Свами Абхишиктананда - Гуру и ученик 5 страница

Так что не только в христианских монастырях поощряется принимать гостя как Господа, пришедшего лично, омывать его стопы и читать перед ним священные писания... Эти странные сходства, выходящие за рамки пространства и времени и обнаруживаемые среди тех, кто открыл тайну Присутствия в глубине своего духа, — ещё одно доказательство того (если доказательства здесь вообще уместны), что нет ни одного места во всём творении и нет ни одного потаённого уголка в человеческом сердце, где бы не обитал Дух.

В случае со Странником писания также имели место: как только божий нищий сел, человек, представивший его, устроился напротив и продолжил воспевание. Священные слова Вед никогда не покидали уста Венкатеши — он непрестанно рецитировал их точно так же, как другие набожные индусы беспрерывно повторяют имя Господа.

Священник окропил водой из храмового резервуара землю перед гостем, а затем положил на неё банановый лист, который также сбрызнул водой. Рядом он поставил серебряный стакан для гостей. Странник также окропил лист, нарисовав в воздухе знак ОМ. Жена священника принесла рис, специи и приготовила обед. Она налила немного воды на ладонь Странника, чтобы он благословил пищу, очертив вокруг неё ритуальное кольцо и проглотив остатки воды.

После обеда они принесли один из ковров, которые используются для украшения храма в праздничные дни, и пригласили посланника Господа сесть. Перед ним поставили тарелку, полную священного пепла, в котором стояли ароматные палочки, источавшие сладкий дым. Вскоре вокруг него собрались люди — мужчины, женщины, дети. Все они хотели получить даршану прибывшего садху, чья кожа была белее даже кожи брахманов. Их единственным желанием было выразить ему почтение, совершив полный намаскар, и получить из его рук прасад — хотя бы щепотку пепла.

Странник в нескольких словах поведал им, как он попал в аграхарам, в надежде на то, что их набожность и милосердие не откажут ему в горсти риса в качестве подаяния. Ведь это Ишвара даёт милостыню, и Ишвара же принимает её. Не появлялся ли зачастую Шива в образе нищего, дабы испытать искренность своих верных последователей? Руками одного Своего поклонника Господь готовит пищу, устами другого поглощает её, и, наконец, присутствует Он и в самой пище.

«Я была уверена, что Господь явит мне Свою милость сегодня, — сказала жена священника. — Когда я утром проснулась, я услышала, как на востоке поёт палли (ящерица), и даже рассказала об этом мужу. Вот вы и пришли».

Спустя какое-то время Кайласанадар, священник, о котором идёт речь, вместе со своим почтенным восьмидесятилетним отцом, показал Страннику храм этого аграхама. Он был посвящён Шиве, Господу Кайласа, священной вершины Гималаев и высшей обители Повелителя миров. Это же имя носил и нынешний хранитель храма. Тайна Шакти — проявления верховного могущества Бога во Вселенной — почиталась здесь под именем Камачи Амман. Странник увидел различные святилища — Ганапа- ти Вигнешвары, полководца небесного воинства и устранителя препятствий; Дакшинамурти, безмолвного учителя, одна рука Которого символизирует благодать, а вторая — мудрость; Муругана, Бога древнейшей тамильской традиции, позднее отождествлённого с Субраманьей (также известным как Сканда или Шанмукха северной традиции); и, наконец, центральное святилище, святилище Ши- валингама. За храмом находился небольшой садик с несколькими деревьями, цветами и колодцем для ритуальных омовений. Перед храмом располагалась мандапа — зал с колоннами, выстроенный на пожертвования жителей деревни. Страннику также показали ритуальные принадлежности, привезённые паломниками с Кумбха Мелы в Кумбако- наме.

Солнце уже приближалось к линии горизонта, когда священник повёл Странника на реку Пеннар, расположенную в нескольких сотнях ярдах оттуда. Русло реки практически высохло, и лишь посередине струился небольшой ручеёк воды. Кайласана- дар смочил ладони и лицо, а затем с благоговением проглотил несколько капель. После этого он достал из-за пояса пакетик пепла, с которым никогда не расставался, смешал немного пепла с водой и полученной пастой нанёс три символические линии на лоб и грудь.

***

По возвращении в деревню Странника уговорили остаться в аграхараме до тех пор, пока не вернётся гуру, о чём ему сообщат.

Пришло время вечернего богослужения. Странник часто участвовал в поклонении в больших храмах, но оно, как правило, не производило на него такого впечатления, как происходившее в тот вечер в скромном деревенском мандире.

Стоит напомнить, что для индусов два наиболее священных времени суток — те же самые, что и для древней христианской традиции: таинственные моменты сандхьи, встречи между заканчивающейся ночью (или днём) и начинающимся днём (или ночью), время до или после восхода и заката.

С первыми лучами дневного света брахман заходит в реку, ожидая мистического часа. Если по соседству нет реки, он может поставить перед собой сосуд с чистой водой. Вода — свидетель каждого акта поклонения и может даже заменить священный образ, если тот недоступен. Брахман совершает омовение, повторяет свои мантры (особенно гаятри), окропляет голову, лоб, уши, глаза, каждый из органов чувств и каждую часть тела, как бы освящая их, а затем предлагает воду дэвам (богам, управляющим различными функциями человеческой жизни). Со сложенными руками он обращается к четырём направлениям, приветствуя божеств, контролирующих их. Он брызгает воду в направлении четыре главных сторон света, после чего погружается в воду, закрывая нос и уши пальцами. Когда же наконец появляется солнце, он поднимается, складывает руки над головой и простирается в величественном жесте индуистского поклонения небесному телу, пока оно становится всё ярче и ярче и восходит на небосвод.

Можно ли называть эти обряды «идолопоклонством»? Эта мысль появится в уме лишь того, кто совершенно нечувствителен к тайне, одновременно внутренней и вселенской, к тайне «божественного света», этого удивительного проявления божьей силы в Его творении, соответствующей самому ритму жизни или, точнее, заставляющей время раскрыться и прийти в соответствие с ритмом бесконечной свободы Бога. Пожалуй, нигде в мире тайна Присутствия не чувствовалась столь интенсивно, как в Индии, начиная с древнейших ведических времён, причём это Присутствие в высшей степени активно, будучи сферой божественной Шакти, чем-то напоминающей шекину иудейской традиции. Оно имманентно в каждом существе, вышедшем из рук Творца, в каждой фазе жизни человека и мира, в цикле дней, месяцев и лет, зависящем в свою очередь от фаз небесных тел, в которых духовный нетварный свет проявляется в материальной форме на благо всего человечества.

Тайна света непосредственно связана с тайной воды — из воды, согласно Ведам, родился огонь; вода очищает и даёт жизнь; вода в символизме Книги Бытия находится у истоков всего живого, и именно её христианство почитает в таинстве возрождения.

В Индии, как и в Кумране, омовение — не просто гигиеническая процедура. В особенности для брахманов, для которых оно — акт поклонения. На самом деле это большой вопрос, есть ли в человеческой жизни действия, носящие исключительно мирской характер, ведь ритуальный цикл брахмана постоянно напоминает об обратном. Омовение, как и любая другая форма окропления, — это животворящий контакт с водой, рассматриваемой в качестве предвечной матрицы, что особым образом подчёркивается в жизненно важном моменте обновления, отмеченном появлением солнца. Более того, у тамильских брахманов нет особого термина для определения «святой воды»: для них любая чистая вода — тиртхам, т.е. святая вода.

Обряд встречи дня идёт в паре с вечерним ритуалом прощания с ним и литургического входа в амбивалентную тайну ночи. Оба обряда восходят к традициям, передающимся из поколения в поколение с тех первобытных времён, когда совершение ритуалов на земле считалось основным фактором поддержания стабильности в космосе и регулярности смены времён года. Люди верили, что сандхья устраняет разрыв между днём и ночью, между сном и бодрствованием, создавая преемственность как на человеческом, так и на вселенском уровне.

Вечерние сумерки даже более благоприятны для молитвы, ведь дневная работа закончена и можно, отбросив все дневные заботы и ни на что не отвлекаясь, посвятить себя медитации на Бога в Его при

сутствии. Именно в эти часы по всей Индии верующие заполняют храмы и участвуют в поклонении.

В этом аграхараме было примерно двадцать пять- тридцать домов. Из ста-двухсот человек мало кто не приходил каждый вечер в «дом божий» хотя бы на несколько минут, чтобы выразить почтение Господу и заручиться Его защитой.

Священник Кайласанадар и его отец готовили светильники в различных святилищах и в мандат, а также проводили предварительные обряды перед пуджей, разбрызгивая воду и предлагая цветы.

Брахманы, мужчины и женщины, стекались к храму, совершая круговой обход по нескольку раз и приветствуя каждое мурти (образ) соответствующим образом — например, сделав несколько танцевальных движений перед Ганапати, медитируя перед Дакшинамурти, хлопая в ладоши перед нишей с Синдикешваром (говорят, Его необходимо разбудить, так как Он «всегда погружён в созерцание!»). Наконец, достигнув центрального святилища Шивалингама, каждый простирался ниц лицом на север. Мужчины и женщины, старые и молодые, друг за другом непрерывным потоком совершали этот ритуал. Молодёжь и дети — эти симпатичные молодые тамильские брахманы с золотым цветом груди, глубоким серьёзным взглядом и длинными чёрными волосами — были не менее усердны. По их лицам и движениям было понятно, насколько серьёзно они относились к этим вечным обрядам. Старшие несли на руках маленьких детей, а матери клали малышей на каменный пол лицом вниз.

В полутьме святилища священники продолжали рецитировать свои молитвы, бросая лепестки цветов и листья на священный камень. Время от времени под низкими сводами звонил колокол, символизировавший наиболее важные моменты богослужения (такие, как предложение светильника арати). В этот момент верующие устремлялись вперёд и собирались вокруг узкой двери, дабы получить даршану священного огня.

В конце выносили тарелку с горящей камфарой, которая, сгорая, не оставляет следов и, таким образом, символизирует душу, сгорающую в пламени божественной любви. Каждый посетитель храма выходил вперёд, прикасался к огню, затем к своим глазам и, наконец, наносил на лоб священный пепел в знак глубокой необходимости общения с Божественным.

Вскоре толпа разошлась, и внешние двери храма закрылись. Однако светильники продолжали мерцать во внутреннем святилище, ибо огонь, зажжённый во славу Божью, должен гореть до тех пор, пока не закончится масло; то, что однажды было предложено, не забирается назад. Странник воспользовался возможностью одному зайти в сердце храма, в небольшую и таинственную центральную комнату, где в полном одиночестве на чревовидном постаменте возвышался священный камень Шивалингам⁸⁴.

ОДИН В ХРАМЕ

ходя во внутреннее святилище, в святилище Шивалингама, невозможно не оказаться под глубоким впечатлением, которое уносит вас в тайник вашего сердца. Эта пустая тёмная комната отделена от мандапы, в которой собираются верующие, длинным коридором и, иногда, несколькими предваряющими её помещениями. Посередине — простой камень цилиндрической формы с закруглённым верхом: он есть символ наипростейшего проявления тайны Бесформенного.

За пределами центрального святилища расположены многочисленные мурти. Вот Шива в форме Ганапати, полководца (пати) небесного воинства (гана). Вот Муруган с Его шестью ликами, павлином и трезубцем: согласно пураническим преданиям, Он, как и Ганапати (или Ганеша), — сын Шивы. Вот Парвати, тайна Шакти, в Своих различных формах (милостивых и ужасных) и под разными именами символизирующая участие сотворённых существ в бытии Бога и женской плодовитости (как мате-

риальной, так и духовной): через Неё Шива расширяет Себя до высших пределов бытия. В последней мандапе — Натараджа (повелитель танца), Шива, танцующий в огненном кольце танец космической лилы (игры), танец победы, наступив на только что покорённого асуру (демона). Также здесь находится Бхайрава — Шива в Своей ужасной форме разрушителя миров в конце времён. В южной части (дакши- на на санскрите) — Дакшинамурти, гуру, Который учит через безмолвие, за пределами слов... Все Они суть разнообразные проявления Господа, признание человеком того, что в мире ничто не лишено божественного присутствия, всё преисполнено Его милостью и святостью; воистину, каждый из ликов природы, животное или человек, мужчина или женщина, обладают милостивыми и величественными аспектами.

Чем дальше человек продвигается внутрь символического святилища из камня, тем глубже он проникает в святилище собственного существа. Поис- тине, там, в сердце его собственной тайны, в полной тьме проявляется тайна Самого Бога и в то же время абсолютная и изначальная тайна всего сущего.

Разумеется, эта тайна — тайна Бога Творца, Бога, Который есть Любовь, Бога, величественно открывающегося нам во Вселенной и в Своих спасительных деяниях; однако за пределами всего того, что мы можем сказать, узнать или почувствовать о Боге, за пределами нашего собственного видения Бога, за пределами наших размышлений даже и о самих себе, пребывает тайна Бога в Самом Себе, Бога в Его подлинной божественности, в Его изначальности и в Его неописуемом бытии. Рассказать о Нём не может ни единое слово, исходящее из ума, выразить Его не может ни единый звук, достигающий ушей, показать

Его не может ни одна из форм, видимых человеческим глазом.

Знак невыразимости Божественного в сфере слышимого — пранава (ОМ): непроизносимая гласная О (АУ), скользящий изначальный звук А, выражающий одновременно священный ужас и экстатическую радость от вхождения в тайну, завершающийся неопределённым назальным послезвучием. Таков ОМ, последний звук, последняя попытка сказать что- то о Боге, когда все слова и идеи человеческого ума исчерпаны, звук, предваряющий абсолютное безмолвие, где больше не осталось слов, за исключением вечного ОМ, незнакомого ни одному из сотворённых существ.

В сфере видимого и осязаемого Шивалингам — такой же последний знак Единого, Кого ни одна форма не может ни отразить, ни, тем более, вместить. Согласно трактатам по тамильскому шиваизму, лингам одновременно и имеет форму, и не имеет её. Он — на границе Проявленного и Непроявленного, он — последний порог, различимый зрением и осязанием, предстающий перед тем, кто ощутил присутствие фундаментального Запредельного, Парама Шивы, так же, как Он является в образе огненного лингама на вершине Аруначалы.

Святилище, в котором пребывает Шивалингам, на санскрите именуется муластхана или гарбха- гриха. Мула — это источник или происхождение; гарбха — материнское чрево. Термин «стхана» переводится как место пребывания, «гриха» — как дом. Таким образом, мы не ошибёмся, если скажем, что алтарь Шивалингама на уровне символа и ритуального мифа—высшее место божественного перерождения, или, выражаясь языком греческих мистерий, последней инициации.

Когда индус, следуя пути, открытому древними риши, отправляется на поиски внутреннего мира, за пределами всех звуков, любых форм, слов и мыслей, а также за пределами необходимого опыта, вкуса смерти и небытия, в конце концов он оказывается у последней границы времени, у порога полного обновления, символом которого для христиан является воскресение Господа по ту сторону смерти и ада. Абсолютная встреча человека с Богом — это рождение за пределами смерти. Никто не может увидеть Бога, не умерев для самого себя. Никто не может достичь своего истинного Я в его высшей и финальной истине, не умерев и не возродившись в самом царстве Бога. Несомненно, что именно эту тайну символизирует Шивалингам, пребывающий в сокровенном святилище. Обитель Бога на земле (знаком которой является каждый храм) обязательно должна быть местом перерождения человека, мистическим чревом, из которого он исходит во второй раз, возродившись в глубине божественной любви в качестве сына, возлюбленного и избранного от вечности, или, как бы сказали христиане, «получив внутреннее помазание Духа».

Европейцы подчас глумятся над предположительно фаллическим характером «священного лингама». Сам термин «лингам» и вправду обладает таким значением как на тамильском, так и на санскрите, однако это лишь один из его смыслов, относящихся к понятию знака. Как правило, современные писатели-шиваиты возражают против такой трактовки, связывая фаллическую форму лингама с деградацией некоторых сект. В любом случае мы не вправе считать, что Шивалингам, даже если он и был изначально фаллическим символом, обладал какой-либо непристойной коннотацией, приписы

ваемой ему этими хулителями (опять-таки речь не идёт об откровенно девиантных случаях). Истинный поклонник, взирая на лингам, никогда не чувствует и не воображает ничего бесстыдного. В конце концов, зарождение жизни священно, как бы человечество ни обесценивало его, особенно в так называемом цивилизованном мире. Есть ли какое-либо препятствие для использования символа зачатия в религиозном контексте в качестве символа возрождения, а также напоминания о высочайшем достоинстве плоти, которую Бог не только сотворил, но и однажды принял Сам?

Так размышлял Странник в течение долгого времени, пребывая во тьме у каменного символа, в спокойствии и одиночестве. Тишина вечерних сумерек создавала во внутренней комнате ещё более таинственную атмосферу, делая её мощным напоминанием о «пещере сердца», гухе, столь дорогой для индийской мистической традиции, истинном месте (если её вообще можно назвать местом) невидимого божественного возрождения, знак которого — каменный символ, а воззвание к которому — символическое поклонение.

Под влиянием этих почти магических чар с каждой минутой Странник, казалось, ещё на один шаг проникал в собственное внутреннее святилище. Всё здесь, пожалуй, наилучшим образом выражало и высвобождало архетипы, сокрытые в человеческом сердце. Воистину, религиозный гений Индии заключается в том, что через поклонение, через саму структуру храмов, через мифологию и через каждый аспект жизни человека он непрестанно призывает вас к главному, приглашает вас открыть высшую тайну вашего собственного Я в глубинах вашего существа.

Постепенно, мирно и счастливо, ум Странника утратил способность размышлять о том, что происходило в его тайных глубинах: он просто позволил себе унестись прочь, забыть обо всём, уповая лишь на смерть, которая призвана принести новое рождение. :

***

В ту ночь Странник остался в храме. Один. Погрузившись в тайну присутствия. Как сказал Кайла- санадар, мирской человек не может есть или спать в этой обители Ишвары, но храм — это подлинный дом для того, кто, пребывая во плоти, уже перешёл от мира к Богу.

Растянувшись между колоннами мандапы, Странник всю ночь провёл в состоянии одновременных полусна и бодрствования. Вспоминая позднее мысли, возникавшие тогда в его уме, он понимал, что они исходили из очень глубокого опыта. Был ли это сон? Или сознательная медитация? Кто знает? Его охватило интенсивное осознание Присутствия. Всё сущее предстало перед ним как мурти, проявление, аспект Бога: все образы, принимаемые Им, а также все формы, обряды, гимны, священные формулы, всё то, с помощью чего человечество пытается достичь и удержать тайну божественного Присутствия, слилось воедино в индуистском мифе, проявившись в высшем символе Шивалингама.

Поистине, всё на земле — знак, лингам Господа, Того, кто наполняет всё и в то же время пребывает в бесконечности и за пределами всего. «Прежде всего, — подумал Странник, — „я есть Я“». Гимны Вед суть Шивалингам. Всё, что можно выразить словами, увидеть, обдумать или услышать, есть знак Единого, находящегося за пределами всех знаков.

Но можно ли отделить Господа от Его знаков? Никто и никогда в рамках творения не сможет провести чёткие различия между Самим Богом и Его проявлениями. Мельчайшая песчинка по определению содержит вечность и самопроявленную природу Бога. Она бы не существовала, если бы Бог не был вечным и единым. Лингам есть знак — такова его суть. Но не существует знака, отделённого от его источника и того, что он символизирует. Не существует сына без отца. Нет ничего материального, что бы ни провозглашало присутствие духа, более того, материальное — знак духа, постепенно готовящего оное к пробуждению, являющегося его основой, не отличной от него самого. Шива пребывает во всём лингаме, Он полностью присутствует в каждой точке лингама.

На уровне мысли ничто не может отделить Шиву от лингама, в котором Он Себя проявляет. Единственное подходящее здесь слово — адвайта, не- двойственность. Не монизм, не дуализм, а эта универсальная тайна, сокрытая в каждом человеке, который, сам того не понимая, обретает себя в глубине сердца Божества.

Шива полностью присутствует в Шивалингаме: в лингаме, находящемся в храме, в лингаме, составляющем Вселенную, в лингаме, которым является каждое живое существо. Он — в его сердце, Он Сам — его сердце, но не то «сердце», которое может быть локализовано в той или иной конкретной части лингама в пространственном, диалектическом или онтологическом смыслах, а сердце, пребывающее «за пределами» и поэтому в самых «глубинах», будучи одновременно трансцендентным и имманентным.

Проникнув однажды в сердце знака, вы осознаёте, что принципиально всё есть эпифания^9ъ, проявление

юз

Господа. Поэтому важны не отличия и противоречия между многочисленными проявлениями, а качество, общее для всех из них (проявляющееся в каждом из них в уникальной манере), — быть знаком Бога. Это качество свойственно всем: от вас самих до каждого сознающего существа, которое когда-либо жило или будет жить; от атома или мельчайшей бактерии до целых галактик. Во всём обнаруживается это сердце, и в этом сердце обнаруживается, созерцается и познаётся всё. Нигде не существует ничего, кроме Бога, сущего в Самом Себе.

И лишь тогда появляется возможность оценить вкус Бытия. И затем обнаружить этот (и никакой иной) вкус в каждом существе.

Шивалингам — символ божьего нисхождения в Его тварный мир, а также восхождения каждого творения, его переход в Бога... Шивалингам стоит на границе формы и бесформенного, рупа-арупа, проявленного и того, что не может проявиться.

Бог — одновременно и объект созерцания, и тайна не-видения. Но на самом деле Его невозможно достичь ни путём созерцания, ни путём не-видения; ни действием, ни бездействием. Бог — за пределами всего.

Также Он бесконечно близок:

Дальше всего,

Ближе всего,

Внутри всего,

За пределами всего.

И везде Бог есть Полнота и Бесконечность:

То есть полнота, и это есть полнота.

Полнота из полноты проявляется.

Если взять полноту от полноты,

Полнота также остаётся.

(Иша Упанишада)⁸⁰

Именно в видении этой Полноты человек достигает Его и одновременно достигает своего собственного Я. Такова фундаментальная тайна мира, любого чувственного опыта, любого мыслительного процесса: моя собственная тайна, моё самое глубинное и личное сокровище, непроявленное, та часть меня и всех прочих вещей, которая в принципе не может быть выражена, то, что находится за пределами осознания и в то же время в своей основе является самим осознанием.

Что же тогда означает перспектива выйти за пределы мира знаков, мира лингама, который, однако, в полной мере есть Шива и в котором Шива есть всё?

За пределами сосредоточения на своих собственных мыслях и своём собственном сознании не может быть ничего, помимо прямого восприятия себя в себе и через себя, перехода от Шивалингама к Шиве в Его абсолютном одиночестве, которое одновременно есть всеохватная Полнота...

Для того, кто вошёл в это одиночество, больше нет «внешнего» и «внутреннего»: остаётся лишь Бытие. Для того, кто переправился на другой берег, как говорил Будда, Просветлённый, больше не существует ни берега, который он покинул, ни берега, которого он достиг; ни лодки, ни переправы, ни переправившегося: лишь вечная тайна Бытия, недостижимая для пришедшего в мир и всё-таки полностью пребывающего в нём и во всех проявлениях.

Неспособен понять секрет Шивалингама тот, кто пока не проник в Самого Шиву, Который есть сердце, Запредельное и сам Шивалингам во всей его полноте — т. е. в ту самую тайну, которая сокрыта в глубинах бытия человека и которая мучит его до тех пор, пока он не раскроет её секрет.

В Шивалингаме Шива одновременно а-спарша и а-кханда, т. е. «неосязаемый», находящийся за пределами и «неделимый». :

Он наполняет всё, пребывает во всём, но везде Он — а-двайта, а-кханда, не имеющий разделений или частей, неотделимый ни от чего, включая и объекты, которые ум пытается вообразить находящимися вне Его.

В то же время Он — а-спарша, ни к чему не прикасается, и никто не может прикоснуться к Нему Самому. Он абсолютно запределен, совершенно неописуем и всё-таки Он являет Себя в полной мере.

Шива полностью пребывает в Себе и полностью пребывает в Своём лингаме, в Своём знаке, в Своём проявлении. Он не отличен от Своего знака и всё- таки остаётся абсолютно свободным: такова тайна творения, пребывающего в Боге, но в котором Сам Бог не пребывает.

В моём фундаментальном бытии я абсолютно запределен, я — абсолютный источник света, я проявляю себя! Всё во мне существует отдельно, и всё- таки с помощью всех моих атрибутов (ума, чувств, тела) я достигаю космических границ пространства и времени.

Джняни — это тот, кто проник в источник своего бытия и осознал в своём сокровенном центре тайну Бога в Его проявлении. В реальности лишь он обладает собой и может отдать себя, лишь он может любить в полной мере. Ничто не может поделиться собой, не будучи отличным, отделённым. Божественная трансцендентность — подлинный источник Его имманентности, причём «трансцендентность»

и «имманентность» суть лишь человеческие термины, призванные указать на то, что Высшее пребывает одновременно и за пределами и внутри, что Оно есть и рупа и арупа, и форма и бесформенное.

Странник подумал о поклонниках Шивы, которые предыдущим вечером простирались перед священным камнем. Казалось, они сами были частью Шива- лингама, возможно, даже в большей степени, нежели сам камень в видимом святилище. Кто простирается, и перед кем он простирается?

Если это тело призвано умереть, а этот ум исчезнуть, то это делается именно для того, чтобы в финальной перспективе (когда, согласно древнему учению Будды, все радости пройдены и всё спокойствие осталось позади) из изначальной матрицы, ныне обретённой, возник единственный «чистый знак», олицетворённый камнем, расположенным в «месте возрождения».

Остались позади и покой, и ощущение покоя, и даже мысль о покое;

И радость, и мысль о радости, и ощущение радости;

Все мысли о внутреннем и весь вкус к внутреннему;

Мысли об обретении себя, меня и вкус к оному;

Мысли об отречении от всех мыслей;

И вкус к отречению от всякого вкуса...

Лишь тогда распускается и начинает цвести лотос, листья которого, находясь в воде, никогда не намокают, а пчёлы прилетают пить его нектар.

Странник продолжал размышлять о тех, кто простирался перед ним самим, включая людей, которых он встретил в тот же вечер в мандапе храма: само его одеяние — знак, лингам тайны, проявленной как в славном огненном лингаме на вершине Аруначалы, так и в скромном каменном лингаме, сокрытом в святилище деревенского храма.

Шива простирается перед Шивой,

Шива возлагает Свои благословенные ладони на Шиву,

Всё есть лила Шивы...

Все галактики, друг за другом следующие в бесконечном пространстве,

Все электроны, танцующие, разбегающиеся и вновь

Объединяющиеся в сердце атома,

Протоны ядра, расщепляющиеся и взрывающиеся,

И люди, взрывающие землю, соединяя их вновь, —

Всё есть лила Шивы и Его лингама...

Отцы, матери и дети,

Все народы мира,

Мужчина, соединяющийся с женщиной: Шива-Парвати...

Во сне кто-то осведомился о его имени, он промолчал, собеседник настаивал; наконец он ответил:

Кто ты, вопрошающий меня?

Кто я, вопрошаемый?

Каков смысл твоего вопроса?

Не всё ли есть лила Господа:

Ты и я, и все наши слова?

Тайна Его появления в самых глубинах Себя, Шивалингам...

ОМ!

Святилище в джунглях

коло пяти утра из Тирукойилура донёсся гу

док сирены. Странник встал, направился к ко

лодцу и окатил себя ледяной водой. Не успел он вернуться, как Кайласанадар открыл двери святилища и зажёг масляные лампы, готовясь к утреннему поклонению.

Священник приблизился к гостю, держа в одной из рук тарелку с пеплом, и принялся наносить этот пепел ему на лоб: «Тиру ниру, тиру пиру, — напевал он. — Священный пепел, священный пепел».

Усевшись подле Странника, он окончил свою песню, а затем рассказал её историю. Сочинил её более полутора тысяч лет тому назад Тиру-джняна-сам- бандар, один из величайших поэтов Тамил-Наду, во время паломничества в Мадурай. В те дни царством правила джайнская династия, и местный царь беспощадно преследовал поклонников Шивы. Однажды наследник тяжело заболел и врачи уже не надеялись спасти его. Царь обратился к жрецам своей секты, но их мантры оказались не более эффективными, чем

пилюли придворных докторов. Поддавшись уговорам жены, тайной поклонницы Шивы, царь наконец согласился призвать святого, о котором говорил весь город. Прибыв во дворец, Джнянасамбандар немедленно отправился к больному ребёнку, нанёс ему на лоб и тело священный пепел, повторяя «тиру ниру, тируниру»... Ребёнок, естественно, поправился, царь принял шиваизм и изгнал джайнов из своего государства: так культ Шивы вновь расцвел в Мадурае во всей славе былых дней.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒