Моё пятиминутное знакомство. с Константином Сергеевичем Станиславским.

Моё пятиминутное знакомство

с Константином Сергеевичем Станиславским.

Люблю переулок Камергерский

Но народ там злой и дерзкий

Этот злой стишок, вернее, эпиграмма слетела с листа газеты из статьи критика, недовольного поведением Художественного театра, и гуляла по Москве. Художественный театр находился в Камергерском переулке.

В ту зиму, а это было года, так, за два до нашей «безкровной», я приехала в Москву к началу театрального сезона. Ставили премьеру Кнута Гамсуна «У жизни в лапах». Быть в Москве и не попасть в Художественный! Да еще на премьеру! Да еще с Качаловым и с Книппер, до чего горько, до чего обидно! Меня может понять только завзятый театрал. А огорчаться было от чего — мои самые близкие друзья, завсегдатаи Художественного театра, в ложе которых я всегда имела кресло, в тот раз задержались за границей. Конечно, билетов не было. Куда-куда, а в Художественный и у барышников уже было не купить ни за какую цену.

«А все-таки я должна быть на премьере и буду!» Я поехала в театр. Касса, к моему удивлению, была открыта, над ней надпись: «Все билеты проданы».

— Почему касса открыта? — спросила я.

— Сейчас закрываю,— сердито буркнули из окошка.

— Нет, почему она открыта? — продолжала я. Ответа не последовало.

— Значит, если бы я пришла на пять минут раньше, я бы имела билет? — продолжала я уже повышенным тоном.

— А я Вам говорю, что ни на пять минут раньше, ни на час и ни на два билетов не было! — отчеканил злющий голос.

Ах так! Я все-таки буду!.. Без билета, зайцем!.. Со скандалом, но я буду, потому что я люблю переулок Камергерский!..

Не успела я кончить, как за моей спиной прозвучало:

— Но народ там злой и дерзкий!

Передо мной стоял высокий господин с удивительно знакомым лицом. Мы молча друг друга рассматривали. От ссоры с кассиром у меня пылали щеки, а глаза метали молнии и, конечно, были злющими. От длительного безмолвного рассматривания друг друга я почувствовала себя неловко и сделала движение уйти.

— Ради Бога, извините, как я понял, Вы хотите попасть сегодня на премьеру...

— У Вас есть билет? — обрадовалась я.

Вместо ответа он спросил:

— Вы не москвичка?

Я коротко объяснила, что живу на Урале и, приезжая в Москву, еще ни разу не пропустила спектаклей Художественного, которые являются для меня гордостью русской сцены, русской культуры, творческим богатством русской души и в этом роде.

— Это очень легко сделать, — сказал мой собеседник.

Подойдя к кассе, он попросил перо, вынул свою визитную карточку и написал следующее: «По предъявлению этой карточки, даже если все билеты проданы, прошу всегда оказывать внимание и находить место. К. Станиславский». Слово, «всегда» было подчеркнуто. Содержание и подпись меня ошеломили. Пока я читала, почерк был немного неразборчив, Станиславский исчез. Мне стало так весело, хотелось чуть ли не кувыркаться.

— Видали, — помахала я карточкой у носа злюки кассира.

Окно кассы с шумом захлопнулось.

Разбросала, рассыпала нас «безкровная» по всему свету, но яркие памятки прошлого ей не стереть, не вырубить.

Памятка.

Это было много лет тому назад, но по сей день оживает в моей душе памятка, завещанная мне нашей русской крестьянкой, добрейшей Маремьянушкой, о значении Великой Святой Заутрени в Пасхальную ночь.

— Вот тебе памятка-икона, называется «Христос при дверях», — сказала Маремьянушка, благословляя меня ею.

Очень маленькая бумажная, олеографическая иконка в красках была очень хорошо художественно исполнена. Господь Иисус Христос изображен стоящим у входных дверей дома в одеянии священнослужителя, с посохом в левой руке, а правая покоится на ручке двери.

— Запомни, — продолжала Маремьянушка, — каждый год в Святую Ночь Пасхальной Заутрени Господь Иисус Христос; Сын Божий, приходит на землю ко всем людям — и к добрым, и к злым, и к верующим, и к неверующим. Стоит и ждет у дверей сердца каждого человека, ожидая, что двери сердца приоткроются и примут Его, Путника Любви и Света. Он пребывает с нами сорок дней.

Таков был смысл слов Маремьянушки. Это произошло в Страстную Субботу, а вечером я была в Кремлевском Успенском Соборе у Заутрени Пасхальной. Для простого уха звон колоколов церковных всегда и везде одинаков, да просто ничего особенного, ну звон как звон. А для москвича... Как ударит в Пасхальную Ночь Заутреню величайший бас с колокольни Ивана Великого, по всей Москве слыхать, а к нему Замоскворечье сию минуту вплетется, а за ним соседи, и мигом, как по зажженной ниточке, по всей Москве обежит сорок сороков, и все в общий ликующий перезвон вступят. И уж тут распознаете и серебряный, переливчатый звон колокольчиков, и альтов, им подпевающих. И то ввысь взлетит, то вниз опустится перезвон Кремлевский, перезвон Московский в Пасхальную Ночь. Эх, да разве расскажешь... А ночь темная, а небо, небо, как ковер темносиний сплошь звездами переливается, искрится, а вся площадь перед собором и Ивановская площадь, что позади колокольни Ивана Великого, усыпана морем свечей. И тысячи, тысячи слились в мощный хор. «Христос Воскре- се!» И радость неизреченная, неземная посетила землю. Все-все христосовались со знакомыми и не знакомыми. Сама видела, как генерал христосовался с солдатом, а барин — с мужиком. Все-все были как одна душа. Картина была потрясающая. Думал ли кто- нибудь тогда, что эта Пасха для нас станет последней, последним торжеством православия на Руси.

* * *

Когда пришлось бежать, покинуть свою Родину немедленно, промедление грозило расстрелом, то несессер собирался наскоро, не помню как, но памятка, маленькая бумажная икона и по сей день со мной. И в эту Пасху Господь Иисус Христос с нами. Его правая рука на двери сердца каждого человека в течение сорока дней. Да откроем сердце наше Путнику Любви и Света, Господу Христу.

⇐ Предыдущая 1 23