ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Там же. Те же. Пять минут прошло.

Анна Степановна стонет на диване. Все стоят вокруг неё.

ВАЛЕНТИНА. Что, Оля? Вот тебе и тематическое малиновое день рождения. Думала: вот, нашла я себе тихенькую, славненькую работку, вот тут книжки стоят, вот пыль тёплая в воздухе летает, мышки в подполе скребут, тишь и гладь, и Божья благодать – живи, не хочу, так? Нет, не так, Оля. Тут у нас, Оленька, страсти, такой Шекспир кровавый. Тут посреди шедевров мировой литературы такое творится, что все Толстые и Чеховы рыдают по ночам на всю библиотеку, от зависти рыдают, что не написали про нас ничего, про библиотекарей! А вот написать бы про нас …

МАРИАННА. Медведенко ты наш: «Написать бы про то, как живет наш брат, учитель. Плохо, плохо живётся …»

ВАЛЕНТИНА. Не несут меня ноги, Марианночка, в эту фабрику грёз.

МАРИАННА. Ну, и сиди дома, кто толкает?

ВАЛЕНТИНА. Я хоть выход ищу из положения, а ты успокоилась. Успокоилась и кушаешь себе свою собачку, свою кошечку и своего попугайчика. А я не хочу!

МАРИАННА. А ты куда пойдешь? Собралась с цыганами бежать? Ну, давай, вали, беги. Цыган только у нас округе нету.

ВАЛЕНТИНА. Я прочитала на днях, что британские ученые выяснили, на что женщина обращает внимание, когда смотрит на мужчину …

МАРИАННА. Как не доверять британским ученым …

ВАЛЕНТИНА. На попу они прежде всего смотрят! Если бы, Марианна Михайловна, повстречался бы сегодня великий русский красавец с упругой попой, то, как ты думаешь, Марианна Михайловна, не забила бы ты сходу большой болт на великую русскую литературу как девятнадцатого, так и двадцатого века? Нет, не забила бы?

МАРИАННА. «Не противься ж, Валенька, он тебя не съест, золоченый, маленький твой крестильный крест!».

ВАЛЕНТИНА. Ходила я, Марианна, в церковь много, долго, часто. Вся ладаном пропахла, всё просила Бога о счастье. Не помог. Молилась, шишки на лбу набивала …

МАРИАННА. Плохо молилась.

ВАЛЕНТИНА. Хорошо молилась. Просто – нет его. Бога-то. Нет.

МАРИАННА. Русская и такой цинизм, такие слова! Рот скотчем заклей!

ВАЛЕНТИНА. Ты и в словах пафосных, и в одежде стала похожа на нее. Ну, капец просто. Две капли воды.

АННА СТЕПАНОВНА. Я еще жива. Я слышу.

ВАЛЕНТИНА. Жива, жива. А помрет – ты станешь завбиблиотекой, нет? Говорит красивые слова, охает и ахает, а внутри ничто не шевельнется. Королева говна и пыли.

АННА СТЕПАНОВНА. Замолчите все!

ВАЛЕНТИНА. Ты ее смерти ждешь?

МАРИАННА. А что должно шевельнуться в душе моей?

ВАЛЕНТИНА. И ведь на грамм не верят, ни та, ни другая в то, что их поганый рот, открываясь, произносит. А он всё открывается и открывается, просто так - по привычке, потому что говорить-то что-то надо, не молчать же. Он открывается, как заведенный, как у робота, и несет поток хероты какой-то немыслимой.

МАРИАННА. Сама закройся, не у стоматолога. Сейчас бульдозер подъедет и тогда …

АННА СТЕПАНОВНА. Я выйду, под бульдозер лягу!

МАРИАННА. Не ляжете.

АННА СТЕПАНОВНА. Ляжу! Это мой дом, я тут сорок лет прожила, проработала!

ВАЛЕНТИНА. Бульдозер – это лучший вариант. А если бензином или гранатометом …

АННА СТЕПАНОВНА. Это памятник архитектуры и культуры, один из самых красивых домов города! Напротив – мэрия!

АНДРЕЙ. Я его ушатаю за такие предъявы!

МАРИАННА (Андрею).Что вот ты тут? Орлом поднебесным лечу над землей, а?!

АНДРЕЙ. Я не говорил так, да!

МАРИАННА. Не говорил? Вот что ты сюда прибежал, ты, ломом подпоясанный?!

АНДРЕЙ. Красиво делай – нормально будет.

МАРИАННА. Чего? Ты на каком языке?

АНДРЕЙ. Оля написала эсэмэс. Чё вы мутите? Нормально говорите, да? Суету не наводите, да? Я нормально по русскому говорю, не надо.

МАРИАННА. Ну, и что прибежал? Ну, и что ты ему сделаешь?

АНДРЕЙ. За базар отвечаю! От души! Правда должна быть!

МАРИАННА. Да помолчи! Тут Россия! Наших порядков не знаешь?

АНДРЕЙ. Он махаться хотел, да? А я что: сидим на люстре, семечки хаваем? А что, промолчать, да? И не делать, да? Он чё от жизни хочет?

МАРИАННА. Ну, ляг под бульдозер, давай! Может, он ехать побоится.

АНДРЕЙ. Не поедет. На бульдозере Арслан, мой брат.

МАРИАННА. Весь аул тут прописался! Чего в горах не сидите, чего понаехали?

АНДРЕЙ. Мы не понаехали! Нормально говори, да?

МАРИАННА. Думаешь, брату твоему не надо работу, и он её так и бросит ради тебя?

АНДРЕЙ. Тогда он мне не брат!

МАРИАННА. Да хватит! Жди, что сейчас загудит под окнами …

АННА СТЕПАНОВНА. Не загудит. Я ж говорю: это памятник.

МАРИАННА. Да в рот ваш памятник. А всё из-за тебя, Али-баба. И это только начало. А дальше крышка. Всем нам, если отсюда удерем, будет крышка.

АНДРЕЙ. Я его по ходу зарежу.

МАРИАННА. Да сядь ты! Скачет!

АНДРЕЙ. Я всю его домовую книгу порежу!

МАРИАННА. Сядь! Мелет. Орел! Ну, что делать? Блин, ну, как на Курской дуге мы: не знаешь, с какой стороны фашисты нападать станут.

ВАЛЕНТИНА. Вот и мы будем выжидать, как они тогда. Только ждать, что он явится и придаст нам ускорение: пинка под зад.

АННА СТЕПАНОВНА. Я знаю! Мне надо умереть, и тогда ничего не будет!

ВАЛЕНТИНА. Да что вы разыгрались, Анна Степановна? Чего развалились? Кого ждете?

АННА СТЕПАНОВНА. Я умру и своей смертью спасу вас! Девочки, я ведь уже очень давно жду звонка с неба!

МАРИАННА. Хватит! Не позвонят! А позвонят, так вы трубку не берите!

АННА СТЕПАНОВНА. Она сама поднимется, трубка, когда позвонят! А ты первая побежишь, когда с неба позвонят! Ждешь, чтобы стать завбиблиотекой!

МАРИАННА. Сказать? Раньше – ждала, а теперь – нет. Ай! Остонадоели вы мне все!

ВАЛЕНТИНА. Хватит! Вставайте, тикать надо!

АННА СТЕПАНОВНА. Куда тикать? Что значит – тикать?

ВАЛЕНТИНА. Тикать – значит: бежать. Бежать. Не включайте блондинку.

ОЛЬГА. Он дверь запер центральную. И черный ход перекосило, не выбраться.

АННА СТЕПАНОВНА. Я никуда тикать не буду. Это мой дом. Я тут всю жизнь прожила, проработала тут, тут каждый сантиметр мне знаком и дорог … Куда я отсюда? Тут помру. И вы меня вперед ногами отсюда вынесете …

МАРИАННА. Я ведь знала, что вы половину денег присвоили! В Турцию, да? А нам сказали, что картошку садили у сестры в деревне, да? Мы вас две недели ждали! Она приехала, я смотрю: что это она так сильно лицо белым гримом намазала? Я еще подумала: где она так сильно в деревне загорела? И вот – выясняется!

АННА СТЕПАНОВНА. Я старая, мне 65 лет, я что видела, кроме этой засраной библиотеки?

ВАЛЕНТИНА. Вы же только что говорили, что это ваш дом родной.

АННА СТЕПАНОВНА. А ты больше слушай! Дели на тридцать три!

МАРИАННА. А я что видела? Вам меня не жалко? А она что видела? У нас вот только Ольга, может, увидит что-то. Горы, сакли, родники, военно-грузинскую дорогу, Махачкалу или что там у вас еще на Кавказе есть?

АНДРЕЙ. У нас всё есть! Нормально говори, да? За базар отвечаю! Я не олень! Чё ты быкуешь?

МАРИАННА. Да, да. Верю. У вас там всё есть, только едете вы оттуда почему-то сюда!

АНДРЕЙ. У нас всё есть, только денег нет!

МАРИАННА. Еще раз спрашиваю: какого черта ты приперся сюда и всё испортил?

АНДРЕЙ. Я ее люблю! А она, Аннета Степановна, толкает её к нему! Харам! Нормально делай – красиво будет!

АННА СТЕПАНОВНА. Какая я тебе Аннета? Я Анна! Анна!

АНДРЕЙ. А так обиднее чтоб было. Аннета! Стыдно вам так. Харам!

АННА СТЕПАНОВНА. Раз ты так хорошо по-русски, я скажу тебе: «Своя рубашка ближе к телу!». Что значит: о себе думай прежде. Никто ее не толкал к нему. Ну, пококетничала бы, поиграла бы с ним – да и досвидос!

АНДРЕЙ. Вы старая выблитека, вот.

АННА СТЕПАНОВНА. А ты молодая выблитека? Хач, даг, чурка! Али-Баба, чертов чертяка! Вот помру – тебе стыдно станет!

ВАЛЕНТИНА. Хватит! Ну, что вы развалились? Ну, милицию вызывайте или хоть что-то такое сделайте, а?

АННА СТЕПАНОВНА. У него вся милиция куплена. Разве что только Владимира Владимировича вызвать.

МАРИАННА. Дух Маяковского, что ли?

АННА СТЕПАНОВНА. Отстань, не понимаешь будто!

МАРИАННА. А зачем он стрелял? В кого он стрелял?

АНДРЕЙ. Да не стрелял он. Он трус. Пугает всех пистолетом, а он не настоящий. Я – не очкошник! Мы спим с оружием! Нормально делай – красиво будет, да!

АННА СТЕПАНОВНА. Где вы там спите?

АНДРЕЙ. В горах!

ВАЛЕНТИНА (смотрит в окно). Никого нет, пусто на улице. Куры вон бегают, ветер шумит, тополя качаются. Июнь.

АННА СТЕПАНОВНА. Не слышно?

МАРИАННА. Чего?

АННА СТЕПАНОВНА. Бульдозера?

МАРИАННА (встала рядом с Валентиной, тоже смотрит в окно). Да пусть едет, пусть сносит. Кому она нужна, эта библиотека, кроме нас с вами, кроме тех, кто тут пригрелся, пристроился и зарплату получает? Кому? Вот ему? Он букв русских не знает.

АНДРЕЙ. Знаю! Нормально говори!

МАРИАННА. Помолчи. Крысы, мыши, мхом всё обросло, из подвала воняет, мох лезет из подпола сквозь линолеум, не видите? Людей живых нет, никто сюда, в этот очаг, ни ногой! Всё сгнило, двухвостки полуметровые бегают по полу. Ходишь и боишься наступить, боишься, что укусит какая зараза, или наступишь на жука на какого-то – и треск стоит. Или откроешь книгу – а оттуда какая-то падаль выпадывает. Или в угол смотришь: а там паучище жирнючий сидит, ждет добычу. Вот смотришь на него и думаешь: это ты, ты добыча этого паука.

АННА СТЕПАНОВНА. Начиталась книжек классиков социалистического реализма. Кому ты нужна, каким паукам, кто на тебя сети расставил? И не ври, к нам ходят, не ври! На вечере «Дощатов в сердце моем!» полгода назад было аж 15 человек!

ВАЛЕНТИНА. Вместе с нами. Еще три сестры были и дядя Ваня. Плюс - прибабахнутый писатель-краевед. И всё! А вечером тут - там кто-то ходит по второму этажу, доски скрипят, страшно жутко. Если там свет не горит, то меня хоть палкой бей, я туда не пойду.

МАРИАННА. Это дух купца Авдеева ходит. Он убил топором всю семью, вот тут, в этой комнате. Разрезал всех на куски и закопал в подполе. А мы живем, ходим.

АННА СТЕПАНОВНА. Хватит сочинять. И так страшно, а ты добавляешь.

МАРИАННА. Никто не врет. Всех убил, разрезал, закопал и сам повесился.

ВАЛЕНТИНА. От водки?

АННА СТЕПАНОВНА. От отчаянья. Как я сейчас.

МАРИАННА. Вон, крюк в потолке висит, еще с тех времен. На нем и повесился.

ВАЛЕНТИНА. Не крюк это, а кольцо. Там на потолке кольцо, чтобы подвешивать колыску, колыбельку для ребенка. А вот тут в углу стоял загончик такой и по весне там всегда маленький теленок был. Я знаю, у нас так было в деревне. У теленка ноги были скользкие и они всё время разъезжались. А потом с копыток слезала тоненькая кожа и он начинал ходить. И в доме всегда пахло молозивом, навозом и теленком.

АННА СТЕПАНОВНА. Купец Авдеев был хорошим. Порядочный и уважаемый человек. Страху нагоняете. Он был меценат, он построил церковь на берегу реки! Его любили все!

ВАЛЕНТИНА. Меценат, ага. Девок молодых щупал, а потом церковь построил. Владимир Николаевич тоже меценат: копейку даст, а отчету требует на рубль.

АННА СТЕПАНОВНА.На моей памяти четыре века было, четыре поколения. И вот пришло последнее, которое я вижу перед смертью.

ВАЛЕНТИНА. Что вы себя опять хороните?

АННА СТЕПАНОВНА. Последнее, да. Новая жизнь не похожа на ту старую, на нашу, на нашу молодую. Никакой тишины, почтения, никакой ленивой кротости. Народ стал бойким и проворным, как татары, все торгуют и продают, будто это и не русская земля.

АНДРЕЙ. Не продают и не торгуют, а работают. Я работаю на стройке. Нормально говорите, да? И тогда красиво будет.

АННА СТЕПАНОВНА. И русских не встретишь: китайцы, таджики, узбеки или вон – кавказцы. Как будто от нашего старого купеческого дома побежала новая улица. У нас возле дома колдобины, буераки и ямы с грязью, а там – свет горит, освещает новые вывески и всю гадость из телевизора. На улице никто не здоровается. Я тут жизнь прожила. А меня никто не знает. Я хотела нести свет в людей, в массы. Меня никто знать не хочет. Дурная бабка в свитере «Келвин Кляйн».

ОЛЬГА. А зачем вы его носите?

АННА СТЕПАНОВНА. А ты зачем вся в люрексе? Затем и ношу, что я вся красивая и молодая быть хочу, а еще потому, что –понравилось оно мне. А я ли была не конь вороной? Меня тут, в этой библиотеке в пионеры принимали. Вот как раз на этом месте, под бюстом Владимира Владимировича. А потом и я принимала всех в пионеры. Тоже тут. Я была командир дружины. Но новая жизнь лезет из обочин, шахт, грязная и вольная, гламурная и наглая. Жулики кругом. Машины едут, а в машинах музыка орет на всю улицу. А тем, кто в машине, наплевать на всех, что все спят. Они-то ведь не спят, и их не волнует ничего и никто, кроме их самих. И откуда всё это, из каких колодцев грязных и тёмных вылезло? Новое поколение идет без упрямства, степенности, истинной веры, не своевольное, оно без гордости, оно без страстей. Нет, в старину люди были совсем, совсем другие, не эти нынешние.

МАРИАННА. Вы сейчас прям как будто словами из пьесы говорите. Островский прямо: «В старину люди были другие! Раньше были дубы, а теперь пни!».

ВАЛЕНТИНА. Это Чехов, «Чайка».

АННА СТЕПАНОВНА. Да ладно уж, дословно или не дословно. Хоть это помню. В советское время люди были другие. Господи, почему так всё быстро поменялось? Почему люди так поменялись? И всё на моих глазах, всё в моей жизни. Мама и папа свято верили в светлое будущее, на их глазах ничего не разрушалось, они ушли с верой, что дальше все будет идти так же, как шло при их жизни. Почему так всё поменялось? Всё продается. Всё покупается. Никакой жалости к бедным, несчастным, убогим. Никто никого не жалеет. Вы видите, что кто-то кого-то жалеет? Все ненавидят друг друга. Все разбежались по своим норкам-квартиркам, и сидят в интернете. Надуваются, как жабы, от злобы и зависти друг на друга. Ведь богатыми же стали!

ВАЛЕНТИНА. Потому что Бог дает, а черт не пускает!

АННА СТЕПАНОВНА. Почему всё так стало, почему всё так поменялось? Ведь не было же этого ни в ком, и вдруг откуда повылазило, повылезало? Как в «Вие» - упырь на упыре, и они вылезли из разных углов, и ничего человеческого ни в ком нет.

ВАЛЕНТИНА. Поднимите мне веки. Как вы поменялись, это увидьте. Пионеркой, комсомолкой были? Пионер, в борьбе за дело партии будь готов? Готовы? А вы сейчас перед этим дебилом, ничтожеством, ворюгой и убийцей на задних лапах стоите. Ольгу вон решили ему подложить, как последняя сводня, не так, нет? Себя не видите? Кого винить-то? «Почему всё так поменялось?!». Да потому что после Турции хочется еще и в Испанию. А после нее в Доминикану. Хап да хап. Всё мало.

АННА СТЕПАНОВНА. Ты кому это – мне? Я нищая, как церковная крыса. Какая Доминикана? Всю жизнь в этой библиотеке просидела, дура, а зачем?

МАРИАННА. Как в анекдоте: блуждая между пыльными полками, незамужняя 42-летняя библиотекарша Люда мечтает, чтобы нестарый, приятный в общении читатель взял ее на 10 дней и вернул совершенно потрепанной…

ВАЛЕНТИНА. А куда пойти? На трассе в киоске шаурмой торговать? Веселее там? А я пойду. Адбулла, не твои там земляки торгуют? Не сможешь меня устроить?

АНДРЕЙ. Я – Андрей, а не Абдулла. Могу. Там мой дядя и брат мой там. Нормально говори – красиво будет.

ВАЛЕНТИНА. Как я угадала. А что ты не с ними? Ведь вы, куда не ступите, везде сразу же тут же лавку, магазинчик, киосочек, торговую точку открываете, нет? Шашлычок, самса, долма, пловчик, нет? В городе у нас всего пять магазинов и везде кавказские парни на месте директоров. Только торговать. А ты на стройке. Но не рабочий, а бригадир, так?

АНДРЕЙ. Так. И что? Особо копейки нету. Мы умеем торговать! Нормально говори.

ВАЛЕНТИНА. Ольга, не связывайся. Он тебе сделает веселую жизнь. Гарем заимеет, а ты будешь самая нелюбимая. Носки стирать и посуду мыть будешь.

АНДРЕЙ. Всегда во всем кавказцы у вас, у русских, виноваты. Все русские хорошие, а мы все плохие? Вы все работать не любите, а мы любим деньги зарабатывать. Я всегда хожу в галстуке и в пиджаке, чтобы все знали, что все люди с Кавказа – приличные люди! Вот так! Одеколон у меня хороший! «Шанель» мужской!

ВАЛЕНТИНА. Знаем. 500 рублей на рынке. «Турецкая версия» называется.

АНДРЕЙ. Нет!

ВАЛЕНТИНА. Да! Ну, устроишь меня в шаурму? Там круглые сутки машины останавливаются, шофера красивые. Или страшные и не женатые, а может – в командировке и потому свободные. Может, какой возьмет, да увезет меня.

МАРИАННА. Едут мужик с бабой в одном купе. Делать нечего, мужик предлагает: «Давайте по первой и последней буквам отгадывать профессии. Вот моя, например, на «и» начинается, на «р» кончается». Баба говорит: «Инженер»? А вот моя на «б» начинается, на мягкий знак кончается». Помолчала и говорит: «Вообще-то, моя профессия библиотекарь, а то, что вы подумали — мое хобби».

ВАЛЕНТИНА. Не слушаю. Закрою шаурму на палочку, волосы распущу, юбку выше колена сделаю, прыгну к нему в кабинку и увезет он меня в жаркие страны, где пальмы и песок. А может и на Кавказ!

Плачет, стоит у окна. Марианна рядом стоит. Тоже плачет.

ОЛЬГА. Может, в окно выбросить белый флаг и помахать им?

ВАЛЕНТИНА. Скатерть порву, на палку от швабры, чтоб понятно было, что мы сдаемся.

Столкнула со стола остатки еды и стаканы, порвала скатерть, привязала к швабре, открыла окно, машет, будто флагом. Села на подоконник, слезы вытерла.

Нету никого там. Пусто на улице. Идиотка я, какая я дура, слов нету … Ага. Прям Ассоль и «Алые паруса», машу кому-то …

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒