец «Грозящий»…

Непрерывный грохот сотрясал стены ленинградских домов: рвались на улицах немецкие снаряды, не умолкала и наша артиллерия, в воздухе в смертельной карусели кружились немецкие и советские самолеты.

В городе ежедневно регистрировалось до двухсот пожаров, сотни раненых жителей поступали в больницы.

Но по-прежнему в три смены работали заводы, и рабочие отходили от станков, лишь когда бомбы или снаряды рвались в непосредственной близости.

Лозунг «Все для фронта, все для победы!», которым жила теперь вся страна, приобрел особое значение для города, на пороге которого стоял истекающий кровью, но все еще яростный враг…

В полночь пятого октября начальник отдела связи фронта генерал Ковалев известил Жукова, что в два часа с ним будет говорить Ставка. Зная распорядок работы Верховного, Жуков не сомневался, что разговор предстоит с ним самим.

Жуков подошел к картам, разложенным на длинном столе, и склонился над ними. Готовясь к докладу, он хотел подвести итоги на сегодня, суммировать для себя события, происшедшие на фронте за этот неполный месяц – с тех пор, как он прибыл сюда.

«Итак, – размышлял Жуков, – фронт под Ленинградом стабилизировался. 55-я армия прочно удерживает позиции по линии Пулково – Большое Кузьмино – Путролово – Новая. Все попытки врага прорвать нашу оборону в районе Колпина провалились.

42-я армия закрепилась на рубеже Лигово – Нижнее Койрово – Пулково. На участке Петергоф – Стрельна противнику удалось выйти к Финскому заливу, пользуясь тем, что части 8-й армии оказались отрезанными от основных сил Ленинградского фронта.

Предпринятая нами в конце сентября первая попытка разорвать кольцо «изнутри» успехом не увенчалась. Войскам, брошенным через Неву северо-западнее станции Мга, удалось захватить по ту сторону реки лишь небольшой плацдарм. Безрезультатно закончилась и высадка десанта балтийских моряков в Петергофе, предпринятая, чтобы рассечь вражеский «петергофский клин» и помочь частям 8-й армии, находящимся в районе Ораниенбаума, соединиться с правофланговой дивизией 42-й армии. Десант погиб в неравном бою.

Балтийский флот прочно удерживает все важнейшие опорные пункты в заливе. О героической обороне полуострова Ханко и острова Койвисто, Тиурин-сари и Пий-сари Верховный, конечно, знает из докладов наркома Военно-Морского Флота. Впрочем, он вообще прекрасно осведомлен о положении под Ленинградом.

Вопрос, который Сталин, несомненно, задаст, очевидно, будет таким: надолго ли, по мнению Военного совета, стабилизировался здесь фронт?

Что ж, если немцы и в самом деле отказались от намерения взять город штурмом и возлагают теперь основные надежды на блокаду, то они будут стремиться упрочить осадное кольцо, закрыть единственный путь, соединяющий Ленинград с Большой землей, – по Ладожскому озеру и далее от его восточного берега в глубь страны по железной дороге. В этом случае фашисты, наверное, предпримут очередное наступление с рубежа реки Волхов, в северо-восточном направлении.

Но полностью исключить возможность новых попыток прорвать линию обороны Ленинграда тоже нельзя. И об этом надо сказать Сталину…»

В своих прогнозах на будущее Жуков был осторожен. Он учитывал тот непреложный факт, что более двадцати немецких дивизий, несколько бригад и финская армия по-прежнему стоят под Ленинградом и расстояние, отделяющее их от города, измеряется считанными километрами.

Он не знал и не мог знать о том, что фельдмаршал фон Лееб уже послал в ставку фюрера телеграмму, в которой вынужден был признать, что оставшимися в его распоряжении силами продолжать дальнейшее наступление на Петербург он не в состоянии.

Жуков также не знал и не мог знать, что в те дни даже сам Гитлер внутренне смирился с бесславным поражением под Ленинградом и, утешая себя мыслью, что задушит город голодом, разрушит его огнем артиллерии и ударами с воздуха, уже дал генштабу указание немедленно начать осуществление новой операции под кодовым названием «Тайфун». Армейская группировка фон Бока, усиленная соединениями, переброшенными с севера от фон Лееба и с юга от Рунштедта, должна была перейти в решительное наступление на Москву.

Всего на шесть – восемь недель планировал Гитлер свою восточную кампанию, знаменитый «блицкриг». Прошло пятнадцать недель с того раннего утра, когда его войска вторглись на территорию Советской страны. Но не только главная цель войны – сокрушить Советское государство – не была достигнута, по-прежнему оставались неприступными Ленинград и Москва. И вот теперь поход на советскую столицу стал решающей ставкой Гитлера…

Без десяти два Жуков спустился из своего кабинета на втором этаже в подвальное помещение, где размещался переговорный пункт, и направился к аппарату, непосредственно связывающему Смольный со Ставкой Верховного главнокомандующего.

Больше трех недель прошло с того момента, как Жуков по этому же аппарату доложил Сталину о вступлении в должность командующего фронтом.

Сегодня Жуков с полной ответственностью мог утверждать, что неоднократные попытки врага взять Ленинград штурмом провалились, что противник понес огромные потери и захватить город сейчас не в силах.

Стараясь ничем не проявить своего волнения, Жуков кивком головы ответил на приветствие вытянувшегося при его появлении телеграфиста, положил на край столика блокнот, взглянул на ручные часы и приказал:

– Передавайте. У аппарата Жуков.

Пальцы телеграфиста пробежали по клавишам.

Ответ на узкой бумажной ленте последовал тут же:

– С вами будет говорить товарищ Сталин. Ждите.

Прошло несколько томительных минут. Аппарат на мгновение ожил и снова умолк. Жуков подхватил ленту, поднес к главам. На ней было отпечатано всего одно слово:

– Здравствуйте.

– Здравия желаю! – продиктовал в ответ Жуков и раскрыл свой блокнот.

Снова поползла лента.

Было необычно читать на ней не сухие, строго официальные слова приказа, а почти разговорную речь. Казалось, что Сталин не диктует, а ведет беседу.

– У меня к вам один вопрос, – отбивал аппарат, – не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта, в района Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах. За себя оставьте кого-либо, может быть Хозина.

Лента остановилась.

Всего, чего угодно, мог ожидать Жуков, только не вызова в Москву. Прошли мгновения, прежде чем он осознал, что доклада от него не требуется и что Сталин пригласил его к аппарату по совершенно иной причине.

Жуков захлопнул блокнот, отодвинул его в сторону и поспешно продиктовал:

– Прошу разрешения вылететь рано утром шестого октября.

– Хорошо. Завтра ждем вас в Москве, – ответил Сталин.

Аппарат замер. Разговор был окончен.

[1]

[2]

[3]

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 171819 Следующая ⇒