Сода-солнце (Сода-солнце).

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 6

--------------------

"Как известно, при формулировании гипотезы автор сам

допускает ее возможную ошибочность, чтобы в дальнейшем

путем строгих опытов либо отвергнуть ее, либо подтвердить,

может быть, видоизменив".

Академик Н.Семенов

"Богаче всего самое конкретное и самое субъективное".

"Индивидуальное содержит в себе как бы в зародыше

бесконечное".

В.И.Ленин

1. А ДЛЯ ЧЕГО, СОБСТВЕННО?

Про него говорили: несерьезен, любит сенсации. А когда я с ним

прощался, я смотрел на него и думал - все наоборот, он очень серьезен, он

серьезно любит сенсации. Вот его позиция:

- Подумайте сами, что такое сенсация? Сенсус - чувство, сенсация -

это потрясение чувств. Ну и что плохого в том, что человек любит

потрясения? Идет трезвая жизнь, люди заняты повседневностью. Потом однажды

человек оглядывается и видит - идет трезвая жизнь, люди заняты

повседневностью. Ну, а дальше что? Из-за чего хлопотать? Еда? Одежда?

Интересные поездки? А куда поездки? Дальше старости не уедешь, и все, что

положено увидеть тебе на твоем отрезке дороги, ты увидишь из окна вагона

или из окна космолета. Господи, но ведь космолеты будут только тогда,

когда их построят. А это будет когда? А до этого ждать, ждать, а жизнь

помаленьку вытекает из бурдюка с дырочкой.

Когда ему предложили уйти, он меня спросил:

- А уверены ли вы в том, что археология имеет значение только для

истории материальной культуры? А зачем ее изучать, эту культуру?

- Вот потому вас и увольняют, - сказал я, - что если копнуть

поглубже, то оказывается, вы не знаете, зачем занимаетесь археологией.

- Нет, дорогой учитель, - сказал он. - Не потому меня увольняют. А

потому меня увольняют, что я хочу копнуть поглубже. И именно в этом вижу

задачу археологии.

- Каламбурите.

- Нет, - сказал он. - Не каламбурю. Просто вы все притворяетесь.

Поскольку археология требует денег, вы притворяетесь, что изучаете прошлую

культуру, чтобы помочь нынешней. А как ей поможешь? Ну, еще найдете

два-три украшения, еще один черепок, на который в музее со скукой будут

смотреть отличники из девятого класса, а те, кто поумней, будут

перемигиваться с девочками из соседней экскурсии.

- Правильно вас увольняют.

- Конечно, правильно. Стараются убрать свидетеля преступления.

- Какого преступления? Думайте, что говорите.

- Я и говорю, что думаю. А это не нравится. Лучше вы подумайте о том,

что я сказал. Почему вы начали заниматься археологией? Потому, что хотели

копнуть поглубже и найти нечто сенсационное. Не так ли? Но вы тогда были

ребенком, кладоискателем, так сказать, романтиком. А потом взрослые дяди и

тети, которым не повезло и которые за всю жизнь не откопали ни одной

завалященькой гробницы Тутанхамона, объяснили вам, что археология - это

тяжелый труд, а не погоня за сенсациями. А разве это так уж несомненно? А

вдруг археология - это именно погоня за сенсациями, вдруг это ее существо?

Главные находки - это такие, которые помогают человеку познать самого

себя. Разве не так? А разве это не сенсация? А потом вы подросли, и

обезьяний инстинкт подражания заставил вас отказаться от самого себя.

Археология - тяжелый труд! А зачем этот труд, если он не приводит к

сенсациям, то есть к находкам, потрясающим наши чувства тем, что у

человека открываются глаза на самого себя?

- И еще разговариваете вы чересчур много, - сказал я.

- Ладно, подписывайте обходной, - сказал он. - Вы прогоняете

единственного поэта из вашей лавки старьевщиков.

Его уволили. Он всегда был мастером нелепых сенсаций. Может быть,

самая нелепая из них та, что мы уволили его, а сами готовим экспедицию по

его материалам.

Пусть это будет последняя сенсация, хватит с нас. Археология - это

наука, которая нужна для того, чтобы... А для чего, собственно?

2. ВОТ ЕГО ЛОГИКА

Это был странный парень. На лице его вечно блуждала неопределенная

улыбка. Никто толком не мог понять, что, собственно, ему нужно в

археологию и вообще, что, собственно, ему нужно от жизни.

Однажды ночью он вышел к костру экспедиции и сказал:

- Салют алейкум.

И никто не догадался тогда, что это не дешевая острота, а формула его

личности - причудливая смесь старых и новых приветствий, с которыми он

обращался к окружающему миру.

В каждом человеке живут как бы два человека. Мы все это знаем. Но они

в общем-то мирно уживаются друг с другом и к внешнему миру обычно

повернуты одной стороной. По ней и судят о человеке. Другая притаилась и

ждет удобного случая, чтобы проявиться в исключительных обстоятельствах.

Тогда говорят - герой или, наоборот, - подлец. А о чем это говорит? Ровно

ни о чем. Просто вторая сторона личности более приспособлена или,

наоборот, не приспособлена к этим исключительным обстоятельствам. И если

бы эти обстоятельства были не исключительными, а повседневными, мы бы

знали этого человека с другой стороны, а не с той, с какой сталкиваемся в

условиях, которые принято считать нормальными. А так ли уж нормальны эти

условия?

Вот я хожу на работу, которая мне приелась, и я знаю, какой я на

работе. А если дать мне работу по душе - как бы я себя повел? Неизвестно.

Это только считается так - дай человеку дело по душе, и все будет хорошо.

На самом деле тут-то и начинается самое сложное. Один с радостью ей

отдается весь, и ничего ему на свете не надо, кроме милого дела, другой

увидит в ней только средство, которое поможет ему возвыситься над людьми,

а третий вообще испугается свободы и душевного простора и не решится

вылезть из скучной, но обжитой скорлупы и всю жизнь будет тайно ненавидеть

осмелившихся, и будет радоваться неудачам смельчаков, и будет бескорыстно

и бесстрашно ставить им подножки и палки в колеса.

Но может быть, самый сложный случай - это когда человек долго ждал

момента встречи со счастливым делом и, наконец, вырвался на простор и

простор ослепил его. Выпусти соловья из клетки - он взлетит и упадет

мертвый, сделав глоток неба. А если бы сначала полетал по комнате, все бы

обошлось. Может быть.

В общем из всех наших, пожалуй, я один догадывался, что с ним

происходит. Я понял, что это как раз четвертый, последний случай. И потому

в нем не уживались эти два человека и все время были в борьбе. Это

выражалось во всем. Вот он рассказывает дикие, смешные байки. Хохот

вокруг, у глаз его веселые морщинки, а длинная морда печальна. А однажды

утречком, когда только слышен стук движка вдали, а за глиняным дувалом

мерно вздыхают волы и весь мир улыбается, и смотрю, он идет мне навстречу

и тоже улыбается. А подошел поближе - в сощуренных глазах плещутся слезы.

Он интересовался проблемой дьявола. Удивляетесь? Да нет, конечно, не

того мистического, религиозного и так далее дьявола, а вполне реального.

То есть он был убежден, что на самом деле там что-то такое было. Что-то

такое, что послужило толчком ко всем басням, сказкам, описаниям,

бесчисленным изображениям. Конечно, как человек современный, он понимал,

что дьявол - это олицетворение сил зла. Всяких сил - и природных и

общественных, - в которых не под силу разобраться и которые легче всего

отнести к придуманному дьяволу. Ну, это все так, конечно, но почему тогда

дьявола изображают страшилищем, а бога человекоподобным? Видимо, потому,

что бог - это идеальный человек, то есть человек, приносящий окружающему

миру только благо, а дьявол - это нечто вредное и потому его надо

изображать и представлять себе в виде чудовищно безобразного существа. Но

если это так, если за понятием "бог" стоит представление об идеальном

человеке, то есть существе реальном, то ведь следует допустить

существование чего-то чудовищно реального, что пакостило и вредило и чему

были приписаны все человеческие несчастья. Вот его логика.

3. ОН РАБОТАЛ НАУЧНЫМ СОТРУДНИКОМ

Недаром его погнали из экспедиции, когда он, проработав месяц

бесплатно и только кормясь у общего костра, высказал эту бредовую идею.

Его погнали, собственно, только потому, что идея эта, будучи раз

высказана, приобрела странную притягательную силу. Наступила какая-то

дьявольщина. Мои серьезные современные ребята, которым даже Хемингуэй

начинает казаться устаревшим, вдруг стали интересоваться не столько

раскопками курганов, сколько древней книжной чепухой, пытаясь найти

какие-нибудь признаки того, что послужило реальной первоосновой для

создания нелепого и страшного образа. В разговорах за зеленым чаем и

разогретой тушенкой замелькали имена Сведенборга, Якова Беме. Когда

сначала в шутку, а потом с каким-то нервным смехом упоминались дивьи люди,

саламандры, василиски и драконы, я еще терпел. Кто не любит сказок?

Археологу фантазия нужна не меньше, чем математику. Фантазия - это гигиена

мозга, кроме всего прочего. Пускай балуются, думал я, пускай отдыхают от

логики. Но когда это стало переходить всякие границы, когда Валя

Медведева, спокойная девушка, вдруг заявила, что следовало бы связать

понятие "дьявол" с сохранившимися, может быть, экземплярами допотопных

животных, когда Паша Биденко возразил ей, что дьяволу приписывается

глубокое знание человеческой натуры и поэтому прототипом для дьявола могло

бы служить существо только разумное, я понял, что пора кончать.

- Знаете что, дорогой мой, - сказал я ему. - Оставьте нас всех в

покое и идите своей дорогой.

Он и ушел своей дорогой так же, как и пришел. Усмехнулся и ушел от

костра, оставив после себя легкое ошаление и непонятную тоску.

Раскопки продолжались успешно. Были найдены следы высокой

материальной культуры. Мы набрели на рыночную площадь, на древние торговые

ряды, на оружие. Много ящиков с предметами материальной культуры,

пронумерованных и обернутых в папиросную бумагу, вывезли наши вездеходы, и

с наступлением холодов экспедиция свернула работу в поле и вернулась в

Москву систематизировать и описывать найденное.

И в Институте археологии при Академии наук мы встретили его. Он

работал научным сотрудником.

4. ЭТО ДЕМАГОГИЯ!

Как ему удалось обольстить начальство, никто не знал, но факт

остается фактом - этот человек, не имевший ни научных званий, ни

опубликованных работ, ни хотя бы серьезной подготовки, к моменту нашего

возвращения работал научным сотрудником в институте. За какие такие

заслуги его к нам назначили, было непонятно. А потому стало подозрительно.

Поползли слухи. Мнения разделились. Слухи пошли самые невероятные. Одни

считали его тайным сектантом, другие работником ОБХСС, приехавшим с

ревизией. А Ноздрев, приятель Собакевича, даже пустил слух, что он

Наполеон. И только я один знал нелепую правду.

Начальник отдела кадров, которого никто не видел смеющимся, хотя он

всегда вежливо улыбался, однажды сказал мне, погибая от тихого хохота и

утирая слезы:

- Клоун.

- Кто?

- Коверный клоун. Последнее место его работы - цирк.

- Да вы смеетесь, - сказал я.

- Как же не смеяться? Посмотрите, какое фото он принес в личное дело.

Обычное фото 4,5 на 6, а на нем размалеванная маска. Я задохнулся.

- Да вы успокойтесь, Владимир Андреевич, - сказал начальник отдела

кадров. - Он потом настоящее фото принес. Это я оставил себе на память.

- При чем тут фото?! Сейчас иду к директору. Из науки устраиваете

какой-то цирк.

- Вот именно, что цирк, Владимир Андреевич. Только ничего у вас не

выйдет. Личное распоряжение директора.

Что-то он еще говорил, да я не слушал.

Вот мой разговор с директором:

- Знаю, Владимир Андреевич. Знаю. Выпейте воды...

- Спасибо.

- Скажите, Владимир Андреевич, может, по-вашему, ну, например,

депутат Совета быть клоуном?

- Не знаю. По-моему, нелепо.

- Браво. У нас с вами одинаковые взгляды. Это меня удручает.

- Вот как?

- Я точь-в-точь так же ответил на его вопрос. Текстуально. А он

сказал: "Если клоун делает искусство - может, а халтурщиков надо гнать,

даже если они археологи. Спрашивается, может ли клоун быть ученым?" У вас

есть возражения, Владимир Андреевич?

- Есть. Это демагогия.

- Тогда прочитайте вот это. Присядьте. Здесь всего 16 страничек.

5. СЕКРЕТЫ

Это была статья, где обыденным ненаучным языком сообщалось примерно

следующее:

Среди итальянских мастеров, принимавших участие в постройке

Московского Кремля, самым заметным был Аристотель Фиоравенти. Поэтому

сложилось мнение, что он и был главной фигурой. Между тем оказывается, что

проектировал основные сооружения Кремля - башни, стены - один полузабытый

человек. В Европе только две таких крепости - в Москве и Милане. В то

время они были похожи, как близнецы. Потому что островерхие шатры на

московских башнях были надстроены значительно позднее. Фамилия этого

человека написана с внутренней стороны Спасской башни. "Пьетро Антонио

Солари, миланец".

Все это в общем-то известно. Просто, может быть, никто подряд не

перечислял объекты, выстроенные Пьетро Антонио, и потому как-то не

осознавалось, что основным проектировщиком Кремля был Пьетро Антонио. Ну

что ж. Можно принять это сообщение и по-другому расставить акценты в

справочниках. Но дальше начиналось занятное. Он доказывал, что Пьетро

Антонио Солари происходил из миланских Солари, у которых все члены семьи

были связаны с искусством, инженерией и так далее. Если учесть, что все

мастера Милана так или иначе встречались на работах для двора Лодовико

Моро, дяди немощного герцога Джан Галеаццо Сфорца, если учесть, что все

Солари по каким-то причинам покинули Милан около 1490 года, то есть в год

приезда Пьетро Антонио в Москву, если учесть, что Христофор Солари был

учеником Леонардо да Винчи (сейчас это официально признано), если учесть,

что Леонардо да Винчи как раз в это время строил Миланский кремль, то

становится понятным, почему русские послы для такого важного дела

пригласили никому не известного юношу Пьетро Антонио Солари, а не поручили

строить Кремль европейской знаменитости Фиоравенти, прозванному

Аристотелем. А забывчивость официальной истории по отношению к Пьетро

Антонио объяснима: кому охота признаваться, что Кремль Москвы, третьего

Рима, строил второстепенный инженер? Поэтому - да здравствует Аристотель

Фиоравенти! А ведь получилось, что в лице Солари пригласили самого

Леонардо да Винчи, одного из самых загадочных людей в истории. Например,

известно ли вам, что первая карта Америки с первой надписью "Америка", где

Америка впервые изображалась как особый материк, окруженный океаном, была

найдена в бумагах Леонардо? "Ну и что?" - скажете вы. А то, что она была

сделана до Магеллана, который первым увидел, что Америка - это отдельный

материк, а не обратная сторона Индии, как думали и Колумб и Америго

Веспуччи.

Я не заметил, как сам увлекся доводами этого клоуна. Нет, клоунством

здесь не пахло. Да и что такое клоун? Почему человек решает посвятить себя

тому делу, цель которого - постоянно вызывать смех над самим собой? Об

этом стоило и подумать.

Строитель Московского Кремля - ученик Леонардо да Винчи. Это хорошо,

это отлично, это меняет многие представления о Европе и о связях России с

Италией. Но почему именно ученик? Мало ли в Милане жило мастеров в то

время, как Леонардо строил Кремль? Да и Леонардо не один его строил. Нужно

хоть какое-нибудь прямое доказательство. Представьте себе - оно было.

Если вы пройдете у стены, которая тянется вдоль Москвы реки, то на

самом верху ее вы обнаружите странные отверстия. Странные они потому, что

они не в зубцах, как обычно, а между зубцами, ниже их подножия. Зубцы -

это не украшения: за ними стояли воины, а в отверстия они лили кипяток и

смолу. А тут отверстия находятся между зубцами, в кирпичном барьерчике, за

которым даже лежать нельзя - такой он низенький. Бессмысленных отверстий в

крепостной стене быть не может.

Так вот, в рисунках Леонардо он обнаружил такую машину. Сквозь

отверстия между зубцами просунуты шесты, снаружи они связаны между собой

окованными бревнами, а с внутренней стороны они упираются в систему

рычагов. Когда осаждающие лезли на стены по лестницам, защитники нажимали

на рычаги, и наружные бревна, горизонтально лежавшие вдоль всей стены,

опрокидывали лестницы. Вот для чего отверстия между зубцами. Для того,

чтобы применить в Московском Кремле леонардовские секреты,

6. СОДА-СОЛНЦЕ

Вот так.

Что мы знаем о прошлом, если мы так ничтожно мало знаем о настоящем?

А мы еще хотим предсказывать будущее. Копим факты, заворачиваем в

папиросные бумажки, кладем на полочки и никак не уловим их внутренней

связи. Наваждение какое-то. Где появляется этот человек, там теряется

устойчивость, начинается клоунада или дьявольщина. Зачем вообще клоун?

Зачем эта вечно отмирающая и вечно возрождающаяся профессия?

Его звали Сода-солнце.

Американские летчики, участники челночного полета, которые

отбомбились над Берлином и теперь пили у стойки на нашей базе, встретили

его невнятным веселым лаем. Он прикрыл их от "мессершмиттов", когда они

подходили к базе. Он один спустил в море двух "мессеров", третий задымил к

горизонту.

- Сода-виски, - предложили они ему.

- Сода-солнце, - сказал он и стал губами ловить капли грибного дождя,

залетавшие в открытую фрамугу.

Американцам перевели - сода-солнце, - они опять засмеялись и напились

на радостях. Его стали звать Сода-солнце. Все светлело на базе, когда он

появлялся. Худощавый, с близко посаженными карими глазами, удачливый в

начинаниях и ласковый с девушками. Девчата из БАО - батальона аэродромного

обслуживания - стонали, когда слышали его свист. А насвистывал он всегда

одну песенку:

Подкатилися дни золотые

Воровской безоглядной любви.

Ой вы, кони мои вороные,

Черны вороны, кони мои.

А романов у него вовсе не было, и кто его "безоглядная любовь", никто

не знал, и вина он не пил, только хватал губами капли дождя, когда

возвращался с полета без единой пробоины. И уходил он от "мессеров" всегда

в сторону солнца. Блеснет крылышками и растворится в слепящем диске.

Устелю свои сани коврами,

В гривы черные ленты вплету,

Пролечу, прозвеню бубенцами

И тебя подхвачу на лету.

Так он последний раз и ушел к солнечному диску. Блеснул, крылышками и

растворился в слепящем блеске. Никто его с тех пор не видел. Пропал.

Американцы-челноки прилетели опять и пошли к стойке, распахнув

канадские куртки.

- Сода-солнце! - кричали они, отыскивая его глазами.

- Сода-виски, - сказала им новая буфетчица.

Они опять напились, но плохо, угрюмо напились. А штурман-мальчик все

плакал и кричал: "Сода-солнце!" - и все оглядывался по сторонам.

Мы ушли от проклятой погони.

Перестань, моя крошка, рыдать.

Нас не выдали черные кони,

Вороных никому не догнать.

Когда он вышел к ночному костру нашей экспедиции, я его сразу узнал

по свисту. Он свистел песенку о безоглядной любви и о вороных конях. Я его

сразу узнал, хотя он располнел и лицо его плясало от сменявшихся

ежеминутно выражений. Клоунада. Теперь его приняли в институт археологии

из-за работы о Леонардо, а он оказался клоуном. Дьявольщина. Он проходил

испытательный срок.

Я ни разу не подал виду, что знаю его. Зачем? Он же не узнал во мне

скромного "технаря", который помогал заносить хвост его серебряной птички,

а теперь стал доктором наук и его начальником. Старый я, и горько мне

видеть клоунаду жизни. Когда я его вижу, я все вспоминаю, как его звали

Сода-солнце и как он ловил капли яркими губами. Бедные маленькие капельки

- их тысячи. Сейчас ночь, дождь идет. Навзничь падают капельки - и нет их.

А ведь каждая капелька - это чье-то море. И кто-то яркий, с четкими

глазами гребет к другому берегу. Потому что все моря внутренние. Только

океан омывает материки. И я решил - ладно, пусть он ищет своего дьявола. К

дьяволу все сомнения. Помогу ему во всем, в чем он только захочет. Во имя

"Сода-солнце" - лучшего напитка на земле, во имя клоунады жизни, во имя

безоглядной любви и вороных коней. Ничего не изменилось. Я технарь, а он

Сода-солнце, только израненный, и я помогу ему расправить серебряные

крылья.

А болтунам и их патриарху Ноздреву я заткну глотки. Я свирепею редко.

Но лучше меня не трогать.

- Какая вам требуется помощь?

Он задумался.

- ...Ласка, - сказал он.

- Что?

- Я хорошо работаю, - сказал он, - когда меня любят.

- ...Сода-солнце... - сказал я, не удержался.

Он вскинул на меня ресницы узко поставленных глаз.

- ...Я вас сразу узнал, - сказал он тихо. - Потому и вышел к костру.

Там. На Херсонщине...

Я вцепился рукой в подлокотник кресла.

- У меня была старая работа о Леонардо, - сказал он. - Когда я вас

увидел у костра, я подумал: а почему бы мне не стать археологом?

- Дьявольщина... - сказал я. - Или цирк.

И проглотил комок.

Он тычком задавил сигарету.

- Не надо, - сказал он.

Он потрепал меня по руке и вышел.

В окно кабинета било солнце. Я выпил прохладной водички из графина.

Сода-солнце...

7. ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК БЫЛ МАЛЬЧИКОМ

И вот теперь я подписал ему обходной листок, и он увольнялся из

института, я его теряю. На этот раз навсегда.

Я пошел к директору.

- Нет-нет, не просите, Владимир Андреевич, - сказал он, - хватит с

меня этого наваждения.

- Но ведь экспедиция все равно состоится.

- Без него, - сказал директор.

- Разве он мало сделал?

- Сделал достаточно, - сказал директор. - Вполне. Вокруг нашего

института стоит несусветный галдеж. Сенсация. Попы закопошились.

Недоставало еще, чтобы мы добывали доводы в пользу религии.

- Как раз наоборот. Если будет доказано существование некоего

реального существа, то это конец важнейшей половины любой из религий.

Какой же это дьявол - с анатомией, с телесностью, с обменом веществ? А

какая же религия без дьявола?

- Ну, хорошо, а зачем ему понадобился этот словутый певец Митуса, так

называемый автор "Слова о полку Игореве"? Ведь он на нас обрушил всех

профессоров-славистов. Они ведь слышать не могут о Митусе. И ради чего?

Ради озорства. Разве он доказал авторство Митусы?

Авторство он действительно не доказал, но кое-какие доводы разбил.

Они говорили, что слово "словутый" обычное слово - славный, прославленный.

А он доказал, что все имена, которые кончаются на "слав": Изяслав,

Брячислав, Ярослав, Мстислав и прочие, - все специфически княжеские. Все

некняжеские имена - все Добрыни и Путяты. И выходит, что "словутый" - это

уже не просто прославленный, а скорее - царственный. А какая разница -

славный или царственный? Дело в том, что Митусу вообще за поэта не

считают. Утверждают, что даже слово "Митуса" - это не имя, а отглагольное

существительное от глагола "митусить" - то есть петь, приплясывать - и

вовсе не имя, а прозвище шута. Так что слово "царственный" не очень-то

годится для шута. Что же касается слова "Митуса", то он перерыл все

источники и нигде не обнаружил второй раз этого слова, этого

"отглагольного существительного", хотя глагол "митусить" встречается

довольно часто. Ну, а кроме того, он обнаружил, что у вернувшихся из

Канады лемков, карпатских славян, имя Митуса есть и сейчас. Это

уменьшительное - Митуся, Митька, Дмитрий. И в довершение всего он нашел

родословную дворян Митусовых, изданную в четырнадцатом году, а они ведут

свой род от словутого певца Митусы.

- Сенсация, озорство, - сказал директор. - Несерьезно. Вносит в науку

нездоровый ажиотаж. Разбрасывается. Как у каждого дилетанта, одни

сенсационные идеи. А ведь хватка у него есть. Мог бы быть ученым.

- Он мог бы быть кем угодно. Он человек, - сказал я. - И, как

человек, он обиделся за великого поэта, которого специалисты объявили

шутом. И, как человек, он доказывает, что человек может стать кем угодно.

Он человек, Сергей Александрович, а мы с вами специалисты.

Зря я это сказал. Для Сергея Александровича слово "специалист" -

великое слово. Прутковских шуточек на этот счет он не принимает.

- И кроме того, ведь все это побочные результаты его основной работы,

- сказал я. - Он ищет местоположение злого духа или как его там величать.

- Слушайте! О чем мы с вами говорим! Подумайте... Я как во сне,

честное слово. Ведь сейчас двадцатый век! Я членские взносы плачу в

профсоюз! По телевизору старомодный танец липси разучиваю! Ведь над нами

смеются... Вы представляете себе сообщение: в Институте археологии при

Академии наук ведутся работы по отысканию дьявола!.. Опомнитесь!

- Ну, как хотите, - сказал я. - Если так посмотреть, это

действительно выглядит нелепо.

"Слава богу, еще не вспомнил эту историю с женщиной", - подумал я. И

понял - не мог он об этом напомнить. Потому что целые сутки наш директор -

ученый, специалист, пожилой человек - был мальчиком.

8. ЕДЕМ ИЗ-ЗА НЕГО

И вот мы едем в экспедицию без него. Я еду со спутанными чувствами.

Все странно в этой странной поездке. И то, что я еду без него и на этот

раз мы, видимо, расстаемся навсегда, и то, что мы едем проверять данные

человека, которого мы уволили, и то, что мы едем в Тургай.

Я никогда не думал, что Тургай опять может появиться в моей жизни и

опять будет играть такую большую роль. Как будто мне двадцать лет, и живы

мои родители и близкие, и я новичок в науке, и как будто с той поры не

прошло полвека.

Это было летом 1912 года. В Тургайской степи в то время работало

несколько отрядов Отдела земельных улучшений. Эти отряды имели задачей

выяснение гидрологических условий в целях обводнения будущих

переселенческих участков. Один из этих отрядов, работавших под начальством

горного инженера Мокеева, подобрал на реке Кара-Тургай несколько очень

крупных зубов, большой позвонок и такую же копытную фалангу. И в то же

лето участник другого отряда студент Горного института Горбунов несколько

западнее Кара-Тургая, на реке Джиланчик, нашел богатые костями слои, в

которых набрал довольно значительное количество остатков древних оленей и

тигров. Все эти остатки были доставлены в геологический музей Академии

наук, который в ближайшее же лето 1913 года командировал того же Горбунова

для дальнейших розысков и раскопок в обоих местах. Студент Горного

института Горбунов - это я. Моей тайной мечтой было найти кости мамонта.

Эта поездка сыграла поворотную роль в моей жизни и принесла мне абсолютно

неожиданный успех.

Тургайская область занимала часть киргизских степей, населенных

кочевыми киргизами. Это была волнистая равнина с разбросанными по ней

солеными и пресными озерами, заросшими камышом. Я снарядил караван, нанял

киргизов, чтобы вести раскопки, и отправился в путь. И вот по дороге они

сообщили мне, что в другом месте, на берегу Соленого озера, есть скопления

костей гораздо более крупных, чем на Джиланчике. Они это место называли

Битвой гигантов.

Не надо большого воображения, чтобы представить себе, что я

почувствовал, когда услышал о битве великанов. Это была та смесь

испепеляющего азарта и почти суеверного отчаяния при мысли, что рассказ

может не подтвердиться, которая открывает человеку глаза на свои истинные

желания, на самого себя, на свое призвание, которую мы зовем прозрением.

Забыты были и Горный институт, и распоряжение начальства, и само

начальство.

Я немедленно повернул экспедицию в сторону Соленого озера. А ведь я

считался спокойным человеком, выше всего ставил невозмутимость и занимался

гимнастикой по системе Миллера и лаун-теннисом. Это было, конечно, большим

проступком, но я не мог устоять перед желанием подобрать кости мамонтов.

Я подобрал их. Я вернулся. Меня постигло жестокое разочарование.

Меня посылали для сбора неизвестной фауны, а я вместо нее привез

давно и хорошо всем известного мамонта. Пришли ящики. И хотя мамонт не

представлял особого интереса, все же раскрыли один из самых длинных

ящиков, сняли крышку, и с первых же шагов обнаружились такие признаки

кости, которые позволили с уверенностью сказать, что это не мамонт. Что же

это? Это было какое-то совершенно новое, неизвестное гигантское животное.

Разочарование сменилось острым интересом, который удесятерил внимание и

осторожность препараторов.

Высящийся ныне в Историческом музее колоссальный скелет индрикатерия

- 5 метров высоты - навсегда останется для меня памятником первого успеха.

И вот теперь мы едем в экспедицию без этого клоуна, несмотря на то,

что едем из-за него.

9. БЕЗ ТАБЛЕТОК

Его выгнали прежде всего потому, что от него все устали.

Началось с того, что я спросил:

- А почему вы, собственно, заинтересовались Митусой и Леонардо?

Это было неосторожно.

- Митусой я заинтересовался потому, что я не знаю иностранных языков,

- сказал он.

- При чем тут иностранные языки?

- Начало нашего тысячелетия ознаменовано необычайными поэмами, -

сказал он. - В Германии "Песнь о Нибелунгах", в Испании "Романсеро о Сиде

Кампеадоре", в Англии - "Баллады о Робин Гуде", во Франции - "Песнь о

Роланде", в России - "Слово о полку Игореве". Славянский мне было изучить

легче, чем другие языки.

- Ну и что?

- Такое впечатление, что все силы творчества в начале тысячелетия

ушли в поэзию. Причем безымянную.

- Допустим. Ну и что из этого?

- А то, что эпоха Возрождения, середина тысячелетия, должна была

оказаться сильной в творчестве с рационалистическим оттенком. Так оно и

было. Литература философствовала, драма стала публицистичной,

изобразительные искусства смыкались с наукой.

- Ну, это известно. А что дальше?

- А то, что если взять человечество как общество, а не сумму людей,

как организм, - то первые два этажа уж очень похожи на первые два этапа

теории отражения, то есть на живое восприятие и на абстрактное мышление, и

следующий конец тысячелетия должен ознаменоваться практикой в области

творчества. А что это значит?

- Вот именно, что это значит? - сказал я. - Загибщик вы. Творчество и

есть практика. Какая еще может быть "практика в области творчества"? И в

начале тысячелетия творили, и в середине, и сейчас творят.

- А что сейчас творят? - спросил он. - Где уникальные произведения

культуры, где великие творения, где синтез? Все анализ, исследования,

открытия, теории, долбежка частиц, разброд, развал, поиски истины.

Разбирают вселенную, как часики, потом собирают обратно - остаются лишние

детали. Разве это творчество?

- Истину всегда искали - и нравственную и научную.

- Факт. Но для чего? Почему так много исследований и открытий и так

мало изобретений?

- Это сейчас-то мало? Да их полно. Только и слышишь...

- Вот именно слышишь! А их должно быть столько, чтобы о них не было

слышно. Вы же не слышите о том, что еще выпустили пару туфель или

автомобиль. О них не сообщают, их делают. Нет, наше время не любит

изобретений. Оно любит исследования. Кому трудней всего? Изобретателю. А

исследователю? Все институты научно-исследовательские. Разве не так? А

почему? Исследование - это значит исследование того, что природа изобрела.

А изобретение - это человеческое создание, продукт творчества, синтез.

- Без исследований не будет изобретений.

- Правильно. А без изобретений вообще ничего не будет. Жизни не

будет. Человек от обезьяны отличается не исследованием дубины, а

изобретением дубины. А сейчас изобретателя, по сути дела, боятся. Потому

что он дезорганизует производство. А уже давно пора производить не просто

предметы, а изобретения. Производство должно производить изобретения.

Тогда никакой дезорганизации не будет. Будут планировать изобретения - и

все.

- А где их напасешься? Изобретение - это не туфли, не автомобиль, -

сказал я.

- Вот именно. А почему? Потому что никто не знает, что такое

творчество, с чем его едят и как его вызывать, - сказал он и добавил

как-то нехотя: - А вот Леонардо знал.

- А откуда вам это известно?

- По результатам. Один список его изобретений занимает десятки

страниц. Не прочтешь. Устанешь, - сказал он устало.

- Леонардо - гений, - торжествующе сказал я.

- Гений! - почти крикнул он. - А не кажется ли вам, что у него способ

мышления был другой, не такой, как у нас? Не кажется ли вам, что гений -

это тот, кто нащупал другой способ мышления? А остальные так... Логикой

орудуют.

- Ну, знаете!

- Что "ну знаете"? Что такое логика? Инструмент. А инструменты

стареют. Вас же не пугает, что евклидова геометрия устарела?

- Ею пользуются.

- Правильно. Для частных задач. Для плоскости. А любая плоскость -

часть шара. А на нем сумма углов треугольника никогда не равняется двум

"д". Молотком тоже пользуются, но есть орудия и поновее.

- А чем вы замените логику?

- Если наш мозг может иногда делать внезапные открытия, значит он

может это делать постоянно. Если Менделеев увидел свою таблицу во сне,

значит именно в тот момент ему легко было сделать это, значит его мозг

правильно думал.

- Какая чушь! - Я рассвирепел окончательно. - Прежде чем ему

приснилась таблица, он годами мучился, обдумывая ее!

- Правильно. Мучился. Ну и что хорошего? Это значит, все эти годы он

неверно думал, логически перебирал варианты, линейно думал. А потом линий

накопилось столько, что они, наконец, слились в один комок, вот и все.

- Другого способа нет.

- А вдруг есть?

- У вас, что ли?

- Вот Шопен говорил: "Я сажусь за рояль и начинаю брать аккорды, пока

не нащупываю голубую ноту". Что это означает? Это означает, что весь его

организм откликнулся именно на это созвучие и именно в этот момент. Он

идет за ним, и получается шедевр, изобретение.

- Н-да... И как же вы предлагаете их планировать, изобретения?

- Да надо планировать не изобретения, а людей, которые способны

изобретать

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56