Сивоконь Владимир - Древние знания и Новое человечество. Искусство управления космическими энергиями 10 страница

Некий «инстинкт самосохранения» в плане музыкального восприятия в людях все же есть. Особенно он проявляется в период светлых праздников. Мой приятель, уехавший некогда в Канаду, рассказывал: когда

начинается Рождественская неделя, то отовсюду льется музыка из «Щелкунчика», и так продолжается до завершения праздников. Никому эта музыка не надоедает, никто по этому поводу не раздражен. И понятно: если живешь с «натянутыми нервами» целый год, слушая что попало (а часто это просто — «музыкальная помойка»), хочется и отдохнуть в конце-то концов. Столь же популярна на Западе, особенно в европейских странах, музыка Моцарта.

И Чайковскому, и Моцарту «образованные специалисты» порой бросали обвинения в «банальности», чрезмерной популярности, противопоставляя им кого угодно: Брамса, Вагнера, Прокофьева, Шенберга. Но от этого ничего не изменилось. Гениев нельзя «назначить» декларациями людей вовсе не гениальных, а порой и вовсе бесталанных. По этому поводу Бетховен писал предельно внятно:

Их болтовня никому не поможет стать бессмертным, равно как и не отнимет бессмертие у тех, кому оно уготовано Аполлоном.

В силу нашего «обусловленного слушания» мы обречены, к сожалению, выслушивать мнения всех, «имеющих имя» в музыкальном мире, и опираться на него. Чтобы иметь свое, по-настоящему собственное, необходимо привести в порядок свои воспринимающие энергетические центры и восстановить связи между ними. Но для этого нужно все время бодрствовать — мы же спим на ходу, стоя и сидя.

Можно ли назвать гением Ж. Бизе, опираясь на его лучшее творение — оперу «Кармен»? Тут-то и проявляется трудность различения «целостности» или «неполноты» тех музыкальных вибраций, которые составляют это произведение. В плане способности выразить «страсти и муки» это гениально. Но нельзя назвать оперу

в*

«историей любви» — это история «обладания», «соревнования личностей»; здесь нет даже намека на любовь Божественную. Все тут — кипение страстей, и только. А музыка весьма завлекательная, закономерно разошедшаяся на цитаты. Решение же слушать «Кармен» или нет, зависит от того, что хочет человек услышать, и многие услышат именно то, что хотят.

Поскольку люди «холят и лелеют» свои отрицательные эмоции, им уже мало повредят творения Пуччини — а это, на мой взгляд, сплошное выматывание нервов. Нет, если кому-то по душе, когда из него тянут жилы — то всегда «под рукой» «Богема», «Тоска» и все прочее. Никто не запрещает.

В юности мне чрезвычайно, до восторга нравились сочинения Шопена. Они прекрасны, обворожительны, но теперь я считаю, что скрытая (или, как нынче модно говорить, подсознательная) основа его музыки — красивая гибель.

Не берусь что-либо сказать о Скрябине — мне он неинтересен. Приведу только мнение известного мистика Даниила Андреева:

Мало кто понимает, что в «Поэме экстаза» с поразительной откровенностью рисуется... демонический строй с его мистическим сладострастием... с переносом импульса похоти в космический план, и главное, рисуется... как идеал.

Кто-то скажет, что подобные мнения — чушь и бред. И будет по-своему прав. Одинаковое восприятие музыки (равно как и всего остального) может быть лишь у людей с почти одинаково развитыми воспринимающими энергетическими центрами. Поэтому, когда Дэвид Хайкс говорит о «работе над слушанием», он прав и в то же время сужает проблему: одним этим здесь не обойдешься — да и невозможно работать над слушанием в отрыве от всего остального, то есть общей работы над собой.

Мудрец, конечно же, близок к истине, когда он говорит: все наши трудности, вся наша бестолковость по поводу не только слушания, но и видения, и думания — от общей обусловленности. Я бы еще сюда дерзнул прибавить главный аспект обусловленности — неизбежность смерти, мысль о том, что «все мы там будем». Эта подлая мыслишка, несмотря на изучение людьми «вечных» книг, все время присутствует в нашем довольно искаженном сознании. А как на нее «обопрешься», рассуждая о «гармоническом движении энергии»? Как можно воспринять обертоны, несущие волны творения, если в тебе «дребезжит» гнусавый голос о том, что все это напрасно?

Пока вредная мысль о «конечности» чего-либо, в первую очередь самого себя, не будет отброшена (а это «фрагментарность» в чистом виде), пока мы не будем едиными с этими «волнами творения», а будем только иногда «окунаться» в них и тут же выползать на свой надоевший жизненный островок — то есть всегда числить Бога отдельно, а себя отдельно — никакая работа над «слушанием» невозможна. Пусть даже у тебя абсолютный музыкальный слух и ты безошибочно определяешь ноту при падении гайки о кафельное покрытие — ля бемоль 2-й октавы,— ничего тебе это не даст, кроме отличных оценок по спецпредметам. Если ты влился в общий «жизненный процесс» со всеми его атрибутами: желанием прославиться, завистью, ненавистью к соседу, «вхождением» в обсуждение всеобщих политических проблем или экономического кризиса — ты будешь обыкновенным ремесленником (так пушкинский Сальери говорил о себе) и никогда не сможешь «увеличить интенсивность радости бытия», «соединить раздробленное» на пути восхождения к Духу, поскольку никуда не восходишь.

Изменять сознание и бытие, постоянно работать над своей ментальной и эмоциональной составляющими, не забывая при этом и собственное физическое тело, — только это даст возможность различить, какие музыкальные вибрации не дадут вам огрубеть, кто из великих творцов музыки вам нужен в качестве сопровождающего по жизни, подобно Вергилию, проводящему Данте по кругам Ада...

Хочется завершить эссе словами Сатпрема, дающими надежду на то, что для нас все возможно, если мы сами этого захотим:

Может быть, мы войдем в мир музыки, который, являясь особым проявлением... великой невыразимой Вибрации, в сущности, не отличается от остальных. Если мы хоть раз, всего один раз, пусть даже в течение нескольких минут за всю нашу жизнь услышим эту Музыку, эту Радость, которая поет наверху, то нам откроется то, что слышали Бетховен и Бах; мы будем знать? что Бог существует, потому что мы услышим Бога. И мы не будем произносить великие слова; просто мы будем знать, что ТО существует и что искуплены все страдания мира.

ПРАВДИВЫЙ И СВОБОДНЫЙ

Что знает, все скажет.

И чего не знает — и то скажет.

Русская пословица (о языке)

У Ивана Сергеевича Тургенева есть стихотворение в прозе, которое раньше в школе учили наизусть. Оно коротенькое, поэтому приведем его полностью:

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

Действительно, тот русский язык мог быть «поддержкой и опорой». Тогда уже вышли все четыре тома «Толкового словаря» В.И. Даля. Этот словарь можно читать как произведение художественной литературы — не оторвешься. Сейчас же просто смешно звучит — в трудную минуту обращаться к ныне употребляемому «русскому» языку...

Если взять толкование того же В.И. Даля, то, с одной стороны, «язык — мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознания вкуса ее, а также для словесной речи, или, у животных, для отдельных звуков», а с другой — это «словесная речь человека, по народностям; словарь и природная грамматика; совокупность всех слов народа и верное их сочетание, для передачи мыслей своих».

Обе эти стороны соприкасаются. И не знаешь порой, какое толкование в отдельных случаях применить к литератору, а тем более — к собеседнику.

И. Ильф и Е. Петров в «Двенадцати стульях» писали:

Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет двенадцать тысяч слов. Словарь людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет триста слов. Эллоч- ка Щукина легко и свободно обходилась тридцатью.

Можно добавить, что толковый словарь В.И. Даля включает минимум двести тысяч слов, а «для передачи мыслей своих» Пушкин, Толстой, Тургенев, Достоевский использовали не меньше двадцати тысяч, а то и больше. Становится понятно, почему они" классики, а современные популярные авторы — нет (и никогда не будут).

Но перейти от «совокупности всех слов народа и верного их сочетания» к убогой «словесной речи», а то и просто к издаванию «отдельных звуков» не так уж трудно. Это как река с быстрым течением: вниз по ней «сплавиться» легко, но каково выплывать против течения? Поэтому Шекспиров ох как мало, а скоро и совсем не будет, Эллочек же Людоедок — пруд пруди, и скоро тот пруд станет океаном.

Впрочем, причина этого более или менее «на поверхности»: в нынешние времена, когда увеличивается всеобщая «раздробленность», процветает утилитарность (каждому нужно только то, что позволит заработать деньги по своей узкой специальности), словарь употребляемых слов сводится к минимуму. Ведь приобретение дополнительных знаний требует каждодневной работы, а это время, то есть не заработанные дополнительно деньги.

Казалось бы, торжествует глобализация — некая всеобщность, огромность. Так отчего же все больше и больше людей протестуют против нее? Да оттого, что эта глобализация не дает автоматического приращения знаний, то есть не расширяет сознание, а наоборот! Вспомним, что сейчас требуется для приема на работу? Знание компьютера и английского языка. Можно подумать, что кто-то знает свой родной...

Рассуждения эти не носят морализаторского направления. Ведь были и Монтень, и Ларошфуко, и Паскаль, и Руссо и так далее. Хочется разобраться в процессе с точки зрения энергетической: что дает человеку нынешняя всеобщая цивилизация, расширяет ли она его возможности или как раз наоборот?

На первый взгляд, прогресс налицо. Вспомним время, когда не было ни электричества, ни телефонов, ни автомобилей, ни компьютеров — ну, хоть ту же Древнюю Грецию. И как только жили всякие Фалесы, Сократы, Платоны, Аристотели! Ужас!

Тем не менее ничего нового, созидательного с тех пор в гуманитарную сферу привнесено не было, скорее наоборот — это поле понемногу сужалось, пока не стало достоянием узкого круга людей. Другие же в основе своей «гуманитарной» деятельности мыслят только выгоду — Сократа ныне считают чудаком, который мог попросту отречься от своих убеждений, а уж бежать-то от верной погибели ему и вовсе было легко. И почему он этим не воспользовался?

О языке написаны горы исследований. Не будем повторять известное. Попробуем определить его так: это совокупность звуковых вибраций, присущая определенному месту, составляющая гармонический ряд с иными вибрациями этого места.

Подтверждением этого является хотя бы создание славянской письменности Кириллом и Мефодием. По- чему-то они не стали приучать славян к греческому или латыни. Им было ясно, что в таком случае возникнет определенная дисгармония в общении людей со Всевышним, прервется нить, связывающая землю и Небо (то есть будет нарушен постепенный переход от «грубых» природных вибраций к ментализированным, «тонким»).

Поэтому тот, кто думает, что всеобщее «упрощение» и подгонка языка под нечто усредненное, «американизированное» приносит исключительно пользу, попросту не понимает основ происхождения того или иного языка и развития человека в определенной языковой среде. Наивно полагая, что знание англо-американского жаргона дает только приращение оклада и бонусов (то есть полное счастье), этот человек находится в полном заблуждении.

Классик португальской литературы XIX века Эса де Кейрош в своем романе «Переписка Фрадике Мендеса» прозорливо замечал:

Тратить энергию на то, чтобы научиться говорить на иностранном языке так чисто и правильно, будто это ваш родной язык и будто именно на нем вы впервые попросили хлеба и воды, — это значит поступать, как земледелец, который не довольствовался бы для копания земли обыкновенным куском железа, насаженным на деревянную рукоятку, а тратил бы драгоценное время, необходимое для обработки огорода, на вырезывание узоров на рукоятке и гравирование эмблем на железе. По прошествии многих лет этот искусник, умеющий говорить на всех языках, кроме родного, теряет всякую духовную самобытность; мысли его неизбежно приобретают безличный, нейтральный характер, ибо только такие мысли могут быть равноценно выражены далекими друг от друга по строю и духу языками.

Утверждать, что подобный «искусник» в нынешнее время говорит на иностранном языке «чисто и правильно», — значит льстить ему. Он вещает скорее бойко, но в строго определенных пределах. Вряд ли такой «полиглот» озабочен тем, чтобы читать Шекспира в подлиннике (нынче иностранный язык, разумеется, английский).

Конечно, нет ничего плохого, если кто-то знает, кроме своего, еще и один-два-три других языка. Но знание родного обязательно. Именно знание, а не возможность издавать некоторое количество звуков согласно грамматическим правилам. Как писал С. Маршак:

Хорошо, что с чужим языком ты знаком,

Но не будь во вражде со своим языком!

Недаром Эса де Кейрош упоминал хлеб и воду: знание языка места рождения — это возможность попробовать другой хлеб, то есть «хлеб насущный». Тот, в чьем употреблении несколько десятков слов, не способен понять изложенное не только в священных, но даже в чисто классических книгах. Вспомним недавнее прошлое: те библейские (и мифологические) персонажи и коллизии, которые были известны любому гимназисту, для советских школьников и студентов (исключая специальные курсы) были некоей абстракцией. Можно было, разумеется, залезть в примечания. Но зачем? Между тем развитие мыслительного аппарата (то есть собственной личности) — необходимая ступень в лестнице: земля (хлеб, вода) — Небо.

Убогость языка автоматически делает убогим и человека. Это никак не связано с так называемой успешностью: разумеется, чемпион мира по боксу успешен, но вряд ли тяжелые удары по голове, вызывающие сотрясение мозга, полезны для развития. Когда тысячи людей мечутся в экстазе на выступлении «звезды» поп-музы- ки, это означает только одно: эти тысячи «кандидатов в люди» поклоняются точно такому же «кандидату», только намного более известному и высокооплачиваемому.

Если рассматривать понятие «патриотизм» глубже, чем это принято сейчас (любовь к Родине, Отчизне), то можно определить его как сначала интуитивное, а потом осознанное «чувство своего места», именно того места, которое позволит наиболее полно раскрыть свою сущность, познать себя; и язык «входит» в «чувство места» неотъемлемой, главной частью. Разумеется, как говорят в народе, «не место красит человека». Недаром в Евангелии от Луки сказано:«Царствие Божие внутрь вас есть» (17:21), то есть в процессе самопознания первичен сам человек — но место его рождения и жизни не случайно, оно служит в этом процессе серьезным подспорьем.

Порою люди, путешествуя по свету, находят для себя и другие места, где они чувствуют себя почти как дома, также весьма благоприятные по всем позициям, то есть по совокупности вибраций; не хватает только одного — своего языка, на котором человек не только разговаривает, но и мыслит.

Хотя и проживая на своей иСконной территории, можно легко утратить свой настоящий язык: потребляя все время «усредненную» информацию и встречаясь с «усредненными» людьми, ты неизбежно и сам (если сразу не понял и не отверг всего этого) становишься таким же «усредненным»; и пусть тебя не утешает мысль, что ты такой же, как все, и мыслишь, и разговариваешь, как твое окружение. Не нужно поступать, как все — лучше разумно, а значит, и правильно.

Каждое слово имеет свой смысл, соответствующий месту и в звуковом плане. Недаром В.И. Даль ревностно следил за речью своих знакомых и не стеснялся делать им замечания. Андрей Мельников, сын писателя и друга В.И. Даля П.И. Мельникова-Печерского, вспоминает, что даже выражение «открыть окно» Даль считал неверным, он говорил: «Открыть можно коробку, а окно лучше растворить. У него же две створки». А когда один из приятелей Андрея заявил, что он заглянул «на пару минут», Владимир Иванович так набросился на беднягу, что тот на всю жизнь запомнил: «пара сапог», «пара перчаток», «пара весел» и «супружеская пара». «Пара» — это два предмета, взятые вместе, заодно, то есть не существующие функционально один без другого (попробуйте ходить в одном ботинке, если вы не сумасшедший). Мы же легко уезжаем куда-либо «на пару дней», полагая, что «на два дня» — это одно и то же, что в лоб, что по лбу...

Что говорить о таких мелочах, если сегодня смысл слов искажен предельно, порой они означают прямо противоположное истинному их значению. Возьмем известное выражение: «Не надо париться и заморачивать- ся» — и попытаемся понять, правомерно ли подобное сочетание:

Заморочить — обдурить, обмануть; то есть заморо(а)чи- ваться — обманывать себя.

Париться — очищать свое тело с помощью воды, нагретой до определенной температуры.

И выходит, что это известное выражение — бессмысленно, ибо здесь отрицательный аспект соседствует с положительным, чего быть не должно: смысл получается «нулевой». Другое дело, если «париться» — это жаргонное слово, означающее нынче что-то вроде ненужных размышлений, пустой работы. Но подумайте, кто раньше появился на свете в данном месте: слово в своем правильном значении или люди, искажающие его смысл? Вот то-то и оно. И не столь уж это безопасно — искажать свой язык. Ваша родина не понимает дурного смысла произносимого, а значит, вы находитесь в дисгармонии со своей землей. Но земля сильнее вас. Поэтому люди на «ровном месте», просто из-за неправильного употребления слов своего же языка, теряют необходимую им энергию, испускают диссонирующие с господствующим фоном вибрации. Кому тут польза?

И уже совсем прямой вред наносит всем и каждому матерщина, которую В.И. Даль определяет как похабство,мерзкую брань; то естъматюгать — это сквернословить, ругаться. А что такое скверна в его толковании? Приведу полностью:

Скверна — мерзость, гадость, пакость, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно; нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное.

После этого с изумлением выслушиваешь откровения наших «интеллигентов» от литературы и искусства, которые порой бравируют употреблением этого «смрада и вони». Особенно смешна дискуссия между ними по поводу обязательности или необязательности матерщины «в определенном контексте». 'Их вывод: вся эта мерзость, оказывается, порой просто-таки необходима, без нее — никак. Прекрасный пример — повесть Ю. Алешковского «Николай Николаевич», где повествование ведется от лица необразованного героя из так называемых простых людей, под которыми обычно видятся слесари, водопроводчики, дворники и прочие индивидуумы без высшего образования. А поскольку повесть эта стала известной в годы «застоя», то вообще считалась революционной, чуть ли не новым словом в отечественной литературе (пусть и матерным).

Действительно, процентов пятьдесят нашего населения разговаривают (да и мыслят) именно так, как герой Алешковского. При прочтении его текст даже кажется забавным. Да только это иллюзия для поверхностно ориентированных людей. Тление, мертвечина не могут быть «забавными». Автор же повести, почуяв читательский успех, выпустил еще несколько подобных же опусов, то есть опустил уровень воспроизведения звуков на практически недосягаемую глубину. А еще один деятель культуры, шоумен, руководитель популярной рок-группы, все это с наслаждением пропагандировал — ай да

молодец! Впрочем, нынче популярны и Виктор Ерофеев, и Сорокин...

Не надо после этого записывать автора данного материала ни в коммунисты, ни в «наши», ни в правящую партию. Рассуждения эти вполне беспартийные.

Никто ни у кого не отбирает права материться — будь это на улице или в «высокохудожественной» прозе. Странно другое: неужели никто из этих могучих «интеллигентов» не задумался о богопротивности всего этого?

Почему матерщина, как писал В.И. Даль, «мерзит плотски и духовно»? Да просто потому, что такого типа вибрации «перпендикулярны» Божественным, они распространяются не «сверху вниз», а «горизонтально», то есть летают, как крокодилы — «низехонько-низехонько», рассекая энергетическую сферу человека на части, разрушая ее. Другое дело, что моментально никто от этого не умирает. Но так даже хуже: подобно раковой болезни, это энергетическое убывание, тление, омерзение разрушает сначала ментальную сферу человека, начисто лишая его возможности приобщиться к вибрациям высокого порядка, а затем подбирается и к плоти, ибо на что этот «гнилой» человек теперь годится, кроме удобрений?

Ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули (Мф. 13:15).

Ничто нельзя оправдать так называемым протестом против чего-либо — коммунизма, власти, мерзостей жиз- ни...Что-то Борис Леонидович Пастернак, на которого при случае любят ссылаться многие «интеллигенты», ни разу и нигде не употребил матерных слов; нынче про него сказали бы — «не в теме» человек, «не въезжает» и тем более «не догоняет»... А что стоило ему выразиться покрепче? Так нет же. Ничего не поделаешь, гений — а у них свои причуды...

Мало того что эти «богопротивные» вибрации начисто закрывают людям доступ к Божественному, они, как ненасытные чудовища, «съедают» и обыкновенную, «житейскую» энергию человека, превращая его в мертвеца при жизни. Это о таких сказано:

Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв (Оттср. 3:1).

Всем читавшим Евангелия запоминаются слова Иисуса, обращенные к фарисеям:

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей и всякой нечистоты (Мф.

33:27).

Казалось бы, какое они-то отношение имеют к «убогости», «примитивности» языка, а значит, и мышления? Да самое прямое.

Фарисеи в Евангелиях — это те, кто присвоил себе право единственно верного толкования Священного писания. Но неспроста слово «фарисеи» переводится с арамейского как «обособленные», а обособленность эта (или сектантство) привела к тому, что они отделили себя не только от «недостойных», по их мнению, людей, но и от живой Истины: трактовка Божественных предписаний у фарисеев стала чисто формальной, порой прямо противоположной их истинному смыслу. Поэтому Христос и говорил народу и ученикам:

...По делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают (Мф. 23:3).

Конечно же, словарный запас фарисеев (не только тех, евангельских, но и нашего времени) богаче, чем у так называемых простых людей — житейски суетливых

или тех же матерщинников. Но он все равно ограничен определенным набором выражений, которые позволяют им «лелеять» свою «абсолютную», раз и навсегда затверженную формальную истину. Главное же то, что они не вдумываются в значение тех слов, которые произносят, а значит, извращают их смысл и «уводят» людей от Истины. То есть «все богопротивное», «грязь, гниль, нечистота» — суть и тех и других, только одни «гробы окрашенные», а другие — неотесанные, неструганые, грубо сколоченные.

Но неужели так уж вредна обычная безобидная болтовня — подруг, соседей, коллег по работе или людей, ведущих телевизионные программы? Это смотря по тому, что считать вредом. Для «сбрасывания» друг на друга отрицательной информации болтовня просто необходима. Не помешает она и для достижения карьерного роста — как часто мы слышим с трибун разной степени «высотности» всякую чушь от весьма «авторитетных» людей, не только с высшим образованием, но и академиков, профессоров, доцентов... Болтовня, в том числе и мысленная, не дает человеку в процессе жизни понаблюдать за собой, сосредоточиться, разобраться в ходе происходящих с ним событий и в конце концов подойти к главному вопросу, который человек просто обязан задать себе, — о смысле собственной жизни.

«Болтать — приводить жидкость в движение, шевелить, мутить ее, взбивать, мешать встряхивая или помешивая чем-то» (В.И. Даль). Иными словами, этот процесс исключает «ровную гладь», спокойствие, трезвый анализ своих поступков — просто не успеваешь оценить степень ущерба, причиненного себе же убылью ментальной энергии. Единственное, что можно почувствовать при этом, — усталость. Недаром В.И. Даль переходит к толкованию более конкретному: «Болтать языком» — это не только говорить, а еще и (по-моему, ближе к истине) — молоть, пустословить. Болтовня же — не столькобеседа, сколькопустой разговор.При этом приводится чудесная поговорка:

Язык болтает, а голова не знает.

В этом-то все и дело. Пустопорожний обмен стереотипными фразами, злословие в адрес друзей, знакомых, а то и каких-то известных персонажей наглухо закрывают дорогу к приобретению принципиально новых знаний, к самопознанию, к постижению Истины. В книге русского философа П. Успенского «В поисках чудесного» приводится описание одной из встреч с известным мыслителем Г.И. Гурджиевым. Он пишет:

Когда человек болтает или просто ждет случая начать разговор, он не замечает чужих интонаций и не способен отличить правду от лжи. Но как только он успокоится сам, т. е. немного пробудится, он слышит разные интонации и начинает распознавать ложь. <...> ...Мой старый товарищ по газетной работе В. А. А. производил впечатление достаточно живого человека... он очень заинтересовался, когда я рассказал ему о Гурджиеве, и с разрешения последнего я пригласил его к нам на завтрак. <...> Он (Гурджиев — B.C.) усадил А. подле себя, был очень добр к нему, все время занимал его и подливал вина. У меня упало сердце, когда я понял, какому испытанию подверг своего старого друга. Дело было в том, что все молчали. А. держался в течение пяти минут, после чего он заговорил. Он говорил о войне, о всех наших союзниках и врагах вместе и по отдельности; он сообщил мнение всех представителей общественности Москвы и Петербурга по всевозможным вопросам; затем рассказал о сушке овощей для армии... особенно сушке лука; затем об искусственных удобрениях, о сельскохозяйственной химии и химии вообще; о мелиорации, о спиритизме, о «материализации рук» — и уж не помню о чем. Ни Гурджиев, ни кто-либо еще не произнесли ни слова. <...>

Бедный А. ничего не заметил; он так увлекся собственным красноречием, что со счастливым лицом проговорил за столом, не останавливаясь ни на мгновение, до четырех часов. Затем он с большим чувством пожал руку Гурджиеву и поблагодарил его за «очень интересный разговор». Взглянув на меня, Гурджиев незаметно рассмеялся. <...>

— Ну вот, видите, — сказал он, когда А. ушел, — это называется умный человек. Но он ничего не заметил бы, если бы даже я снял с него штаны — только дайте ему поговорить. Больше ему ничего не нужно. Этот еще был лучше других, хотя каждый похож на него. Он не лгал, он знал то, что говорил, конечно, по-своему. Но подумайте, на что он годен? И ведь уже не молод... Возможно, ему подвернулся единственный случай в его жизни услышать истину. А он все время говорил сам...

Вот это и есть «мутить и взбивать жидкость», в данном случае — разменивать на пустяки свою драгоценную ментальную энергию, «скачивая» ее из творческих частей ментального центра, или мозга в механическую часть, а затем — в пространство, вернее, в «никуда». «Взбаламученный» мозг привыкает к «приземленным» размышлениям обо всем на свете, особенно о политике, привыкает делать упрощенные выводы — и практически не способен вывести свою энергию на уровень более высокого порядка, который мы называем творческим. Не могу не привести еще цитату по этому поводу из стихотворения «Читатель» язвительного Саши Черного:

Я знаком по последней версии С настроением Англии в Персии И не менее точно знаком С настроеньем поэта Кубышкина,

С каждой новой статьей Кочерыжкина И с газетно-журнальным песком.

Словом, чтенья всегда в изобилии -

Недосуг прочитать лишь Вергилия,

Говорят: здоровенный талант!

Да еще не мешало б Горация - Тоже был, говорят, не без грации...

А Шекспир, а Сенека, а Дант?

Ну и что изменилось за сто лет? Разве что прибавился Интернет да телевидение заменило (правда, не до конца) газеты и журналы. А все остальное то же — Данте и Сенека являются для большинства тайной за семью печатями...

Многословное пустословие (с одной стороны) и убогость языка пополам с матерщиной (с другой) — близнецы-братья. То и другое сводит человеческую сущность к минимуму. Их общность проявляется в одном и том же: профессор, знающий много, но поверхностно, то есть неизвестно зачем, и грузчик без образования — одинаково обидчивы. Один обидится, если кто-то не посчитает его знания (подкрепленные многочисленными дипломами) истиной в последней инстанции, другой же — если в его присутствии кто-то будет слушать симфонию Бетховена или скажет несколько слов о философии Канта (это они образованность свою показать хочут). А объединяет их ограниченность мышления, у каждого на своем уровне...

Разумеется, приобретение знаний очень важно, это необходимое условие самопознания. Понятно, что у образованного человека на данном пути шансов больше — только следует разобраться, зачем ты все это знаешь. Как писал В.И. Даль:

Из крайности той может выйти со временем что-нибудь путное, из посредственности же никогда и ничего не выйдет.

Кстати, прекрасный совет булгаковского профессора Преображенского «не говорить за обедом о большевизме и медицине» остается в силе, разве слово «большевизм» следует заменить другим — «политика» да распространить время обеда на все время...

Какое отношение к этому имеет «богатство» языка, обширность словарного запаса?

В.И. Ленин писал А.В. Луначарскому 18 января 1920 года:

Недавно мне пришлось — к сожалению и к стыду своему, впервые, — ознакомиться со знаменитым словарем Даля. Великолепная вещь, но ведь это областнический словарь и устарел. Не пора ли создать словарь настоящего русского языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь и классиками, от Пушкина до Горького.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒