Сивоконь Владимир - Древние знания и Новое человечество. Искусство управления космическими энергиями 3 страница

Непонятное пугает людей; чтобы жить как живется, не пытаясь осознать единство всего сущего, а значит, и бесплодность насилия, которое есть уничтожение самих себя, они тщатся этим методом подчинить вечное — временному, бесконечное — конечному, Истину — лжи (то есть той «маленькой правде», что на данный момент доступна). Капитан Ахав яростно, исступленно ищет белого кита, чтобы истребить его — и гибнет не только сам, но, как «слепой вождь слепых», обрекает на смерть весь экипаж судна.

В живых остается только Измаил (в «Книге Бытия» о сыне Авраама сказано: «...И перед лицом всех братьев своих он будет жить»), который в поисках «хлеба насущного» начинает прозревать истину:

...само то таинственное косметическое средство, которое дает природе все ее тона и оттенки, — сам по себе свет в его великой сущности неизменно остается белым и бесцветным... падая на материю не через посредство посторонних сил, а прямо, он все предметы, даже тюльпаны и розы, окрасил бы своим собственным несуществующим цветом — если представить себе все это, то мир раскинется перед нами прокаженным паралитиком; и подобно упрямым путешественникам по Лапландии, которые отказываются надеть цветные очки, жалкий безбожник ослепнет при виде величественного белого покрова, затянувшего все вокруг него.

Воплощением всего этого был кит-альбинос. Можно ли тут дивиться внушенной им жгучей ненависти?

Капитан Ахав и его спутники — типичные представители «механического человечества», которые «и видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют». Им недоступно понимание белого цвета как единства всего сущего, они способны заметить только разрозненные, пестрые фрагменты бытия, не стыкующиеся друг с другом. Ахав подспудно осознает всемогущество того, на что он поднял руку, но в своей агрессии, в своем ослеплении не может остановиться. В нем творческая часть энергии заблокирована, он спит — им владеют отрицательные эмоции; они и губят капитана.

Но остался тот, кто уже обладает «внутренним слухом» — Измаил. Мелвилл таким завершением романа оставляет нам надежду на то, что и мы можем услышать «слова Божьи», а значит, и быть «от Бога». Если захотим.

ПОИСК БЕССМЕРТИЯ

Не насладились мы желанным наслажденьем — Желанье наслажденья нас пожрало.

Не истязали мы подвижничеством плоть — Подвижничество истязало нас. Не мы беспечно проводили время, Но время нас, беспечных, провело.

Желанья наши не увяли — Но из-за них увяли мы!

Бхартрихари

«Мы загипнотизировали себя мыслями о собственной незначительности, о том, что, родившись, мы должны умереть, и мы живем в постоянном страхеЭти слова великого мыслителя Свами Вивекананды, к сожалению, актуальны и ныне. Нет пока никаких оснований думать о роде людском как-то иначе.

Безусловно, есть особи, считающие себя людьми значительными. Жаль только, что эта «значительность» декларируется ими лишь на основании собственной должности или богатства. Что же до страха — то его тут еще больше. Ведь у них есть что отобрать.

«Вечные» вопросы интересуют малую толику людей. Иные проявляют этот интерес за несколько дней до физического исчезновения, когда, откровенно говоря, уже поздно.

Но вопрос о смысле жизни всегда будет стоять, вне зависимости от того, задаются им люди или нет. Большинство — нет, а вопрос — есть.

У Сомерсета Моэма есть прекрасный роман «Острие бритвы», эпиграфом к которому служит изречение из Катха-упанишады:

Трудно пройти по острию бритвы; так же труден, говорят

мудрецы, путь, ведущий к Спасению.

Эпиграф взят именно из Катха-упанишады неслучайно.

В «Острие бритвы» действуют несколько главных героев. Их жизненные цели в принципе достижимы, они не переходят порог собственно физического существования.

Один из них — Эллиот Темплтон, обыкновенный сноб, желающий, чтобы его фамилия звучала наравне с фамилиями лучших семейств Европы. Его не заботят внутренние качества людей, интересует только положение в обществе, титулы, связи. Цель его жизни — достижение предельной респектабельности, и больше ничего.

В «элиту» общества хочет войти и невеста главного героя — Изабелла Брэдли. Она жертвует искренним чувством в угоду обыкновенному материальному благополучию. Как говорит ее жених, главный герой романа Ларри Даррел, Изабелла не прочь поговорить сумными и интересными людьми, но «обязательно в туалетах от Шанель».

В качестве наблюдателя автор выводит самого себя под своей же фамилией — мистер Моэм. Его отношение к героям — ироничное и трезвое. Так же он относится и к самому себе.

Единственный персонаж, отличающийся от всех остальных в романе, — это Ларри Даррел, бывший военный летчик. Его поведение шокирует окружающих: он отвергает стандартные жизненные пути, хотя ему предлагают и хорошую должность, и знакомства с «нужными» людьми, и женитьбу на прекрасной девушке... Ларри — человек, прошедший войну и видевший смерть своего двадцатилетнего друга-весельчака. Он не может поверить, что человек рождается только для того, чтобы в конце концов умереть, так и не поняв, зачем родился.

Если все прочие герои «Острия бритвы» ищут жизненных благ, то Ларри ищет Бога, стремится познать истину. Ради этого он отказывается жениться на своей любимой Изабелле, поскольку она не может стать ему настоящим другом и не пытается понять смысл его поисков, ставя жениху ультиматум: или работа на будущую семыо, или разрыв. На протяжении романа герои несколько раз встречаются в разных жизненных коллизиях, но внутренне они — Ларри и все остальные — на путях разного порядка, которые так и не пересекутся.

О неслучайности эпиграфа. В Катха-упанишаде повествуется о том, как юный Начикетас, видя, что его отец Ваджашраваса приносит жертву жрецам старыми, бесплодными коровами (а обещал он пожертвовать все свое достояние), спрашивает: «Отец, кому ты отдашь меня?»

Ваджашраваса поначалу отмахивается от сына, говоря, что это глупый вопрос. Тот же упорно продолжает его задавать. Тогда отец в гневе кричит: «Смерти (то есть богу Яме) я отдам тебя\»

После этого Начикетас отправляется к богу смерти. Того нет дома три дня, и юноша ждет его. Когда Яма возвращается, он в возмещение долгого ожидания дарует Начикетасу обещание исполнить три его желания. Два первых он исполняет, но юноша высказывает третье желание: « Сомнение возникает после смерти человека: одни говорят: Он есть, другие — Его нет. Да узнаю я это, обученный тобой».

И тут Яма начинает уклоняться от ответа, говоря, что это материя очень тонкая, даже богам трудно в ней разобраться, и предлагает Начикетасу выбрать любое другое желание. Но тот не отступается и повторяет свой вопрос. Яма предлагает взамен все сокровища мира, золото, долголетие, красавиц, слонов, наслаждения, однако Начикетас возражает:

Преходящи эти удовольствия у смертного, они иссушают силу чувств. Да и жизнь-то вся коротка. Пусть же остаются у тебя повозки, танцы, пение. Не должен человек радоваться богатству: разве сможем мы владеть богатством, если увидим тебя? Будем ли мы жить, пока ты правишь? Нет у меня иного желания, чем то, которое я просил тебя исполнить.

И Яма, увидев твердость юноши, решает поведать ему эту тайну тайн. Для начала он хвалит упорство На- чикетаса, говоря, что тот те пошел по пути, сопряженному с богатством, на котором завязли многие люди», и продолжает:

Далеко в разные стороны расходятся те, что известны как незнание и знание. Я вижу, что ты стремишься к знанию, Начикетас, — многочисленные желания не подавили тебя.

Пребывая в глубине незнания, но считая себя разумными и учеными, блуждают, скитаются дураки, словно слепцы, ведомые слепцом...

(Как тут не вспомнить изречение из Матфея (15:14): «Оставьте их, они — слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».)

...Не постичь перехода неразумному, глупцу, опьяненному обманчивым богатством. С мыслью: есть лишь этот мир и нет другого — он снова и снова попадает в мою власть.

Искусен постигающий его, достоин удивления обученный искусным и узнавший его.

Объясненное недостойным человеком, это не может быть легко распознано — по-разному рассуждают о нем. Нет здесь иного пути, если оно не объяснено другим человеком; ибо оно неподвластно рассуждению, тоньше тонкого...

Этого недоступного взору, проникшего в скрытое, находящееся в тайнике сердца, глубочайшего, изначаль- ного Бога мудрец постигает путем самосозерцания и оставляет позади радость и горе...

И наконец, Яма отвечает на вопрос Начикетаса:

Мудрый никогда не умирает и никогда не рождается; из ничего не возникает Он, и ничто не возникает из Него. Эта сущность Нерожденная, Вечная, Нетленная, эта Древняя сущность не может умереть, когда умирает тело...

(Заметьте: мудрый — а не любой и каждый!)

Яма говорит здесь о Единой Душе, Атмане, или Пу- руше — высшем и внеличностном «Я» человека:

Кто свободен от греха и от страдания, может узреть его милостью господней. Нет тела у Него, хотя Он обитает в теле; не занимает Он пространства, хотя кажется, что он в пространстве, Бесконечный и Вездесущий. Зная, что такова Душа, мудрые пребывают в постоянном блаженстве.

Эпиграф к «Острию бритвы» приведен Сомерсетом Моэмом не совсем точно; видимо, он пользовался переводом Эдвина Арнольда, сделанным еще в середине XIX века и адаптированным к христианской терминологии. Речь, конечно, идет о пути, ведущем не к «Спасению», а к осознанию Атмана как единства всего сущего. И о «пути» сказано гораздо жестче: «Остер, как лезвие бритвы, неодолим, недоступен этот путь — говорят мудрецы».

Но недоступен ли? Ведь Начикетасу этот путь открылся! И потому, что он был тверд в своей решимости узнать тайну смерти и есть ли она вообще. Такой же решимостью обладает и герой «Острия бритвы» Ларри Даррел.

Бывший летчик, понимая свое невежество, все время пополняет багаж знаний, изучая труды европейских философов и мистиков, пытается понять жизнь на практике, много путешествует, работает в шахте. Ларри, как Начикетас в Катха-упанишаде, неотступно добивается ответа на вопрос о смерти и бессмертии. Наконец, попав в Индию, он находит Учителя (гуру) Шри Ганешу и испытывает Просветление. Теперь он уверен в существовании Вечной Души — Атмана и возможности ее постижения, слияния с ней.

В Катха-упанишаде изложены основные положения философии веданты о том, что мир един, и многообразие явлений, которым мы прельщаемся, — только видимость. Свободен лишь тот человек, который осознает единство всего сущего; только при этом условии возможно правильное действие. Но для такого осознания нужно хорошенько усвоить следующее:

Самосущий направил действие органов чувств наружу, а потому человек смотрит во внешний мир, а не во внутренний. Мудрый, жаждущий бессмертия, обратил действие органов своих чувств вовнутрь и воспринял внутреннее Я...

Если отвлечься от мыслей, изложенных в упаниша- де, оглянуться вокруг и посмотреть на самого себя, то становится ясно: люди живут разделенными, раздробленными; им кажется, что, ограбив соседа, можно стать счастливым. Поэтому никому не приходит в голову, что, сплюнув окурок сигареты на тротуар, человек загрязняет самого себя.

Легче всего искать удовольствий во внешнем мире — все пространство вокруг нас забито информацией, практически не имеющей истинной ценности. Как писал еще Омар Хайям:

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь — хоть минуту подумай О сохранности глаз, языка и ушей!

«...Неодолим, недоступен этот путь...» Не только в упанишадах, но и в Евангелиях говорится о том, что для контакта с высшим уровнем, без которого невозможно самопознание, необходима настойчивость. Вот какая притча изложена в Евангелии от Луки (18:2-5):

В одном городе был судья, который Бога не боялся и людей не стыдился. В том же городе была одна вдова, и она, приходя к нему, говорила: защити меня от соперника моего. Но он долгое время не хотел. А после сказал сам в себе: хотя я и Бога не боюсь и людей не стыжусь, но, как эта вдова не дает мне покоя, защищу ее, чтобы она не приходила больше докучать мне.

Другими словами, помощь свыше нелегко получить. Невозможно нам, находящимся на нынешнем уровне, выйти на контакт с более высоким уровнем. И свидетельство тому — пустые просьбы, с которыми мы обращаемся то и дело к Богу. Чтобы быть услышанными, мы должны измениться, стать другими. Другим стал Начикетас, задумавшись о проблеме жизни и смерти. Оставайся он тем же, что и до разговора с богом Ямой, — жил бы богато и весело, не понимая смысла своей жизни. На этот же путь ступил и Ларри Даррел.

Символичен эпилог романа «Острие бритвы»: все герои приобрели (или утратили) нечто конечное — положение в обществе, деньги и прочие сопутствующие блага, Ларри же добровольно продал те немногие ценные бумаги, на доход с которых он жил, и как будто «растворился» на просторах Америки. То есть человек, постигший Бесконечное, живет уже не так, как все другие. Он преодолел страх повседневного существования и не зависит от изменения переходящих внешних условий.

Но для того, чтобы выйти на этот Путь, одного интеллекта недостаточно. Бесспорно, первый, ментальный «толчок» необходим. Но «теоретическое» убеждение в возможности достижения бессмертия без практических попыток осуществить это — ровным счетом ничего не стоит.

Познание высшей реальности, называемой Брахма- ном (или Атманом), возможно только всем существом человека. Об этом также говорится в Катха-упанишаде:

Знай же, что Атман — владелец колесницы; тело — поис- тине колесница;

Знай, что рассудок — колесничий; разум — поистине поводья.

Чувства называют конями, предметы восприятия — их путями.

Атмана, соединенного с телом чувствами и разумом, мудрые называют наслаждающимся.

Кто не наделен распознаванием, чей разум никогда не сосредоточен, чувства у того не знают узды, словно дурной конь у колесничего.

Кто же наделен распознаванием, чей разум всегда сосредоточен, чувства у того знают узду, словно добрый конь у колесничего.

Кто непонятлив, неразумен, всегда нечист, тот не достигает того места и возвращается в круговорот бытия.

Кто же понятлив, разумен, всегда чист, тот достигает места, откуда он больше не рождается...

Собственно, отсюда и возникло учение о том, что человек, достигший полного развития, состоит из четырех тел, которые проникают друг в друга и отвечают за соответствующие человеческие проявления. Колесница (физическое тело) — это телесное; конь (астральное, или витальное тело) — чувства, эмоции; колесничий (ментальное тело) — ум, интеллект.

Что касается Атмана, или хозяина колесницы, то он ассоциируется с «причинным телом».

Многие заблуждаются, полагая, что все эти тела есть в нашем организме в уже «оформленном» виде. Есть-то они есть, но только как принцип, а не как данность. Все они пребывают в нас в состоянии хаоса. Все перемешано — ум мешает чувствам, чувства — телу, и так далее. Полностью оформлено только физическое тело; другие же тела нужно упорно взращивать, или кристаллизовать, самому человеку.

Перед нами два пути существования. Первый, самый распространенный: жить только как физическое тело, не ставя даже вопроса о чем-то ином, изредка пользуясь умом и совершенно не владея чувствами. Управляют такими людьми внешние обстоятельства, организм же только реагирует на них тем или ином образом, сохраняя некоторые иллюзии, что все дела вершит он сам (лично!).

Второй, достаточно редкий путь: усомниться в правильности своего сумбурного существования и искусственно культивировать в себе сначала витальное, а затем и ментальное тела. Но каким образом?

Метод для этого — психологическая работа над собой, которая издревле велась в странах Востока. Самая известная методика, о которой мы слышали, — практика йоги.

Собственно говоря, йога — это соединение высшего уровня развития с низшим, то есть нашим. От этого слова произошло «иго», жесткая связка одного с другим. Но чтобы создать такую связку, нужно подвергнуть себя полной внутренней перестройке.

Как говорил русский мыслитель П. Успенский, «йога помогает человеку бороться с обманом слов, ясно показывает ему, что мысль, выраженная словами, не может быть истиной...»

Часто, приводя слова из Библии, что человек создан по образу и подобию Божьему, мы используем их, чтобы представить себе человека такого же, как мы, только огромного, могучего и всесильного. То есть исходим из своих предпосылок, весьма далеких от правильных. Отсюда у нас боженька — такой добрый, а порой и суровый старичок, у которого две руки, две ноги и прочие части тела. И главное — он по первой нашей просьбе (ну как же, он ведь наш Отец) должен помогать нам сделать наши делишки без малейшего для нас ущерба. Отсюда и бесконечные упоминания Всевышнего всуе, от которых предостерегает Священное писание — ибо они бесполезны.

На самом же деле, именно мы должны строить мост, который соединит наш уровень сознания с Высшим. А над этим нужно упорно трудиться. Как же иначе достигнуть Спасения, Брахмана, истинного «Я», бессмертия, что и есть главный атрибут Всевышнего? Вот это и называется «по образу и подобию Божьему».

Человек создан для того, чтобы работать над своей несовершенной формой и наполнять ее внутренним содержанием, отличным от нынешнего, довольно скудного, стать другим, осознать ту бесконечность, от которой мы себя отделяем каждую минуту.

П. Успенский в своей работе «Искания новой жизни» пишет:

Используя силы, которые дает йога, человек может идти только в одном направлении, стремясь к истинному и вечному. Если он пойдет по другому пути, стремясь только к личному и временному, сделает попытку заставить йогу служить своим мелким, земным, человеческим целям, сама же йога, обратившись против него, остановит его, лишит всех сил... а может быть, даже уничтожит его совсем... Нельзя заставить бесконечное служить конечному, вечное служить временному и сверхличное служить личному. Поэтому совершенно неосновательны все страхи о том, что злые, или корыстные, или ничтожные люди могут воспользоваться силами йоги для злых, корыстных или мелких житейских целей. Йога сама охраняет себя,

во-первых, трудностью изучения, во-вторых, теми высокими требованиями, которые она предъявляет к человеку, подходящему к ней, и, наконец, тем, что заключает в себе элементы, исключающие всякую возможность злоупотреблять силами, даваемыми ею.

Эта пространная цитата приведена для того, чтобы сразу отмести всякие домыслы о возможности использования методов йоги для достижения какого-либо диктата всему миру, тотального насилия и тому подобного... «Земные», суетные вибрации, исходящие от носителей подобных идей, перпендикулярны Божественным — а потому «тысячелетний» Рейх смог продержаться всего-то двенадцать лет.

Нет нужды рассказывать о видах йоги и способах их изучения. Следует только отметить, что теоретические положения изложены вполне доступным языком в «Йога-сутре» Патанджали, работах Абедананды, Ви- векананды и других источниках. Занятия раджа-йогой или хатха-йогой требуют знающего Учителя. Самостоятельно освоить эти методы практически невозможно, зато вероятность получения инвалидности велика, не говоря уж о более печальном исходе.

Единственная йога, которую можно практиковать самостоятельно, — карма-йога, йога труда и жизнедеятельности. Она учит правильному отношению к жизни и окружающим. Главная цель этой йоги — изменение внутреннего отношения к вещам и своим действиям. Главная задача карма-йоги — превращение всякого нашего труда в творческий, без раздумий о выгодах для себя и конечном результате, который будет «висеть» на вашей душе как гиря.

Если работаешь ради денег или награды — ты работаешь рабски, ты «привязан» к недостойной цели, отождествлен с ней. И оправдываешь свою «работу как лошадь» словом «долг». Свами Вивекананда в своей книге «Карма-йога» говорит, что «обычная идея долга берется на низшей плоскости», и далее:

Посмотрите на этих несчастных рабов долга. Долг не оставляет им времени помолиться Богу, не оставляет времени помыться. Долг точно висит на них. Они приходят домой и думают о работе на следующий день. Они живут жизнью рабов и умирают, как лошадь, упавшая на улице. Это долг, как его обыкновенно понимают... Откажитесь от всякой мысли о долге. Все, что вы делаете вынужденно, усиливает вашу привязанность... Перед нами не что иное, как глупая жадность к золоту и стремление к выгоде, которое человек старается прикрыть цветочками... Наш подлинный долг заключается в том, чтобы сохранять свободу, свободно трудиться, посвящая труд свой Богу... Долг благороден, когда он помогает нам обуздать животные инстинкты в себе... Мы просто выполняем волю Бога, и это никак не связано ни с воздаянием, ни с наказанием.

Одно из главнейших условий при изучении не только раджа-йоги, но и других видов йог — умение не думать, то есть останавливать свои (а свои ли?) мысли, тем самым сокращая бесполезную трату энергии. Как правило, наше думание — ненужное, ибо мысли входят в психический аппарат произвольно, без нашей на то воли.

Если кто-то считает, что не думать легко, пусть попробует. Пусть попытается остановить поток суетливых мыслей или мелодий, недавно случайно услышанных. Пусть сосредоточится хотя бы на чем-то одном, хоть на себе, повторяя: «Я такой-то, здесь и сейчас...» Усилий хватит минуты на полторы.

Всякая ерунда, безнаказанно засоряющая наш интеллект, создает определенные слои тяжелых вибраций, некоторые из которых мы называем истинными лишь оттого, что изошли они из мыслительного аппарата «авторитетного» человека, ученого, философа, и так далее.

И в случае чего можем опереться на высказывания этого человека как на истину в последней инстанции — то есть смотрим не на Небо, а на бетонный потолок, на котором что-то написано.

Задуматься о чем-то важном — это и есть, как ни странно, способность не думать, пропустить поток Истины через искусственно созданные плотины, разрушить их.

Ненужное думание влечет за собой столь же ненужное делание. Джидду Кришнамурти говорил, что, пока важная мысль не стала самим тобой, ее нельзя смешивать с другими теснящимися в голове мыслями. Поэтому временной промежуток между мыслью и самим мыслителем пагубен, разделение это искусственно. Мы начинаем подгонять сам мыслительный процесс под стереотипные схемы, опираясь на уже известное. Задача любого из нас — стереть различие между мыслью и мыслителем, поняв, что это единое целое.

Эти положения Кришнамурти перекликаются с мировоззрением Дао. Приверженцы Дао также призывают постичь мудрость великого Пути — не затемнять суетным деланием великий покой бытия. Отсюда главный принцип Дао — «у-вей», или «неделание». Но это не значит, что человек не может работать. Он не должен лишь повиноваться своим мелким желаниям, что и есть суета. Тогда уж и впрямь, как говорят даосы, лучше просто ничего не делать.

Кришнамурти говорил, что существует единственный способ познания бытия: посмотреть на него по-но- вому, непосредственно, не опираясь на подпорки «известного». Отсюда его отрицания различных йоги- ческих методик успокоения разума. В частности, он с иронией относился к пению мантр, говоря, что с таким же успехом можно петь: «Кока-кола, кока-кола...»

Думаю, что великий мыслитель был не совсем нрав. В зависимости от устройства нашего психического аппарата мы постигаем истину тем или иным способом: кто-то через йогические упражнения, кто-то (а это не такая большая часть людей) способен сделать это, как Кришнамурти, — важно упорное следование избранному пути. Еще Христос говорил в притче о винограднике, что все, кто трудится в нем, получат одинаковое вознаграждение, вне зависимости от начала времени работы того или иного человека. Главное трудиться. Но большинству людей такая мысль никогда даже не придет в голову.

«...Неодолим, недоступен этот путь...» Поэтому работать над собой эффективно можно только в группах — это утверждал Георгий Гурджиев, принесший в Европу в начале XX века основы древнего учения о са- мопостижении через расширение сознания и изменение собственного бытия. Имя Гурджиева для «широкой общественности» носит оттенок скандальности, «сенсационности». Многие «исследователи» его системы с самой системой и вовсе не знакомы, ибо она не столь легка для постижения. Самое простое — обратиться к биографии Георгия Ивановича и, опираясь на весьма недостоверные данные, намеренно распространявшиеся им самим, делать на их основании самые нелепые выводы.

Отсюда всякие немыслимые сочетания фамилий в названии ряда сочинений типа «Сталин, Гитлер и Гурджиев», попытки сделать из искателя истины некоего «мага», чуть ли не кандидата в Люциферы. Все это — от незнания авторами самой «системы Гурджиева». Достаточно только начать вникать в ее суть, как сразу станет ясно, насколько далеко это учение от насилия.

Главное в системе — преодоление человеком собственной раздробленности, создание в себе единства. Миллионы маленьких «я», из которых состоит каждый, способны лишь на то, чтобы отзываться на множество самых противоречивых толчков извне. Человек не может «делать». Все делается помимо его воли, а воли нет, поскольку в человеке постоянно спорят миллионы мелких «воль», суетных желаний. Словом, все случается само по себе, потому что люди в нынешнем их состоянии — только машины. Чтобы стать людьми в истинном значении этого слова, нужно осознать свое положение.

Осознать же может только тот, кто не отождествляется с каждой вещью вокруг себя, с каждым своим желанием, с любым внешним веянием. Нужно, как сказано в той же Катха-упанишаде, «обратить органы своих чувств вовнутрь», чтобы сформировать истинное «Я». Для этого, ‘говорит Гурджиев, необходимо самонаблюдение и самовоспоминание.

Самонаблюдение, казалось бы, очень простой процесс: отвлекись от каждодневной суеты и для начала оглядись, где ты находишься, по какой улице идешь, какая сейчас погода, и тому подобное. Но даже это примитивное действие мы сделать не в состоянии из-за постоянной «занятости» чем-то, погружения во «что-то», что по Гурджиеву — сон наяву, мало чем отличающийся от ночного сна.

Самовоспоминание — это осознание себя в данном месте в данное время, то есть не только наблюдение окрест, но и обратный процесс наблюдения за тем, как вы сами воспринимаете наблюдаемое явление. Человеку очень трудно это сделать без контроля со стороны. Отсюда важность коллективной работы, занятий в группах. Действительно, попробуйте заняться этим самостоятельно, попытайтесь осуществить на практике самовоспоминание хотя бы один раз в день — на пару- тройку упражнений вас хватит, а дальше все забудется и потечет по-старому...

Согласно же учению Гурджиева, для человека, достигшего единства и обладающего волей, самовоспоминание — тот же воздух, без которого невозможно жить, оно постоянно. Достигнуть успехов на этом пути возможно только упорной работой над собой во всех своих энергетических центрах — двигательном, эмоциональном, интеллектуальном, а главное — добиться согласования работы всех своих центров (или, в йоге, — чакр).

Кто ничем не жертвует, тот ничего и не добьется, говорил Гурджиев. Главная наша жертва — освобождение от страданий, которыми мы себя окружили и которыми гордимся. Важная составляющая этих страданий — отрицательные эмоции, которыми мы все отравлены в течение жизни и которые изначально в человеке не заложены. Возникают они как все от той же людской разобщенности, так и от собственной раздробленности человека. Преодолеть их можно только работой над собой. А поэтому должно заменить бессмысленные страдания — «намеренными», возникающими в ходе самопознания, то есть благотворными усилиями.

В самопознании, утверждает Гурджиев, нужно опираться на работу, идти от нее. Нельзя идти от жизни. Это значит стать бессознательной ее частью. Для большинства путь самопознания заказан. Большинство хочет удовольствий от жизни. Даже труд при таких условиях становится рабским, поэтому мечта многих — получить жизненные блага по возможности без труда. «Большинство — зло», — говорил греческий философ Биант.

Работа над собой не может идти время от времени — это занятие бессмысленное. Работа над собой должна осуществляться в человеке непрерывно. Иначе будет как в евангельской притче:

Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел, и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, — и бывает для человека того последнее хуже первого (Лк. 11:24-26).

«Система» Гурджиева считается учением суфийского толка. Суфии, в отличие от мусульман традиционного

направления, большое значение придавали «интуитивному» постижению истины: только в любви к Всевышнему возможно его познание и конечное слияние с ним. По сути, это очень схоже с философией веданты. Суфии считали, что дух должен сбросить цепи множественности, присущей материи, и прийти к единению с Абсолютом.

Язык суфийских произведений так же «зашифрован», как и язык Евангелий. Когда речь идет о любовном экстазе, под ним разумеется вовсе не плотская страсть, а путь познания Бога. Об этом можно прочитать в поэмах и стихах Саади, Руми, Хафиза. Вино, так же как и в Евангелиях, обозначает высочайший уровень Истины. Поэтому нет никаких оснований считать великого математика и астронома Омара Хайяма горьким пьяницей. Хотя в его рубайи многие видят именно этот поверхностный смысл. (И, что греха таить, часто ссылаются на средневекового мудреца при обильных возлияниях.)

Не у тех, кто во прах государства поверг, —

Лишь у пьяных душа поднимается вверх.

Надо пить в понедельник, во вторник, в субботу,

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒