|
|||
Личностный аспект.Личностный аспект. Идея личности, зародившаяся в философии, успешно прижилась в богословии. Христианская богословская мысль, развиваясь во времени, пытается углубить понимание личности (начиная с Оригена и Фомы Аквинского и заканчивая современными богословами Яннарас, Лосский, Зизиулас и т д. в). В богословии, личность относят к категории, ей невозможно дать полное определение. Она является центром объединения таких атрибутов как самоопределение, свобода, выбор, любовь. В среде "парижской школы" ключем к личности стала весьма глубокая формула - "несводимость к природе".(Лосский) Мы обнаруживаем личность, когда очищаем человеческую сущность от природы, общей для всех людей. Конечно, современное направление в психологии, биологии, социологии личность в таких высоких материях не видят. Они заняты более целенаправленной практикой - изучение личности как продкта природы. Поскольку тема личности разбирается на множество научных аспектов, ее представление может вызывать совершенно различные ассоциации. Например, личность, ассоциируясь со свободой воли и (или) индивидуальностью, может признаваться не более, чем уникальностью (или неповторимостью). Признаюсь, и меня тянет отождествить личность с душой, но это грубое упрощение, которое неоднократно порицалось критиками, испортит богословский подход к проблеме. Душа - нематериальная часть человека, сущность, которая даже для верующих остается тайной. И если вопрос происхождения новой души разделяет, вводит в затруднение, путает христианское сознание, то что уж говорить о личности? Личность, в конце концов - это кто, а не что. Найти определение личности также тяжело как ответить на вопрос: "кто такое я". И если рассматривать конфликты в самом стержне человека как проблему строительства мировоззрения, то оперирование понятием личности, как уникальном сосредоточениии любви, самосознания и воли, считаю вполне допустимым. Первый конфликт личности, о котором следует сказать - это сомнения в получаемом опыте. Все мои утверждения, все мои понимания и знания образованы из моей реакции на окружающую действительность. Эта реакция продиктована не биологической случайностью, а степенью осознанности единства с социальной средой. В ребенка, которому, например, вдалбливают атеизм или таскают по храмам, закладываются фундаментальные стереотипы, определяющие развитие его личности. Усвоение информации происходит избирательно, и, с возрастом, эта избрательность будет становиться все значимей. К развитию личности подключаются такие "манипуляторы" сознания как культура, субкультуры, религия, экономика и т. д. Человек начинает осознавать себя как существо социальное с уже имеющимся багажем опыта и знаний, под углом "базовой" модели самовосприятия. Общество, которое меня сформировало, само формируется в моей голове. Осознание себя как части общества сталкивается с проблемой "я-общество" в апспекте взаимовлияния и доверия, отчего развитие конфликта может нести как констуктивную, так и дестуктивную функции. Например, у младенеца нет достаточного самосознания, чтобы ответственно отождествлять себя с той или иной мировоззренческой концепцией. Его личность "чиста" перед собой, она не имеет конфликта. Самосознание , ( как взаимодействие личности на уровне "я-есть я", "я-не они" и т д.) есть субъективное восприятие себя в обществе и появляется у ребенка не сразу. Примечательно, что первые годы жизни, забытые человеком, являются самым важным этапом становления личности. Мы не помним как в нас сформировалось доверие и недоверие, как формировались основные черты характера и т. д. Можно сказать, что какое-то время мозг жил и развивался без нас. Позже приходит осознание накопленных и проявленных качеств. Самосознание позволяет дать себе оценку, посмотреть на себя со стороны. Самосознание - это ключ к нашей свободе, фактор осознанности выбора, взгляд в будущее. Без самосознания человек - животное, особь, продукт природы. Человек может остаться животным или овощем, если нет развития самосознания, нет проявления личности. В самом жестком варианте этого явления мы конечно задаемся вопросом (например): Бог сам сделал за него выбор? Чаще всего мы не замечаем, что сама эта "озабоченность", как пример личностного конфликта, начинается с давления на стереотипы. Субъективное восприятие реальности в нашем сознании измеряет решение и действие Бога весьма ограниченной интеллектуальной линейкой. Мы пытаемся связать нелогичные вещи и сама эта попытка сеет сомнения в нас. Каждый вопрос, не имеющий очевидного ответа, подрывает авторитет нашего самосознания. Когда Мы ищем ответы внутри себя, сознание всегда предлагает варианты, чтобы удовлетворить свое любопытство. Например такой ответ: Для Бога этот человек в сознании и способен принимать ответственные решения, но только не в нашей (моей) реальности. У них с Богом может быть своя реальность, в которой он, а не я, имеет самосознание и волю. Это может быть параллельная реальность, или Бог, зная все потенциальные реальности, увидел его выбор в иной, не моей, вселенной. Это субъективное предположение "здравомыслящего" сознания, как домысел, оправдывающий Бога, добавляяется в уникальный кластер личного опыта. Рано или поздно этот домысел пойдет в общество и станет объектом восприятия других личностей. Общечеловеческий "банк данных", консалидируя в себе информацию, домыслы и опыт, образует "предание" путаниц и противоречий. И когда, вместе с этим, свой опыт, как некая убежденность, на фоне осознания глобального информационного диссонанса, подвергнется самокритике, возникнет тот самый конфликт личности. Для кого-то это покажется новой возможностью, которая конструктивно отразится на личности. А для кого-то такой поворот сломает психику, разрушит волю, изменит поведение. Домысел может стать навящевой идеей, местом искажения реальности (галюцинацией в крайних случаях). Это происходит у всех и всегда: человек взрослеет, совершенствуя самосознание, изо дня в день корректирует свое отношение к реальности, опираясь на возможности разума во внимательности к миру и себе. Данный конфликт остро ставит вопрос о свободе и равенстве людей перед Богом. Но есть еше один аспект. Следующий конфликт следует из того, что личность в богословском понимании находится на службе у индивидуальности. Индивидуальность, как набор отличительных характеристик одного человека от другого, складывается из многих факторов: начиная от генетических особенностей предков и заканчивая содержанием завтрака. Индивидуальность во многом предсказуема, объясняема, она, как раз, есть проявление нашей природы. Богословы с сожалением констатируют, что испорченая грехом природа подчинила себе личность, замуровала ее в эгоцентричные узы индивидуальности. Свобода воли не чиста, выбор предвзят. Природа нашей индивидуальности продиктовала свою волю. Мы выбираем пищу, когда голодны, воздух - когда задерживаем дыхание, тепло - когда замерзаем. Выбор - это результат предсказуемой химии в рамках тех или иных обстоятельств. Человек как существо биологическое, проявляя животные инстинкты, может поставить вопрос о кажимости выбора. Конфликт начинается тогда, ктогда внутренний голос спрашивает: а насколько ты свободен? С одной стороны, череда выборов заставляет мыслить о себе как о свободной личности, с другой - природа человека как биологического и социального существа резко ограничивает степень свободы. Все сводится к одной необходимости - угадать с последствиями. Тот маленький выбор который делает человек (например съесть банан или яблоко) настолько ничтожен для последствий, что сознание спешит наделить его искусственным смыслом. Наше сознание, ( как бы без нас) пряча и делая менее важными инстинкты, разудувает личностную свободу как объективно значимую данность. Это происходит в нас, потому что мы являемся заложниками физиологии бессознательного и стереотипов. Свобода, в некотором смысле, иллюзия собственного сознания. Так какую же свободу мы (наша личность) хотим? Свободу, в которой возможность выбора подразумевает самоопределение: выбор самого выбора. Самостоятельность и ответственность перед собственным "я". Выбор - интимная химия личностной экзистенции о которой "не знает" природа. Решения принимаются, руководствуясь доверием, личностным предпочтением тех или иных аргументов, глубиной знаний и объективностью опыта. Индивидуальность перехватывает порывы личности, рацонализируя опыт и волю. Личность как живое сопротивление "искуственному интеллекту", проявляется в юродстве. Она - бунт против природы, щит от искусствености поведения, лотерея для Бога. Человеческая природа и личность невзаимны, они не переносят друг друга. Индивидуальность, как представитель интересов природы, выносит приговор личности - не существовать. Если философы экзистенцианалисты нашли личность в свободе над выбором, в свободе над судьбой, то православное богословие нашло личность в свободе над самой природой. Таким образом, разделение воли в человеке на природную (индивидуальную) и личностную образует конфликт. Пожанглируем выводами: возьмем "природную" волю и негативный опыт самоопределения. Это будет "животная" свобода, которая не приведет личность ни к богу, ни к знаниям о нем. Родившиеся от плоти не родят от духа. Они не ровня тем избранным, которые от духа родились. Заложники стереотипов и инстинктов, люди, с изъяном в разуме, навсегда остануться в долгу у Бога. Они - стадо, питающееся страстями, страдающие состоянием принуждения, варвары, разграбляющие мир. "Ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит". Кому пророчется горе? Мы закрываем глаза и фанатично надеемся, что не являемся проводниками "соблазнов". А те, через которых соблазны приходят к сожалению "слухом слышат - и не разумеют" это. "Имеющий ущи, да слышыт." А кто мне эти уши дал? Одним даны уши, "другим слово мудрости, иным слово знания, иному вера, иному дары исцелений, иному чудотворения...", а иным ДЦП, шизофрения, бешенство, Альцгеймер, паркинсон, даун и т. д. "Данность" веры по счастливой случайности для нас может оказаться иммунитетом от горя. А данность неконтролируемой ярости из-за опухоли в мозге обернется "огненной гееной" для бедолаги. Но если данности как хорошего, так и плохого не поток случайностей, то тогда что? Промыслительная причинность, необходимость, воля Отца Небесного? И скорее не случайность, если "Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того (седствие), чтобы на нем явились дела Божии". Слепому было дано посвятить свою жизнь показательному тест-драйву Божественного всемогущества для круга "избранных". Видимо, и побежденный мир, как полезный идиот, еще послужит демонстрационным образцом божественного "лототрона" данностей. Ведь судить мир еще рано, а любить его - слишком поздно. На наживку под грифом "дано" еще можно выловить "добрые плоды". Тем кому не "дано знать тайны Царствия божия", отвернуться по определению, т. к. будут искать другую, более приятную для них правду. Евангелие (от Лк 12,47) о верном рабе указывает на зависимость наказания от знаний. Использованное слово - "благоразумие", как некое свойство, которое дано этому рабу (кому многое дано, с того много спросится), является внешним фактором для последствий. Не отрицая внутренних факторов, благоразумие, как дар духа святого неодинаково возможно для всех. Уже в этой притче заложен принцип "неравенства" людей перед богом. Благоразумие как вероятностное условие вводит нас в замешательство. Если дары от духа даются кому больше, а кому меньше, то сама эта данность, таким образом, распределяет людей по возможностям быть верными или нет, благоразумными или нет, быть наказанными или нет. Что вообще означает это "дано"? Может это некий определяющий (боюсь сказать предопределяющий) импульс к восхождению в царство Бога. Или это как спецпредложение: уникальная, личная, промыслительно необходимая возможность стать полезным для Него. Создается впечатление, что люди поделены. "Один берется, другой оставляется". Христос без намека, прямо указывает, что Он принес разделение. Но какое? Зависящее от человека или от этого "дано"? Пилату Он говорит, что тот не имел бы над ним власти если бы не дано ему было свыше. Опять дано. Как понять: как необходимость, как случайность, как волю? Сама эта данность, как акт божественного внимания, влияет на человека: детерминирует его волю или освобождает. Если благоразумие, как просветленный истиной разум, как объективность восприятия действительности, есть результат нечеловеческих стараний, то мы приходим к детерминизму. Более того, христианское учение о свободе более пристально смотрит на состояние грешности человека, чем на его волю. Свобода - это состояние безгрешности. Святые отцы говорили, что раб греха несвободен в сущности своей, чтобы он о себе не думал. Выбор, самоопределение, возможность отказа - это предвзятые модели состояния нашего "затуманенного" сознания. Состояние грешности искажает восприятие собственной свободы. И там, где кажется, что человек свободен - христианство говорит, что нет. А когда христианин говорит о подлинной свободе - обнаруживается сплошной детерминизм: "не моя воля, а Твоя да будет", "да приидет царствие твое, да будет воля твоя". В каком то плане христиане делают со своей волей то, что буддисты с сознанием. Подчинение своей воли воле Божественной - вот путь к свободе. Парадоксальная христианская свобода раскрывает сущность любви в ее самом глубоком смысле - "любить до ненависти к себе". "Нет более той любви, кто душу свою положит за други своя...". Если же "благоразумие" есть выбор человека, то это человеческое усилие - поиск Божественной воли, может быть настолько случайным, насколько и неизбежным. Промысел есть право и свобода Божественного Сознания, содержащего все вероятностные исходы вселенной, сохранять баланс, вытаптывая опасную грань эмпирической реальности, между гибнущим миром в произволе человеческой самости и предопределяющим вмешательством в священную свободу Своего творения. Недоумение апостолов "кому же можно спастись?" звучит и у нас в головах, а ответ "человекам это невозможно, Богу же всё возможно" и запутывает и обнадеживает одновременно. Честно признаться, хочется, чтобы Бог максимально влиял на каждого человека для его спасения и даже если воля человека будет раздавлена, мы будем точно уверены, что Он есть и Он делает "невозможное". Но мы видм другой мир: Бог избирает людей . Нас учат, что Он делает это мудро и промыслительно, но кажется, что пафосно и случайно. Как джина из лампады извлекает Бога Соломон; как диктатора Иезекииль умаляет позволить не есть фекалии с хлебом; как "убийце" плачется Рахиль, которая не может утешится; как к снисшедшему с неба свету истины, обращается вразумленный Савл "Госполи, что повелишь мне делать". Если "воля твоя да будет", то в ком? В тех кто берется, кто благоразумен, кому дано? И даже те, кто ее никогда не искал могут стать важнейшими провозвестниками воли Божией. А кто-то всю жизнь, очищая свое сердце , чтобы услышать волю Божию из уст непосредственно, и по смерти не услышит ее. Мы видим, что Бог избирает: народ - из мира, апостолов - из народа. И даже на вопрос о любимом ученике "а он что", Петр получает ответ "что тебе до того". Видимо, большинству все таки не "дано" понять, почему и как Бог раздляет и избирает людей; что в Его воле больше - случайности или необходимости. Для нас это важно, потому что видя бытие таким и пытаясь найти в этом мире себе место, мы спрашиваем: а сколько всетаки в нем Бога. Всякая случайность в рамках закономености, как сотрудница его воли, есть необходимость? Или Божественная воля в том, чтобы хаосу быть самому по себе? Можно подумать, что Бог, спорадически, добавляя в это бесконечное море случайностей промыслительно образованную необходимость, окружает человечество иллюзией причинности. Мы говорим на все воля Божия. Опоздали на поезд- воля божия, зачали детей-воля Божия, погиб человек - тоже самое. Но если согрешил, то тут воля человеческая и ,неважно, дано благоразумие или не дано. Кто научил нас такому абсурду? В любой проявленной случайности мы видим волю божию и спешим придумать ей причину. Свяшенники с невозмутимым оплобом эксперта связывают беды своей паствы с божественным наказанием за грехи. Такая убежденность, как изящный способ защитить свои домыслы, выходит далеко за рамки вероучительной компетенции. Важнее, считается, приблизить человека к церковной калитке, чем к собственному уму. Так или иначе, христианское сознание по-разному пытается расставлять свободу воли, случайность и необходимость. Если мы исключим или уменьшим случайность, то закономерность и необходимость займут ее место. Исключим из человека это и, обнаружим несвободу. Проблема даже не в том как это происходит на самом деле, а в том как с ней справляется и воспроизводит конкретная личность. Это переживание сугубо личное - чужой опыт здесь не поможет. История, сами видите, весьма противоречива. Сколько Бога ты поместишь в этот мир, столько лично для тебя Его в нем и будет. "По вере вашей да будет вам": эта духовная практика воспитываемого ума поддерживает огонь внутриличностного конфликта. Динамика самосознания зеркальна динамике богоосознания. "Я - личность" формирует "своего" личного Бога в своем сознании. Мы не воспринимаем Бога как Он есть, мы воспринимаем его как мы есть. Как же тяжело, порой, переносится этот внутриличностный лай всех "за" и "против". "Бог" в нейронах не открывает тайну истины, а возмущает воображение. Бог, который создается разумом, прячет истину еще дальше. Бога, которого мы ждем, как небесный свет Савлу, как голос, обращенный лично к нам ("Ну что же ты ничего не понял про меня?"), может и не быть. "Бог", созданный в нашем разуме, как модель восприятия непознаваемого, требует соблюдать дистанцию. Мы видим картину с определенного расстояния: чуть ближе - разноцветные пиксели, дальше - темное пятно. Для стройной системы восприятия нужна консервация дистнции "я" с Богом. Чуть ближе или дальше и Бог истории, бог человечества невмещается в понимание моего "Бога". Ереси и расколы, унии и секты, гонения и цезарепапизм рождало человечество, просто, что-то думая и фантазируя о Боге. Мы хотим, чтобы Бог пронизывал наш разум своей очевидностью. Своим "Я", а не моим "я" зажигал свет в голове. Мы хотим чувства постоянного присутствия Бога в каждом аспекте нашей жизни. Чувства, которые сопоставимы со знанием, которые не обыденны, которые позволяют увидеть Бога не в воображении. Неизреченный трепет души от просветляющей благодати, в благововейно созерцающей Церкви - вот, что ждет "я" человека в надежде. Для кого-то богопознание начинается уже с запаха воска в храме. Для кого-то - с детской библии, для кого-то с несчастья. Быв выманен на путь богопознания в юности, уже в зрелом возрасте, этот путь переосмысливается. Внезапно вспыхнувшая вера может остановится. Бог юности - это "добрый старичек" , открывающий доступ к чудесам за послушание. Все юношеские надежды: красивая девушка, творческие таланты, социальное благополучие, здоровье в семье и т. д. в призме веры представляются осуществимыми. Когда он научится передвигать верой горы, он подумает и об остальном мире. Но пока он обдумывает свои желания, опыт церкви подсказывает - "духа не угасай". Искренний послушник, доверившийся библии как матери, примеряя слепую "уверенность" в мученичестве и избранничестве, начинает закапывать порывы молодости в могилу депрессии. "Живу один раз - надо потерпеть". Асоциальность, юношеский максимализм, копирование святых (почти всех сразу), нездоровый аскетизм и т. д. загоняют личность в состояние ошибочного самовосприятия. Пронесший этот опыт через всю свою жизнь получает похвалу от Церкви. Подвиги как самовоспитание приносят плоды. Но горький итог утекющей жизни, когда Бог, создавший тебя, оказывается богом, созданным твоим разумом, прячет изъеденную писсемизмом волю. Само-осознание противопоставляется бого-осознанию. Бог старости - теперь "вредный старичек", организовавший семейный подряд по продаже призрачного счастья за реальные страдания. Когда жизнь оказалась сосредоточением разочарований, а личность обманута бесполезным опытом, когда чудо где-то там, а ты здесь, противоречия вкрадываются в мысли. Бог и Библия взрослеют вместе с личностью, разводя подряхлевшие чувства и разум все дальше друг от друга. Молитва, как однообразное нытье про бесконечное свое в "мантре" литургической практики, заканчивает процесс богомыслия только лишь в надежде. Весь спектр эмоций, порывы человеческой радости и вкус невыразимого горя знает Церковь. Ее не удивишь загадками богооставленности или историей о Божественном попустительстве. Личность только по привычке убеждений понимает, что неправа, но тем серьезней ее подход к поиску правды. "Всяк человек ложь". В этих словах псалмопевца можно увидеть не только симптом навалившейся на человеческую природу греховности , но и неизлечимую "рану" сознания. Онтологическую невозможность выдавить из мира правду усилиями только разума. Как одноглазому не увидеть объемный пейзаж, так и одним разумом не достичь полноты истины. Разум - линейная функция. Она однообразно бесконечна, и существует только в рамках векторного пространства. Разум, как официант, разносящий готовую еду, не учавствует ни в заготовках продуктов, ни в приготовлении. Он - пограничник. Его место на границе, а не в штабе, где принимаются решения и хранятся секреты. Все рассуждения и демагогии про огранченность заставляет взглянуть на личность иначе. Что, если мы части целого, если личность - некая ячейка, функциональная клетка макро-организма. Как волос не может понять, зачем он существует, зачем он нужен телу, так и мы не в силах понять свое бытие и смысл. Человек миниатюрная копия человечества. Электрохимические взаимосвязи в нашем мозге образуют уникальный механизм перцепции. Более 60 млд нейронов образуют сеть, которые нас делают нами. Человечество, образуя сеть взаимосвязей из 8 мрд отдельных личностей, напоминает мозг. Клетки рождаютя и умирают, люди рождаются и умирают. Взаимосвязь бессознательных нейронов рождает сознание, взаимосвязь же отдельных сознаний обазует человечество. Что если человечество - это тоже нечто единое, уникальное и невообразимое. Нейрон "не знает", что он часть сознания, он ограничен своим функционалом, он - всего лишь сигнал, импульс. Также и мы не понимаем, что являемся частью вероятного организма, сверхсознания, надбытия. В рамках своего "функционала" мы не видим мир истинный. Обрабатывая световую волну, поступающую в глаз, клетки мозга не видят картину в целом. Цепочка конвертаций во взаимодействии нейронов осуществляет только интерпритацию получаемой информации. Совокупность наших сознаний образуют сеть более масштабной интерпритации бытия. Можно сказать, что вся вселенная - это макросеть. Мы как часть этого бытия можем предположить , что ключ к пониманию мира во взаимосвязях. Хочется предположить, что Церковь могла бы быть той вселенской душой человечества, непостижимой сущностью для отдельного ее члена. Она, как говорит библия, "столп и утверждение истины". Но, данное "утвержднение" может привести только к своей "истине". И в этой истине невозможно умиротвориться, т. к. есть острое чувство единоличия. Ведь наше сознание проделывает жуткий фокус, помещая в шляпу "ложь", а доставая "истину". Путь жизни отдельного человека зеркален пути человечества в целом. Родившись от отца и матери, мы узнаем их только спустя время. Нужно повзрослеть, дать мозгу развиться: увеличить число взаимосвязей в нейронной сети, адаптироваться к информационному океану, расшифровать код окружаемого. Этот зазор заложен природой для того, чтобы формирование личности, в отличие от животных, происходило очень глубоко: чем больше нейронная сеть, чем сложнее природа организма, тем больше времени требуется для установки взаимосвязей. Человечество - это ребенок, который растет и развивается. Оно ищет своего родителя, но помнит ли что о нем? Феномен т. н. "детского забывания" говорит, что у человека пропадают воспоминания о первых трех годах его жизни. Это происходит из-за особености восприятия и работы мозга ребенка. Родители, сохранившие неразлуную эмоционаьную связь с ребенком, остаются в памяти. В свои ранние годы человечество не усваивало информацию так, как это делает сейчас. Оно вспоминает о своем младенчестве гадательно. Мы, только в рамках теории предполагаем, что наш далекий нооантропный предок (родитель человечества) давно умер, унеся с собой всю информацию о себе. Его одинокий ребенок, только повзрослев, узнает, что осиротел еще в детстве. Как человека влечет к своей семье, к родителям, так и человечество роится в вечном поиске своих корней. Конечно, поврослевшее человечество желает узнать своего родителя. Хоть как то приблизится к своей причине, к истине о себе. Рассматривает древние пещеры, папирусы и орудия труда как свои первые поделки. Находит свои первые "каляки-маляки", по крупицам собирая прошлое. Древние божества как знаково-символическое замещение, словно в игре детского воображения, открывают необыденную реальность, избавляющую от внутреннего одиночества. Человечество не ведает своего родителя, и может поэтому хочет, что бы это был Бог. Тот Самый Отец небесный, который Собой откроет истину. Тот, кто избавит нас от одиночества, кто чудесным явленем развеит сомнения. Тот который дарит надежду через избранных, вернет нас из приюта. Тот, без которого прошло наше детство, откроется как любящий своих детей. Это желание сентиментальных чувств обусловлено неврозом от сожаления. Ведь онтологическая драма содержит сюжет смерти: одним - родителя для ребенка, другим - ребенка для родителя. Для первых, первопричина не концентрируется на человеке. Человек - это потоковое бытие , "одна из" форм взаимосвязей, используемое сырье для нечто большего. Пессимистический взгляд, обращенный к вере в себя, не видит своего исключительного предназначения. Для вторых, наоборот, человек " лучше многих малых птиц". Он центр истории и вселенной, высшая цель мироздания. Для них наш родитель перед нами, но мы его не видим. Постродовая травма нарушила заложенный код развития макро-мозга. Человеческие взаимосвязи создали модель сети с олигофреническим синдромом. Общество идет по пути деструкции. Макро-организм страдает бессознательностью. Что встречает человек по дороге жизни? Ложь и правду, знания и непонимание, себя и другого... Путь человечества - это отражение сущности человека. Правда и ложь: череда войн за выживание на планете земля между разобщенными государствами. Знания и непонимания: ускоряющийся прогресс, открывающий новые вопросы в разы больше, чем новые ответы. Себя и другого: ожидание внеземного или трансцендентного "ты" для того, чтобы разглядеть свое "я". Замыленный обывательский глаз видит одинокий муравейник, неустающее целое и бессмысленно конечное. Несправедливое общество душит личность, а несправедливая даннось душит общество. Но система не рушится, пока ее целостность обеспечивают сильнейшие взаимосвязи. Любовь - тот самый импульс человеческой личности, который сохраняет баланс истины и лжи. Любовь - экстатический порыв к другому, способ существования самой личности. Жертвенная динамика личности раскрывает глубинный смысл любви: "Погубить свою душу" ради другого. Финальный выход "вне себя" есть акт надприродный, надразумный. В любви мы находим Бога и главный смысл бытия. Это редкое усилие воли отдельных личностей поддерживает жизнеспособность общества. Макро-организм держится на любви, как сознание на электро-химических взаимосвязях нейронов. Но если преданность личности истощается, начинается тяжба. Обида в отношениях облачается в равнодушие. Личность, попираемая обществом, в твердом панцире эгоцентризма спасает свои интересы. Это тот фон настоящего, который мы наблюдаем: пусть лучше мир прогнется под нас. Выдохшаяся личность, в статичности "справедливого" требования, приобретает предательский цвет общества. Теперь она "зерно упавшее в терние". Ненависть и зло, как метастазы в мозгу, приводят к умиранию в невыносимых муках. Но "Любовь долготерпит,... не мыслит зла..все переносит.." (в том числе и метастазы)и поэтому остается в меньшинстве на растерзание общества. Тот кто любит, получает несправедливо большие страдания, т к. только эти "клетки" несут бремя всего общества. Личность должна пережить натиск зла и невероятным усилием воли вытянуть из себя любовь. Это "пшеничное зерно, пав в землю," подобно Сказавшему это, "умрет..", но даст жизнь плоду. Таков пафос христианства. Все (почти) апостолы, подобно Христу, были мученически убиты. Если Спаситель через свою крестную смерть зажег в церкови огонь веры, то гонения, как топливо для церкви, зажгли идею христоподобной любви. Мученики "в немощи" явили "силу" убеждений и аргументов. Неистовство христианской любви: "смерть- приобретение", помыслы ее - "как за Него умереть?" Мы с прискорбием понимаем, что каждого человека ждет смерть, и все человечество обречено на гибель. Евангелие форматирует эту правду. Смерть теперь не "злая" данность. Она - избавление от боли, мучений, зла и горя. Измененный ум верующих с радостью принимает смерть. "Погубивший душу, обретет ее". Бог своей смертью унизил жизнь. Жизнь, распятая на кресте, превратила саму жизнь распинателей в их крест. Откровенный призыв Церкви - следуй за Христом - это меняющий сознание путь "воды, крови и духа". Усилие воли и любви превращают жизнь христианина в отказ от блага, от славы, от счастья, от мира, от благополучия, от себя. Добровольное сораспятие со своим Богом не избежит зла, неблагополучия, позора, и страданий. Это пафосная "немощь", как ни удивительно, и является спасением души. "Претерпевший до конца - спасется".
|
|||
|