Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





БЕСЕДА ПЯТАЯ



БЕСЕДА ПЯТАЯ

 

Книги занимали большую часть моей жизни. Я дей­ствительно много читал и любил это. Я и сейчас люблю почитать иногда, мне сам процесс этот нравится. Такое чувственное удовольствие получаю, когда читаю книгу. А так и вспомнить-то нечего, так, люди, люди... Очень много очень разных людей.

Что касается Традиции, то, когда я ее встретил, мне было уже много лет. Двадцать три. Произошло это в 68-м году.

Двадцать три — это очень много. Я никогда не счи­тал, что это мало. Я пошел работать, когда мне еще не было шестнадцати, и с той поры я, собственно говоря, был кормильцем у семьи, отвечал за маму и за брата.

Мне вообще странно, когда про человека в возрасте 25 лет говорят: «Но он же молодой еще!»

В 23 у меня уже за плечами армия была, экспедиция, театр, спорт и еще много всего.

Лермонтов написал «Маскарад» в 16 лет. Первую ре­дакцию «Маскарада». Драму ревности. Грибоедов — «Го­ре от ума», сколько ему было? Тоже что-то около 20.

Я очень рано определился с точки зрения общепри­нятых норм. В четырнадцать лет я точно знал, что я хочу знать и чем хочу заниматься. Поэтому все, что я делал, было связано с тем, что я готовил себя к работе в теат­ре и к познанию человеческой психологии, человеческой жизни. У меня было такое очень целевое бытие, навер­ное, можно так сказать.

Я четко знал, чего я хочу.

Я хотел понять... Я хотел понять, почему так.

Почему люди, потрясающие совершенно создания, живут такой несовершенной жизнью. Она мне казалась ужасно оскорбительной для людей.

Может быть, мне в этом советская власть помогла. Мы жили сложно и странно. Я бы не сказал, что я из бедной семьи, в то же время мы жили как-то все время трудно, а -вокруг люди жили еще труднее.

Двое моих приятелей, пацанов, вообще жили в подва­лах — там жили их семьи. А у одного человека в нашем доме стена была из картона, хоть и очень толстого, но во время дождя до нее нельзя было дотрагиваться, потому что она так отсыревала, что ее можно было проткнуть пальцем. Вот так, три стены кирпичные, одна из картона. Выходящая на улицу. Единственное, чего не было, это голода. Я еще помню стрельбу по ночам на улицах, когда последние банды отлавливали. Уличные драки. Ну, это все так, картинки, а по существу дела мне было ужасно интересно все это. Очень интересно.

Мне было очень интересно везде, и на заводе, куда я пошел работать мальчишкой, и в школе. Я учился легко, у меня была хорошая память. Мне были интересны лю­ди: преподаватели, одноклассники... Они все были такие разные, у нас школа вообще была «пестрой» в социаль­ном плане. Я спортом занимался, и мне было интерес­но со спортсменами, тем более что я был единственным русским в сборной Литвы. Благодаря этому я выучил ли­товский язык и открыл для себя совсем другой, совер­шенно новый, как бы национальный колорит, менталитет, способ жизни, оценки и тому подобное.

У меня было очень много хороших знакомых и дру­зей среди евреев. Это тоже был особый мир. Но потом они почти все поуезжали.

Мне встречалось много разных и по-разному инте­ресных людей. И я помню, что вот, скажем, на танцы я не любил ходить, я не понимал зачем, но когда я шел с кем-нибудь за компанию, я где-нибудь пристраивался и наблюдал, как люди знакомятся и как развиваются эти знакомства на протяжении вечера. Выбирал кого-нибудь и наблюдал за ним. Очень интересно поведение людей в такого рода ситуациях. Мне там все было странно: как это, пойти в толпу и там веселиться? Что это такое? Я понимал, когда мы классом собирались. Ну, когда зна­комые. А вот когда так, человек просто идет на танцы... Мне было очень странно.

А я был странный для других, я как бы не тем за­нимался. Я учился в школе, работал на заводе, трени­ровался и выступал как спортсмен за сборную Литвы и играл как актер в народном театре. И все это надо было успеть. А мне все казалось мало, я еще собирал марки, потом увлекся фотографией, потом еще чем-то... И еще я читал, читал, читал... Читал по ночам в основном. Все вперемешку: Канта, Вахтангова, Фолкнера...

Театр имеет к этому прямое отношение. Театр — это была такая форма жизни в те времена, в которой мож­но было перепробовать все. Все, что я читал и узнавал по психологии и социологии, можно было в театре проиг­рать, попробовать, увидеть, потому что театр — это как бы психологическая лаборатория. Психология — это не­что среднее между наукой и искусством, а театр — не­что среднее между искусством и жизнью. Для меня театр всегда был прежде всего исследовательской лаборатори­ей. Поэтому коллеги часто мне говорили: «Игорь, ты когда-нибудь можешь вместо лекции спектакль поставить?» Меня дразнили тем, что мой спектакль — это лекция. И это была единственная форма, в которой можно было, не привлекая внимания властей, всем этим заниматься. Плюс ко всему я изначально хотел быть режиссером, с самого начала. Но я считал, что для того, чтобы стать ре­жиссером, нужно пройти очень многое, как можно боль­ше всего узнать. Я себе список составил, что должен знать режиссер, и до сих пор список не исчерпан.

Такой вот я был романтический юноша.

 

Существует школа психотерапии В. Франкла, которую он называет логотерапией, терапией смыслом. Юпочевой опорой логотерапии является опора на потреб­ность в смысле жизни. Франкл полагает, что она может найти свою реализацию в любой жизненной ситуации, да­же самой экстремальной, на пороге смерти. Он очень чет­ко подчеркивает разницу между целью и смыслом: смысл не сводится к цели, к нахождению какой-то цели, которая требует достижения.

 

СМЫСЛООБРАЗУЮЩАЯ ФУНКЦИЯ

Смысл, по словам В. Франкла, есть трансценденция че­ловеком самого себя. Он поднимается как бы над самим собой, над своей природой, как биологической, так и со­циальной, то есть смысл — функция духовная. И тут, на­верное, естественно, у вас возник вопрос (после того как мы долго и достаточно подробно разбирали механизмы человека и механизмы жизни): каким же образом при на­шем знании и видении может реализоваться смыслообра­зующая функция?

Попробуем выстроить этот ход мыслей. Возьмем ис­ходную ситуацию в случаях человека, общающегося с Тра­дицией, и человека, полностью погруженного только в со­циальную жизнь. Человек, погруженный в жизнь, находит смыслы, помещая их в некое будущее, и в этом будущем он может найти и смысл прошлого. Перенеся перспективу в будущее для получения смысла, он вынужден выходить за пределы своей единственности и включать то или иное Мы. Об этом механизме Мы, о его важнейшей роли в по­строении жизни уже говорилось. Если внимательно озна­комимся с той же логотерапией, мы увидим: то, что пред­лагает Франкл, есть использование механизма Мы для по­строения смысла даже в экстремальной ситуации.

Возьмем один из любимых примеров Франкла — си­туацию, когда к нему пришел коллега-врач, у которого два года назад умерла горячо любимая жена. Он прожил эти два года в страдании, ощущая бессмысленность жизни. И Франкл помог ему, спросив: «А что было бы, если бы умерли вы, а жена осталась жива?» Человек ответил, что тогда ужасно страдала бы она. «Вот видите, ваше страда­ние приобретает смысл, потому что вы груз страдания от одиночества, от потери любимого человека как бы взяли на себя, ей это страдание уже не достанется».

Здесь пример минимального Мы — Мы на двоих, кото­рое используется для построения смысла в экстремальной ситуации.

Рассматривая любые примеры, приводимые Франк- лом, увидим, что все зависит только от масштабов этого Мы, от масштаба преодоления своей единственности и в каком-то смысле привязанности к себе самому, то есть ис­пользования механизма Мы уже как смыслопорождающе­го фактора.

Когда мы говорили о возможности человека познако­миться с другими способами жизни, то пришли к выводу, что он не способен напрямую перейти из одной жизни в другую. Ему тоже необходимо некое новое Мы, которое будет воплощать этот переход. Иными словами, началь­ный новый смысл тоже строится за счет Мы.

Человек вырывается из своей обусловленности за счет того, что приобщается к какой-то микросоциальной группе или к представителю учения и через Мы начина­ет выстраивать такой момент: освобождаясь от прежнего Мы, человек оказывается один на один с учением, и тут начинается, как Франкл говорит, экзистенциальная фру­страция, то есть потеря смыслопорождающего механиз­ма. Все как-то одинаково, и непонятно, есть ли перспек­тива.

Фрустрация начинается по поводу потери и иерархии ценностей, и иерархии смысловой. Все становится рав­нозначным и равносмысленным, то есть можно сказать: все тождественно, равно ничего не значащее и равно бессмысленное. И здесь никакая логотерапия уже не сра­батывает, потому что вот с этого момента, с этого пере­живания, очень тяжелого переживания, мы выходим за пределы...

Мы говорим с вами, что есть этапные переживания. Первое такое переживание — реальное переживание сво­ей единственности, уникальности. Второе — потеря при­вычных ценностных и смыслопорождающих структур. Оно более болезненное, потому что экзистенциальная фрустрация наиболее тяжелая в жизни человека. И тогда в этом месте возникают всевозможные попытки формиро­вать ход назад, ход к какому-то Мы, к какой-то иерархии ценностей.

В этом плане последний этап обучения практически связан с очень глубоким переживанием экзистенциально­го вакуума, выхода из механизмов жизни и из механизмов самого себя в некое пустое пространство и зарождение новой жизни. То есть «штуковина» или происходит, или не происходит — не зря она называется нуль-переходом.

Как видите, пустая бессодержательная абстракция под названием «движение в точке координатора посредст­вом нуль-перехода» постепенно заполняется совершенно конкретным содержанием. Первый раз мы выходим в эту пустоту, когда свое осознающее Я помещаем в пустое пси­хологическое пространство, и таким образом все, что мы называли Я и Мое, оказывается перед нами. То есть мы растождествляемся, это уже не совсем Я, это мои субъек­тивная реальность и объективная реальность, рядом поме­щенные. А Я как осознающее начало, как самосознающий элемент находится в пустом незаполненном месте.

Следующий шаг, когда мы, осознавая механизм жизни как таковой (то есть уже не только статической реально­сти, а процесс движения в этой реальности, в этих реаль­ностях, называемых жизнью), «выходим», выносим свой процесс существования за пределы жизни тоже в пустое пространство, то есть мы сознательно создаем себе двой­ной экзистенциальный вакуум.

Почему эта вещь столь сложна, труднодоступна, требу­ет колоссальных усилий, высокой профессиональной гра­мотности и серьезной разнообразной подготовки? Потому что мы погружаем сами себя в двойной экзистенциальный кризис, хотя всем известно, что сам факт экзистенциаль­ного кризиса является очень тяжелым испытанием для че­ловека.

 

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС

Франкл на примере лагерей смерти показал, что боль­шинство людей погибали там не потому, что не выдержи­вал тяжелых условий их организм, а потому, что не выдер­живала смыслопорождающая способность. Заключенные теряли смысл и становились совершенно беспомощными перед лицом любой критической реальности. Тогда един­ственным смыслом для них становилась смерть.

Самоубийства по этой причине происходят довольно часто. Оказавшись в силу каких-то экстремальных обстоя­тельств в обстановке экзистенциального вакуума, человек кончает с собой, потому что единственный смысл, который в данной ситуации он может найти, — это смысл умереть.

Мы с вами достаточно часто произносили (что уже ста­ло общим явлением): «Чтобы родиться, надо умереть» — и другие всевозможные высказывания на тему о новом рож­дении. Но для нас это было отвлеченным высказыванием, пустой абстракцией. Теперь пустую абстракцию мы можем наполнить конкретным, реальным психологическим со­держанием. «Смерть» в данном случае и есть переживание двойного экзистенциального вакуума, когда теряет смысл само понятие «Я», самотождественность и когда теряет смысл жизнь, поскольку и то и другое Я покидаю, и по­кидаю добровольно, в силу выстраивающейся во мне кон­цепции другого способа жить.

Каким же образом в этом пустом психологически со­стоянии, в этом состоянии экзистенциального вакуума сделать шаг вперед, а не назад? Каким образом совершить этот нуль-переход, не отодвигаясь опять к Мы? Или еще к какому-нибудь Я? Или еще к какому-нибудь достижению, к соревнованию или к какому-нибудь другому механизму жизни? Сложнейшая задача. Принципиально отсутствует Мы, за это зацепиться нельзя...

Во многих писаниях и духовных учениях обязательно присутствует идея помощи: «по ту сторону» меня встреча­ют то ли ангелы, то ли иные сверхсущества, то есть меня там ждут, там тоже есть Мы. Еще одно послабление.

Школа отличается тем, что она для сильных людей, в ней максимально сведены на нет возможности создать какую-либо иллюзию такого порядка. Она ставит нас дейст­вительно наедине с Миром, наедине с собой, то есть и я сам, и Мир оказываются передо мной. Если говорить тра­диционным языком, то дерзка сама по себе постановка те­мы, потому что ее можно сформулировать так: в чем же состоит просветление? В чем его качественная определен­ность? Содержательный момент? Каким образом из этой пустоты человек вдруг попадает туда, где он находит эту новую жизнь? Что это? Кто это?

 

ЧТО ЕСТЬ ПРОСВЕТЛЕНИЕ?

Дерзкая попытка описать неописуемое... Но любая ду­ховная деятельность есть дерзость. Об этом мы уже неод­нократно говорили. Дерзость требует большой уверенно­сти в себе, в своих способностях.

В чем зацепка? Она, как ни странно, в самой пустоте. Есть много формулировок на эту тему: «То, что в вас ищет, и есть то, что вы ищете», или «В темной, как темнота, темноте, в пустой, как пустота, пустоте жил да был Бог...», или «Бог живет внутри тебя», или «Храм ты должен по­строить внутри себя» и т. д. и т. п.

Когда мы читаем это как художественную литературу, все замечательно. Пока с этим не были знакомы, не пыта­лись пробиться... Но как только человек попытается про­биться, он наталкивается на то, что не может отыскать свой дом в пустоте. Он уговаривает, подбадривает себя, строит логические конструкции и все равно не может найти свой дом в пустоте. Почему? Потому что пустота есть дом Мира.

Без принятия тотального резонанса между объектив­ной и субъективной реальностями, то есть выхода в «не Мы», невозможен выход в реальность как таковую, в Мир... Если этот совокупный объем не достигает взаимно­го включения Мира и субъекта, если этого не произошло, если человек не пришел к этому всеми доступными спосо­бами, он не в состоянии обнаружить свой дом в пустоте. Он попытается туда затащить какие-то кусочки прежних реальностей, субъективной и объективной, и в результате оттуда выпадает. И опять начинает все сначала (если хва­тает сил и устремленности).

Почему так? И почему, когда всерьез начинаем думать о смерти, мы не можем этого сделать? Потому что, если бу­дем это делать всерьез, мы умрем. Стоит такой защитный механизм... По той же причине нам очень трудно принять бытие, которое открывается в этой тотальности. Хотя мы не умираем здесь физически, как самотождественность, но оказываемся в таком качестве бытия, при котором те­ряется последняя возможность — Мы.

Это качество бытия якобы не может принадлежать то­му, кого мы привыкли называть человеком, хотя так ду­мать в корне неверно, ибо только человеку это и доступ­но, следовательно, в этом есть выражение какого-то сущного свойства человека.

Смысл жизни с точки зрения Традиции состоит только в одном — прийти, образно выражаясь, домой к самому се­бе, то есть реализовать эту свою ситуацию. В этом и есть смысл жизни. Больше никакого другого смысла серьезные духовные учения не предполагают, убежден в этом. Таков же смысл и индивидуального существования, экзистен­ции, телесности нашей, чувств и т. д.

Это единственный смысл, который оправдывает те безумства, которые совершает человечество. Только в этом смысле все, что происходит с человечеством, имеет смысл — все. Только с точки зрения этого смысла можно действительно перейти к целокупному, а затем к тоталь­ному бытию. Иначе ничего у вас не получится. И никакой эзотерии не надо. Тайны некоторых технологий — другой вопрос, но эзотерии никакой не надо. Если человек не пришел к этому смыслу как к единственному, у него ниче­го не получится. Можно не опасаться, что с ним случит­ся — ах! — просветление ни с того ни с сего.

 

ТЕХНОЛОГИЯ ХОДА

Теперь вопрос о том, как он к этому пришел, техно­логия самого хода. Дело это индивидуальное, и в разных традициях по-разному стимулируется. Но это действитель­но событие в любом случае. Сколько к этому ни готовься, все равно — событие, потому что это необратимый ход.

Ход необратим потому, что вы оказываетесь в раю. Там есть все, чего человек желает: настоящая любовь, настоя­щие эмоции, знания — словом, все, что доступно данному человеку. Ограничения связаны только с возможностью его инструмента, больше ни с чем. Это царство сиддх. Вы прибываете туда, куда шел ваш поезд. Куда идут все поезда.

...Я хочу напомнить высказывание, заповедь моего учи­теля, о которой я говорил в течение многих лет. Учитель мне сказал: «Ты можешь забыть все в какой-либо ситуации, но даже в самой смертельной ситуации ты не имеешь пра­ва забывать “зачем?”». С годами мне все более открывался глубокий смысл этого высказывания. Потому что, если ты теряешь смысл, тебе не помогут никакие «как?», никакие методики, технологии — ничего.

Это «зачем?» как бы прорастает в человеке. Так мне кажется. «Зачем?» прорастает. Вначале для самого себя оно выглядит так, потом иначе... В результате остается один гвоздь: что я должен знать всегда, в любой момент, каждую секунду своего бодрствования, сна, болезни, смер­тельной опасности и т. п. В голове может ничего не быть, но должно быть «зачем?».

Трансформация этого «зачем?», его реального содер­жания и есть описание пути. Варианты описаний пути ста­новились мне тем понятнее, чем больше я сам проходил по ступеням раскрытия этого «зачем?». Описание транс­формации «зачем?», сама эта трансформация везде закан­чивается одним: «зачем?». «А затем, что это и есть твой “дом”». Это и есть суть, сущность, предельный смысл. Это есть окончание моих дел.

Когда я закончил свои дела, то действительно могу по­думать и решить: заняться мне не своими делами или не заняться. Но это уже другая жизнь. О ней можно говорить сколько угодно — это бессмысленно, потому что вы буде­те фантазировать по совершенно другой логике, на осно­ве совсем другого материала, и ваша фантазия будет вас только уводить в сторону.

Вы уже прикасались к этой пустоте, к этому дому. И ес­ли сумеете это прикосновение сделать своим «зачем?», тем, которое никогда не исчезает, то рано или поздно дойдете до дома. Если потеряете, то перестанете двигать­ся до тех пор, пока вновь не найдете.

Ваше положение несколько лучше. Почему? Вы с само­го начала имеете возможность это видеть, ведь все проис­ходило в непосредственной близости, рядом. Вы со мной все знакомы и видите, что ничего такого сверхъестествен­ного при этом не происходит. Как до просветления я чи­тал лекции, проводил занятия, так и после него. Ничего не изменилось для вас, а для меня изменилось все.

 

А ЧТО ПОСЛЕ?

Проблема колоссальная — как перекинуть, как попы­таться показать вам этот дом? Я с самого начала говорил о своей заинтересованности попытаться в таких, совер­шенно неподходящих условиях эту «штуковину» реализо­вать. А почему мне хочется заниматься вашими делами? Мне кажется, то есть я так воспринимаю, что моя любовь к Школе и моя благодарность за то, что я в жизни полу­чил все, о чем мечтал, поможет пробиться сквозь инструментальность тому, чья сущность томится по этому дому. Я попытался себе построить композицию, чтобы не за­ниматься этим, но не смог... Наверное, потому, что моим исходным импульсом, самым первым импульсом, который меня двинул на поиск, было очень сильное переживание несоответствия человека, его возможностей и той жизни, в которой он вынужден жить. Это очень давнее, очень глубокое переживание, которое меня не раз выводило из трудной ситуации на путь.

Я начал с поиска царства Любви, Радости, Праздника, с царства сиддх, если говорить древним языком, а когда нашел его, было уже поздно в нем оставаться, тогда я уже знал, где дом. Тут мне тоже повезло — я в этом царстве не застрял. Там многие застревают, потому что это прекрасно, действительно прекрасно... но это еще не дом, это просто доведенная до предельного совершенства жизнь, но со все­ми теми механизмами, о которых мы говорили. Прекрас­ная жизнь, но не тотальная, не дома, не конец своих дел. Ведь если человек приходит домой, это не значит, что он все бросает. Есть и другие обязанности, и долг — все, из че­го состоит человек. Просто он сам уже не тот.

Не правда ли — сложно, а может, наоборот, очень про­сто. Это не значит, что я не люблю Игоря Николаевича, я его очень люблю... Мы с ним совсем не плохо пожили и еще поживем... Это просто другое. Я в себе и во всех. Можно придумывать массу замечательных образов, но я не хочу этого делать. Хочу, чтобы вы по возможности в этих наших контактах оказались лицом к лицу с предель­ной для меня обнаженностью всего этого материала.

У меня нет цели вас увлекать. Я не занимаюсь боль­ше этим. Это не входит в мои профессиональные и дру­гие обязанности, есть уже другие люди, которым пришло время этим заниматься. Я хочу, чтобы вы все время могли смотреть в зеркало минимального искажения того, куда вы стремитесь, чего вы пожелали.

Тут надо разобраться, добрались ли вы до царства сиддх, до этой прекрасной жизни. Не очень заметно... Значит, вам еще до этого надо добраться, а оттуда пере­браться в пустоту, в полную пустоту.

Но ведь совсем не обязательно дойти до конца, тут нет такого: дошел — победил, не дошел — проиграл. Если есть желание, то дойдете обязательно, не в этот раз, так в следующий... Но, напрягая усилия, мобилизуя все, что мы имеем, следует помнить: смысл попасть домой, един­ственный смысл — оказаться в пустоте. Потому что пусто­та — это и есть дом Мира и человека, общий дом.

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.