Януш Леон Вишневский, Малгожата Домагалик 5 страница

Такие мысли пришли мне в голову в «нашей» библиотеке во Франкфурте…

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

P. S. Несмотря на «запрет», вернусь к твоему вопросу. Когда-то я хотел быть «Якубом из моей книги». Было такое время. Как и он, я смерзся в глыбу чувственного льда. Ради собственной защиты. Мне тогда казалось, что это для меня самое лучшее. Никто меня не растопит, и никто меня не ранит. Я решил только думать и ничего не чувствовать. Но вскоре мне сделалось так холодно, что я стал ощущать себя как кусок мороженого мяса. Этим мясом был мой мозг. Но вот в один из вечеров я понял, сидя в пустой комнате, что у меня, в сущности, нет ни одной причины, чтобы думать, мыслить. Потому что я при этом ничего не чувствую. Если мышление не затрагивает эмоций, то такое мышление никому не нужно. И тогда я решил написать эту книгу. И, постоянно ощущая страшный холод, я решил сначала растопиться ею, а потом обогреться. Возможно, я поставил горелки на слишком высокий градус. Возможно, именно в этом причина появляющегося иногда преувеличенного мелодраматизма. Но теперь уже слишком поздно что-либо менять. Якуб — это результат перегонки изо льда сразу в горячий пар. Без промежуточного агрегатного состояния…

Варшава, воскресенье, сумерки

Януш,

ты заметил, что сам начинаешь воспринимать мир, а вернее, женщину, в нем существующую, как своего рода фетиш. Мир, в котором фактор «старая — молодая» играет важнейшую роль в отношениях между мужчиной и женщиной, и никуда от этого не деться. Менопауза, андропауза. Какое это имеет значение? Считаешь, что «старая» уже не может играть локоном так, чтобы это произвело впечатление на мужчину? Ты действительно так думаешь? Я много лет знаю Петру Герстер и ни разу не задумалась, сколько ей лет. Это не имеет значения. Впервые я услышала о ней, когда мой партнер посоветовал мне посмотреть передачу «Мона Лиза», которую она тогда вела. Феминистскую передачу. Мне кажется, она и сейчас могла бы в очередной раз устроить свою жизнь, причем с мужчиной, не достигшим андропаузы. А что ты скажешь о другой немецкой медиазвезде Сабине Кристиансен, которая именно сейчас, после пятидесяти, по уши влюбилась во французского джинсового туза? Своего ровесника. В июне свадьба. Ты считаешь, что Моника Олейник на шпильках и без лифчика (она недавно призналась в одной из программ, что не носит их) из-за своего возраста для других мужчин «прозрачна»? Посмотри по сторонам: мир полон женщин, которых менопауза избавила прежде всего от страха забеременеть. Их секс тоже стал свободным. И еще одно: я не знаю ни одной женщины, которая не пожертвовала бы вечной страстью ради вечной дружбы. Но почти все без исключения понимают, что это неприемлемо для мужчин, потому что они до конца жизни — по крайней мере им так кажется — должны оставаться самцами. Бедные… Вот почему они не произносят слово «андропауза». А что же женщины? Они все чаще устраивают свою жизнь с мужчинами намного моложе их. Потому что мужчина, переживающий андропаузу, не способен создать своей партнерше спокойную жизнь в старости. Только сама женщина может ее себе обеспечить. Так думают Деми Мур и Малгожата Форемняк[27] и многие другие неизвестные женщины. А тебе не приходило в голову, что та «старая» женщина, сидящая напротив, не охотится на тебя, потому что ей больше нравится блондин за твоей спиной? Вне всякого сомнения, он гораздо моложе ее и тебя. Для тебя это уже проблема, а для них — для нее и для него — нет.

P. S. Разумеется, я не имею в виду именно тебя, я лишь ставлю знак равенства между тобой и остальными мужчинами. Не возражай, это женская логика. И еще одно забавное наблюдение, цитата из литературы, которая касается «старых»: «Не беспокойся, Лиз, итальянцы не будут к тебе приставать. Это не Франция, где старухи в моде». Надежда умирает последней.

М.

Франкфурт-на-Майне, вторник, ночь

Малгожата,

утверждение, что секс всегда хорошо продается, в наше время стало настолько очевидным, что его можно даже назвать банальным (тебе, как личности, связанной со СМИ, я не обязан, наверное, доказывать это, не так ли?). С другой стороны, каждый капиталист знает, что нет такого продукта, который нельзя было бы продать еще лучше. Я не касаюсь здесь тех, кто с помощью секса продает мобильники, стиральные машины, холодильники, телевизоры, автомобили, а еще минеральные удобрения, участки под застройку и даже страхование жизни, которое по идее правильнее называть страхованием смерти. Я имею в виду исключительно тех капиталистов, которые продают секс как таковой. В чистом виде. Без продажного пакета, связанного с комбайном или сноповязалкой (а ведь на норвежском телевидении я видел и такую рекламу). Товар напористо продвигают, анкетированием прощупывают потребность рынка, содержат громадные отделы маркетинга, а кроме того, встречаются со своей постоянной или потенциальной клиентурой во время выставок-ярмарок. Есть ярмарки автомобилей, книжные, музыкальные, предметов церковного культа, так почему бы не быть ярмаркам секса. Продукт не хуже остальных. Во всяком случае, по мнению их устроителей. Называются эти «ярмарки» по-разному. Слово «секс» вовсе не обязано присутствовать в их названии. «Eroticon-2005», «Eros-2006» или «Extasia-2007». Репортаж с этих последних, устроенных в спокойной, скучной Швейцарии, я смотрел как раз по программе государственного швейцарского телевидения со штаб-квартирой в Цюрихе. Репортаж пустили в четверть одиннадцатого вечера, сразу после новостей, ничуть не ожидая, пока молодые телезрители пойдут спать или сядут в своих комнатах перед компьютерами и отправятся в путешествие по страницам Интернета. А может, как раз для того, чтобы заинтересовать новых, свежих потенциальных покупателей, которые теряют интерес к сексу на продажу. Проведенные в Швейцарии опросы отмечают, что продажный секс — это хобби сорокалетних и пятидесятилетних. Молодежь не считает секс в таком виде «крутым», он для нее скорее «лажа», и не просто устарелая, а какое-то вонючее старье. Как протухшая картошка из сырого погреба. Это новый, интересный феномен, который я отметил с нескрываемой радостью после просмотра репортажа.

Атмосфера в выставочном зале площадью 7500 квадратных метров болезненно проста. Ее можно иллюстрировать такой картинкой: десяток замусоленных престарелых мужиков, которые ради того, чтобы попасть сюда, потратили 45 швейцарских франков (эквивалент цены входного билета на концерт в Цюрихской филармонии), с животиками, раскрасневшимися лицами и фотоаппаратами, стоят перед женским туалетом, дверь в который открыта настежь. В туалете три полуголые девицы с трусами, спущенными до щиколоток… Такая вот атмосфера на «Extasia-2007».

Оператор опускает подробности мочеиспускания и наводит объектив камеры на переполненный зал. Фоном слышится музыка какой-то рок-группы, бездарно копирующей Satisfaction «Роллинг стоунз». На первом плане несколько стриптизерш у блестящих шестов, чуть далее — стоящие на полках огромные dildos, подпитываемые током от батарейки, еще дальше — огромный плазменный экран, на котором крупным планом демонстрируют вагину. Интересно. Мне казалось, что это закончилось уже к концу восьмидесятых. Что все уже знают, как «это» делается орально, анально или совершенно нормально. Что все уже знают, где, как и кому можно это засунуть, как и чем отхлестать и латекс какой фирмы лучше. Выяснилось, что все-таки нет. Я считал, что в жизни достаточно посмотреть один порнографический фильм, чтобы знать, как выглядят все остальные. А производитель этих фильмов в своем интервью объясняет: «Мужчина смотрит такой фильм и представляет, что он обладает этими женщинами. Всеми. Каждый день новой. И в этом суть». Ну да…

Секс продают главным образом мужчинам. Если бы дело обстояло иначе (снова сошлюсь на капитализм), рынок мальчиков по вызову и порно для женщин переживал бы расцвет. Но этого нет. Впрочем, статистика посетителей «Extasia-2007» так же болезненно проста и выражается пропорцией 98:2. Эти мизерные 2 — количество женщин, приходящихся на 98 мужчин, посетивших ярмарку. Эти данные, с видом, как будто он передает сведения о темпе годовой инфляции в Швейцарии, сообщил журналистке загорелый (словно никогда не вылезающий из солярия) директор ярмарки. Финал его выступления я, к сожалению, не расслышал, потому что поднялся страшный переполох. Оказалось, что на ярмарку пришел сам мистер Лексингтон Стил, повсеместно известный как «Мистер 35 см». Я подумал, кто бы мог поднять этот шум, если на сто посетителей приходится только две женщины и длина члена в состоянии эрекции не превышает у нормальных мужчин в среднем 18 сантиметров? Мужчины, как правило, замыкаются в себе и замолкают, когда их вполне ничего себе член начинают грубо сравнивать с чем-то более выдающимся. Подозреваю, что шум был записан заранее, скорее всего в Лас-Вегасе, где все только самое большое, и пущен через репродукторы таких же невероятных размеров, как и размер пениса Лексингтона Стила («стил», между прочим, переводится как «сталь»).

Потом камера дает перспективу выставочного зала. Мужчины стоят группками, с фотоаппаратами. Всматриваются в расставленные ноги молодых женщин. А что, они заплатили свои 45 швейцарских франков и теперь имеют полное право почувствовать свое превосходство и силу. В течение сорока пяти секунд они могут фотографировать промежность молодой украинки, скрывающей свое лицо под маской. И повсюду — две огромные груди с торчащими сосками, на двух длинных ногах на шпильках. Психоделическое больное воображение еще более больных мужчин…

И опять суматоха. Оператор слегка растерялся. Он не успевал за ходом событий. А сейчас как раз Афродита (из Венгрии) приняла в себя сперму мужчины номер 301. Номер 301! Эякуляция номер 301! Абсолютный рекорд.

Организаторы выставки-ярмарки торжественно приглашают всех на следующую, «Extatica-2008», а я думаю, действительно ли этому миру нужны мужчины…

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер

Януш!

А все-таки поляки могут! Пару лет назад в Варшаве прошла эротическая ярмарка, на которой одну женщину поимели почти семьсот мужчин. Остальные с трусами, спущенными до коленей, стояли в очереди. Гротеск и мерзость. Ты спрашиваешь, зачем нужны мужчины? В тот день их там не было. Поэтому мне больше не хочется ни думать об этом, ни писать на эту тему.

С уважением,

М.

Франкфурт-на-Майне, вторник, ночь

Малгося,

сегодня мне позвонила из Берлина моя дочка Иоанна. Ну та, которая пишет диплом по биоинформатике. Она вот уже два месяца как живет в Берлине и проводит опыты в знаменитой берлинской клинике Charite. Тема ее диплома — исследования новой вакцины против гриппа. С результатами (и не только потому, что это проект нескольких человек под началом научного руководителя ее работы) опытов и расчетами она вернется во Франкфурт и после обработки данных поместит их в своем дипломе. Если все пойдет как надо и эта вакцина через несколько лет (процесс регистрации новой вакцины долог и труден, значительно более долгий, чем у «обычного» лекарства) появится в аптеках, я позволю себе с нескрываемой гордостью прислать тебе ее название. До сих пор я никогда не делал прививок — считал это лишним — против гриппа, но вакциной моей дочери я привьюсь без колебаний.

Я вслушивался в ее телефонное сообщение из Берлина и чувствовал, что она очень счастлива. Я понял это по тону ее голоса, по словам, которые она употребляла, по каскадам смеха. И даже по шороху ее учащенного дыхания в трубке. Да ты и сама прекрасно знаешь, как это бывает, так ведь? Если рядом с тобой счастливый человек, ты это ощущаешь чуть ли не физически. И особенно точно все чувствуешь, если это твоя собственная дочь, сестра или мать. Счастлива после хорошо сделанной работы. У нее есть нужные данные, прекрасные графики и иллюстрации, есть подтвержденные результатами экспериментов выводы. Это ее первый такой проект. Она рассказывала о нем в докладе (впервые в ее жизни прочитанном по-английски, что само по себе — как я прекрасно помню из собственной биографии — определенный стресс) перед заполненным до отказа залом, детально описывала пептиды, которые будут в этой вакцине, обозначила рецепторы (рецепторы, как и пептиды, — белки, с той лишь разницей, что они значительно больше в плане количества аминокислот, из которых они состоят: у пептидов их до тысячи, а у рецепторов — до нескольких миллионов), которые примут эти пептиды, и какие реакции, когда состоится это соединение, произойдут в клетке, на поверхности которой находятся эти рецепторы. Когда я слушал об этой прекрасной химии (для меня она прекрасна!), то, ей-богу, хотелось немедленно заболеть гриппом.

Иоася рассказывала мне об этом с энтузиазмом, а моментами с эйфорией человека, который — возможно, не отдавая себе в этом отчета — сам находится в состоянии «необычной химии», в состоянии «химии счастья», которое передалось и мне.

Счастье…

Что такое счастье? Как, где и когда оно начинается? Почему оно не длится вечно и зачем вообще человеку для счастья нужно… счастье? Ответы на эти вопросы ученые ищут с очень давних времен. Nomen omen [28] и в знаменитой берлинской клинике Charite[29], из которой звонила мне дочка.

Доктор Тобиас Эш — всемирно известный нейробиолог, получивший образование в немецком Кобурге и американском Гарварде, специалист по «биохимическому механизму счастья», работающий в настоящее время в Charite, — сравнивает счастье с концертом небольшого камерного оркестра, человек в двенадцать. Каждый из «музыкантов» — химическое вещество (от гормонов до опиатов и вплоть до очень простой двухатомной окиси азота), издающее свой собственный «звук»: от утопленного в абсолютной тишине состояния нирваны через тихий шепот радости до громкой эйфории и шумного экстаза. Когда этот оркестр начинает играть свой концерт, индивидуальные звуки смешиваются друг с другом — и мы начинаем ощущать счастье. В жизни не бывает — и об этом прекрасно знает каждый дирижер — двух одинаковых концертов. Даже если партитура одна и та же, если оркестр состоит из тех же самых музыкантов, а концерт состоялся в том же самом концертном зале. Каждый концерт другой: иногда у нас от счастья на глазах выступают слезы, иногда нам хочется кричать от счастья, а иногда счастье лишает нас дара речи. Для того чтобы концерт счастья не превратился в примитивное пиликанье, в оркестре существует четко установленная иерархия. Первую скрипку, как утверждает доктор Эш, играют три вещества: серотонин, допамин и морфин. Все они хорошо известны, поэтому не стану надоедать тебе описанием этих молекул. Это никакая не ошибка: первую скрипку в концерте человеческого счастья играет знаменитый опиат (из той же группы, что и героин), успокаивающий боль и очень привязчивый — и из-за этого очень опасный — наркотик: морфин. До 1994 года считалось, что человеческий организм вырабатывает нечто похожее на морфин (его называли эндорфином), и только исследования Эша и нейробиолога Джорджа Стефано из Нью-Йорка с точностью доказали, что человеческий (счастливый!) мозг вырабатывает чистый морфин! Счастливые люди находятся под воздействием наркотика, они на морфине! Выработанный морфин (эндогенный, то есть внутренний) соединяется с очень конкретными рецепторами (рецепторы μ-3) нервных клеток (нейронов) и, проникая внутрь их, производит окись азота. Этот двухатомный газ поступает с кровью из мозга в остальные органы, приводя счастливого в потенциале человека в состояние удовлетворения: кровеносные сосуды расширяются, давление снижается, сердечный ритм и дыхание выравниваются. Допамин и серотонин тоже могут быть переработаны в окись азота, но его количество несравнимо меньше, чем то, что получается из морфина.

Все три «первые скрипки» — допамин, серотонин и морфин — возникли из базисного сырья, существовавшего в живых организмах в самом начале эволюции, а именно из биогенных, или, иначе говоря, белковых, аминокислот. Причем только из двух (из существующих двадцати): из триптофана и тирозина, а также из возникающего путем декарбоксилации тирозина простого вещества, называемого тирамином.

Не важно, как они называются, важно, что как раз из этих трех самых простых молекул возникают два основных гормона стресса — адреналин и норадреналин. Эш и Стефано делают из этого один вывод, пока еще не нашедший признания в научном мире: сначала был стресс, а счастье — как противовес стресса — возникло позднее. Счастье было нужно человеку, чтобы он мог справиться со стрессом. Это довольно революционный тезис, ибо еще совсем недавно (до 2004 года) считалось, что счастье призвано уравновешивать печаль, грусть, а не стресс. Если бы не было счастья, человеческий род не имел бы шансов выжить. Человечество погибло бы в результате длительного, ничем не уравновешенного стресса. В пользу этого тезиса говорит тот факт, что присутствие допамина, серотонина и морфина отмечается не только у всех приматов, но и у волков, гиен, крыс, мышей и хомячков. Допамин, в свою очередь, был обнаружен в таких примитивных формах жизни, как, например, кораллы Renilla.

То есть мы уже более или менее знаем, зачем человеку для счастья нужно счастье. И что без «ширяния» эндогенным морфином мы никогда бы не испытали минуты счастья. Доктор Роберт Сапольски, невролог из знаменитого Стэндфордского университета, согласен с «руководящей ролью» морфина, но и себе, и другим задает вопрос: зачем счастью нужны дополнительные «скрипки» — допамин и серотонин?

Этот очень интересный (по крайней мере для меня) вопрос я пока оставлю без ответа. Уже очень-очень поздно, и какое-то вещество в моем организме пытается сделать все, чтобы я потерял радость писания к тебе, принял душ и лег спать. Кроме того, утром я должен в меру бодрым вернуться к своему компьютеру в бюро и на этот раз профессионально заняться химией. Причем это не обязательно будет химия счастья.

С твоего позволения, я еще обращусь к музыкально-химической теории счастья в очередном нашем разговоре.

Спокойной ночи,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Вроцлав, день

Януш,

я тебе не говорила, что хорошо знала химию и однажды даже победила в олимпиаде. Однако счастье я предпочитаю изучать через улыбки, взгляды и слова, которые произносят другие люди. Мое воображение не поражают химические субстанции, которые, как ты пишешь, за него отвечают, все это не производит на меня впечатления. Я хочу слышать: я счастлив, я счастлива. И это не обязательно должно быть связано со мной. Ты пишешь, что счастье длится лишь мгновение, но это же прекрасно, потому что именно мимолетность делает его столь ценным. Так сказать, эксклюзивным. Вчера я посмотрела документальный фильм о Роме Лигоцкой[30], в котором она на вопрос, что такое счастье, ответила: «Счастье — перестать бояться, изжить в себе страх». Если бы кто-то, например ты, спросил меня, что такое счастье, то я без колебаний ответила бы быть собой. Возможность жить в обществе в соответствии со своими духовными и сердечными порывами. Упоительное ощущение счастья возникает внезапно и очень похоже на радость. Видишь красивое облако на небе, собаку, которая как безумная бегает по газону, чувствуешь запах голубцов, которые разогревает мама (я счастлива, потому что у меня есть мама), слышишь слова врача: «Все в порядке». Какие же все это банальные мгновения счастья!

P. S. У меня нет дочери, но я не сомневаюсь в том, какая это огромная радость и счастье слышать в телефонной трубке, что ребенок счастлив. Когда я не испытывала счастья, мне ни разу не удалось его изобразить. Даже по телефону. Мама сразу это понимала, вернее, слышала. Потому что счастью фальшь не к лицу.

С уважением,

М.

Франкфурт-на-Майне, понедельник, ночь

Малгожата,

вчера поздним вечером я вернулся из Польши. Каждый раз, когда мой самолет приземляется во франкфуртском аэропорту, я благодарю пилота (иногда мне хочется поблагодарить пилота лично, но он никогда не стоит у трапа, когда я покидаю самолет), Провидение, Случай, как это ни назови, за то, что я, во-первых, благополучно приземлился и, во-вторых, что живу в пятнадцати минутах езды (если нет пробок!) от того места, где я приземлился. Франкфурт — маленький, непривлекательный в архитектурном и туристическом смысле город. Кое-кто даже говорит, что Франкфурт — это не город, а всего лишь деревня с непомерно большим — если сравнивать с численностью проживающего там народонаселения — количеством банков. Ладно, пусть будет деревня. Но эта деревня находится в непосредственной близости от аэропорта. Тоже непомерно большого. И это, по-моему, огромный плюс. Я начинаю ощущать, что я уже в Польше, стоит мне только добраться до первого терминала во франкфуртском аэропорту. Оттуда до Варшавы, Кракова, Вроцлава, Познани, Гданьска или Катовиц буквально рукой подать. Очень хотелось бы, чтобы этот список дополнила моя любимая Торунь или хотя бы Быдгощ (прошу прощения перед всеми жителями Торуни за эту непатриотическую, если не сказать предательскую, мысль о Быдгоще; смешные противостоянии по линии Торунь — Быдгощ старее и глубже, чем противостояния по линии Варшава — Москва).

Я провел уик-энд в Варшаве по приглашению корпорации клубов Международной Печати и Книги (МПиК). Я специально, из экономии, употребляю слово «корпорация». В свое время это была скорее небольшая, довольно элитарная сеть магазинов, которые называли клубами в нескольких польских городах. Сам помню МПиК в Торуни. Я захаживал туда, чтобы прочитать (на месте, в читальном зале, по предъявлении паспорта!) один зачитанный до дыр экземпляр английского «Newsweek» или только посмотреть на картинки во французском (французского я не знаю до сих пор) «Paris Match». МПиК каким-то удивительным стечением обстоятельств во времена герековской оттепели в семидесятые годы прошлого столетия получал государственное финансирование, как если бы речь шла о производстве удобрений для польской деревни. Это была неслыханная уступка со стороны Центрального комитета ПОРП (Польской объединенной рабочей партии, если молодые читатели не знают, что это такое), если определенную сумму ценной валюты тратили на покупку «империалистического» «Newsweek» или менее «империалистического» «Paris Match» (жена первого секретаря ЦК ПОРП Эдварда Герека регулярно летала в Париж к парикмахеру, так что я подозреваю, что, пока она ждала под феном, пролистывала хотя бы «Paris Match») для неблагодарной польской интеллигенции «образованцев», которая нисколько не ценила усилия партии и постоянно брюзжала о какой-то там своей свободе. Так мне представляется это сегодня.

В наши дни МПиК — мощная корпорация с безошибочно узнаваемым брендом, с котировками на бирже, с огромным капиталом и, что самое важное, с большим количеством желающих потратить деньги в любом салоне фирмы МПиК. Возникшее из существующих на дотации (в ущерб производству удобрений для деревни) социалистических МПиК'ов, приносящее прибыль и зарегистрированное на бирже хозяйственное чудо МПиК, по-моему, абсолютный феномен на исторической карте польского капитализма. Кое для кого это вовсе не чудо, а чудовище. Оно уничтожает маленькие книжные магазины, отнимает хлеб у магазинов с музыкальными носителями, а заодно и ровняет с землей мелких продавцов прессы. И я с этим чудом-чудовищем связан! Когда я писал книги, то совершенно не отдавал себе отчета в том, что вообще когда-нибудь попаду туда. Благодаря моим книгам, а с недавнего времени и одной нашей с тобой общей книге, я участвую в обороте капитала фирмы МПиК, в его прокрутке. При этом я ничуть не ощущаю, что мною «крутят». Каждая моя встреча в МПиК'е с читателями — это профессионально подготовленное событие, призванное дать удовлетворение читателям моих книг, то есть клиентов МПиК'а. Я бываю в салонах МПиК'а, но у меня не складывается ощущения, что клиент для них как свежая кровь для вампира. Совсем напротив. Мне кажется, что все эти толпы с радостью направляются в МПиК, чтобы из них высосали кровь. И как-то не верится, что все в этой толпе мазохисты.

Я поделился этим наблюдением с директором фирмы МПиК (разговор шел по-английски, потому что директор — иностранец) в Польше во время необычного вечера: на так называемом торжественном приеме Асов МПиК. Премию Аса МПиК дает не какое-то уважаемое жюри. Ее дает главный бухгалтер фирмы МПиК, фамилия и имя которого нигде не указываются. Он составляет для своего сотрудника список (вероятнее всего, с помощью программы Excel) продаж продуктов МПиК'а во всех салонах по всей Польше. В разных категориях: наиболее покупаемая польская или иностранная книга, наиболее покупаемые DVD с фильмом, наиболее покупаемая компьютерная игра, чаще остальных покупаемая газета или журнал и т. п. Лидеры продаж (приносящие больше всего прибыли фирме МПиК) автоматически становятся Асами. Все просто. Все справедливо. И абсолютно по-коммерчески. В прошлом году, принимая во внимание продажи в 2006 году, Асом МПиК'а, по данным главного бухгалтера, стала книга «Одиночество в Сети». Моя книга.

Я задумался, надо ли радоваться такой награде или скорее стыдиться ее? Ведь это чистой воды коммерция, столь презираемая так называемыми истинными творцами! А еще я подумал, если что-то становится популярным и приносит кому-то прибыль, не теряет ли оно при этом чистоту и высокохудожественную девственность? А может, прав тот, кто пишет книгу, которую купят только его друзья и подруги по начальной школе или лицею, проинформированные о ней через исключительно популярный интернет-портал «Одноклассники», или маленькая группка людей (которых можно счесть по пальцам одной руки), выпавших из сферы общения с другими людьми, — законченных фриков. Не способствует ли популярность автоматическому перерождению так называемого артистического, эксклюзивного образа жизни в артистическую жвачку из литературного «Макдоналдса»? Что лучше: продать в течение шести лет шестьдесят экземпляров книги и иметь возвышенное ощущение «эксклюзивности» или за шесть месяцев продать шестьдесят тысяч экземпляров и иметь подозрительное ощущение популярности?

На торжественный прием Асов МПиК'а главный бухгалтер приглашает, к сожалению, отнюдь не эксклюзивных художников. Он приглашает туда популярных. В этом году пригласили меня, правда в совершенно иной роли. Как лауреату прошлого года, мне выпала честь вручать статуэтки Асов лауреатам этого года. И поэтому я появился в Варшаве в театре Рома на торжественном приеме этого года. Вручая награду профессору Бартошевскому, я собирался спросить его, не считает ли он премию Аса МПиК'а в определенном смысле провалом. После церемонии вручения профессор Бартошевский исчез. Ничего, спрошу его в будущем году, потому что на днях из печати выйдет вторая часть интервью-реки с профессором. Никаких сомнений, что и эта книга станет исключительно популярной и принесет прибыль «кровопийцам» из корпорации МПиК.

На самом деле я хотел уже этой ночью закончить трактатик о химии счастья и участии в ней двух известных нейропроводников — допамина и серотонина. Но в разговорах с тобой никогда не знаешь, с чего начнешь, не говоря уже о том, чем закончишь. И это в наших контактах очень меня мобилизует.

Скажу лишь одно: допамин заполнил собою все во время вручения Асов МПиК'а. Если бы допамин имел запах (а он не имеет запаха), то, несомненно, перебил бы ароматы всех духов в переполненном зале театра Рома. Но об этом в следующий раз.

Сердечный привет,

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер

Януш,

в твоей жизни наверняка бывали моменты, когда тебя кто-то удивлял или что-то удивляло. Такое случилось сегодня со мной. Я встретилась с Томеком Рачеком[31], чтобы взять у него интервью для моего журнала. Как ты догадываешься, после его публичного признания — «я гей» — Томек оказался в центре внимания СМИ. Что, как, когда? Я знаю его много лет, в свое время мы работали в одном еженедельнике, и признаюсь, он производил впечатление недовольного, мрачного и страшно серьезного человека, о чем, впрочем, я сегодня ему сказала. И вот мы с ним сидим, я спрашиваю, он отвечает, и вдруг наша беседа начинает выходить за рамки запланированного интервью. Мы говорим не о гомосексуализме, а о жизни в стране, в которой по-прежнему смеются над немужскими анекдотами и жестами, в которой многие геи решаются на двойную жизнь, лишь бы только не превратиться в глазах общества в педераста. Томек поразил меня своей откровенностью. Тем, что наконец отважился на жизнь по-своему, несмотря на то что ему скоро исполнится пятьдесят. Как ты понимаешь, ему было нелегко решиться на этот шаг. Перестать притворяться, что человек, которого он любит, не женщина. Рачек больше не должен приглашать домой очередных кандидаток на роль жены и рассказывать интересующимся его личной жизнью журналистам, что он еще не встретил ту единственную идеальную возлюбленную. Сегодня он выходит в свет со своим спутником жизни Марцином, и его уже не интересует, что о нем скажут другие. Однако он заметил, что его знаменитые коллеги, «непроявившиеся» геи, боятся его как огня. Вероятно, они не хотят, чтобы он подходил к ним на приемах, хлопал по плечу, словно опасаются того, что все остальные, то есть мы, гетеросексуалы, немедленно узнаем правду. А правда заключается в том, что мне и Томеку нравятся мужчины.

Мы нежно обнялись на прощание.

М.

Франкфурт-на-Майне, четверг, первая половина дня

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒