Послесловие и благодарности 19 страница

Прикрыв веки, Людовико потер виски. Валентина почувствовала, что слезы наворачиваются ей на глаза, и едва сумела сдержать рыдания.

Вампир распахнул глаза.

— Ш-ш-ш, — мягко прошептал он, с такой легкостью усадив Валентину к себе на колени, словно она была маленьким ребенком.

Обняв жену правой рукой, левой он погладил ее по щеке.

— Прости меня, — всхлипнула Валентина.

— Не плачь, родная, — губы Людовико почти касались ее уха. — Не плачь. Я благодарен тебе за откровенность, ведь честность — это главное в браке. Не печалься. Я поеду к османам и освобожу Никколо Вивиани.

Ежедневный труд был тяжелым. Они работали в шахте, выстроившись в ряд и орудуя устаревшими инструментами. Нужно было выломать кусок камня из стены, уложить его на тележку, протащить по коридору и отправить на переплавку. Еды давали вдоволь, хотя это и была только каша без приправ. Тем не менее без обильной пищи тут никто долго не протянул бы.

Обычно Никколо ставили возить камни к плавильне. Эта работа считалась хорошей, ведь хотя и трудно было тащить тележку с маленькими колесами по неровному полу, но можно было довольно часто делать перерывы, пока тележку загружали и разгружали.

— Эй, Нико! — Один из арабов кивнул, бросив обломок руды в тележку.

Большинство здешних жителей сокращали его имя, чтобы легче было выговаривать.

— Хватит, — итальянец покачал головой и горизонтально рубанул рукой воздух.

Никколо постепенно учился объясняться с другими рабами: там жест, тут подхваченное у кого-то словечко. Он не знал, как его товарищи по несчастью оказались в этом аду, но видел, насколько они отличаются друг от друга. Кто-то молился Аллаху, другие просили помощи у христианского Бога, третьи же давно впали в отчаяние и постоянно молчали.

На обед и ночлег рабов, словно скот, сгоняли в яму, спуская их вниз по деревянным лестницам, которые потом поднимали солдаты. К счастью, в этой яме было тепло — тонкие робы, которые носили рабы, не спасли бы от холода.

Постепенно Никколо приспособился к этой новой жизни. Воспоминания о родине, о своем прежнем существовании — все это отступило на второй план, и значение приобрело только то, что происходило здесь и сейчас: нужно было пережить этот день, попытаться получить хороший кусок хлеба, передохнуть, избежать побоев. Жизнь юноши свелась к выживанию.

Конечно, он пытался обернуться волком, отчаянно надеясь сбежать, если ему это удастся. Но сейчас волк в нем укрылся еще глубже, чем обычно, остались лишь тонкий слух и обостренное обоняние, которое Никколо не раз проклинал в этой зловонной дыре.

Вскоре мысли о побеге угасли. Во дворе всегда было много солдат — казалось, что на этой шахте разместилась целая армия. По ночам в коридорах закрывали двери, лестницы из ям поднимали, и рабы не могли выбраться.

Никколо, граф Ареццо, постепенно исчезал. Его место занимал Нико, как его называли другие рабы и солдаты, неспособные произнести итальянское имя.

Казалось, так будет продолжаться до тех пор, пока он не умрет в шахте.

Горы Пинд, 1823 год

Свет факелов упал на дно ямы. Глаза Никколо так привыкли к постоянному полумраку, что ему пришлось зажмуриться — неожиданное сияние слепило глаза. На краю ямы собрались какие-то люди — десять или даже больше. Юноша слышал их голоса. Всем командовала женщина. Это было настолько необычно, что Никколо не сдержался и поднял голову.

Он по-прежнему плохо знал албанский и понимал ее речь лишь обрывками. Старый раб, учивший его языку, когда оставались силы после работы на каменоломне, говорил на каком- то другом диалекте, чем солдаты, но, по крайней мере, хоть что-то Никколо удавалось уловить.

С края ямы вниз кого-то столкнули. Тело с глухим стуком ударилось об пол, несчастный застонал. В ответ надсмотрщики расхохотались.

— Мясцо! — крикнул один из солдат, разыгрывая сигнал к ужину.

Затем огни померкли, и остался лишь свет единственной лампады, горевшей высоко над головами рабов. Большинство из них даже не пошевелились, кто-то отодвинулся от упавшего, и только Никколо решил подобраться к нему поближе.

— Хочешь воды? — Он понимал, что незнакомец вряд ли будет говорить на том же языке, и потому дополнил свои слова соответствующим жестом, будто он подносил кружку ко рту, но потом догадался, что в темноте бедняге все равно ничего не разглядеть.

— Извини, я не понимаю, — ответил новоприбывший по-французски.

Но поразил Никколо не язык, на котором изъяснялся этот человек, а его голос. Помедлив, юноша всмотрелся в темноту, «Возможно, я схожу с ума?»

— Людовико? — неуверенно протянул он.

Резко повернув голову, новичок уставился на Никколо. Теперь юноша понял, что это действительно человек, известный ему под именем Людовико.

— Никколо, — граф слабо улыбнулся. — Я все-таки нашел тебя. Тяжелая это, знаешь ли, оказалась работенка. Рад, что мои труды окупились, — теперь он перешел на итальянский.

Отодвинувшись, Никколо смерил его недоверчивым взглядом. Камзол Людовико порвался, превратившись в настоящие лохмотья, кожа была покрыта слоем грязи, волосы слиплись, но это, несомненно, был тот самый граф Карнштайн. Даже в теперешнем положении он не терял былого высокомерия, как будто пребывание в этой шахте было лишь досадным недоразумением, на которое не стоит обращать внимания. «Но что, во имя всех святых, он тут делает? Что значит, он нашел меня? Возможно, он работает на Али-пашу и его подослали выведать мои тайны? »

— Тебя по-прежнему зовут Людовико? — недоброжелательно осведомился Вивиани.

Казалось, грубость Никколо пошатнула самоуверенность графа, тем не менее его ответ был привычно-любезным, словно он сейчас общался с юношей на светском приеме.

— Людовико — хорошее имя, не хуже любого другого. Я уже давно ношу его и намерен пользоваться им и в дальнейшем.

От графа исходил специфический запах. Никколо не сразу узнал его, но понял, что уже не раз ощущал нечто подобное. Такой же запах исходил от тех людей в переулке в Париже, когда его пытались убить. И в Риме, когда к нему с Эсмеральдой ворвались в дом, где они тогда остановились. Это был древний запах, запах Тьмы.

— Как ты тут? — без тени сочувствия в голосе спросил Людовико. — Выглядишь не очень хорошо, если можно так выразиться.

— Я раб, — с горечью ответил Никколо. — Целыми днями — в шахте. Они отобрали у меня все: мою жизнь, статус, даже имя. Как ты думаешь, как я тут?

Посмотрев юноше в глаза, Людовико наклонился вперед, будто опасался, что их могут подслушать.

— Тут происходит нечто большее, чем ты полагаешь. Я попал сюда не по своей воле... а меня не так просто взять в плен. Нам грозит большая опасность.

Опешив, Никколо уставился на графа, не понимая ни его слов, ни причин, по которым он тут очутился.

— Что ты имеешь в виду? И как, черт побери, тебя занесло в Албанию?

— Я же уже сказал. Я приехал сюда, чтобы вытащить тебя из этих неприятностей. И если бы это была обычная шахта, то никаких сложностей это не представило бы. Но не здесь. Здесь все иначе, и я весьма обеспокоен.

Смерив его взглядом, Никколо еще раз принюхался. «Тени», — подумал он.

Теперь юноша подозревал, какую тайну всегда хранил граф Карнштайн. Но Никколо хотелось, чтобы Людовико рассказал ему об этом сам.

Рим, 1823 год

Услышав новость, Жиана не смогла сдержать улыбку.

Annuntio vobis gaudium magnum: Habemus Papam. Eminentissimum ac reverendissimum Dominum, Dominum Annibale Francesco Clemente Melchiore Girolamo Nicola Sanctae Romanae Cadinalem della Genga, qui sibi nomen imposuit Leo XII.[61]

Она никогда не сомневалась в том, что конклав выберет кардинала делла Дженга новым папой. Он сможет повести священную римскую церковь, будет править твердой рукой, и это, должно быть, поняли кардиналы, почти месяц заседавшие в Квиринальском дворце[62] после смерти Пия VII.

Грехи времени повлияли на некоторых из кардиналов. Жестокость французов оставила страшные следы на теле церкви, и их нужно было вывести.

Но времена бедствий закончились, все горести развеются, как дым на ветру. Лев XII станет настоящим Папой Римским. Он обладает должным рвением. Жиана погладила шрам на горле. Лев XII предоставит ей всю необходимую поддержку, чтобы найти и уничтожить порождения Тьмы, где бы они ни появились. С его помощью все враги церкви будут уничтожены.

«Как и мои враги», — с улыбкой подумала Жиана. Святой Престол во власти решительного человека, а значит, настанут новые, лучшие времена. В этом она была уверена.

Горы Пинд, 1823 год

— Что ты такое?

Вопрос повис в темноте.

— Я создание Теней, Никколо. В моей душе извечная Тьма, придающая мне силы ночью. Больше мне ничего не известно. А ты?

Никколо вспомнилась охота в Риме, создания, напавшие на них с Эсмеральдой, слова цыганки.

— Я-то человек, ублюдок! Но вот ты нет! Ты... что-то другое, — внезапно юноша испугался. — Что ты сделал с Валентиной?

— С ней все в порядке. Она во Франции, Никколо, — Людовико помолчал. — Хотел бы я знать, кто я такой. Хотел бы я знать, почему я такой. Но я не знаю. Когда я был совсем молод, мне рассказали одну историю.

— Кто? — перебил итальянец, но Карнштайн лишь отмахнулся.

— Ее имя не имеет значения. Теперь она лишь прах, — Людовико на мгновение задумался, словно сейчас его глаза видели картины давнего прошлого, но затем вновь взял себя в руки. — Она сказала мне, что я — мы! — носим в себе Тьму, которая существовала еще до творения. Ту Тьму, которая должна была исчезнуть при словах «Да будет свет!». Вот только она не исчезла, эта изначальная Тьма, хотя свет и жег ее. Она спряталась, укрылась в самом творении. В нас.

— И кем она делает тебя и тебе подобных?

— Называй это как хочешь. Я слышал много обозначений, но думаю, что наиболее привычным для тебя будет слово «вампир», — Людовико запнулся. — Я вижу мир словно сквозь темное стекло, Никколо, — хрипло выдавил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вижу все зло мира. Красота увядает на моих глазах. Свет солнца приносит мне лишь боль. Когда я смотрю на человека, то вижу в нем лишь Тьму. Я заглядываю за кажимость мира, для меня нет иллюзий. Я смотрю на юность и красоту а вижу гнилую полуразложившуюся плоть.

— Не понимаю... — признался Никколо.

Мрачный тон вампира пугал, словно сама темная шахта не была достаточно гнетущей.

— Там, где ты видишь уважаемого всеми государственного деятеля, я вижу алчность и скупость. Где ты любуешься красотой, я смотрю на стареющую кокотку. Вот ты говоришь с врачом и думаешь, что он помогает людям, я же вижу тщеславие и презрение ко всем окружающим. Ты увидишь молодого аристократа, для меня же это будет транжира, проматывающий состояние своей семьи. Ты решишь, что этот старец мудр, я же знаю, что он заставляет детей ублажать свою вялую плоть, — Людовико хмуро улыбнулся. — Некоторое время я полагал, что это и есть мое предназначение. Что я должен наказывать зло, причем каждое по-своему. Я строил настолько хитроумные планы, что грешники погибали от собственных злодеяний. Но если вначале это придавало моей жизни какой-то смысл, то потом моя радость померкла. Все это не стоило моих усилий. Куда бы я ни посмотрел, повсюду люди сами навлекали на себя несчастья. Я гордился своими успехами, а грешники и так были бы наказаны, пусть и без моего участия. Чтобы люди стали хуже, достаточно одного моего присутствия. Все, на что я обращаю взор, тускнеет, чего я касаюсь, погибает от злобы. Цветы вянут при моем приближении, все добродетели становятся в тягость. А есть и те, кто умирает от истощения, будто я заражаю их чумой. Впрочем, может быть, все сложилось бы так же, не будь меня рядом? А я просто этого не подозреваю?

На этот вопрос у Никколо не было ответа. Он хотел бы утешить Людовико, но месяцы, проведенные в этом ужасном месте, сковали его язык. «По крайней мере, здесь тоже ад, пусть и без созданий Тьмы».

— Это невозможно, — наконец нашелся он. — Вот моя семья. Ты приходил к нам, гостил у нас, вел дела с моим отцом. И ничто не истлело, никто не умер. А я всего лишь сын моего отца.

Людовико мрачно рассмеялся, и у юноши мурашки побежали по телу.

— А ты уверен в этом, мальчик? Может быть, мне рассказать тебе кое-какие детали этих дел? Пару отвратительных грязных подробностей? Сказать тебе, с кем твой отец вел дела? Как он зарабатывал деньги, на которые вы так безбедно жили? Как вы выстояли во время войны, когда многим пришлось бежать?

Никколо хотелось закричать, наброситься на этого человека — на это создание! Назвать его лжецом, избить его, принудить замолчать. Но он не шевельнулся. Юноша понимал, чего он так боится. Людовико мог открыть ему правду.

— И только Валентина не такая, — продолжил вампир. В его голосе зазвучала нежность. — Когда я с ней, мне кажется, что я встречу следующий рассвет без боли, без слабости. Она свет моего темного мира, искорка в бесконечной ночи. В моей ночи.

— Что ж, теперь ты ее не увидишь, — злорадно фыркнул Никколо. Хоть что-то хорошее.

— Это она попросила меня найти тебя. Когда ты исчез, вряд ли кто-то волновался за тебя сильнее, чем Валентина. Ирония судьбы, правда? И в доказательство моей любви к ней я отправился в путь.

— Это она прислала тебя?

— Да. Я сделал это по просьбе Валентины. Не думай, что я пришел из сострадания к тебе или из-за подобной глупости. Я уже давно понял, что не являюсь орудием Бога, потому что Бога нет, — Людовико сказал это с таким жаром, что Никколо невольно улыбнулся.

Слова вампира тронули его, напомнили ему Перси.

— Ты говоришь прямо как Шелли, — заметил он.

— Этот странноватый молодой поэт? Вряд ли, Никколо. Если кто из нас и был на него похож, так это ты.

— Был?

— Он погиб. Утонул во время шторма. Друзья сожгли его труп на месте. Ох, прости, ты не мог этого знать. Это произошло уже после твоего исчезновения. Знаешь, я не забывал о твоих друзьях из Женевы.

— Так Шелли мертв? А что ты знаешь о Китсе, которого он тоже сделал... — Никколо запнулся, но Людовико лишь покачал головой. — А Байрон?

— Пару месяцев назад он поехал в Грецию. Я слышал, что его там чествуют как героя, хотя на самом деле там все только и делают, что сидят на одном месте и поздравляют друг друга с победой.

— Остался лишь один, — сжав губы, Никколо вздохнул.

— Но и ты не человек, — Людовико задумчиво посмотрел на него. — Больше не человек. Ты изменился. Мне кажется, что что-то брезжит в глубине твоей души. Не забывай, я способен увидеть твою сущность.

Из-за края ямы донеслись какие-то голоса, затем вниз спустили лестницу.

— Пора идти работать, — шепнул Никколо. — Удачи тебе.

— Когда ты сказал, что я похож на Шелли, ты же не просто хотел меня обидеть? Ты имел в виду не его идеалы и мировоззрение, а кое-что другое.

От факелов было больше тени, чем света. Работа завершилась, и их привели обратно в яму.

На этот раз Никколо не стал участвовать в ставших привычными распрях по поводу еды, а сразу же уселся у стены рядом с вампиром. Видимо, Людовико тоже не хотел есть. «А может быть, это ему и не нужно».

— Шелли был невосприимчив к моему воздействию, — признал вампир, проведя ладонью по волосам. — И это само по себе было интересно. С тобой то же самое. Я чувствую что-то странное в твоей душе, Никколо. Оно скрыто, но уже готово разорвать цепи.

— Как у Шелли?

— Нет. В тебе это погребено глубже, однако твоя сила больше, если ты понимаешь, о чем я. В твоем сердце живет дикий зверь, и он хочет освободиться от пут, в которые ты его заковал, — Людовико сидел в темноте, но его глаза светились, словно в них горел негасимый огонь.

— Откуда ты знаешь? — выдохнул Никколо.

Внезапно собственное тело показалось ему чужим, кожа натянулась, стала ему мала, все тело прошиб пот.

— Так было не всегда. Ни в Ареццо, ни в Коппе, ни в Париже, когда мы виделись в последний раз, я этого не заметил. Я почувствовал это только сейчас. Что это, Никколо? Что ты с собой сделал?

Юноша вспомнил, как пытался отбросить все мысли о вервольфах и демонах. А потом с ним произошло его первое превращение.

— Ритуал... не был завершен. Он не сработал. — Никколо горько рассмеялся. — И все же я стал...

— Кем?

— Оборотнем.

Они уже давно не работали, а еду принесли два раза. В привычном укладе шахты что-то изменилось, и Никколо ничем не мог этого объяснить. По крайней мере, это не было связано с присутствием Людовико, ведь его могли бы просто оставить в яме, а всех остальных погнать на работу.

— Как ты вообще попал в плен? — спросил юноша. — Как ты очутился в этой вонючей яме?

Людовико помолчал, будто не желая отвечать, и провел ладонью по лбу.

— Мне надо было оставаться начеку, но я был совершенно уверен, что ты попал в передрягу исключительно по собственной глупости. Иоаннину почти сожгли, а солдаты султана еще стояли в городе, но у меня не возникло проблем, которых нельзя было бы решить деньгами.

— Осада еще продолжается?

— Нет, — Людовико покачал головой. — В прошлом году Али-пашу хитростью выманили из крепости и убили, так что восстание закончилось после его смерти. Это неважно. Видимо, своими вопросами я наделал много шума. Они пришли за мной ночью. Вообще-то это мое время, но и их время тоже.

— Кто пришел?

— Мужчины и женщины, такие же по своей природе, как и я. Их было около дюжины или даже больше. Я весьма немолодой вампир и принял в своей жизни много битв, но эта... Казалось, будто они досконально меня изучили, знали все мои способности и умения. Их сила была просто невероятна. Они точно знали, где я спрячусь, что буду делать, как буду защищаться... Всё знали. Когда они вытащили меня из города и я очутился в горах, я понял, почему это произошло и кто за этим стоит.

— Кто? Да говори уже!

— А иначе что? Ты превратишься в волка?

— Нет, — Никколо взял себя в руки. — Я не могу вызвать превращение силой воли и не знаю почему. Эсмеральда говорит, что я превращаюсь только после того, как меня серьезно ранят.

— Эсмеральда?

При мысли о том, что Людовико когда-нибудь расскажет Валентине об Эсмеральде, юноше стало не по себе.

— Она разбирается в таких вопросах, — он пожал плечами. — Но речь не об этом. Итак, кто же приказал взять тебя в плен?

— Ты знаком с женщиной, которая все это подстроила, — продолжил свой рассказ Людовико. — И даже встречался с ней. Помнишь, на небольшой полянке неподалеку от живописного селения Колони.

Никколо удивленно нахмурился. Он не помнил там никаких встреч. Разве что...

— Ага, вижу, ты вспомнил, — удовлетворенно кивнул Людовико. — Ее зовут Жиана, она из той черни, которую церковь посылает охотиться за такими, как я. Ну и, конечно же, за такими, как ты.

— Так за всем этим стоит церковь? Тут, в Албании? Но что делают дети Тьмы в инквизиции?

Это было просто бессмысленно, как ни крути, и вопрос просто сорвался у Никколо с языка.

— Боюсь, это не церковь привлекла к себе вампиров. За них несу ответственность я, пусть и косвенно. Я нашел эту инквизиторшу в Колони, где вы с друзьями ее оставили. И в минуту слабости я сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Я подарил ей Тьму.

— Что? Да ты... ты спятил! — взвился Никколо.

— Сейчас я склонен с тобой согласиться, — мрачно кивнул Людовико. — Но тогда идея показалась мне хорошей, ведь так я мог отплатить ей за все годы преследований. После становления я отпустил ее, думая, что она сломается.

— Минуту слабости, ну надо же!

— Нет, ты меня не понял. Я говорил о ее слабости. Жиана всегда была крепка в своей вере, но перед смертью ее уверенность пошатнулась, совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы предать все, за что она боролась. Это был великолепный момент, поверь мне.

— И теперь она стоит за всем этим?

— Да. Но я не понимаю, какое отношение она имеет к этим землям. Признаться, я обеспокоен. Тут происходит что-то важное, вот только я не знаю, что именно. Мне не удается понять планы наших врагов.

Никколо уставился в темноту. Он не сомневался в словах Людовико. Они были во власти созданий, чьей логики юноша не понимал. И тут он кое-что вспомнил.

— Здесь есть еще один оборотень. Я видел его всего один раз. Другие рабы говорят, что его держат отдельно от всех. Когда-то Байрон рассказывал, что Али-паша хочет создать непобедимую армию.

— Мания величия некоторым кажется добродетелью, — хмыкнул Людовико, но тут же опять помрачнел.

— Как бы то ни было, нам надо выбираться отсюда.

Кивнув, вампир протянул Никколо руку. Помедлив, итальянец пожал ее. Ему казалось, что он сам прокладывает себе дорогу в ад, но выбора не было. Судьба свела их вместе.

Горы Пинд, 1823 год

— Разве в темноте ты не должен приобретать особые способности? Может быть, ты сумеешь вытащить нас отсюда?

Людовико поморщился, будто Никколо заставлял его жевать зеленый лимон.

— Ты что, думаешь, что мы еще сидели бы тут, если бы все было так легко? Когда меня взяли в плен, кое-что произошло. Они запечатали мою Тьму, и теперь я не могу добраться до нее, как ты не можешь вызвать в себе волка.

— С вами такое часто случается?

— Нет никакого «с нами». Я знаю лишь нескольких людей, подобных мне, но у нас нет своего общества, нет семей и династий, если ты об этом. Мы одиночки.

Они сидели рядом, прислонившись к стене ямы. Наверное, прошло несколько дней, но сейчас определять ход времени стало еще сложнее, потому что рабов почему-то не отправляли в шахту. С момента прибытия Людовико Никколо и другим пленникам пришлось выходить на работу всего один раз. Тем не менее их продолжали кормить. Нельзя сказать, чтобы Никколо возражал против такого режима.

— А ты должен... пить кровь?

— Вообще или в данный момент? — саркастически фыркнул вампир, но юноша не дал сбить себя с толку.

— И то, и другое.

— Да, меня мучает жажда. Нет, это даже не жажда... скорее напоминает голод. Но я могу держать себя в руках, спасибо, что поинтересовался.

Людовико резко повернул голову, и Никколо услышал чьи- то шаги. А кроме того, он ощутил запах, который, как он знал, сопутствовал вампирам.

— Ну и ну, — голос принадлежал женщине.

Поднявшись, граф пригладил свой порванный камзол и поклонился, Никколо же лишь повернул голову в сторону посетителей.

На краю ямы стояли двое. Какая-то хрупкая женщина, чьи черты лица скрывала Тьма, была окружена Тенями, так что она казалась лишь силуэтом, лишенным цвета и контуров.

Рядом с ней стоял Али-паша. Хотя Людовико и сказал, что паша мертв, тем не менее, это был тот самый человек, который взял Никколо в плен в Иоаннине.

— Я думал, что он погиб, — шепнул итальянец.

— Видимо, слухи о его смерти были сильно преувеличены.

— Я подарила тебе настоящее сокровище, мой правитель, — сказала женщина.

Улыбнувшись, Али-паша погладил рукой бороду.

— Хватит дурачиться, Жиана! — фыркнул Людовико.

Никколо испуганно присмотрелся, но никого не смог узнать в этой бесформенной фигуре, окруженной Тенями.

— Я не дурачусь, Людовико. Просто пришло тебе время искупить свои грехи. Скоро я избавлюсь от груза прошлого и смогу целиком и полностью посвятить себя будущему. А ты побудешь гостем великого Али-паши, который сможет о тебе позаботиться.

— Вот черт, — прорычал Никколо.

Ее чудовищный запах бил вервольфу в нос. Если от Людовико исходил лишь слабый аромат Тьмы, выдававший его натуру, то запах этой женщины был намного сильнее.

Жиана повернулась к нему, словно только сейчас заметила, и ткнула в юношу пальцем.

— Кто это?

— Раб, — отмахнулся паша. — Всего лишь раб.

— Никколо Вивиани?

— Откуда тебе известно мое имя?

Не ответив, Жиана повернулась к Али-паше.

— Ты должен был убить его, глупец! — Ее форма начала меняться, Тени копошились на ней, словно она больше не могла их контролировать.

— Он не такой, как ты сказала. Никакой он не волкодлак, просто глупый мальчишка. Раб, не более того.

Странно было смотреть, как этот могущественный человек оправдывается перед маленькой неприметной женщиной.

— Он тот, кто я сказала, — холодно отрезала Жиана, и Тени на ее теле вновь замерли. — Убей его, как ты мне и обещал. Немедленно!

С этими словами она исчезла, и там, где она только что стояла, не осталось и следа.

— Как она это сделала? — поразился Никколо.

— Это была лишь иллюзия, ее Тень, — ответил Людовико.

Но прежде чем вампир успел объяснить все подробнее,

Али-паша прокричал какой-то приказ, и на краю ямы появился десяток солдат.

Спустив в яму лестницы, солдаты разогнали палками рабов по углам и с обнаженными саблями и заряженными мушкетами направились к Никколо и Людовико.

— Неплохо бы тебе сейчас превратиться в волка, — краем рта шепнул граф.

— Ты же у нас вампир, — Никколо вздохнул. — Убей их, высоси их кровь, соверши какой-нибудь поступок...

Но оба так ничего и не сделали, когда солдаты схватили их, связали и поволокли вверх по лестницам, словно скот.

Десяток тяжеловооруженных солдат повели Людовико в одну сторону, а Никколо потащили в другую, вглубь шахты. Ноги у юноши были связаны, и ему оставалось лишь терпеть. Он думал, что сейчас окажется в комнате с плахой и палачом, но его все тянули и тянули по бесконечным коридорам.

В конце концов надсмотрщики дошли до огромной пещеры. Судя по неровностям стен, она была естественного происхождения, и люди только выбили в полу какие-то ямы. Часть ям была совсем небольшого размера, не больше двух шагов в диаметре, другие же достигали ширины в десяток метров. В полумраке почти ничего нельзя было рассмотреть: кроме факелов солдат, свет здесь источала лампада среди ям.

Никколо подвели к краю довольно большой ямы и разрезали путы. Юноша уже приготовился к тому, что его столкнут вниз, но солдаты расступились, пропуская кого-то вперед.

— Браво! — Подошедший саркастически зааплодировал.

— Утман-бей, — Никколо кивнул.

С момента их последней встречи бей совершенно не изменился.

— Ты обманывал нас всех много месяцев. Просто поразительно. Выдавать себя за полное ничтожество просто для того, чтобы выжить, да так, что мы ничего не заметили. Мы с повелителем восхищены твоей хитростью.

— Твоим повелителем? Али-пашой?

— Им самым, — Утман-бей самодовольно улыбнулся. — Должен сказать, что его смерть была моей идеей. Все становится намного проще, когда весь мир верит в то, что ты погиб.

Подняв руку, он уставился на свою ладонь. Запястье оплетали Тени, они перепрыгивали с пальца на палец, поднимались к плечу.

— Столько силы! Мой повелитель добр ко мне, — Утман-бей расхохотался, и солдаты отпрянули.

Никколо не ответил, ожидая, что в тело ему вот-вот вопьется серебряная пуля. Они убьют его и оставят труп гнить в этой яме... «Ну и что? — раздраженно подумал он. — Все равно это лучше, чем такая жизнь».

— Встань на колени, — приказал бей.

Никколо упрямо покачал головой.

— Я предпочту умереть стоя.

— Умереть? — Бей опять рассмеялся. — А кто тут говорит о смерти? Нет, ты должен жить.

Никколо пораженно посмотрел на него, и изумление юноши еще больше развеселило помощника Али-паши.

— Ты представляешь большую ценность. Вернее, твоя кровь ценна. Если ты поможешь нам и раскроешь тайну тебе подобных, мой повелитель щедро наградит тебя. Ты сможешь покинуть это место и править вместе с Али-пашой, когда он станет султаном.

— Султаном? — Никколо сплюнул. — Вы связались с дьяволом, и вас ждет дорога в ад. Вам нечего предложить мне, что заставило бы меня помогать вам.

На это Утман-бей не стал возражать. Он кивнул, будто другого и не ожидал.

— Подождем. Время на нашей стороне. Потом поговорим.

Никколо что-то кольнуло в ногу. Вздрогнув, он повернулся, но тут удары посыпались со всех сторон. Кто-то толкнул его, и оборотень полетел в темноту.

Когда он пришел в себя, все тело болело. Никколо упал на руку, и кисть сильно затекла, так что по коже побежали мурашки. Возможно, он мог бы легко перенести падение, но, отбиваясь от солдат, сильно ударился головой. Когда юноша поднялся, в его голове запульсировала боль, а перед глазами вспыхнули разноцветные круги, хотя вокруг было темно. Никколо застонал. Боль постепенно отступала, оставляя лишь ноющее послевкусие, с которым вполне можно было справиться.

Он услышал какие-то слова на незнакомом языке. Кажется, это был вопрос, но итальянец ничего не понял. Фразу произнесли снова, на этот раз на другом языке, но и это не помогло.

— Я не понимаю, — беспомощно ответил Никколо на итальянском. Он чувствовал себя очень глупо, разговаривая с призраком в темноте.

— Как тебя зовут? — Вопрос задали на греческом.

— Никколо, а тебя? — обрадовался юноша.

— Гристо. Бей не знает, что я говорю на этом языке. Я вообще им мало что сказал, — незнакомец захихикал, что прозвучало очень странно в этом мрачном месте. — Бей говорил с тобой. Я тебя знаю. Мы уже виделись.

— Когда?

— Давно. Это было в маленькой комнатке, где тебя допрашивал бей. Он хотел, чтобы я определил, оборотень ли ты.

— Так ты тот тип со шрамами! — догадался Никколо.

Немного помолчав, Гристо рассмеялся.

— Полагаю, можно и так назвать. Но все же я предпочитаю обращение «Гристо». Это, знаешь ли, мое имя.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒