Осеева Валентина 32 страница

" Сорвать бы Макаке... Не видала она еще таких-то... " - подумал Ленька, но сорвать не посмел.

Они прошли с капитаном мимо богатых лавок. В одной торговали яркими, расшитыми цветной шерстью коврами; ковры были раскинуты прямо на траве; в другой Ленька увидел, как из зерен какао делают шоколад... Шоколаду было много; среди плиток, уложенных на громадный противень, были белые, зеленые и розовые шоколадины.

" Не едала еще Макака таких-то, - сжимая в кармане свой рубль, подумал Ленька. - Вот куплю сапожки, тогда уж что останется... "

Рубль казался Леньке несметным богатством. Он зорко глядел по сторонам, не висят ли, не стоят ли где красные сапожки со светлыми подковками... Эх, обегать бы живо-два всю выставку, да капитан идет рядом...

Прошли еще аллею. Широкие, усыпанные песком дорожки были тщательно подметены, только кое-где стояли непросохшие лужицы, но день был хороший, солнечный.

- Последний день выставки, - сказал капитан. - Завтра закроется...

Ленька беспокойно забегал глазами по раскинутым палаткам, рундукам и лавкам. Около одной, прямо на земле, лежала толстая кошма, люди. сидели на высоких подушках и пили чай из круглых цветных пиал. Тут же продавались восточные сладости: халва, кишмиш и сваренные в сахаре золотистые орехи... Капитан купил пакетик засахаренных орехов, разделил их пополам с Ленькой и сунул свою долю в карман. Ленька осторожно взял в рот один орех, остальные тоже спрятал.

У лавки с глиняной расписной посудой стояли долго... Ленька соскучился глядеть на чашки, миски и кувшины, искусно раскрашенные и отполированные, словно покрытые лаком.

В глубине аллеи толпился народ... Капитан и Ленька подошли ближе.

- " Король и королева с Малайских островов", - громко прочел капитан наверху балагана.

За железной решеткой на деревянном возвышении сидел высокий курчавый негр. Черное тело его, натертое маслом, лоснилось, на жестких волосах торчали во все стороны цветные перья, сквозь нижнюю губу было продето медное кольцо, на шее брякали бусы, пальцы на руках были унизаны дешевыми кольцами... Рядом с ним сидела такая же пестрая, разукрашенная цветными бусами и лентами черная королева. Костюмы обоих состояли только из коротких юбочек; на женщине был еще красный, расшитый блестками лифчик...

Черные лица короля и королевы блестели от пота, белки черных глаз медленно поворачивались то вправо, то влево, по тихому звону колокольчика толстые красные губы обоих раздвигались, обнажая блестящие белые зубы... К решетке липла гогочущая толпа, протянутые руки бросали неграм куски сахара, бублики и дешевые побрякушки...

Капитан быстро вышел из толпы.

Ленька протиснулся ближе к решетке. Рядом с ним встала какая-то женщина с ребенком. Ребенок, увидев незнакомых черных людей, заплакал. Королева вдруг поднялась и, напряженно прислушиваясь к плачу ребенка, медленно подошла к решетке... Ленька увидел совсем близко от себя огромные, полные слез и тоски черные глаза...

Он дрогнул, схватился за решетку:

- Пустите ее! Сволочи!

Притихшая было толпа громко охнула.

- Ты что в присутственном месте выражаешься? - накинулась на мальчика стоявшая сзади старуха. - Сейчас полицию позову!

- Шныряет тут в толпе, жулик эдакий! А еще матрос! - поддержали ее в толпе.

Ленька, боясь попасть в перебранку и осрамить своего капитана, молча нырнул между людьми и, отойдя подальше, оглянулся. Он был зол и расстроен.

" Тьфу с ней, с этой выставкой! Знал бы, не ходил... " Он поискал глазами капитана, но капитана нигде не было. " Ну и ладно! - подумал Ленька. - Какой интерес мне с ним ходить... Я один-то быстрее все обегаю да сапожки куплю".

Он пробежал еще несколько аллей, заплутался, попал к выходу, потом снова обошел все ряды лавок... В одном месте детей катали на осликах, в другом вертелась карусель... Наконец начались ряды лавок с одеждой... Дальше шли палатки с обувью - чувяками, сапожками. Сердце Леньки замерло, остановилось. В одной из палаток, над головой старого татарина в тюбетейке, висели красные сафьяновые сапожки со светлыми подковками. Сапожки были всех размеров, и Ленька, вытянув вперед растопыренную ладонь, несмело подошел к торговцу.

- Мне сапожки... Вон энти сымите... - охрипшим от волнения голосом сказал он.

Татарин ловко поддел связанные шнурком сапожки и, бросив их на прилавок, спросил:

- Какой нога надо?

Ленька, трепеща, положил на прилавок свою ладонь, примерил подошвы.

- Велики... Меньше давай...

Татарин полез под прилавок, вытащил еще две пары. Сапожки были мягкие, с кожаной подошвой и светлыми подковками на каблучках. Наверху голенищ шли зеленые и желтые полоски с двумя кисточками посредине... Ленька поставил один сапожок к себе на ладонь и засмеялся:

- Как раз! Как раз будут!

- Ну, бери. Спасибо скажешь - хорош товар. Плати деньги! - обрадовался и торговец.

- А сколь денег-то? - оробел вдруг Ленька, вытаскивая из кармана свой рубль.

- Два рубля с полтиной давай, - протягивая руку, сказал торговец.

Ленька сжал свой рубль, лицо его посерело, глаза испуганно поглядели на продавца.

- За рубль отдай... Нет у меня больше, - безнадежно прошептал он, крепко держа одной рукой красные сапожки.

- Чего рубль?! Два с полтиной давай, дешевле нет... Смотри товар, не жалей! - звонко стукнув о прилавок каблуками, нахмурился татарин.

- Нету у меня... - умоляюще пробормотал Ленька, - Уступи, дяденька...

- Чего уступал? Зачим торгуешь, если денег нет! Ступай, ступай! рассердился татарин.

Ленька, крепко держась за сапожки, тянул их к себе, торговец - к себе...

- Уступи! Я тебе чем ни чем отработаю, - безнадежно бормотал мальчик.

- Иди! Выпускай сапог! Караул кричать будем! - толкал его татарин.

- В чем дело? Сколько тебе не хватает? - раздался вдруг за спиной мальчика знакомый голос.

Стоя в отдалении, капитан уже давно наблюдал Ленькину торговлю. Глядя на упрямое и несчастное лицо мальчика, он вспомнил кудрявую встрепанную девчушку и обещание Леньки привезти ей из Казани красные сапожки.

- Ну, бери сапожки... Вот еще полтора рубля; - бросая на прилавок деньги, сказал капитан.

Ленька, не смея верить своему счастью, вынул из вспотевшей ладони драгоценный рубль и, прижимая к груди завернутые в бумагу сапожки, отошел от прилавка. Лицо его сияло, на бледном лбу выступили крупные капли пота.

- Спасибо... Я заслужу... Отработаю... - сказал он капитану.

* * *

На другой день пароход " Надежда" двинулся в обратный путь. Ночью Ленька беспокойно вертелся на своей койке. Под подушкой у него лежали красные сапожки, и во сне скупой татарин требовал их назад, а из-за решетки вдруг выступала черная женщина с огромными тоскливыми глазами... Ленька стонал, просыпался, ощупывал под подушкой сапожки и, прислушиваясь к стуку колес, взволнованно думал:

" Еду... Домой еду... На утес к Макаке... "

Глава восьмидесятая

НЕОЖИДАННЫЙ ВЕСТНИК

Снова грустный осенний вечер на крылечке. Веселится одна Динка. Она уже не сидит около маминых колен, а, подхватив прыгалки, скачет по всем дорожкам, весело распевая:

Из Казани-Наказани

Пароход идет!

Ленька едет, Ленька едет,

Здравствуй, Новый год!

- Господи, при чем тут Новый год? - смеется Марина.

- А я знаю, - говорит Мышка. - Это она поет, что все, у нее будет по-новому, и потом просто для рифмы.

- Вот чепуха какая! Поди-ка догадайся! - усмехается Марина.

- А я все у нее знаю. Я даже по ее лицу могу сказать, когда она говорит правду, а когда врет, - уверяет Мышка.

Марина вспоминает светлое откровение Динки и грустно качает головой:

- Узнаешь, когда она сама скажет.

- А она всегда скажет - Динка ведь очень болтливая. мама, - говорит Алина.

- И болтливая и скрытная, - поправляет мать.

- Ну! - машет рукой Алина. - Я бы ей ничего не доверила!

- А я бы доверила, - серьезно говорит Марина.

- А ты знаешь, мамочка, что она один раз сказала! - вдруг оживляется Мышка. - Она сказала, что ее вранье одно вкладывается в другое, как деревянные яички, и только самый шарик внутри взаправдашний!

- Ну вот, поди-ка, доберись до этого шарика! - смеется Марина и, вспомнив Динкиного друга Леньку, начинает рассказывать о его тяжелом детстве, о злом хозяине.

Девочки слушают молча, но еще печальней и тоскливей становится на крыльце от этого грустного рассказа... Марина хочет пробудить в Алине и Мышке любовь и сочувствие к

Леньке: ведь мальчик завтра придет в их семью... Она не сомневается в Мышке, но как отнесется к нему Алина?

- Пусть каждая из вас поставит себя на место Лени. Вот он придет в нашу семью, и все мы, кроме Динки, еще чужие ему. И так важно хорошо и ласково встретить человека... Показать, что его ждали...

Марина ищет нужных слов, но Мышка подсказывает их ей из глубины своего доброго сердечка:

- Мы сразу будем любить его, мама. Мы скажем ему, что теперь он - наш брат.

- Конечно, мы не обидим его, но согласится ли папа? Ведь ты хочешь, чтобы он был тебе как сын? - строго спрашивает Алина.

Лицо матери вспыхивает румянцем. Холодный взгляд голубых глаз останавливается на старшей дочери вопросительно и гневно:

- Ты должна знать раз и навсегда, что папа во всем полагается на меня! И каждый отец будет гордиться таким сЫНОМ, как Леня...

- Конечно! Я же ничего не сказала, мама. Почему ты сердишься? - пугается Алина.

Мать спохватывается и, горько улыбаясь, говорит:

- Я ничего не требую от тебя, я только боюсь, чтобы Леня не почувствовал себя чужим в нашей семье.

- Пускай наравне, мамочка: как мы, так и он, - подсказывает Мышка.

- Вот именно: как вы, так и он. Это не гость, не случайный человек... Тут нужно сердце и чутье, Алина! - волнуется мать и, слыша приближающийся топот по дорожке, быстро меняет разговор. - Я хочу тихонько-тихонько спеть одну песню... Знаете, какую?

Алина, еще не остывшая от волнующего разговора, молча поднимает на мать обиженные глаза... Но Марина знает, чем успокоить старшую дочку.

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут...

с улыбкой запевает она,

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут...

торжественно подхватывают обе девочки.

- " Но мы поднимем гордо и смело... " - волоча за собой. прыгалки и примащиваясь около матери, вступает в хор Динка.

Дети хорошо знают, что песня эта запрещенная, голоса их звучат тихо и торжественно. Они стараются петь так твердо и храбро, как поют настоящие революционеры, они знают, что с этой песней в девятьсот пятом году шли по улицам толпы народа... За эту песню казаки били людей нагайками, топтали лошадьми...

- " В бой роковой мы вступили с врагами... " - выпятив худенькую грудь, поет Алина. Она так честно и гордо выводит эти слова, что даже кончики ее торчащих ушей из-за туго стянутых кос покраснели от волнения и глаза стали огромными.

Мышка тоже преобразилась, и звонкий голос ее уверенно ныряет то вверх, то вниз, выскакивая из общего хора, но с жаром повторяя знакомые слова...

Динке просто нравится, что песня эта запрещенная, что их всех вместе с мамой могут арестовать и даже побить нагайками, но ей это нипочем: она чувствует себя очень смелой и, в случае чего, сама побьет всякого полицейского с нагайкой.

- " В бой роковой мы вступили с врагами... " - с особенным удовольствием поет она, размахивая крепко сжатым кулаком.

Марина знает, что на дачах сейчас пустынно, даже ночные сторожа уже не стучат по ночам в колотушки, но, когда маленький хор разрастается, она предупреждающе поднимает вверх палец и понижает голос... Динка и Алина послушно следуют за ней, но Мышка сама не владеет своим голосом.

- " На бой кровавый, святой и правый... " - серебристо выкрикивает она, и вдруг... калитка громко хлопает. - " Марш, марш вперед, рабочий народ... " испуганно заканчивает в наступившей тишине Мышка.

- Здесь живет госпожа Арсеньева? - громко спрашивает мужской голос.

Марина медленно поднимается, поправляя растрепавшиеся косы... Уши у Алины делаются малиновыми, но она тоже встает и вместе с матерыо сходит с крыльца.

- Вы кто? Зачем? - опережая их, громко кричит Динка и, широко раскинув руки, останавливается посредине дорожки. - Не пущу!

- Это Кулеша, - говорит Марина, и с лица ее медленно сбегает краска. - Он привозил нам весной письма от папы...

- Кулеша... Кулеша... - удивленно и испуганно повторяет Алина.

Мышка молча пытается понять, что привез им гость.

Глава восемьдесят первая

ТРУДНАЯ ДЕВОЧКА

Приезжий человек - небольшого роста, но у него широкие, мощные плечи, крепко посаженная круглая голова, усыпанное желтыми веснушками лицо и веселые, широко открытые голубые глаза...

- А ну-ка, сверни с дороги! - сильно нажимая на букву " о", запросто говорит он Динке, и большие ручищи его мягко вскидывают девочку на воздух. Давай сюда свою маму!

Динка вырывается, дрыгает ногами и, очутившись снова на дорожке, весело хохочет.

- Кулеша... - встревоженно говорит Марина и бросает быстрый взгляд на детей. - Вы что-нибудь привезли мне?

Сердце ее бьется неровными толчками, губы крепко сжимаются. Гость снимает фуражку и, пожимая ее холодную руку, весело улыбается:

- Не бойтесь, не бойтесь! Я - добрый вестник! Я привез вам оглушительную новость! Мне поручено вызволить вас из дачной неволи... Сейчас передам вам деньги, билеты, и начнем укладываться!

- Как - укладываться? Какие билеты? - удивленно вскинув брови, спрашивает Марина.

- Билеты на поезд. Завтра, ровно в шесть, вы должны выехать. Не позже и не раньше... Вот письмо. Что не дописано, то дополню устно, - спокойно говорит приезжий, шествуя рядом с Мариной к дому и на ходу вынимая из бумажника сложенный вдвое конверт. - Вот, читайте и располагайте мной, как упаковщиком, грузчиком, носильщиком - одним словом, как вам будет угодно!

- Вы что-то шутите, Кулеша.. - недоуменно пожимая плечами и раскрывая письмо, говорит Марина.

- А, старина, здорово! - окликает гость выглянувшего из-за террасы Никича.

Старик обрадованно семенит ему навстречу:

- Здравствуй, землячок! С чем приехал? Гость подмигивает ему одним глазом:

- Экстренное поручение! Сейчас все станет ясным!.. Он входит на террасу и, оглядываясь, качает головой:

- Ну, вы действительно всех дачников пересидели! Ни одной души вокруг... Товарищи уже волновались, что вас тут похитят, убьют, обокрадут...

- Ничего! У меня кое-какое ружьишко при себе... - улыбается Никич.

Марина уходит с письмом в свою комнату. Алина проскальзывает за ней.

- Мамочка, от кого это? Когда мы едем? Почему так быстро? - нетерпеливо допытывается она.

- Письмо от товарищей, но я сама ничего не могу еще понять, - распечатывая письмо, говорит Марина.

- Мамочка, читай громко. Может, тут что-нибудь о папе... Мать, перескакивая через строчки, шепотом читает вслух выхваченные фразы: " Отъезд на Украину... одобряем... Фамилия Арсеньевых слишком хорошо известна полиции. Посылаем деньги и всяческие пожелания... Поспешность отъезда объяснит Кулеша... он же поможет выехать с вещами... Бери всех четверых детей... Не опаздывай... " Марина опускает на колени письмо:

- Выехать завтра же... Но это невозможно... И почему так срочно?.. Билеты... деньги...

Алина напряженно смотрит в лицо матери.

- Кулеша! Идите скорей сюда! - раскрывая дверь, кричит Марина. В руке ее смятое письмо, в глазах - голубые взволнованные огоньки. - Кулеша! Что это за билеты? Почему мы должны выехать так срочно, завтра?

- A-a! - говорит Кулеша, просовываясь своим тучным телом в узкую дверь. Это сюрприз! - Губы его расплываются в широкую улыбку, глаза лукаво блестят, толстый па-лед указывает на девочку.

- Говорите при ней! - волнуется Марина.

Но Кулеша поворачивается лицом к террасе, где стоят Мышка и Динка, осторожно прикрывает за собой дверь, потом снова открывает дверь и манит пальцем Никича. Динка и Мышка остаются одни.

- Кулеша привез какую-то тайну... - шепчет Динка.

- Мы, кажется, завтра уезжаем... - неуверенно предполагает Мышка.

- Завтра? Ну что ты!.. Ведь Ленька еще не приехал... - бормочет встревоженная Динка.

За дверью раздаются радостные восклицания, взволнованный смех.

- Кулеша, вы ужасный человек! Почему вы не сказали сразу? - весело кричит Марина, и в распахнутую настежь дверь выбегает Кулеша.

Пригнув вниз голову и прикрывая ее своими огромными ручищами, он с хохотом прячется за табуретку. Марина, расшалившись, настигает его своим зонтиком, дети, моментально включаясь в игру, загоняют Кулешу под стол. На столе со звоном падают чашки, Никич хватает самовар... На террасе стоит визг и хохот.

- Ловите его, ловите! Мама, вот он, вот он! - кричат дети. Марина останавливается, хлопает в ладоши.

- Складываться! Складываться! - кричит она, бросая в угол зонтик.

Кулеша на четвереньках вылезает из-под стола.

- Что, попало? - потирая руки, хихикает Никич. - У нас. брат, хорошее подавай сразу!

Алина с раскрасневшимся лицом, запыхавшаяся от беготни, бросается к сестрам:

- Мы едем! Едем! Мы будем всю ночь складываться! Мы едем!

- Нет... нет... - пятясь от нее, говорит Динка и ищет глазами мать. Ленька не найдет меня... Я потеряюсь... - растерянно бормочет она и вдруг с отчаянным криком бросается на пол. - Не складывайтесь! Не складывайтесь! Я никуда не поеду! Я останусь здесь, на утесе... Я буду ждать Леньку...

Марина поспешно наклоняется к девочке и крепко обнимает ее, пытаясь поднять с пола. Но Динка, плача, отталкивает ее руки...

Кулеша, растерянный и удивленный, стоит посреди террасы с пустым чемоданом и молча хлопает глазами.

- Лени нет... Он уехал в Казань. Но он должен приехать... Дина! Диночка! Мы пойдем утром на пристань! Я все узнаю.

- Это Леня-Бублик? Так он может приехать потом с Никичем... Вы поедете раньше, а он позже, - придя в себя, громко говорит Кулеша.

Но Динка вскакивает, растрепанная, красная, злая...

- Пошли вон! - кричит она, топая ногами. - Пошли вон! Мы поедем вместе!

- Oro!.. - пятясь от нее, бормочет озадаченный Кулеша. - Вот так перец... Марина поспешно уводит девочку в комнату. Алина и Мышка, тихо советуясь о чем-то в сторонке, несмело подходят к Кулеше.

- Вы не сердитесь... Вы знаете, Динка не злая... Это она из-за Леньки, краснея, бормочет Мышка.

- Нам очень стыдно... Вы гость... Простите, пожалуйста.. Она у нас трудная девочка... - с пылающими щеками добавляет Алина.

Глава восемьдесят вторая

ПОСЛЕДНИЕ ХЛОПОТЫ

В эту ночь беспокойно спит Динка... Она слышит быстрые, легкие шаги матери и тихий разговор на террасе, слышит, как скрипят дверцы шкафа, выдвигаются ящики комода... Слышит, как Никич увязывает корзину и, кряхтя, выносит ее на террасу... Опершись локтем на подушку, Динка смотрит в темноту сухими, выплаканными глазами... Из тоненькой щелки маминой двери просачивается свет... Почему так спешит мама? Почему она не может подождать хоть один день? Ведь пароход " Надежда" уже вышел из Казани. Горькая обида сжимает сердце девочки. Никому, никому нет дела до нее и до Леньки...

" Мама, я потеряюсь... Он не найдет меня... " - плакала вчера Динка.

Но мама не согласилась подождать Ленькиного парохода.

Голова девочки падает на подушку, глаза бессильно закрываются... Какой-то большой город снится ей. В нем не видно домов - одни большие деревья. На деревьях прямые, как свечи, белые цветы... " Это каштаны", - догадывается во сне Динка... А цветы вдруг раскрываются, и из них падают блестящие коричневые каштаны... совсем такие, как рассказывала мама... " Значит, мы уже на Украине... " - смутно соображает девочка и, беспокойно оглядываясь, ищет Леньку...

" Лень! Лень! " - кричит она во сне и с усилием открывает глаза. За окном серенькое утро. Динка приникает горячим лбом к стеклу. По дорожке проходит нагруженный вещами Кулеша, рядом с ним семенит Никич с двумя узлами... Марина догоняет их у калитки и что-то быстро говорит Никичу. Динку охватывает безысходное отчаяние... Значит, это правда, они уезжают... Вещи уже унесли... Она осторожно открывает дверь маминой комнаты... Там так голо и пусто... На окнах нет занавесок, кровать сложена и приставлена к стене, у письменного стола выдвинуты пустые ящики. На подоконнике тускло горит лампа...

Динка выходит на террасу... Марина сидит у стола и что-то пишет... Девочка останавливается за ее стулом.

- Я никуда не поеду, мама. Я буду ждать Леньку, - тихо и упрямо говорит она, не поднимая глаз.

Марина быстро оборачивается и, обняв ее одной рукой, привлекает к себе.

- Леня еще может приехать... Сейчас очень рано, ложись спать. Утром мы пойдем с тобой на пристань и узнаем, когда придет пароход. На всякий случай я пищу письмо Лениному капитану...

Марина читает Динке письмо, но Динка не слушает его. В ее растревоженном сердце вдруг зарождается надежда.

- Может быть, пароход уже пришел? Я сейчас сбегаю на пристань, мама! шепотом говорит она. - Сейчас уже совсем светло!

- Нет-нет! Потерпи еще немножко! Мы пойдем вместе! - ласково говорит мать.

Динка отходит от ее стула и усаживается на ступеньки:

- Я подожду утра здесь.

Марина с глубокой жалостью смотрит на ее сиротливую фигурку. Динка подбирает босые ноги под длинную ночную рубашку и, опустив голову в колени, молчит.

Мать садится с ней рядом, кутает ее плечи в свой платою, осторожно поднимает кудрявую голову и заглядывает девочке в глаза. Темные, пустые, наплаканные глаза не отвечают на ее ласку, и матери делается страшно.

- Диночка, мама понимает твое беспокойство. И, если Леня не приедет, мама примет все меры...

Марина не находит слов, ее смущает темный, безразличный взгляд дочки. Измученная ее горем и бессонной ночью, Марина с трудом удерживается от слез.

- Разве ты не веришь своей маме, Диночка? - тихо спрашивает она, дотрагиваясь до крепко сжатых маленьких рук,

Динка молчит и смотрит куда-то далеко-далеко, поверх деревьев... Серое, холодное утро медленно вползает в сад, хмурый осенний туман поднимается с земли...

Марина встает и, подойдя к столу, перечитывает свое письмо к капитану, потом бегло дописывает несколько строчек и, запечатав конверт, прячет его в свою сумочку. Потом она уходит в комнату и снова что-то складывает там. А Динка молчаливо и неподвижно сидит на крыльце, ждет, когда настанет утро...

Алина осторожно приоткрывает свою дверь и, застегивая на ходу платье, шмыгает в мамину комнату. Динка слышит тихие голоса мамы и Алины, они о чем-то советуются и шепчутся, как две подружки... Динка еще ниже утыкается головой в колени и закрывает глаза. Непреодолимый сон сковывает ее.

Алина выносит из комнаты целый ворох какой-то одежды и кладет ее на перила.

- Я положу здесь, чтобы было наготове. А что ты наденешь, мамочка? шепотом спрашивает она.

- Я надену папино любимое платье... - тихо говорит Марина.

- Конечно! Ты нарядись, мамочка! И не заплетай косы, хорошо? - шумно радуясь, бросается к матери Алина, но мать испуганно показывает ей глазами на безмолвную Динку. Лицо Алины сразу меняется, краска досады проступает на ее щеках. - Ты не должна этого позволять, м-а-ма! - возмущенно шепчет она.

Марина хмурит тонкие брови, горькая складка ложится около ее губ.

- Я страдаю вместе с ней... - тихо отвечает она. На дорожке слышны тяжелые мужские шаги.

- Это Никич с Кулешей, - озабоченно говорит Марина. - Беги скорей, предупреди их, чтобы не разбудили Динку.

Алина осторожно обходит сидящую на крыльце сестру и бежит навстречу приезжим.

- Тише, тише!.. - машет она рукой. - Мама просила не будить Динку...

- Будить Динку? А зачем нам ее будить? - удивляется Кулеша.

- Капризы, капризы, .. - ворчит Никич. - Поменьше б потакать вам! Ишь чего разделала девчонка!

Они подходят к крыльцу и останавливаются перед спящей Динкой.

- Ну, как теперь? Нам вещи носить, а она сидит на самой дороге... хмурится Никич.

- Ничего, ничего... Дружбу надо уважать! За такой подружкой я бы пошел на край света! - шепотом говорит Кулеша и, высоко поднимая ноги, шагает через две ступеньки, на цыпочках обходя спящую Динку.

Марина, стоя на террасе, благодарно улыбается, А Динка спит...

Из комнат выволакиваются тяжелые корзины; Кулеша, упираясь коленями в большой узел, обвязывает его ремнями. На террасе наскоро закусывают бутербродами.

- Ну, кажется, все! Завтра мы с Никичем сдадим вещи в багаж и приедем сюда с подводой забирать мебель. А на сегодняшний день дачу надо будет заколотить, - говорит Кулеша, поспешно доедая бутерброд и связывая вместе два узла.

- Кулеша! Это невозможно! Ну как вы потащите один? - беспокоится Марина.

- Как потащу? Очень просто! Я такой верблюд! - говорит Кулеша, одним взмахом перекидывая через плечо два узла и поднимая с пола корзину. - Давайте еще что-нибудь! Одна рука свободна!

- Нечего, нечего больше... У нас остались только ручные вещи... Так вы завезете это на квартиру и будете ждать нас там? - спрашивает Марина.

- В пять часов... Выбирайтесь отсюда пораньше. На квартире у вас Содом и Гоморра... Надо же еще сложить все зимние вещи, - деловито шагая к крыльцу, говорит нагруженный как верблюд Кулеша. Осторожно обойдя Динку, он останавливается на дорожке и долго смотрит на свернувшуюся в комочек жалкую фигурку. - Скажите ей, что я не виноват... Я рад бы сам приволочить из Казани этот самый Ленькин пароход.

Через два часа Марина будит Динку, и они спешат на пристань. Осеннее солнце золотит на деревьях листья, свежий ветерок холодит плечи. Марина с трудом поспевает за девочкой, и лицо ее расстроенно. Что-то ждет их на пристани? Может быть, они узнают, что пароход " Надежда" прибывает только завтра? Как подготовить к этому Динку и что сделает она, услышав эту весть... Марина видит, как окрыленная надеждой девочка забегает далеко вперед и, не смея торопить запыхавшуюся мать, останавливается с нетерпеливой, жалкой улыбкой... Щеки ее порозовели, глаза ожили... Волга, Волга!.. Идет ли, плывет ли, качается ли у берега на твоих темных волнах белоснежный пароход?..

Марина берет Динку за руку. Они выходят вместе на широкую базарную площадь. Отсюда уже хорошо видна пристань... Но нет, нигде нет парохода " Надежда". Ни одного парохода не видит Марина, и сердце ее сжимается. Динка тоже замедляет шаги и, подняв голову, смотрит куда-то далеко, на Волгу... Широка, просторна большая река, но ничего не видно на ней: не белеет вдали густой дымок.

- Мы сейчас спросим... может быть, он придет позднее, - неуверенно говорит Марина.

- Спросим... - как печальное эхо, откликается Динка. Марина оставляет девочку около причала и уходит в будку к кассиру. Потом вместе с кассиром идет еще куда-то, и другую будку, стоящую на берегу.

- Подожди меня здесь! - говорит она, проходя мимо девочки.

Динка ждет, и минуты кажутся ей длинными часами, а от пристального смотрения на Волгу в глазах начинает все покрываться рябью.

Но вот она слышит мамин голос, веселый, дорогой голос своей мамы.

- Спасибо, спасибо! Так, пожалуйста, сразу передайте это письмо капитану! Это очень важно! Если в четыре часа есть пароход, так он еще успеет.

- Мама! - срываясь с места, кричит Динка и мчится на знакомый голос.

Но мама уже спешит к ней, ловит ее в свои объятия.

- Пароход прибывает в два часа. Леня еще застанет нас на городской квартире, - задыхаясь от радостного волнения, доверит она.

Но Динка выскальзывает из ее рук.

- Как - на квартире? Мы будем ждать Леньку здесь! Мы не уедем без него, мама! - дрожащим голосом говорит она.

Но Марина, измученная ее слезами, ожидавшая гораздо худшего, неожиданно закипает гневом:

- Не мучай меня, Дина! Я тысячу раз уже объясняла тебе, что нам нужно взять в городе зимние вещи, что я должна зайти к хозяину квартиры и расплатиться... Я оставила письмо капитану, оставлю на всякий случай еще одно письмо Анюте. Но мы должны ехать - и поедем! Леня хорошо знает, где наша квартира, и приедет сам!

Динка чувствует, что мама сердится, и больше не просит ни о чем.

" Если Ленька не найдет меня, я вернусь на утес и найду его сама", - твердо решает она про себя, и привычная хитрость, как единственное верное оружие, диктует ей тихие, покорные слова:

- Конечно, если нам нельзя ждать, то мы поедем... Я ничего не говорю... Ведь Ленька не маленький, он и сам найдет дорогу...

Марина мельком бросает на нее взгляд, но дома у нее еще столько хлопот, и если самое главное уже как-то разрешилось, то надо подумать о другом.

- Ах, Дина, Дина... Конечно же, он приедет... - рассеянно бросает она, торопясь домой.

Глава восемьдесят третья

НАСОВСЕМ...

- Прощай, утес! - говорит Динка, обнимая холодный, пожелтевший от времени камень. - Может быть, мы с Ленькой уедем и я никогда уже не вернусь сюда...

Тягостно, тревожно на душе у девочки. Будет ли искать ее на городской квартире Ленька? Захочет ли он жить в их семье, после того как поступил на пароход и теперь уже, наверное, носит синий матросский воротник...

- Будешь жить у моей мамы, Лень? - робко спрашивает она вслух и, вытирая кулаком слезы, добавляет: - А то ведь меня увезут, и мы потеряемся...

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒