Игра и бытие.

Игра и бытие.

Бытие – такое, каким мы описали его раньше – по видимости не содержит в себе условий существования человеческой реальности. Это Бытие в определённой мере должно быть оттиснуто на задний план, а значит – уничтожено, чтобы дать проявиться всему разнообразию своих явлений. Вопрос бытия явления и явления бытия так многосложен, что здесь мы даже не будем касаться его. Представим лишь, что сознание (не человеческое, а вообще, как некая универсалия) есть свойство бытия (мы не можем говорить о порождении, ведь бытие неделимо и вечно), обуславливающее возможность развития, то есть жизни как таковой. И в этом смысле сознанием обладает любое живое существо, т.к. его восприятие неизбежно будет выборочно, ведь гипотетическая сущность, способная в полной мере воспринять бытие в его нераздельности и вечности, положительности и бесконечности в своём бытии будет, по меньшей мере, равна бытию.

Посредством сознания бытие способно выделить из себя объект и сделать его в свою очередь объектом познания. Возможно, всю эволюцию можно описать, как попытку различных форм жизни приспособиться к хаосу, то есть постигнуть его на своём для каждой из этих форм уровне. Человек, например, идентифицирует себя с собственным мышлением. Говоря «cogito ergo sum», он отождествляет себя и своё сознание, удостоверяющее для него мир, находящийся вовне, и его собственную сущность, занимающую в этом мире некое место.

Этот мир, предстающий как хаос, структурируется с помощью сознания, чьи механизмы действуют еще до мышления и заложены в нас генетически. Этот процесс, как минимум для человека, символичен, т.к. оперирует связями, позволяющими сшить из тех нитей, что подбрасывает человеку жизнь (= среда), тот ковер, что будет он стелить под каждый свой шаг, подобно тому, как неосознанно сверяясь с личным нарративом, человек ежесекундно принимает решения и делает выбор.

Хаос невыносим для сознания, он порождает жизнь, но он противен жизни, потому что в нём невозможно определить место для себя и своего существования. В хаосе нельзя развиваться, потому что и начало и конец утонут в нем, и следы пройденного пути исчезнут, как линия, оставленная на воде проплывшим судном. И при этом всего одна почти неразличимая во тьме хаоса искра сознания способна вмиг осветить его сиянием смысла. Эту вспышку можно уподобить дню сотворения мира, но уже мира внутри мира. Можно сказать, что это – придание бесконечному содержанию каждый раз новой формы. И с этого же мгновения начинается игра. «Символьная игра» сознания.

Она делает нас партнёрами жизни по её игре, знаем мы об этом или нет. Как правило, нет. И именно тому, кто даже не подозревает о том, что вовлечён в игру жизни, приходится тяжелее всего. Такой человек призван делать ходы невпопад, обижаться на дурно выпавшие карты и надеяться сохранить любой ценой выигрыш навеки. Таким образом, он всегда проигрывает, потому что здесь речь не идёт о той игре, из которой можно просто выйти. Мы рождены и умираем в ней.

И даже подозревая о своей вовлечённости в игру, мы бессильны определить её правила, и игрой становится сам этот поиск правил, механизмов, законов, а также бесконечные, обречённые на удачи и неудачи попытки их применить на практике.

И всё же тому, кто, исходя из понимания всего этого, делает ход за ходом и внимательно следит за действиями партнера, наградой становится ощущение причастности к миру. Он становится волей мира, вечно стремящейся вырасти над самой собой, и это тоже необходимо рассматривать как игру, потому что воля обязана соизмеряться с тем, что окружает ее, то есть с вечно изменяющейся средой (= правилами игры).

И к оппозиции рационального и случайного здесь можно добавить постоянное и изменчивое. Или другими словами – стремящееся сохранить уже достигнутое и в то же время рвущееся к большему и пока невозможному, потому что функция воли в том и состоит, чтобы преобразовывать невозможное в возможное, непосильное в посильное, и тем самым волить саму себя. Эта игра воли, вечно ищущая объект, над которым она могла бы властвовать, тождественна безжалостной игре жизни, которая жаждет через качественно отделённое от себя сознание саму себя.

Этот высший, онтологический уровень игры с легкостью включает в себя остальные, в том числе уровень игры эстетической, игры творческой, более остальных вовлекающей в себя человека и сближающей его с природой.

Здесь уместно вспомнить слова Канта: «Гений – это врождённая способность души, посредством которой природа даёт искусству правила». В этой блистательной формулировке наибольший интерес для нас представляют субъектно-объектные отношения, в которых художник выступает как инструмент в руках творящей и играющей природы. Посредством этого инструмента природа преображает саму себя и сама же задаёт правила. В этих условиях художнику остаётся лишь смутно предугадывать те закономерности, которые стоят за стихийностью вдохновения. Должно быть, именно этим словом определяли испокон веков то состояние, в котором «Я» или ум художника перестают быть препятствием на пути сотворения творящего(ся).

Создание произведения искусства есть средоточие двух указанных выше противоположностей, которые условно можно определить как рациональное и случайное. Вдохновенное – значит иррациональное, оно подобно озарению, которое уничтожит любая попытка анализа. Анализировать и оформлять нечто понятое иррационально можно лишь post factum. Даже рутинный труд по нахождению связей и сопоставлению разрозненных фрагментов информации, согласно психоанализу (во всяком случае, таким его представителям, как Роберто Ассаджиоли), проходит в предсознательном и только потом даёт плоды в сознание.

Рациональное (правила игры, разум) и случайное (сама игра, природа) – две необходимых составляющих игры. Но вопрос – насколько случайна природа и насколько рационален разум? Вопрос этот не требует ответа, но лишь указывает на неразделимость двух этих плоскостей в лоне игры.

И, наконец, последнюю, наиболее онтологичную грань игры мы постараемся облечь в слова, рассуждая о возможной оппозиции игре. Нетрудно найти ей противоположность, когда речь идёт об игре, как о чём-то несерьёзном, детском, праздном. Но что, если игру понимать так широко, что даже определение будет дать непросто, разве что перечислить те или иные её аспекты.

Мы уже сказали, что игра реализует себя не в объектах, но в состоянии, которое сопровождает взаимодействие с ними. И точнее будет даже назвать это не со-стоянием, но чистым действием. Это - действие, лишённое цели, причин и желания выиграть. Можно сказать, что цель этого действия заключена в самом процессе, а значит всегда равнодостижима и всегда уже достигнута. Этому действию требуется объект, и потому оно качественно разделено в самом себе на играющее и играемое. Это действие – есть воля, ибо лишь в действии она может реализовать себя. Более того, она и есть то единственное, что выражает себя в действии, ибо оно есть всегда толчок из покоя к деланию, к осуществлению в делании.

Эти наиболее важные аспекты игры, кажется, не оставляют места для своей противоположности. Ведь если мы расширили пространство игры до бытия вообще, то где найти нам щель в нём, где от игры можно было бы спрятаться. Но всё же в упоминаемых нами уже словах «символьная игра» намечен гипотетический выход, ведь любое определение, одним фактом своего появления в языке, порождает в сознании говорящего и собственную оппозицию. Эта закономерность – есть отражение врождённой двойственности сознания, и именно понимание этой двойственности есть ключ и к пониманию игры, а значит и к гипотетическому выходу из нее.

В представлении человечества об эволюции собственного сознания уже издревле закрепилось представление о грехопадении, об отпадении от некоей высшей, единой, истинной реальности, от сакрального. С разделения сознания на две половины закончился мифический золотой век, описанный во многих религиозных системах, и началась История, которая прежде была невозможна.

Причастность Адама и Евы божественному есть и причастность Закону, Вечности. В райском саду не было времени, потому что оно было не нужно. День и ночь, отделенные друг от друга, как время для труда и отдыха, как время безопасности света и осады ночною тьмой, эти два определяющих наше сознание космических полюса были в райском саду не нужны. День и ночь вплетались в узор вселенной неразделимо.

Но разделение сознания на противоположные полюса можно понимать и как начало цивилизационное, что прекрасно вписывается в современную концепцию прогресса, как движения к лучшему. К тому же культурно человек, что называется, «разыгрался». Общество потребления – общество играющее. Оно было контужено двумя войнами и, познав предельность человеческого через духовную смерть цивилизации в стенах Освенцима и Дахау, это общество решило забыться в чревоугодии, в жажде жизни перед лицом смерти. Эта жизнь поглощает все, в том числе и самое себя иссушивая. Абсолютизировав таким образом игру, как бегущее от ужаса предельности «убийство времени», современный человек открыл, наконец, для себя разрушительную сторону игры, а значит теперь у него еще больше оснований для того, чтобы познать онтологические основания игры и качнуть маятник истории в обратную сторону.

Начиная, пожалуй, с греков набирал силу этот процесс движения человека к игре как цивилизационной основе. Процесс этот был надолго прерван влиянием христианства, но затем отпущенный на волю в эпоху Возрождения, он захватил все пространство культуры через абсолют Разума, редуцированный до абсолюта ума. Человек реализует себя как человек через манипуляцию реальностью, то есть через игру, как процесс, в основе которого лежит манипулирование её объектами, украденными из мира, редуцированными из него.

Скажем, нельзя играть природой. Но можно выделить пространство, в котором объекты природы будут взяты под контроль (а любая игра существует лишь до тех пор, пока существует пространство игры, то есть игра a priori замкнута). Конечно, здесь стоит провести разделение между утилитарным использованием природы и игровым, но основание у них одно, и лежит оно как раз в «первородном грехе», в отделении себя от мира.

Только в отчуждении может появиться пространство для манипуляции. Понимание этого основополагающего аспекта сознания приводит ищущего к выходу из игры. Ведь по всем законам двойственного сознания, если есть двойственное сознание (игра), то должно быть и противоположное ему. Какое же?

Стадия бесчисленного вопрошания может длиться довольно долго, и именно в ее просвете открываются более глубинные аспекты игры. Здесь происходит встреча со свободной волей. Это – тот дар, который был получен нами еще до нарушения эдемского запрета и стал косвенною причиной его.

Вместе с этой свободою действия на человека свалился неизбежный груз свободы выбора, который до сих пор человек носит с большим трудом ежесекундно[12]. Парадоксально, но игра сама в себе содержит червоточину, через которую возможен выход из игры, преобразование ее. Трансформация играющего сознания, как ни странно, происходит именно посредством осознания противоположностей и интеграции их в едином, целостном отношении к миру и себе.[13]

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒