Это были бои за Москву!

Памятник, установленный у поселка Яхрома на Пермиловской высоте «Защитникам Москвы».

Потом наступило временное затишье, видимо немцы выдохлись.

А в декабре 1941 года наша 1-ая ударная, 20-я и 30-я армии перешли в наступление. Начались кошмарные дни. Зима была очень суровая, снегу было покалено и мороз под тридцать.

Потребовалось огромное количество физических и моральных сил, бессонных ночей. День смешался с ночью, спать не спали, дремали по полтора-два часа, да и то не каждый день. И все это под открытым небом, прямо на снегу и на морозе, у костра или без него, а иногда засыпали прямо на ходу. Кухня работала с перебоями. Давали 500-600 грамм перлового, овсяного или горохового супа (и то не каждый день), 900 грамм черного хлеба или 480 грамм сухарей и 100 грамм водки. Иногда утром давали на завтрак мороженую картошку в мундире и без соли. Ты ее в рот, а она обратно. Противно. Очень часто варили сами себе конину. Нарубишь топором от толи убитой, толи дохлой лошади, да и полакомишься. Кругом бездорожье. Ползли покалено в снегу. Деревни почти все сожжены, сотни сожженных деревень! Кругом виселицы и измученные люди. Брошено в снегу огромное количество немецкой техники.

И вот так шли, а вернее гнали немцев в течение трех месяцев. Прошли города: Клин, Волоколамск и в марте вышли на станцию Шеховская, где меня легко ранило мелким осколком мины. Зимой, греясь у костров, сжег носки валенок так, что чуть пальцы наружу не вылезли. А еще случилось так, что лежа у костра мне в рукав попала искра и загорелась вата телогрейки на правой руке. И чем больше я мотал рукой, тем сильнее разгорался рукав телогрейки. Пока снимал гимнастерку и телогрейку, обгорела кожа на руке сантиметров десять в длину. Руку, конечно, забинтовал, но она еще очень долго и мучительно болела. А к весне по ночам пошли чирьи, они долго меня мучили, пока не попал в полевой госпиталь по ранению, который располагался в церкви на станции Уварово.

Но вернемся немного назад. Однажды, где-то в январе, в наступлении никак не удавалось взять одну деревню. Четыре раза ходили в атаку, но все безрезультатно, и под вечер решили еще раз попробовать. Деревня находилась метрах в восьмистах. Командир взвода поставил мне задачу: “ Вот видишь белый домик на краю деревни. Как наша пехота войдет туда, дашь мне связь! ”. Начался бой. Наша пехота вошла в деревню, а я потянул напрямую линию. Прошел метров триста, как вдруг пехота побежала обратно и я начал сматывать удочки обратно, запутался в своих же проводах и упал на спину в снег. Лежу, не могу встать, а пехота бежит мимо меня. Очухался и, бросив все, пополз обратно. Пришел, а командир батареи набросился на меня: ”Почему бросил связь? Немедленно вернуть, иначе расстреляю! ”. Дал мне еще одного человека, и мы поползли в темноту. Нашли катушку с телефоном и вернулись обратно. Вот так бывает… Хорошо, что немцы не пошли дальше, а то, глядишь, и прикололи бы нас.

Как-то в январе нас решили помыть в бане. Привезли мерзлое белье, вырыли котлован два на два метра, накрыли жердями и хвоей, внутри из жердей соорудили скамейку, поставили свечку и лестницу. Вход был через люк. Наверху поставили бочку с теплой водой из снега. И так должны были влезать в лаз по четыре человека, норма воды - две каски на одного бойца. Я был в третьей партии. В котловане уже накопилось покалено холодной воды. Пока стоял, ноги замерзли. Только опустил руку в каску, вода тут же почернела, стал мыть лицо, а тут уже кричат сверху, что бы я вылезал, вода кончилась. Вылез кое-как, напялил мерзлое белье – вот и вся баня.

В начале января наша 29-я стрелковая бригада была преобразована в 1-ю гвардейскую стрелковую бригаду. Это высокое звание было присвоено двум бригадам из 1-ой ударной армии за стойкость и мужество при отражении немцев на канале. Это давало повышение окладов офицерам на 50 %, а рядовым и сержантам на 100 %.

Как я уже рассказывал раньше, в начале марта 1942 года меня легко ранило у станции Шеховская и был я направлен на лечение на станцию Уварово, где был пересыльный пункт. Там пробыл два дня, потом перевезли в Можайск, а оттуда поездом в госпиталь, в город Кунцево, под Москвой. Там хорошо помылся в бане, выспался вволю. За это время царапины почти зажили, остались только фурункулы. В госпитале я пробыл четыре дня, после чего меня выписали в батальон выздоравливающих, чтобы залечить фурункулы.

Здесь было хорошо и комфортно, в бараке стояли двойные нары и было тепло. Я провел там дней пятнадцать, а потом, когда фурункулы зажили, меня выписали в запасной батальон, который находился на окраине Можайска.

Перевозили нас в товарных нетопленных вагонах. Всю ночь ехали стоя. Дня четыре жили в овощехранилище, в котором было очень холодно из-за постоянных сквозняков. Потом нас человек двадцать забрали на фронт. Прибыл в 308-ой артиллерийский полк 144-ой стрелковой дивизии. Совершенно случайно снова попал в артиллерию и тоже рядовым связистом.

Комиссар полка, майор Ляхов, с каждым вновь прибывшем провел беседу. Я случайно проговорился, что когда-то работал в фотографии. Он спросил: ”И снимать умеешь? ”. Я ответил, что умею.

Меня определили в штабную батарею полка, опять же связистом. Сложность работы заключалась в том, что обрывы проводов приходилось соединять, оголяя зубами концы проводов и губы всегда были оцарапаны стальной проволокой. А дежурить у телефона приходилось держа рубку у уха, что было очень утомительно. В штабе полка сложился очень хороший трудолюбивый коллектив. Командиром этого полка был майор Кучин, начальником штаба – майор Кочергин, а начальником связи – майор Собковский.

Через две недели меня послали в штаб дивизии, где вручили фотоаппарат «Фотокор» и все принадлежности к нему. Первый снимок сделал самого комиссара полка майора Ляхова и он получился очень удачно. И тогда он мне сказал: ”Будешь снимать только по моему указанию и ничего лишнего! ”.

Западный фронт в районе г. Вязьмы, 1943 год.

Наш 308-ой артиллерийский полк стоял между Можайском и

Вязьмой по южную сторону железной

дороги. В основном были в обороне, жили в хорошо оборудованных блиндажах по восемь – десять человек. Лето прошло без приключений.

Марте 1943 года освободили город Вязьму и опять стали в оборону. Следили за почтой, радели за Сталинград и держали оборону перед Москвой.

В артиллерийском полку я пробыл с 1 апреля 1942 года по конец июня 1943 года.

А в июне два больших начальника из вышестоящего штаба решили отправить своим женам посылки в город Красноярск, куда переехало первое киевское артиллерийское училище. Приказали отправить дуда двух солдат на учебу. Выбор пал на меня и Васю Шубенко. В конце июня 1943 года нас вызвали в штаб армии, вручили две посылки килограмм на пятьдесят, выделили легковую машину и отправили в Москву.

Мы прибыли на Ярославский вокзал, сдали посылки в багаж. Время еще оставалось, и я предложил Василию посмотреть Москву. Вышли на Комсомольскую площадь. В это время мимо нас проходит военная девушка и лихо отдает нам воинское приветствие, а мы на ее приветствие никакого внимания не обратили. Следом подошел патруль, потребовал документы и привел нас в комендатуру. Там шесть часов подряд мы доблестно занимались строевой подготовкой. Отпустили нас вечером прямо к поезду. Вот и посмотрели Москву!

Шесть суток ехали до Красноярска. Приехали, определили посылки по адресам и пошли в училище. А там говорят, что набора еще нет, идите, мол, в поле, ищите землянку и ждите нового набора. Хорошо хоть, что на довольствие поставили. Стали мы жить и в ус не дуть! Весь июль и август ходили на Енисей, купались и загорали. Иногда нас привлекали на работы. Вот однажды начальник училища, полковник Марков, делал обход учебного поля, наткнулся на нас и, разумеется, спросил: ” Кто мы такие? ”. Мы ответили, что приказ был зачислить нас в группу майского набора. И началась наша учеба. Подъем в пять утра, потом бегом полтора километра на конюшню, а там уборка территории и кормление лошадей. Далее был утренний туалет, уборка помещений, завтрак затем двенадцать часов занятий на обед и ужин полтора часа и в двадцать два часа «Отбой». Один раз в десять дней баня, на которую практически уходил целый день. Очень трудно было зимой. Казармы почти не отапливались, температура внутри помещений была около плюс десяти градусов. Занятия проходили в совершенно нетопленных помещениях, температура в них была ниже нуля, а на улице стояли сильные морозы.

Особенно трудно мне давалось обучение верховой езде на лошади. Сколько меня не учили, я так и не освоил ее. Кормили нас хорошо, но все равно не хватало. Вот так мы и провели всю зиму.

Первого мая 1944 года нас одели во все новое, в том числе и кирзовые сапоги, выдали полевые кирзовые сумки, месячное денежное довольствие и сухой паек. Выстроили на плацу перед училищем, надели погоны младших лейтенантов, зачитали приказ о присвоении воинских званий и сразу отправили на вокзал. Погрузили в три товарных вагона. В вагоне были печка и нары. Двадцать суток ехали до Ленинграда. Там прибыли в отдел кадров и меня с Шубенко отправили в 126 артиллерийский полк РГК (резерва главного командования)под Нарву командирами взводов управления артиллерийских батарей. Как командир взвода батареи я был обязан:

1. Все время находиться на наблюдательном пункте батареи вместе с командиром батареи и выполнять его приказания.

2. Обеспечивать связь с огневой позицией батареи.

3. Вести непрерывное наблюдение за полем боя.

4. Корректировать огонь своей батареи.

5. Делать засечки батарей противника.

6. Помогать командиру батареи в подготовке исходных данных для стрельбы.

7. Командовать взводом управления.

8. В отсутствие командира батареи выполнять его обязанности.

У меня был штат: 1 командир взвода, 6 разведчиков, 9 связистов, 6 радистов, 3 вычислителя и 1 шофер.

Имущество: 6 километров телефонного кабеля, 3 радиостанции, стереотруба, буссоль и 1 автомашина ЗИС-5.

Мои боевые друзья.

Нас интересовал не передний край, а глубина обороны противника и в частности его артиллерия. Засечки

проводились по вспышкам и по звуку с двух или с трех наблюдательных пунктов.

Ночью противник периодически, раз в пол часа, нас обстреливал наши позиции из дальнобойных орудий большой мощности. Самого выстрела слышно не было. Весь плацдарм всю ночь не спал, каждые пол часа ожидая нового обстрела. Это называется огонь на изнурение. Что бы засечь по вспышке выстрела позицию артиллерии противника мы, как правило, дежурили на высоких елках. Однажды наш плацдарм тоже попал под очередной такой обстрел. Я по канату быстро опустился с елки в выкопанный рядом ровик, как вдруг меня подбросило вверх метра на два и я, сделав сальто, плюхнулся в мокрую жижу на дно воронки. Оказалось, что тяжелый снаряд вошел глубоко в торфяную землю в одном метре от меня, там он рванул и вместе с землей выбросил меня наверх. Торфяной грунт смягчил удар.

В одном из боев взяли город Нарву, продвинулись к Талину и снова заняли оборону, правда ненадолго. Немного погодя, в конце октября 1944 года, нас сняли с боевых позиций, погрузили в эшелон и перевезли в Белоруссию под Минск недалеко от деревни Волма. Там из двух одинаковых полков РГК сформировали 189 тяжелую гаубичную артиллерийскую бригаду прорыва РГК, под командованием полковника Шевченко. Начальником штаба был назначен подполковник Поляков. А вообще, в это время формировались 6-ой и 4-ый артиллерийские корпуса. Наш 6-ой состоял из двух артиллерийских дивизий. Командовал корпусом генерал – лейтенант Ржанович.

Наша 29 артиллерийская дивизия прорыва РГК (командир генерал – майор Лебедевский) состояла из семи артиллерийский бригад: бригада «катюш», бригада самоходных артиллерийских установок, минометная бригада, бригада 203 мм орудий, бригада 76 мм орудий, бригада 122 мм орудий и наша 189 бригада 152 мм орудий.

Бригада состояла из четырех артиллерийских дивизионов, дивизион из четырех батарей, а батарея из двух 152 мм орудий. Батарею обслуживало около пятидесяти сержантов и солдат. При формировании бригады у нас забрали всех солдат и назначили их сержантами в другие части, нам дали новое пополнение из западных белорусов и поляков. Когда при построении я делал перекличку, то это звучало примерно так: Иванов, Петров, Сидоров…, а затем: Пешко, Полешко, Пенешко, Капура, Кучера, Куцко и т. п.

В конце декабря 1944 года наша дивизия из под Минска была переправлена железнодорожными эшелонами на плацдарм реки Эльба, что южнее Варшавы. Вспоминается один фронтовой эпизод. Как-то собрались четыре командира батареи и решили выпить. Командир одной батареи вызвал ординарца и говорит: ”Найди нам по сто грамм! ”. “Сейчас” – ответил солдат и принес по пятьдесят грамм спирта. Захотели добавить и попросили еще. Солдат принес еще. “А где ты его берешь? ” – “А мы тут поликлинику нашли, так там препараты разные заспиртованные, вот я сливаю спирт и вам приношу! ” Вот смеху-то было!

Первого января 1945 года Первым белорусским фронтом прибыл командовать Г. К. Жуков. Все были в восторге от его назначения.

Семнадцатого января началось грандиозное наступление на Берлин. В тот же день освободили Варшаву и триумфальным освободительным маршем продвигались по Польше по десять – пятнадцать километров в день. Прошли города Турек, Лодзь, Познань и вышли к реке Одер. С ходу переправились и захватили плацдарм между Франкфуртом и Кюстрином. На Одере мне приказали дать связь на противоположный берег. Ширина реки в том месте была около 500 метров. Нашли баркас, сели и начали грести кольями. Только отплыли метров 100, как по нам ударила немецкая пушка. Один снаряд просвистел над головами, второй угодил прями под лодку, ее подбросило вверх и опрокинуло. Мы все оказались в воде. Бултыхали ногами и руками, держались за лодку, а течение несет прямо на немцев. Спасла нас машина «амфибия». Подплыла к нам и за шиворот вытащили из воды. На берегу дали по 200 грамм водки, мы переоделись и снова были в строю. Наша батарея оставалась в резерве на восточном берегу реки. Жутко было наблюдать, как почти ежедневно немецкие самолеты по 10-20 штук налетали и бомбили наши переправы через последний водный рубеж к Берлину. И каждый день наши зенитчики сбивали их по 3-5 штуки. Потом нашу батарею переправили на плацдарм у деревни Горгаст. В течении двух месяцев немцы почти непрерывно атаковали нас. Уж очень им хотелось сбросить наши войска в воду, но мы все больше и больше расширяли плацдарм. Наконец наступил день 16 апреля 1945 года. После артподготовки в три часа ночи по местному времени 140 «Жуковских» прожекторов осветили местность на семь километров в даль.

Это был потрясающее зрелище! Мы немцев видели, а они нас нет, так как им прямо в глаза били прожекторы. Пошли вперед пехота, танки. До Берлина 60 километров, впереди Зееловские высоты – последний укрепленный рубеж немцев. Настроение отличное, впереди Берлин, а значит конец войне!

Я шел рядом с командиром батальона. В стороне стояла группа генералов, видимо среди них был и Г. К. Жуков. Шли вперед пока не уперлись в железнодорожную насыпь, а за ней немцы. Вдруг налетают около двадцати немецких самолетов и давай над нами кружить и пикировать вдоль фронта, расстреливая нас из пулеметов. Вижу, самолет идет прямо на меня, а укрыться негде – чистое поле. Ныряю в ближайшую воронку и инстинктивно пытаюсь закрыться фибровой крышкой от чемодана, хотя понимаю, что она даже от малокалиберной пули не спасет. Лежу и выглядываю, где летит самолет и куда он строчит из пулемета. И так минут двадцать. Наконец самолеты улетели, натворив не мало бед. Как только меня пронесло?

Идем дальше. Порыв огромный! Все войска лезут вперед! Забежали с солдатом в будку стрелочника, только стали разворачивать радиостанцию, как вдруг стену пробил небольшой (видимо из танка) снаряд и взорвался. Оглушило. Будка сразу наполнилась едким дымом. Я выскочил наружу, потом забежал с другой стороны, заглянул внутрь, а там лежит мой мертвый солдат Бердицкий. Почувствовал, что у меня разорвана нижняя губа и выбито два зуба. В дырявой шинели с полным ртом крови побрел обратно в тыл. Доложил начальнику штаба о ранении. На вопрос: ”Куда ранило? ”, отвечаю, что в рот, а он мне и говорит: ”Ну и дурак! Не будешь рот разевать”. В сан часть не пошел, слишком заманчиво было остаться вместе со всеми, ведь впереди был Берлин!

20 апреля вступили в пригород берлина: кругом цветущие дачные сады, а людей никого. Продвигаемся дальше и 22 апреля вступили на окраину Берлина. Повсюду одни старики, на каждом доме, на каждом окне висит белое полотенце или простынь. Немецкая авиация разбрасывала листовки: ”Солдаты! Перед вами Зееловские высоты, здесь вы найдете свою гибель, так же как немецкие солдаты нашли ее под Москвой. Не слушайте офицеров, бросайте оружие и сдавайтесь в плен”. Но эти высоты были уже взяты!

В берлине встретили жестокое сопротивление, с боем надо было брать каждый дом! Город был окружен плотным кольцом и оно постепенно сужалось. Население в городе почти не было, молодежь сбежала на запад, а старики сидели в подвалах. Каждое окно смотрело зловещей пустотой, того и гляди грянет выстрел. Улицу пересекали только бегом, фаустники из окон били по танкам и так мы с каждым днем все ближе передвигались к центру. Вечером 30 апреля Московское радио сообщило, что над Рейхстагом водружено красное знамя, а между нами и Рейхстагом была еще немецкая группировка. Утром мы с Шубенко решили удостовериться, что флаг действительно стоит. Поднялись на восьмой этаж и действительно увидели на куполе Рейхстага красное знамя.

А в низу на площади шел бой. Василий сказал: ”Пойдем отсюда пока нас не пришибл. ”. Как только ушли, в той комнате разорвался снаряд… Судьба!

1 мая 1945 года был ясный солнечный день. Москва по радио транслировала музыку с Красной площади. Три раза мимо нас проезжали парламентеры с белыми флагами – видимо договаривались о прекращении боевых действий.

Первого мая в Берлине шел бой, а в ночь на второе в полк прибыл представитель вышестоящего штаба и сообщил, что второго мая в шесть часов утра немцы будут сдаваться в плен, а до шести надо было вести бой в обычном порядке. Наступило тревожное время ожидания. Ведь через 3 часа кончается война, которая шла четыре года!

Лейтенант Дюков С. И. май 1945 года

И действительно, ровно в шесть утра второго мая 1945 года немцы стали выходить из-за домов, строиться в колонны. Вот они идут с белым флагом, а мы встречаем их. Началась капитуляция Берлина – самый торжественный момент войны. Несколько часов проходили колонны пленных. Примерно в 10 утра я пошел к Рейхстагу. Там уже

праздновали победу, было торжественное

ликование. Песни, пляски, стрельба в воздух. Подвели трех верблюдов, бывших в армии Чуйкова, раздразнили их и заставили плюнуть на Рейхстаг. Когда я зашел внутрь, здание еще горело, сильно пахло дымом и кое-где валялись трупы. Я расписался головешкой на стенах Рейхстага и отправился обратно к своей батареи. Все солдаты, измученные напряжением последних дней, спали. К вечеру нас вывели на окраину Берлина и там мы стали биваком. Здесь мы встретили 9 мая!

День Победы!

Так для меня закончилась Великая Отечественная война.

Имею следующие награды: Орден Отечественной войны 1-ой степени, Орден Красной звезды, медали за боевые заслуги, за оборону Москвы, за освобождение Варшавы, за взятие Берлина. Кроме того медали за выслугу лет, юбилейные годовщин армии и ко дню Победы – всего 18 медалей.

После войны, отслужив в армии 25 лет, 1 января 1974 года был уволен в запас в звании майора. Прибыл в город Людиново, где поступил на работу в сельскую школу, а через 2 года в ПТУ-7 военным руководителем. С этим учебным заведением держу связь и по настоящее время. Узнав, что в Москве существуют советы ветеранов 1-ой ударной армии и совет ветеранов 144 стрелковой дивизии, установил с ними тесную связь.

В прошлые годы ездил на юбилейные даты в Москву и Дмитров на тожества, которые обычно кончались банкетами. Бывал у памятника, где остановили немцев, фотографировался. В настоящее время здоровье не позволяет ездить на встречи, но если кто-то в нашем городе приглашает выступить, стараюсь никому не отказывать, делюсь воспоминаниями о боевой молодости!

ПОДПОЛКОВНИК В ОТСТАВКЕ

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒