Владимир Кунин 28 страница

— Бунт на корабле... — печально проговорил Пит Морено. — Ты хочешь бросить меня, Боб?

— Нет, Пит. Но уж очень тошно помогать бандитам! Даже когда они такие «романтично неуловимые и неуязвимые», как этот мистер... Как его?.. Еременко, — глухо сказал Боб без малейшего намека на недавнее веселье.

— Значит, все, что мы делали, — все напрасно? — дрогнувшим голосом спросил Тимур у Боба.

Но Боб только растерянно пожал плечами.

— Хорошо, что Браток сейчас сидит в машине в вашем подземном гараже и ни хрена не слышит, — сказал я. — Он бы тебе припомнил и свое простреленное ухо, и похищение Тимура...

* * *

И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В ГОЛОВЕ У КАЖДОГО ИЗ НАС РАЗДАЛСЯ ГОЛОС БРАТКА:

— ШЕФ! Я ВАС ВСЕХ ЖУТКО КЛЕВО СЛЫШУ! БОБ!.. БЛЯ БУДУ — ТЫ НЕ ПРАВ, БОБ... ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ!

* * *

На следующий день сидели мы вдвоем с Братком, судачили о том о сем. Тимурчик куда-то ненадолго вышел. Браток мне и говорит:

— Я слышал, что вам совсем немного осталось снимать — две сцены и какие-то «проходы», «проезды»...

Тоже наслушался всяких кинословечек, засранец.

— Да, — говорю. — Вроде бы. А что?

— А потом вас здесь уже никого не будет, да?..

— Ну почему? Может, мы еще на премьеру прилетим. Стив обещал нас вызвать, если с картиной все будет в порядке.

Браток помолчал, потом, словно разозлившись на самого себя, недовольно рыкнул и решительно произнес:

— Шеф! Ну хули я все кручусь и менжуюсь вокруг да около?! Как, бля, какой-нибудь койот паршивый!.. Есть шикарное предложение, Шеф! Закончите сниматься — айда со мной на Волю, в горы!

У меня даже рот сам собой открылся...

— Погодите, Шеф, дайте сказать!.. — заторопился Браток, трусливо оглядываясь на дверь. — Я, конечно, жутко уважаю и Тимурчика, и Джека, и вашего Шуру, хоть и в глаза его не видел... Но они же все — ЛЮДИ. А мы с вами?.. Доходит, о чем я, да, Шеф?! Мы вам там небольшую Кугуарочку подберем... Котята у вас шикарные пойдут — такие Полупумчики-Полумартынчики!.. И СВОБОДА, бляха-муха, сплошняком — одна СВОБОДА!.. А воздух какой?! Лес, горы... Жратвы вокруг тебя летает, скачет — навалом! И вокруг никакой Цими... Цили... Циливизации!..

— Цивилизации, — машинально поправил я его по привычке.

— Да хер с ней! Айда со мной, Шеф?! Потому как я совсем не понимаю — как я теперь буду там без вас...

Он лежал на ковре — поникший и уже готовый к моему отказу. Поэтому я ему ничего не ответил. А только обхватил его толщенную шею своими передними лапами и благодарно облизал все его Бандитское Рыло…

* * *

В день рождения Клиффа Спенсера снимали как обычно. А нервничали вдвойне!

В этот день снимали «в интерьере». То есть не в декорации, предположим, магазина, а в настоящем магазине модной одежды, где Нэнси Паркер по сценарию должна была что-то там покупать из шмоток, а «Кот Миша», всем на потеху, обязан был там поймать Мышку и устроить небольшой переполох среди продавцов и покупателей...

Этакий комедийный аттракциончик в жестоком триллере. Такой милый штришок для разрядки.

Нервотрепка началась с того, что Нэнси закатила небольшой скандальчик — у нее уже два года договор с одной компанией модной одежды, а ей предлагают шмотки другой фирмы! Мы и не знали, что среди «звезд» это сплошь и рядом. Они заключают рекламные контракты со всякими фирмами и во время съемок обязаны пользоваться только этими вещами. Да еще так, чтобы «лейблы» были видны! «Нам бы их заботы...» — говорит Шура в таких случаях.

А во-вторых, для меня привезли несколько очень симпатичных Мышек, которые чуть не уделались, когда меня увидели!

Уж как я их по-Животному уговаривал, как упрашивал не трястись и вести себя непринужденно (мне все время приходится лезть в режиссуру!..), сколько я им втолковывал, что вообще Мышей не ем, а, наоборот, очень даже им симпатизирую!..

Ни хрена. Перепуг был такой, что у них зуб на зуб не попадал. Пока ценой невероятных усилий я одного, самого крупного Мыша не уговорил сниматься, пообещав только сделать вид, что хватаю его, а на самом деле даже ни одного когтя не выпущу...

Так этот сукин сын взял с меня кучу клятвенных обещаний, да еще и потребовал со съемочной группы здоровенный кусок швейцарского сыра, гнусный вымогатель!

Пока бегали за сыром, пока базарили с Нэнси и ездили за шмотьем именно той фирмы, с которой у нее договор, была истрачена масса времени и нервов.

Но когда я вначале сказал, что мы нервничали вдвойне — я имел в виду себя, Джека, Пита, Боба, Тимура и частично Братка. На нас еще накладывалось ожидание сегодняшнего праздничного для Клиффа и очень напряженного для нас вечера.

Потому что до последней минуты не было известно ни нам, ни мистеру Валерию Ивановичу Еременко — поступили деньги на его счет в Вене или нет. А он, несмотря на газетное объявление, без сообщения из банка и пальцем не шевельнет!

... Сцену эту в магазине мы отсняли. Все по нашей, актерской, линии прошло благополучно. Только магазину пришлось заплатить за аренду не за два часа, а за пять — почти втрое…

Но это уже были их внутренние студийные заморочки. Нам важен был сегодняшний вечер!

* * *

В последнюю минуту, когда мы, по выражению Рут, «чистили перышки» перед отъездом на день рождения Клиффа, позвонил Пит Морено и сказал, что миссис Хеллен Форд только что вернулась из Северной Вентуры — черт-те где от ее дома, — где она в местном почтовом отделении вытащила из своего почтового бокса (без имени и фамилии, только под номером!..) сообщение Австрийского отделения «Чейз-Манхэттен-банка» о том, что на счет номер такой-то поступили два миллиона долларов и банк ждет дальнейших распоряжений обладателя этого счета.

Оказывается, миссис Форд уже дня три наведывалась в Северную Вентуру, все в этот свой ящик заглядывала, а вот сегодня...

— После первой же ее поездки туда мы оставили в Вентуре одного смышленого паренька из нашей группы. Он там на этой почте подружился со всеми и сегодня успел прочитать сообщение из Австрии за полчаса до того, как Хеллен Форд примчалась за этой бумажкой, — хихикнул Пит в трубку. — Теперь дело за вами, ребята!

А нам оставалось только гадать — произойдет сегодня ПЕРЕДАЧА КОМПАКТ-ДИСКА или нет?

А если произойдет, то КОМУ? И как бы это все не упустить... Чтобы иметь возможность проследить дальнейшее движение псевдопроекта ОКУЯНа и взять за жопу тех, кто потом согласится работать на этих паршивцев, мечтающих о мировом Исламском господстве...

* * *

Ах, какой превосходный дом был у Клиффорда Спенсера! Мне даже сравнить его не с чем. А уж я за свою почти семилетнюю жизнь побывал в хороших и богатых домах!..

Вот разве только дом Фридриха можно было сравнить с домом Клиффа. Хотя в отличие от старинного аристократического дома фон Тифенбахов дом Спенсеров в самом конце Сансет-бульвара был совершенно иным — по стилю, по вкусу, по всему, что в конечном счете дорисовывает портрет обладателя дома. Тоже без показной роскоши, просторный, на разных уровнях (я заметил, что в Америке это очень модно): одна комната — три ступеньки вверх, другая — две ступеньки вниз. И сад с прекрасным бассейном, а рядом — все примочки для купания и отдельно на белом столике — для поддачи.

Очень мне понравился и такой сервис: чтобы машины гостей не скапливались у дома, у подъезда дежурили несколько пареньков в белых комбинезонах и отгоняли твою машину на специальный паркинг.

Народу собралось, как сказал Тимур, — человек шестьдесят! Кроме Братка, оставленного в отеле, наши были все здесь — и Джек с Наташей, и мисс Нэнси Паркер... С Бобом! И мы с Тимуркой.

Я как ступил на порог дома, так сразу же почуял своим носом, что Пусси уже здесь. А раз здесь Пусси — значит, и ее Хозяйка тоже где-то тут ошивается.

Уйма знакомых с «Парамаунта», масса неизвестных нам Людей, но явно имеющих прямое отношение к кино — черный цвет шмоток, как визитная карточка! Тут же были и оба наши продюсера — Стив и Бен, появился Игорь Злотник — наш кинооператор. С очень симпатичной женой и дочерью Тимуркиного возраста. Тимур сразу на нее глаз положил. А она на него — и со страшной силой! Она родилась уже здесь, в Америке, и по-русски почти совсем не говорила. Я считаю, что это родители завалили ухо...

А потом Рэй Уоттен и Клифф Спенсер познакомили нас с несколькими Супер-Супер-Супер-Звездами, которых весь мир знает! Рэй представил меня им как «превосходного партнера», а Стив за моей спиной, думая, что я ни черта не вижу, одной рукой показывал им на меня, а второй — большой палец, задранный вверх... И все так запросто, за одним столом!

Ну пока там шло клубление, тусовочка такая встоячку — сыры, винцо, джинчик, виски, льду — хоть лопатой греби, я быстренько разыскал Пусси. Она — вот ведь талантливая стерва, Блядища, каких свет не видывал, — на этом приеме выглядела ну просто как какая-нибудь Принцесса Кошек, а невинность из нее так и сочилась... Мило, скромно, достойно.

— А я чувствую — чем-то родным на меня пахнуло, — говорит мне Пусси и прикрывает свои голубые глазки.

Сладостно так потягивается, спинку прогибает и хвост в сторону — картинка маслом! У меня между задних лап так и зазвенело!

— Ты уже весь дом осмотрела? — задаю такой нейтральный дурацкий вопрос, чтобы не взгромоздиться на нее сразу. При всех.

— Да, — отвечает Пусси. — И знаю парочку мест, где, как говорится, не ступала нога Человека. Пошли?

Но тут я вдруг, слава Господу, вспоминаю, что я сюда пришел не употреблять Пусси и не только на день рождения своего режиссера, а нахожусь здесь еще и с определенным оперативным заданием.

И спрашиваю у Пусси с понтом, без всякого интереса:

— А где твоя миссис Форд?

— Слушай, Мартынчик!.. — оживилась Пусси, как и всякая обычная Кошка, которая на кончике своего языка неожиданно почувствовала вкус сплетни. — Моя-то совсем тронулась!.. У нас в доме сейчас один мужик живет — наш русский, питерский... Вроде они с Моей еще в России снюхались. Так Моя, которая раньше в доме вообще ни к чему не прикасалась — у нас все одна мексиканочка наемная делала: и убирала, и готовила, и со мной гуляла... Так Моя рассчитала эту мексиканочку и теперь шустрит по дому так, что только пыль столбом! А этот Русский Мужик гоняет ее — как Жучку! Она при нем слово боится пикнуть... На четырех лапах, дура, ползает. Я бы к такому и близко не подошла...

— Да ладно тебе выё... вытрющиваться! — поправил я себя. — Ты бы не подошла! А то я тебя не знаю?..

— От него так воняет оружием, что я просто дышать не могу рядом...

— Рядом-то тебе зачем с ним быть? — удивился я. — Отошла бы в сторонку, и все дела.

— Объясняю: раньше, когда Моя-то с другими спала, она всегда брала меня в свою постель. Говорила, что это ее еще больше возбуждает. Ну и мне интересно было — Мужики-то все разные... А когда этот впервые появился у нас и они улеглись, Моя по привычке и меня с собой — под одеяло. А этот Хам некультурный меня за шкирку и ка-а-ак вышвырнет оттуда! Я чуть к противоположной стенке не прилипла. Потом два дня отлеживалась... Я его ненавижу! Жду не дождусь, когда он уедет...

— И когда это может произойти, как ты думаешь?

— Как я поняла из их вчерашнего разговора, если Моя сегодня вечером кому-то что-то сумеет передать, то, может быть, завтра и улетит, говнюк. У него на всякий случай уже и билет есть!

— А что ПЕРЕДАТЬ, Пуська? — осторожно спросил я.

— Господи, Мартын, я-то откуда знаю?! Больно мне это интересно...

— А КОМУ ПЕРЕДАТЬ? — мурлыкнув для приличия, снова спросил я.

— Какому-то богатому старому мудаку, который неподалеку от нас дом строит...

Вот когда у меня в глазах и в башке возникло воспоминание о нашем последнем ночном возвращении от Морта Пински из Пасадины — ярко освещенный подъезд к нашему отелю; «роллс-ройс»; шофер в униформе; пахнущий пистолетом бодигард в смокинге; и улыбчиво-восточного вида ласковый старик во фраке и с превосходным английским...

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка!.. — торопливо сказал я. — Давай-ка по-быстрому разыщем эту сладкую парочку!..

— Мартын! Тебе-то они на хер нужны?! — не выбирая выражений, спросила меня эта голливудская «звезда» с нашего питерского пустыря.

— Кажется, я знаком с этим стариком. Не он ли меня в гости приглашал, когда его дом будет готов? — решительно заявил я и с удовольствием отметил, что Сосредоточенно-Сыщицкий инстинкт во мне явно победил Разнузданно-Половой. — Давай, Пуська, вали прямо на запах своей Хозяйки! Я за тобой, — распорядился я.

— А когда же мы... ЭТО САМОЕ?.. — растерялась Пусси.

— Делу — время, потехе — час, — отрезал я.

Как говорит Шура: «Даже самый пустяковый и полубессмысленный фольклор иногда кажется глубинным и значительным»...

— Пошла, Пуська! — скомандовал я. — Экшен!!!

* * *

Нет, есть все-таки Бог на свете! Как вовремя он привел нас по запаху Хеллен Форд в небольшую и слабо освещенную, но очень уютную комнату с широкими диванами и низкими креслами, с разной радиомузыкальной аппаратурой, из которой тихо-тихо мурлыкала мягкая музычка...

На одном диване сидели миссис Форд и тот Самый восточный старик без фрака. Не в смысле — голый, а в обычном хорошем костюме.

И именно в эту секунду, когда мы с рыжей Пуськой незаметно и неслышно проскользнули под соседний диван...

...миссис Хеллен Форд ПЕРЕДАЛА пожилому «роллсройсовцу» НАШ КОМПАКТ-ДИСК!!!

Хотя компакт-диск был без книжки маркиза де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года», а просто положен в обычную квадратную коробочку, я ЕГО УЗНАЛ ПО ЗАПАХУ!.. И не только по его собственному, но еще и по запаху Морта Пински, Пита Морено и Джека, которые не раз держали его в руках...

* * *

Все остальное, как говорит Джек, было уже делом техники.

Когда «поделыцики» разом вышли из этой комнаты и мы услышали слегка встревоженный голос миссис Форд, который звал Пусси, я под диваном быстренько одной лапой зажал Пуське рот, а второй притиснул ее к пыльному ковру.

И тут же беззвучно завопил по-шелдрейсовски в свой электронный ошейничек:

— Джек! Боб! Внимание!!! Ни слова по-Животному — я не один!..

Тут я покосился на нашу бывшую петербургскую помойницу, блядюшку и стукачку, ныне Кошачью «звезду» Голливуда — а не тянет ли она по-шелдрейсовски? Мне, как оперативнику, сейчас совсем не нужна была бы утечка информации!..

Но рыжая Пуська ни хрена не врубилась, а опрокинулась на спину и кончиком своего хвоста пыталась кокетливо потрогать меня между задних лап.

— Джек! Боб!.. Тимурчик! Передача нашего компакт-диска состоялась!!! Он в пиджаке того старого типа, который живет с нами в «Беверли-Хиллз-отеле» и ждет окончания строительства своего дома в Пасифик-Палисайд! Повторяю! Передача нашего...

— Не вопи, — откуда-то ответил мне Джек. — Повторять не надо. Ты так орешь, что тебя в Лас-Вегасе слышно!

— Не говоря уже о Сан-Франциско, — добавил Боб. — Мои мама и бабушка в Сан-Франциско рано ложатся спать, и своими воплями ты можешь их разбудить... Как говорит наш друг Клиффорд Спенсер: «Всем спасибо! Кадр снят!..»

А Тимурчик не откликнулся... Наверное, дочка Игоря Злотника его совсем захороводила. Ну не будешь ведь все время держать Ребенка за руки и за ноги?! Когда-то это же со всеми случается.

— Ну? — по-Животному спросила Пуська, облизываясь и прикрывая свои голубые глаза. — И когда мы наконец пойдем туда?..

— «Куда не ступала нога Человека»? — усмехнулся я.

— Ну да... А у тебя есть другие предложения, Мартынчик?

— Есть. Давай, «подруга дней моих суровых», останемся здесь — под диваном. Судя по количеству пыли, сюда не только нога Человека не ступала, но тут и руки его не было. Нам, Пуська, с тобой не привыкать. Потом отряхнемся...

* * *

Вот когда я совершил еще одно Половое открытие: насколько прекраснее и полновеснее совокупляться с чувством уже исполненного долга, чем трахаться, постоянно преследуемым мыслью, что для спасения Человечества ты все еще что-то недоделал!..

* * *

Наутро должна была сниматься сложнейшая финальная сцена «Суперкота», в ней участвовали десятки полицейских машин, армия трюкачей-каскадеров, весь актерский состав, кроме тех, кого «убили» до конца сюжета, оба моих «звездных» партнера — Нэнси и Рэй и мы с Братком. Братка Клифф вписал в эту сцену совсем недавно, на днях...

Сниматься должны были еще тучи пожарных машин, медицинских, трюковых — которые будут взлетать на воздух. И море огня!.. В Голливуде ОГНЕМ занимается специальная и очень серьезная служба. Поэтому у них уж если пожар на экране, так это пожар, от которого «кровь стынет в жилах»... Я только вот всегда путаю — кровь СТОНЕТ в жилах? Или — СТЫНЕТ в жилах? Выражение мне понравилось, а вот как правильно его говорить — я не запомнил...

Но вообще-то все, кто хоть раз смотрел хороший американский триллер, эту финальную сцену знают очень неплохо: один, два, три, максимум четыре «хороших» героя в жутком дыме, огне и грохоте взрывов побеждают полчища «плохих» мерзавцев, а когда уже все побеждено и дело сделано, откуда ни возьмись раздается многоголосый вой полицейских сирен, полиция налетает буквально роем — снайперы, штурмовые группы захвата и вообще!..

А наши — «хорошие» — герои, окровавленные и полусгоревшие, в ошметках бывшей одежды, небрежно бросают свои автоматы и пистолеты на землю и, обнявшись, уходят вдаль по дороге туда, где им не нужно оружие и где их ждет долгая и мирная, счастливая Жизнь...

А по бокам, вместе с ними, прихрамывая на разные лапы, уходят и их верные бессловесные друзья-Животные, участвовавшие наравне с героями в Победе Справедливости...

Что-то в этом роде предстояло снять и нам сегодня. И для этого мы к шести часам утра ехали на «Парамаунт», а уже оттуда всей группой — на съемочную площадку, на окраину Лос-Анджелеса, где мы никогда и не были.

Тимурчика, Братка и меня на студию вез Джек Пински.

Боба сегодня с нами не было. Он вместе с Питом Морено и еще парочкой ребят из «убойного отдела» полис департмент не очень торжественно, но достаточно внимательно провожали в аэропорту Большого Лос-Анджелеса на Родину гражданина Российской Федерации Валерия Ивановича Еременко!

Правда, оказалось, что в российском паспорте, предъявленном Валерием Ивановичем, его звали чуточку иначе: «Воробьев Сергей». Так же было записано и в многократной въездной американской визе. Да и в роскошном кожаном удостоверении, которое Валерий Иванович пытался предъявить полиции, тоже значилось, что «Воробьев Сергей Петрович — заместитель генерального директора совместного российско-американского предприятия». А фотографии — и в паспорте, и в американской визе, и в удостоверении — были Валерия Ивановича Еременко! Вот такая легкая нестыковочка...

Накануне Пит Морено по своим служебным каналам связался с погранично-таможенными отделами международного сектора аэропорта, с представителями российского «Аэрофлота», и выписали второй билет мистеру Воробьеву Сергею за счет русского отдела Интерпола: рейс номер такой-то, «Лос-Анджелес — Москва». А не «Лос-Анджелес — Вена», как было написано в билете у Валерия Ивановича.

Как потом рассказывал Боб, таможенный досмотр был проведен мгновенно, так как улетающий располагал всего одной сумкой на ремне, с рядовыми вещичками. А вот как только он стал настаивать на том, что он со дня своего рождения — Воробьев Сергей и такое буквосочетание, как Еременко Валерий Иванович, он слышит впервые, так Пит ему сразу же подарил на память копию письма русского Министерства внутренних дел с его большой фотографией, сделанной полицией США и удостоверенной печатями милицией России. Причем печати по всем четырем углам фотографии заходили и на изображение мистера Еременко, и на письмо МВД, где хоть и суховато, но достаточно подробно было написано почти все о Валерии Ивановиче...

Затем пограничная служба аннулировала въездную визу в паспорте «Сергея Воробьева» и внесла в свой компьютер фотографию «Воробьева-Еременко» для того, чтобы тому никогда больше не вздумалось посетить Соединенные Штаты Америки.

Во всех этих заморочках, как потом рассказывали Пит и Боб, этот парень был абсолютно спокоен и выдержан, что лишний раз доказывало его хорошую профессиональную подготовку.

Когда же Пит преподнес ему копию письма МВД, тот внимательно прочитал каждую строчку и даже рассмеялся.

— Молодца!.. Ни орден, ни медаль не забыли, — сказал он на вполне приличном английском. — Моя милиция меня бережет! И вам — большое русское спасибо, ребята!

— За что?! — удивился Пит.

— Хоть половину бабок, но я ведь получу за свой нелегкий и опасный труд.

— А почему не целиком? — невинно спросил его Боб.

— Да потому, думаю я, что вы нам наверняка фуфло задвинули, а не оригинал. Но мне и половины на первое время хватит. Тем более меня брать не за что... А вы меня этим исламским козлам не заложите. Вам самим нужно затихариться и посмотреть — к чьим лапкам прилипнет тот компакт-диск, который вы нам так ловко втюхали... Так?

— Знаешь, «Воробьев-Еременко-Сергей-Валерий», если бы ты не был такой сволочью, я бы охотно потрепался с тобой за кружкой пива... — честно признался Пит.

— У нас еще много времени до отлета, — спокойно ответил тот, которого мы всю книжку называли «Русский». — Я угощаю!

— Ты, наверное, плохо меня расслышал, — уже недобро ухмыльнулся Пит. — Я сказал: «ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ БЫЛ ТАКОЙ СВОЛОЧЬЮ!..»

Они проводили Русского до самого кресла в самолете «Аэрофлота» и усадили его между двумя здоровенными русскими мужиками, один из которых тут же пристегнул Воробьева-Еременко к своей толщенной лапе наручником. Это были представители российского отдела Интерпола, специально прилетевшие за Сергеем-Валерием в Лос-Анджелес сегодня ночью.

— Знаете, что вас роднит и объединяет с русской милицией? — спросил на прощание «Воробьев-Еременко» у Пита и Боба.

— Что же? — поинтересовался вежливый Боб.

— То, что и у вас, и у них на меня нет — ни черта...

* * *

Браток у нас захандрил.

Не матюгается, по «фене не ботает» — в смысле: по-блатному не разговаривает. С дурацкими вопросами не лезет. Почти ни хрена не жрет, только воду пьет. Все больше лежит в садике и вздыхает.

Я-то знаю — отчего это с ним, но помалкиваю.

Он молчит, и я молчу. Он — не говорит, я — не спрашиваю.

Это мы еще с Ленинграда так с Шурой Плоткиным приучены. Не лезь другому в душу. Позовут — выслушай, постарайся помочь. Не позовут — делай вид, что ничего не происходит. Так всем легче.

А ночи три тому назад произошло вот что.

Браток у нас обычно спит в саду, на той самой ветке, с которой когда-то прыгал на Казахского Немца...

Я же дрыхну, как известно, в гостиной — на своем диванчике. И вот как-то в середине ночи — приспичило!

Встаю, глаз не открыть, лапы со сна не держат, иду-бреду к оконной щели, через которую собираюсь вылезти в сад пописать. Мне Тимур всегда эту щель оставляет...

Собрал все свои сонные силы, вспрыгнул на подоконник, как куль с дерьмом, только хотел было в эту щель просунуться, слышу — в саду возня какая-то!

Я уперся глазами в темноту, врубил свое «Котовое зрение ночного видения» и...

Батюшки-светы!.. Неужто у меня в глазах двоится?! Браток-то у нас в саду не один, а ДВА их — Братка!

И так играют они весело, так кувыркаются друг через дружку, так чего-то счастливо бормочут, так лижутся!..

А я... Вот ведь паскудство! Сразу же заподозрил Братка в «нетрадиционной половой ориентации». Это сейчас жутко модно! Как у Людей, так и у Животных.

Ну, думаю, нам только Педика еще в компахе не хватало... Теперь мы в полном комплекте!

Сна у меня уже ни в одном глазу, и даже писать напрочь расхотелось. Ну надо же?! Такой, можно сказать, Самец — и на тебе! Ну не может быть... Глазам своим не верю! Чтобы наш Браток?..

Вгляделся повнимательнее — точно, слава те Господи! Второй-то был не «Браток», а «Сеструха»! Натуральная ПУМОЧКА! КУГУАРОЧКА, можно сказать!.. ГОРНАЯ, как говорится, ЛЬВИЦА...

М-да-а-а... Это тебе не Шимпа — Обезьяна зацикленная, не Собака-Колли — звезда кино, мать ее за ногу!.. Это была НАСТОЯЩАЯ КУГУАРИХА — ХИЩНАЯ И ВЕСЕЛАЯ КРАСАВИЦА ЮЖНОКАЛИФОРНИЙСКИХ ГОР!

Ростом она была такая же громадная, как и наш Браток. Ну, может, слегка пониже в холке — на толщину сосиски, не больше. А красоты — неописуемой!

Так они замечательно и нежно играли, так прыгали друг на друга, так свивались в один гигантский клубок, так смешно удирали друг от друга, чтобы потом слиться в мощных и любовных объятиях, что в душу мою просто-напросто заползла самая откровенная и пошлая зависть...

Вот, видать, с тех пор Браток и захандрил.

Повторяю: я ни словом, ни взглядом не дал ему почувствовать, что видел в ту ночь. Молчал, как «хек мороженый, безголовый». И своих просил с вопросами к Братку не лезть. Все ждал, когда Браток сам проявится.

На четвертый день на «Парамаунте» выползли мы с Братком из нашего трейлера, у нас в тот день была небольшая досъемочка, и пошли прошвырнуться к Операторскому цеху, а заодно и погадить там втихаря.

На студии к нам с Братком уже привыкли — никто не цепляется, внимания не обращает. Все мы тут считаемся на работе — и я, и Браток, и Аль Пачино, и Сильвестр Сталлоне, и наша Нэнси, и Мерил Стрип... На каждого оборачиваться — голова отвинтится на хрен!

Добрели до нашего закутка, сделали свои дела, и Браток так осторожно меня спрашивает:

— Как вы думаете, Шеф, я уже совсем отснялся? Или мне еще чего-нибудь делать придется?

— Думаю, что совсем, — говорю. — И знаешь, Браток, давай без всякого Шефа и на ты! Уж для кого, для кого, а для тебя я — Кыся!

— Спасибо, — говорит, — Шеф... Ой! Виноват... Кыся! А ты не знаешь, мне отпуск хоть какой-нибудь полагается?

— Где «отпуск»? На «Парамаунте» или у нас в компахе?

— Ну вообще, отпуск... Повсюду.

— Нет проблем, Браток. Когда захочешь.

— Тогда, если можно, Шеф... То есть Кыся... Если можно, с завтрашнего дня. Не возражаешь?

Вот когда я растерялся, хоть плачь!

— Я-то не возражаю... — промямлил я. — Только я не думал, что это произойдет так скоро...

То ли Браток не врубился в мое состояние, то ли решил излишне не драматизировать ситуацию:

— Знаешь, Кыся, я бы уже и сегодня ушел, но мне же еще нужно попрощаться с Тимурчиком, Джеком, Питом, Бобом, Наташей... С тобой, Мартынчик! Да и вы же вот-вот отвалите отсюда... На хер мне ждать этого — только слезы лить, да? — неожиданно твердым голосом проговорил Браток и лизнул меня от ушей до хвоста так, что я два раза через голову перекувырнулся...

* * *

Провожали Братка до отрогов гор Сан-Габриэль четырьмя машинами. Джек, Наташа, Тимур, Браток и я — в «линкольне», Пит Морено со своим сыном Нуэнгом — на здоровенном «шевроле» со всеми полицейскими наворотами и прибамбасами, Боб — на собственной «мазде» вместе с Нэнси Паркер. И Саша Половец с Эллочкой, Саем и Зигеле Фрумкиными — на Сашином «гранд-чероки».

Когда взобрались наверх, в самую глухомань, откуда уже были видны желто-серые скалы, все вылезли из своих автомобилей, для которых и дороги-то дальше не было.

Я оглядел всю эту мишпуху и подумал, что за недолгое время пребывания в Калифорнии мы здорово обросли друзьями-приятелями!

Каждый автомобиль, не сговариваясь с остальными, преподнес Братку на прощание по свежей индюшке, купленной в «Ла раса меркадо». Даже для могучего Братка это было многовато. Но Браток тут же благодарно всех облизал и очень хозяйственно закопал двух индюшек «про запас» под каким-то деревом.

Никого не стесняясь, Браток окропил «собой» все вокруг — «пометил», так сказать, свой склад и свою территорию и сел перед нами, словно хотел сказать речь.

Но только подозвал к себе нас с Тимурчиком и, сидя, обнял передними лапами обоих. Повздыхал и сказал:

— Нет слов, братва...

Как-то умудрился прихватить клыками обе оставшиеся индюшки, оглядел всю компанию веселым глазом и исчез!

Но мы не двигались с места. Мы смотрели на желто-серые скалы, где в ожидании Братка сидела его знакомая Красотка-Пумочка — та самая, которая приходила к нему в гости в ту ночь в наш бунгальский садик при «Беверли-Хиллз-отеле».

А потом рядом с ней вдруг неожиданно возник Браток и положил к ее лапам двух индюшек.

Но Пумочка даже внимания на них не обратила! Она просто обняла Братка передними лапами и стала вылизывать ему морду и всю башку с простреленным ухом...

* * *

Когда мы все трое — Джек, Тимурчик и я — вернулись в Нью-Йорк, у нашей Рут был уже очень даже заметный животик!

Из аэропорта в Нью-Джерси, куда мы прилетели из Лос-Анджелеса, мы все скопом поехали к нам и Квинс. И Джек Пински тоже.

У нас он с явным и демонстративным, я бы сказал, облегчением стянул с себя пистолетную сбрую и небрежно бросил ее в прихожей на столик у зеркала. Вместе с пистолетом.

В Лос-Анджелесе он себе таких вольностей не позволял! Я уж там, грешным делом, думал, что во время своих «упражнений» с Наташей Векслер он тоже не снимает эту упряжку со своих плеч, и все пытался представить себе, как в этот момент выглядит квадратненький голый, но хорошо вооруженный Джек...

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 26 272829 30 31 Следующая ⇒