Лиза Джейн Смит 1 страница

Стр 1 из 28Следующая ⇒

Лиза Джейн Смит

Души теней

Дневники вампира: Возвращение – 2

Лиза Джейн Смит

Души теней

Моему прекрасному агенту

Элизабет Хардинг

– Дорогой дневник, – прошептала Елена, – это обидно. Я оставила тебя в багажнике «ягуара», а сейчас два часа ночи.

Она ткнула пальцем в подол ночной рубашки, как будто ставила точку, и прошептала еще тише, прижав лоб к оконному стеклу:

– И мне страшно выйти на улицу, в темноту – за тобой. Я боюсь!

Она поставила еще одну точку и неохотно включила диктофон мобильного телефона, чувствуя, как по щекам текут слезы. Глупо было расходовать заряд батареи, но она ничего не могла с собой поделать. Она нуждалась в этом.

– Итак, это я, – тихо сказала она, – сижу на заднем сиденье машины. Это должна была быть моя сегодняшняя, запись в дневнике. Кстати, мы установили для этой поездки такое правило: я сплю на заднем сиденье, а Мэтту и Дамону остается все пространство снаружи машины. Сейчас так темно, что я не вижу Мэтта. Но я схожу с ума, плачу и чувствую себя одинокой и так скучаю по Стефану…

Нам надо избавиться от «ягуара», он слишком большой, слишком красный и слишком приметный для тех, кто стремится остаться незамеченным, – ведь в конце нашего пути мы надеемся освободить Стефана. После продажи машины самым ценным, что у меня есть, останется подвеска с лазуритом и бриллиантами, которую Стефан подарил мне за день до того, как исчез. За день до того… как Стефан обманул нас и пропал, воображая, что он сможет стать обычным человеком. А теперь…

Как мне перестать думать о том, что они могут с ним сделать, а может быть, и делают в эту самую секунду, кто бы ни были эти «они»? Возможно, кицунэ, лисы‑оборотни из тюрьмы Ши но Ши.

Елена остановилась и вытерла нос рукавом ночной рубашки.

– Как я вообще попала о такую ситуацию? – Она потрясла головой и ткнула спинку сиденья кулаком. – Если я смогу это понять, я составлю план А. Мне всегда принадлежит план А. А у моих друзей всегда есть планы В и С, и они всегда приходят мне на помощь. – Елена прикрыла глаза, вспоминая Бонни и Мередит. – Но сейчас я боюсь, что могу никогда больше их не увидеть. И я боюсь за весь город Феллс‑Черч.

Какое‑то время она сидела, положив сжатые кулаки на колени. Голосок внутри нее уговаривал: «Кончай ныть и подумай. Подумай. Начни сначала».

Сначала? С чего все началось? Со Стефана?

Нет, она жила в Феллс‑Черч задолго до его появления.

Медленно, почти мечтательно, она проговорила в трубку:

– Прежде всего: кто я? Я Елена Гилберт, мне восемнадцать лет, – и добавила еще медленнее: – И мне не кажется, что будет тщеславным сказать, что я красива. Чтобы не знать этого, мне пришлось бы никогда не смотреться в зеркало и не слышать комплиментов. Моей заслуги тут нет, я просто получила внешность от мамы и папы.

Как я выгляжу? У меня светлые волосы, волнами спадающие ниже плеч, и синие глаза – некоторые говорят, что они похожи на лазурит: темно‑голубые с золотыми искрами, – она издала короткий смешок. – Может быть, поэтому меня и любят вампиры.

Потом она сжала губы и серьезно проговорила, глядя в беспросветную темноту:

– Многие парни называли меня самой прелестной девушкой в мире. И я играла ими. Я просто их использовала – ради популярности, ради развлечений, ради чего‑то еще. Я честна сейчас. Я считала их игрушками или трофеями. – Она сделала паузу. – Но было и что‑то еще. Что‑то, чего я ждала всю жизнь, но не знала, что это. Я чувствовала, что как будто ищу нечто, чего нельзя найти в этих мальчиках. Никакие интриги и игры с ними не трогали меня, мое сердце… пока не появился совершенно особенный парень. – Она сглотнула и повторила еще раз: – Совершенно особенный парень. Его звали Стефан. И он оказался не тем, кем выглядел, не обычным – правда, эффектным – старшеклассником с копной темных волос и изумрудно‑зелеными глазами. Стефан Сальваторе оказался вампиром. Настоящим вампиром.

Елене пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы выдавить из себя следующие слова:

– И его великолепный старший брат Дамой – тоже.

Она покусала губы и добавила после долгой паузы:

– Полюбила бы я Стефана, если бы с самого начала знала, что он вампир? Да! Да! Да! Я бы влюбилась в него, несмотря ни на что. Но вышло по‑другому – и я стала другой. – Елена обвела пальцем узор на своей ночной рубашке. – Вампиры, когда любят, обмениваются кровью. Проблема в том… что я разделила кровь и с Дамоном. Не то чтобы добровольно. Просто он был рядом постоянно, днем и ночью.

Она вздохнула:

– Дамон говорил, что хочет сделать меня вампиром и своей принцессой ночи. При этом он имел в виду, что хочет целиком и полностью обладать мною. Но я ни в чем не доверяю Дамону, разве что он даст слово. У него есть одна причуда: он никогда не нарушает слово.

Губы Елены изогнула странная усмешка, но она говорила ровно и быстро, почти забыв про мобильный телефон:

– Девушка, у которой роман с двумя вампирами… понятно, что без проблем ей не обойтись. Может быть, я даже заслужила то, что получила.

Я умерла.

Не так «умерла», как при остановке сердца, когда его запускают заново, и ты рассказываешь, что видел свет в конце тоннеля. Я ушла в этот свет.

Я умерла.

И когда я вернулась – какой сюрприз! Я стала вампиром.

Дамон был… пожалуй, добр ко мне, когда я впервые проснулась вампиром. Может быть, это потому, что у меня еще были какие‑то… чувства к нему. Он не воспользовался моей слабостью, когда мог это сделать.

Но в новой вампирской жизни я успела очень немногое. Успела вспомнить Стефана и полюбить его еще сильнее – потому что теперь я знала, как тяжело ему приходится. Мне пришлось прослушать панихиду по самой себе. Ха! Такую возможность нужно предоставлять всем. Я привыкла всегда, всегданосить лазурит, чтобы не превратиться в хрустящий хлебец. Мне пришлось попрощаться с моей четырехлетней сестричкой Маргарет и навестить Бонни и Мередит…

Слезы стекали по лицу Елены, но она продолжала тихо говорить:

– А потом я умерла снова.

Я умерла так, как умирают вампиры, когда выходят на солнце без лазурита. Мое тело не рассыпалось в пыль, ведь мне было всего семнадцать. Но солнечные лучи отравили меня. Смерть оказалась… мирной. Именно тогда я заставила Стефана пообещать, что он будет всегда заботиться о Дамоне. И, думаю, в душе Дамой тоже поклялся заботиться о Стефане. И я умерла на руках у Стефана и рядом с Дамоном, тихо, как будто просто заснула.

После этого мне снились сны, которых я не помню, а потом однажды я заговорила через Бонни – у нее, бедняжки, есть паранормальные способности. Я догадалась, что выполняю работу духа‑храпителя Феллс‑Черч. Городу грозила опасность. Моим друзьям пришлось сражаться с ней, и, когда они уже были уверены в своем поражении, я каким‑то образом вернулась в мир живых, чтобы помочь им. Когда война была выиграна, непонятная сила осталась со мной. И рядом был Стефан! Мы снова оказались вместе!

Елена обхватила себя руками за плечи, как будто обнимая Стефана, пытаясь представить его теплые руки. Она закрыла глаза, ее дыхание замедлилось.

– Что касается моих способностей. Телепатия – я могу общаться с другими телепатами, то есть с вампирами. Правда, у них телепатия развита в разной степени, исключая тех, кто когда‑топоделился с тобой кровью. А еще – мои Крылья.

Это правда – у меня есть Крылья! И в них прячутся невероятные силы; одна проблема – я совершенно не представляю, как их использовать. Иногда – например прямо сейчас – я чувствую что‑то, что пытается вырваться, заставляет мои губы произнести его название, а тело – принять правильную позу. Это Крылья защиты, и они действительно пригодились бы нам в этом путешествии. Но я не могу даже вспомнить, как использовала старые крылья, не говоря уж о том, как пользоваться новыми. Я произношу разные слова, пока не почувствую себя идиоткой, – и ничего не случается.

Я снова человек. Такой же человек, как Бонни. Господи, если бы я могла увидеть ее и Мередит прямо сейчас! Но я все время уговариваю себя, что с каждой минутой приближаюсь к Стефану. Если, конечно, не считать метаний Дамона туда‑сюда в попытках оторваться от преследования.

Зачем кому‑то преследовать нас? Конечно, когда я вернулась с того света, произошел выброс Силы, который видели все, кто вообще способен увидеть подобное.

Как рассказать, что такое Сила? Она есть у всех, но люди – за исключением прирожденных медиумов вроде Бонни – не чувствуют ее. У вампиров точно есть Сила, и они используют ее, чтобы зачаровывать людей – влюблять в себя или заставлять видеть не то, что есть на самом деле. Так Стефан заставил школьный персонал поверить, что его документы в полном порядке, когда «перевелся» в школу Роберта Е. Ли. Еще Силу используют для борьбы с другими вампирами или тварями тьмы. Или с людьми.

Но я говорила о выбросе Силы, возникшем, когда я падала с небес. Он был таким мощным, что привлек двух ужасных существ с другого конца света. Они решили посмотреть, что вызвало этот выброс, и узнать, не могут ли они как‑то использовать его.

Я не шучу, когда говорю, что существа явились с другого конца света. Это были кицунэ, лисы‑оборотни из Японии. Они чем‑то похожи на западных оборотней, но намного могущественнее. Они настолько сильны, что используют малахов. Это такие растения, похожие на насекомых; некоторые из них размером с булавочную головку, а некоторые достаточно велики, чтобы откусить руку. Малах цепляется за нервы человека или зверя, распространяется по всей его нервной системе, а потом захватывают над ним власть.

Теперь Елена дрожала, а ее голос срывался:

– Именно это случилось с Дамоном. Крошечная тварь вцепилась в него, подчинила его себе, и он стал марионеткой Шиничи. Я забыла упомянуть, что кицунэ зовут Шиничи и Мисао. Мисао – женщина. У них обоих черные волосы с красными кончиками, но у Мисао они длиннее. Наверное, они брат и сестра, хотя ведут себя друг с другом вовсе не по‑братски.

Когда Дамон полностью подчинился им, Шиничи заставил его тело… делать ужасные вещи. Он пытал Мэтта и меня, и даже сейчас Мэтт иногда хочет убить за это Дамона. Но если бы он видел то, что видела я – тонкое, мокрое, белое второе тело, которое я выцарапывала ногтями из позвоночника Дамона, пока он терял сознание от боли, – Мэтт лучше бы все понял. Я не могу обвинять Дамона в том, что Шиничи с ним сделал. Не могу. Дамон был… совсем не такой, как всегда. Он был уничтожен. Он плакал. Он…

В любом случае, я не думаю, что еще когда‑нибудь увижу его таким. По если я получу обратно силу Крыльев, у Шиничи будут большие проблемы. Думаю, в последний раз мы совершили ужасную ошибку. Мы сражались с Шиничи и Мисао – и не убили их. Мы оказались слишком правильными или слишком добрыми.

Это большая ошибка.

Потому что Дамой оказался не единственным, кто носил в себе малаха Шиничи. Молоденькие девушки, лет четырнадцати, пятнадцати или даже меньше. И мальчики. Они вели себя… странно. Калечили себя и свою родню. Мы не знали, насколько все плохо, даже когда заключили сделку с Шиничи.

Может, заключать сделку с дьяволом было слишком безнравственно с нашей стороны. Но лисы похитили Стефана – и в этом участвовал Дамон, который им подчинялся. Когда Дамон освободился, он хотел только, чтобы Шиничи и Мисао сообщили нам, где Стефан, а потом покинули Феллс‑Черч навсегда.

В обмен на это Дамон впустил Шиничи в свой разум.

Если вампиры одержимы Силой, кицунэ одержимы памятью. Шиничи были нужны воспоминания Дамона о последних нескольких днях, о времени, когда Дамой был в их власти и пытал нас, и о том, как благодаря моим Крыльям он осознал, что произошло. Не думаю, что самому Дамону нужны были эти воспоминания – ни о том, что он делал, ни о том, как он изменился, когда узнал об этом. Поэтому он отдал их Шиничи в обмен на информацию о Стефане.

Проблема в том, что мы поверили Шиничи, пообещавшему после этого уйти, – но его слово ничего не стоит. Кроме того, с тех пор он использовал телепатический канал, открытый между ним и Дамоном, чтобы вытягивать все больше и больше воспоминаний без ведома Дамона.

Это случилось вчера ночью, когда нас остановил полицейский, заинтересовавшийся тремя подростками в дорогой машине, которые куда‑то едут глубокой ночью. Дамон заставил его уйти. Но всего через несколько часов он совершенно забыл полицейского.

Это его напугало. А всего, что пугает Дамона, даже если он в этом не признается, я боюсь просто до смерти.

Вы можете спросить, а что три подростка делали на краю мира, в Юнион‑Канти, Теннесси – а именно это было написано на последнем дорожном знаке, который я видела? Мы двигались к Вратам в Темное Измерение… где Шиничи и Мисао держали Стефана в тюрьме Ши но Ши. Шиничи вложил это знание в разум Дамона, и я не могла выяснить у него, что это за место. Но Стефан там, и я окажусь там же, даже если это убьет меня.

Даже если мне придется научиться убивать.

Я уже не та милая девушка из Виргинии, которой была когда‑то.

Елена остановилась и перевела дыхание. Но потом продолжила, все так же обхватив себя за плечи:

– А почему с нами Мэтт? Из‑за Кэролайн Форбс, с которой мы дружим с детского сада. В прошлом году… когда Стефан появился в Феллс‑Черч, мы обе положили на него глаз. Но ему не нравилась Кэролайн. И тогда она стала моим злейшим врагом.

А еще именно ей выпало счастье стать первой из девушек Феллс‑Черч, к которой пришел Шиничи. Более того: она была подружкой Тайлера Смоллвуда как раз перед тем, как стала его жертвой. Интересно, сколько они были вместе и где Тайлер сейчас? Я знаю только что в конце концов Кэролайн повисла на Шиничи, потому что «нужно же выйти замуж». Вот так она себя вела. Поэтому я думаю – ну ладно, так думает Дамон, – что у нее… будут щенки. Детишки оборотня. Потому что Тайлер – оборотень.

Дамон утверждает, что ребенок от оборотня превращает в оборотня быстрее укуса, и что в какой‑то момент беременности женщина получает возможность становиться то волком, то человеком, а до этого она представляет собой нечто среднее.

Жаль только, что Шиничи вряд ли даже посмотрел еще раз на Кэролайн после того, как она это выболтала.

Но еще до этого Кэролайн так сильно отчаялась, что обвинила Мэтта в том, чего он не делал. Она заявила, что Мэтт якобы изнасиловал ее на неудачном свидании. Кэролайн явно знала что‑то о действиях Шиничи, потому что указала в качестве времени своего «свидания» с Мэттом час, когда один из огромных Малахов напал на него и оставил на его плечах следы, напоминающие царапины от женских коготков.

Мэтта преследует полиция, так что я просто заставила его поехать с нами. Отец Кэролайн – один из самых влиятельных людей в Феллс‑Черч, он дружит с окружным прокурором Риджмонта и главой одною из тех клубов, где есть тайные рукопожатия и прочая ерунда, которая делает тебя «видным членом общества».

Если бы я не уговорила Мэтта бежать, вместо того чтобы попытаться опровергнуть обвинения Кэролайн, Форбсы просто линчевали бы его. Я почувствовала, как где‑то внутри разгорается гнев. Не просто обида за Мэтта, но настоящий гнев и ощущение, что Кэролайн унизила всех девушек. Потому что большинство девушек – не патологические лгуньи и не станут ложно обвинять мужчину в таких ужасных вещах. Она оскорбила нас всех.

Елена остановилась, посмотрела на свои руки и добавила:

– Иногда, когда я злюсь на Кэролайн, стаканы звенят, а карандаши катаются но столу. Дамон говорит, что причина в моей ауре, в моей жизненной силе, изменившейся после возвращения с того света. Прежде всего, теперь любой, кто пьет мою кровь, получает невероятную силу.

Стефан был достаточно силен, и, если бы Дамон не обманул его в самом начале, лисы ни за что бы не смогли загнать его в ловушку. Они смогли справиться со Стефаном, только когда он ослаб и к тому же был окружен железом. Железо опасно для всех сверхъестественных существ, а вампирам необходимо есть минимум раз в день, или они слабеют, и я готова спорить – нет, я просто уверена в том, что лисы этим воспользовались.

Поэтому я не могу думать, в каком состоянии сейчас находится Стефан. Я не могу позволить себе слишком сильно бояться или злиться, чтобы не потерять контроль над своей аурой. Дамон показал мне, как прятать ауру, чтобы выглядеть нормальной человеческой девушкой. Аура по‑прежнему бледно‑золотая и красивая, но она уже не притягивает разных существ вроде вампиров.

Потому что есть одна вещь, на которую способна моя кровь – или аура. Она… ох, ну сейчас я могу говорить, что хочу, так? Сейчас моя аура заставляет вампиров хотеть меня… по‑мужски. По‑человечески. Не просто укусить, а поцеловать и все такое. И они идут за мной, если чувствуют это. Как будто в мире полно пчел, а я – единственный цветок.

Так что мне приходится прятать ауру. Если ее почти не видно, я могу сойти за человека, а не за существо, вернувшееся с того света. Очень тяжело все время помнить о том, что ее надо прятать, – и очень больно делать это резко, если я вдруг забыла о маскировке.

И теперь я чувствую… это ведь личная запись, правда? Дамон, я тебя прокляну, если ты будешь это слушать. Я хочу, чтобы Стефан укусил меня. Это снизило бы напряжение, и это приятно. Укус вампира болезней, только если сопротивляться или если вампир хочет сделать больно. А так это действительно приятно, а потом ты соприкасаешься с разумом вампира и… я просто скучаю по Стефану!

Елену трясло. Она пыталась усмирить свое воображение, но не могла перестать думать о том, что тюремщики могут делать со Стефаном. Не обращая внимания на то, что на мобильник текут слезы, она снова сжала его в руке.

– Я не могу позволить себе думать о том, что они с ним делают, потому что на самом деле схожу с ума. Я превратилась в бессмысленную трясущуюся идиотку, которой хочется кричать без перерыва. Мне каждую секунду приходится делать усилие, чтобы не думать об этом. Потому что только спокойная Елена, вооруженная планами А, В и С, может ему помочь. Когда он будет в безопасности в моих объятиях, я смогу дрожать, плакать и кричать.

Елена коротко засмеялась, откинув голову на спинку сиденья, ее голос охрип.

– Я устала. Но у меня есть как минимум план А. Мне нужно получить от Дамона информацию о месте нашего назначения, Темном Измерении, и о двух подсказках, которые мне дала Мисао и которые помогут найти ключ от клетки Стефана.

Кажется… кажется, я еще об этом не говорила. Ключ, лисий ключ, который нужен, чтобы вытащить Стефана, разломан на две части и спрятан в двух разных местах. И когда Мисао насмехалась надо мной, она дала мне очень явные указания, потому что я не могла даже предположить, что на самом деле окажусь в Темном Измерении, и просто выпендривалась. Но я помню подсказки, которые она шепнула мне так, чтоб не услышали остальные. Первую половину мы найдем в «инструменте серебряного соловья», а вторая покоится «в бальном зале Блодьювед».

Мне нужно знать, что по этому поводу думает Дамон. Потому что, когда мы попадем в Темное Измерение, нам, судя по всему, придется вести поиски в чьих‑то домах. А ведь проще всего найти бальный зал, если тебя пригласили на бал, верно? Конечно, легче сказать, чем сделать, но я это сделаю во что бы то ни стало. Я совершенно точно это сделаю.

Елена решительно подняла голову и затихла, а потом прошептала:

– Можно ли в это поверить? Я посмотрела вверх и увидела в небе бледные полосы рассвета: светло‑зеленый, кремовый, оранжевый и нежнейший ультрамарин. Я проговорила всю ночь. Вокруг так тихо… Скоро встанет солнце.

– Что это?! Что‑то ударило в крышу «ягуара». ОЧЕНЬ громко.

Елена выключила диктофон. Ей было страшно, но этот шум… и скребущие звуки на крыше.

Нужно было как можно скорее выбраться из машины.

Елена выскочила с заднего сиденья «ягуара» и отбежала на несколько шагов, прежде чем обернуться и посмотреть, что упало на машину.

Это был Мэтт. Он лежал на спине и силился подняться.

– Мэтт! Господи! Ты в порядке? Ты ранен? – Елена кричала, а Мэтт стонал ей в тон:

– Елена! Господи! «Ягуар» в порядке? Он не поврежден?

– Мэтт, ты с ума сошел? Головой ушибся?

– Царапин нет? Люк в крыше в порядке?

– Царапин нет, люк цел, – Елена не имела ни малейшего понятия о состоянии крыши, но видела, что Мэтт бредит. Он пытался встать, не запачкав машину, но не мог, потому что его ноги были в грязи. Слезть с крыши без помощи ног было сложновато.

Елена огляделась. Она сама однажды упала с неба, но до этого шесть месяцев была мертва и снова появилась на земле без одежды, а Мэтт был жив и одет. У нее возникло более прозаическое объяснение.

Объяснение привалилось к стволу кладрастиса и со слабой ухмылкой наблюдало за происходящим.

Дамон.

Он был невысоким, ниже Стефана, но от него исходило ощущение угрозы. Одет он был безукоризненно, как всегда, – черные джинсы от Армани, черная рубашка, черный кожаный пиджак и черные ботинки. Все это отлично сочеталось с небрежно взъерошенными черными волосами и черными глазами.

Елена вдруг поняла, что одета в длинную белую ночную рубашку, которую она взяла, чтобы в пути переодевать под ней белье. Обычно она делала это на рассвете, но сегодня отвлеклась на дневник. В любом случае, ночная рубашка – не лучший наряд для утренней встречи с Дамоном. Она была непрозрачной – материал ближе к фланели, чем к нейлону, но была украшена кружевом, особенно у ворота. Кружево вокруг привлекательной для вампира шейки – а именно так говорил Дамон – как красная тряпка перед разъяренным быком.

Елена скрестила руки на груди и попыталась проверить, спрятана ли ее аура.

– Ты похожа на Венди, – сообщил Дамон с ослепительной, но злой улыбкой и наклонил голову набок.

Елена не поддалась:

– Венди? – Тут она вспомнила, что так звали девочку из «Питера Пэна», и внутренне содрогнулась. Она была мастером подобных перепалок. Вот только Дамон ее превосходил.

– Венди… Дарлинг, – голос Дамона источал патоку.

Елена почувствовала, что дрожит, Дамон обещал не воздействовать на нее телепатически и не манипулировать ею. Но иногда он почти переходил эту границу. Конечно, это целиком вина Дамона, думала Елена, ведь у нее не осталось никаких чувств к нему – ну кроме сестринских. Но Дамон не сдавался, сколько бы раз она ему ни отказывала.

Сзади послышался глухой удар – очевидно, Мэтт все‑таки слез с крыши. Он немедленно вступил в перепалку:

– Не называй ее так! – закричал он и повернулся к Елене. – Наверное, так звали его последнюю подружку. И – и – знаешь, что он сделал?! Как он меня разбудил утром? – Мэтт весь трясся от возмущения.

– Он поднял тебя и швырнул на крышу машины? – предположила Елена. Она разговаривала с Мэттом, не поворачиваясь к нему. Легкий утренний ветерок прижимал ночную рубашку к телу, и Елена не хотела стоять к Демону спиной.

– Нет! То есть да! Нет и да! Он даже рук марать не стал. Просто сделал вот так, – Мэтт повел рукой в воздухе, – и я сначала упал в лужу, а потом рухнул на крышу «ягуара». Могла сломаться крыша… или я. А теперь я весь грязный, – осмотрев себя, с грустью добавил он, будто раньше не понимал этого.

Дамой заговорил:

– А почему я поднял тебя и бросил? Чем ты занимался , когда я старался сохранить дистанцию между нами?

Мэтт покраснел до корней светлых волос. Обычно спокойные голубые глаза засверкали, и он сказал вызывающим тоном:

– Я держал в руках палку.

– Палку. Обычную палку, которую можно подобрать на обочине. Такую палку?

– Да, я подобран ее на обочине, – по‑прежнему дерзко ответил Мэтт.

– Но потом с ней случилось что‑то странное, – неуловимым движением Дамон извлек откуда‑то очень длинный и очень прочный на виц кол, заостренный е одной стороны. Он явно был вырезан из очень твердого дерева, скорее всего, из дуба.

Пока Дамон со всех сторон разглядывал «палку» – видно было, что ему нелегко это делать, – Елена обернулась к разозленному Мэтту.

– Мэтт! – укоризненно сказала она. Это явно была кульминация холодной войны между париями.

– Я просто подумал, – упрямо сказал Мэтт, – что это неплохая идея. Я ведь сплю под открытым небом, и может появиться… другой вампир.

Елена уже отвернулась от него и пыталась успокоить Дамона, когда Мэтт снова взорвался:

– Расскажи, как ты разбудил меня! – резко сказал он и продолжил, не дав Дамону вставить ни слова: – Я только открыл глаза, когда он уронил на меня это, – Мэтт дернулся к Елене и что‑то протянул ей. Она, в полном замешательстве, повертела эту штуку в руках. Больше всего она походила на огрызок карандаша, но темного красно‑коричневого цвета.

– Он уронил его на меня и сказал «вычеркни двоих», – продолжил Мэтт. – Он убил двух человек – и хвастается этим!

Елене больше не хотелось держать этот карандаш в руках:

– Дамон! – крикнула она, пытаясь понять что‑то по его совершенно бесстрастному лицу. – Дамон… ты ведь… не…

– Не проси его, Елена. Мы должны…

– Если бы кто‑нибудь позволил мне вставить хоть слово, – сердито сказал Дамон, – я упомянул бы, что, прежде чем я рассказал про этот карандаш, кто‑то попытался проткнуть меня, даже не вылезал из спального мешка. А я собирался сказать, что это были не люди. Это были вампиры, убийцы, наемники – они находились под властьюМалахов Шиничи. И они шли за нами. Они добрались аж до Уоррена в Кентукки – скорее всего, расспрашивая о машине. Нам пора избавиться от нее.

– Нет! – завопил Мэтт. – Эта машина очень многое значит для Стефана и Елены.

– Эта машина что‑то значит для тебя, – поправил Дамон, – и хочу заметить, что я бросил свой «феррари» в бухте, чтобы мы могли взять тебя с собой.

Елена подняла руку. Она больше не могла этого слышать. Да, она любила машину – большую, ярко‑красную, блестящую и очень заметную. Она напоминала о том, что они со Стефаном чувствовали в день ее покупки, в день начала новой жизни вдвоем. При каждом взгляде на «ягуар» она вспоминала этот день, тяжесть руки Стефана на плече и взгляд, который она встречала, смотря на него снизу вверх, – зеленые глаза светились озорством и радостью от обретения чего‑то по‑настоящему желанного.

Она поняла, что дрожит, а из глаз текут слезы, и это заставило ее смутиться и разозлиться.

– Видишь, – Мэтт сверлил Дамона взглядом, – теперь она плачет из‑за тебя.

– Из‑за меня? О, не я один говорил о своем дорогом младшем братике, – вежливо ответил Дамон.

– Заткнитесь! Немедленно! Оба! – закричала Елена, пытаясь успокоиться. – И я не хочу видеть этот карандаш. – Она держала его как можно дальше от себя.

Дамон забрал его, и Елена вытерла руки подолом ночной рубашки. У нее кружилась голова, ее трясло при мысли об идущих по их следу вампирах.

А потом она покачнулась и сразу почувствовала теплую сильную руку и услышала голос Дамона:

– Ей просто нужен свежий воздух.

Он взял ее на руки и взлетел.

– Дамон, не мог бы ты поставить меня на землю?

– Прямо сейчас, дорогая? До земли довольно далеко…

Елена продолжала вырываться и возражать, но уже почти успокоилась. Прохладный утренний воздух в самом деле прочищал голову, хотя и заставлял дрожать.

Она попыталась перестать трястись, но ничего не могла с этим поделать. Дамон посмотрел на нее сверху вниз и с совершенно серьезным лицом попытался снять пиджак. Елена поспешно остановила его:

– Нет‑нет! Просто иди… то есть лети, а я буду висеть.

– И следить за низко летящими чайками, – Дамон говорил серьезно, но в углах рта пряталась усмешка. Елена попыталась отвернуться, чтобы не засмеяться.

– Итак, когда же ты решил, что можно швырять людей на машины? – поинтересовалась она.

– Совсем недавно. Это было непросто, как и полет. А ты знаешь, что я люблю непростые задачи.

Он смотрел на нее сверху черными‑черными глазами; их ресницы были очень длинными, и казалось несправедливым, что они достались парню. Елена чувствовала себя легкой, как пушинка одуванчика, но голова все еще кружилась, как будто она выпила.

Стало намного теплее, и девушка догадалась, что Дамон заключил ее в свою теплую ауру. Дело было не в температуре, а в остром пьянящем ощущении близости; он вобрал ее в себя, ее глаза, и лицо, и волосы, плавающие вокруг плеч облаком золота. Елена покраснела. Она почти слышала его мысли, от которых на ее бледном лице выступил розовый румянец.

Румянец был непроизвольной физической реакцией на тепло и близость, но одновременно она почувствовала и эмоциональную реакцию – благодарность за этот его поступок и признательность за его поступки вообще. Сегодня он спас ей жизнь, если она что‑то понимала в вампирах, одержимых малахами Шиничи, вампирах‑убийцах. Она не могла даже представить, что бы они с ней сделали, да и не хотела об этом думать. Она просто радовалась тому, что Дамой оказался достаточно умен и безжалостен, чтобы избавиться от них, пока они не добрались до нее.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒