|
|||
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Зыбкина, Грознов. Зыбкина. И рада бы я вас послушать, – очень я люблю, когда страшное что рассказывают, ну, и про королей, про принцев тоже интересно; да на уме-то у меня не то, свое горе одолело. Грознов. Я про сражения-то уж плохо и помню, давно ведь это было. Прежде хорошо рассказывал, как Браилов брали, а теперь забыл. Я больше двадцати лет в чистой отставке; после-то все в вахмистрах да в присяжных служил, гербовую бумагу продавал. Зыбкина. Все у денег, значит, были? Грознов. Много их через мои руки перешло. Зыбкина. А мы вот бьемся, так бьемся деньгами-то… Уж как нужны, как нужны! Грознов. Кому они не нужны! Жить трудно стало: за все деньги плати. Зыбкина. Жить-то бы можно; а вот долг платить тяжело. Грознов. Да, платить тяжело; занимать гораздо легче. Зыбкина. Ну, не скажите! Вот я понабрала деньжонок долг-то отдать, а все еще не хватает, да на прожитие нужно, – рублей тридцать бы призанять теперь; а где их возьмешь? У того нет… Грознов. А у другого и есть, да не даст. Вот у меня и много, а я не дам. Зыбкина. Что вы говорите? Грознов. Говорю: денег много, а не дам. Зыбкина. Да почему же? Грознов. Жалко. Зыбкина. Денег-то? Грознов. Нет, вас. Зыбкина. Как же это? Грознов. Я проценты очень большие беру. Зыбкина. Скажите! Да на что вам: вы, кажется, человек одинокий. Грознов. Привычка такая. А вы кому должны? Зыбкина. Купцу. Грознов. Богатому? Зыбкина. Богатому. Грознов. Так и не платите. Об чем горевать-то! Вот еще! Нужно очень себя разорять. Зыбкина. Да ведь по векселю. Грознов. Да что ж за беда, что по векселю. Нет, что вы, помилуйте! И думать нечего! Не платите, да и все тут. А много ли должны-то? Зыбкина. Да без малого двести рублей. Грознов. Двести? Ни, ни, ни! Что вы, в уме ли!… Столько денег отдать? Да ни под каким видом не платите! Зыбкина. Да ведь он документ взял, говорю я вам. Грознов. Ну, а взял, так что ж ему еще! И пусть его смотрит на документ-то. Зыбкина. Да ведь посадит сына-то. Грознов. Куда? Зыбкина. В яму, к Воскресенским воротам. Грознов. Что ж, это ничего, пущай посидит, там хорошо… пищу очень хвалят. Зыбкина. Да ведь срам, помилуйте. Грознов. Нет, ничего, там и хорошие люди сидят, значительные, компания хорошая. А бедному человеку, так и на что лучше: покойно, квартира теплая, готовая, хлеб все больше пшеничный. Зыбкина. Это действительно, правда ваша; только жалко, сын ведь. Грознов. Что его жалеть-то! Посидит да опять домой придет. Деньги-то жальче, они уж не воротятся, запрет их купец в сундук, вот и идите домой ни с чем. А спрятать их подальше да вынимать понемножку на нужду, так на сколько их хватит! Ну, пропади у вас столько денег, что бы вы сказали? Зыбкина. Сохрани бог! С ума можно сойти. Грознов. Украдут жалко; а своими руками отдать не жалко. Смешно. Руки-то по локоть отрубить надо, которые свое добро отдают. Зыбкина. Справедливы ваши речи, очень справедливы; а все-таки у меня-то сомнение: чужие деньги, взятые, как их не отдать. Грознов. Да вы разве на сбереженье брали? Коли на сбереженье брали, да они у вас целы, – так отдавайте. А я думал, это трудовые. Трудовые-то люди жалеют, берегут. Зыбкина. Так вы не советуете отдавать? Грознов. Купец от наших денег не разбогатеет; а себя разорите. Зыбкина. Уж как я вам благодарна. Женский ум, что делать-то, всего не сообразишь. А ежели сын требовать будет? Грознов. А что сын! Сиди, мол, вот и все! Надоест купцу кормовые платить, ну, и выпустит, либо к празднику кто выкупит. Зыбкина. Как это все верно, что вы говорите. Входят Платони Мухояров. Грознов садится сзади стола у шкафа и жует яблоко.
|
|||
|