Глава 2. Четыре месяца назад

Глава 2

Вдали шумело море. Харри сидел на разрушенном окне монастыря, удобно прислонившись спиной к каменной стене, упираясь ногами в карниз. Он не делал ничего, кроме как смотрел на проплывающие облака, которые спешили прочь над по-летнему перезревшими полями.

Порой он, как в скоростной киносъемке, подносил руку ко рту и вытаскивал сигарету. Он едва ли сделал пять затяжек, но зато каждая отдельная затяжка была такой напряженной, будто речь шла о последнем никотине в его жизни. После того как Харри тщательно затушил сигарету, он разместил окурок в небольшом мешочке в кармане куртки и закурил следующую сигарету.

Это продолжалось час, возможно, дольше. При этом мужчина не смотрел на часы. Здесь, во дворце, время не имело значения. Это всегда было так. Когда Харри был мальчиком, сразу после домашних заданий он ехал на велосипеде к руинам — иногда даже прямо там делал задания — и с нетерпением ждал появления своих друзей.

Все изменилось. Сегодня Харри был бы разочарован, если бы кто-то помешал спокойствию руин, в которых он так искал покоя. К счастью, этого не происходило почти никогда. Во-первых, здание не упоминалось в путеводителях, с другой стороны, оно располагалось в стороне от шоссе, и туда вела только плохо построенная грунтовая дорога.

Пару раз случалось, что подростки жили кемпингом в одном из двориков, курили травку и распыляли на стены плохое граффити. Харри всегда очищал их наследие и обрабатывал граффити щелочью так долго, пока оно не становилось только лишь бледными тенями и выглядело так, будто было поглощено вековой стеной.

Внезапно Харри занервничал. Не двигаясь, он напрягся. Осмотрел глазами сотканную туманом паутину над пастбищами, эту диффузную смесь серого и зеленого, которая ассоциировалась с сумерками.

Ничего. Почти ничего. Только черные вороны, которые кружились над полями, белые, питающиеся падалью, чайки. Все же, он чувствовал, что на дороге что-то приближалось.

Из тумана появилась фигура человека, которая была одета в светлый тренч и прятала руки в карманы пальто. Несмотря на расстояние, Харри его сразу узнал. На его лбу выступил пот, ладони стали влажными. Окурок выскользнул и упал на землю.

Харри спустился с карниза. Это было не осознанное решение, просто так случилось. В его голове проходил фильм о том, что произойдет то, что должно было сразу произойти. Он был не режиссером, а только исполнителем. Харри медленно прошел несколько шагов к своей машине, древнему Форду и сел. Урчание мотора напоминало грохочущий трактор и неоднократно казалось, что тот замолкнет, но он каждый раз снова оживал.

Не отрывая глаз от Майка, Харри положил правую руку на ручке переключения передач и нажал на сцепление. Майк находился только лишь примерно в пятидесяти метрах, его черты лица становились узнаваемыми, небольшие сфокусированные глаза, снисходительно улыбающиеся губы. Его походка предвещала успех, целеустремленная и значимая.

Харри нажал правой ногой на педаль газа. Форд выл, прыгал, но не двигался с места. На данный момент фильм в голове Харри отклонился от реальности. Он раздраженно посмотрел вниз. Ручной тормоз был еще затянут.

Его рука дрожала, когда Харри ухватился за тонкий рычаг и отпустил тормоз. Капли пота текли между его бровями на нос. Как раз в тот момент, когда он испустил стон, то снова наступил на педаль газа, машина с сильным толчком устремилась вперед и помчалась прямо на Майка. Харри закрыл глаза.

Все произошло очень быстро. Глухой звук впереди, затем скрип на крыше автомобиля, наконец, второй глухой удар, на этот раз сзади.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Полное торможение. Остановка. Мотор хрипел и стучал.

Харри понадобилась минута, чтобы выключить ключ зажигания, и еще одна, пока он, дрожа, зажигал сигарету.

Из той же серо-зеленой дымки, откуда появился Майк, теперь выступали два подростка, которые толкали свои велосипеды рядом друг с другом. Подростки были примерно одинакового роста, у одного были черные, у другого светло-каштановые волосы, и они были одеты в джинсы, кроссовки и куртки. Им было примерно восемнадцать, девятнадцать лет.

Харри вышел из машины. Ни один из двоих не посмотрел на него. Ребята говорили и небрежно прошли мимо него и машины, будто он был воздухом. Самое ужасное, сейчас они должны были заметить мужчину, через которого переехали. Но не было ни мертвеца, ни раненого, и дорога была только дорогой. Слева и справа пустые поля, почти бесконечные. Хотя отпечатки вращающихся шин и след от торможения нельзя было пропустить.

Харри наблюдал за тем, как юноши оставили свои велосипеды перед руинами и исчезли во дворце. Только тогда он последовал за ними, и обнаружил их, прислонившихся к одной из стен. В сумерках казалось, будто они сливались со стеной, частью декора далекого прошлого, такого же размытого, как граффити. У одного было лицо Майка, у другого — Харри.

Это была весна тысяча девятьсот девяностого года, и они говорили о своих планах на будущее.

Внезапно Харри закричал и побежал к машине.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Глава 3

«Он выглядит как современный распятый Иисус», — думал Пьер, когда мужчина его возраста сел напротив него в его кабинете: тонкие волосы до плеч, удрученное лицо, светло-рыжая шестидневная борода... Всякий раз, когда он встречал Харри, Пьер невольно думал о мученике, о греческой трагедии, о смерти. Каждый раз снова немедленно подпадал под руку шприц и маленький флакон с прозрачной жидкостью, который он с давних пор хранил в ящике.

— Я могу к-курить?

Пьер открыл окно, прохладный майский воздух устремился внутрь. Обычно он никому не разрешал брать в своем лечебном кабинете сигарету, но Харри действительно выглядел больным — что не было неестественным в кабинете врача. Он говорил о пережитом час назад

в руинах монастыря, и действовал как кто-то, кто недавно избежал восьмого круга ада. Но это был не он. Мужчина все еще находился в самой середине, был пойман в свой самостоятельно созданный личный ад. Заикание, которым Харри страдал с подросткового возраста, было сильнее, чем обычно.

— Успокойся, — сказал Пьер. — Та не переехал Майка. Он здесь, звонил полчаса назад...

— З-зачем?

— Это касается только врача и пациента.

— Я н-надеюсь, у него ч-чума.

— Я не надеюсь, потому что в течение трех дней она была бы у всех нас. Я только говорил тебе, чтобы ты больше не думал....

— О-оставь эту фигню, я в-ведь не тупой, я знаю с-сам, что задавил не г-галлюцинацию, — рявкнул Харри.

Пьер невозмутимо все воспринимал.

По его мнению, агрессивность Харри была безвредна, надутый пластиковый монстр с маленькой дырой. За несколько минут он рухнет вместе со своим жеманством. Харри был неплохим парнем, только в плохом настроении последние двадцать лет.

На острове они давно называли Харри Дон Кихот де ла Пёль. На протяжении двадцати лет — или семи тысяч дней — тот боролся против Майка, преимущественно против него. Он не только пытался предотвратить строительство завода Майка по переработке рыбы, но и ускоренное расширение последним порта, строительство холодильных цехов, ослабление экологических норм, развитие центра снабжения...

Для этого Харри находил себе непостоянных союзников, то это были защитники окружающей среды, то фермеры, то владельцы отеля. Несколько лет назад мужчина уже делился с Пьером тем, что не проходит ни дня, в который он бы не думал дюжину раз о своем злейшем враге, который однажды был его лучшим другом.

Харри проиграл все битвы без исключения. И в буквальном смысле дорого заплатил за поражения, так как многие процессы поглотили огромные суммы. Пожалуй, даже были расколоты оба его брака.

К тому же, молодой человек взял несколько потребительских кредитов, которые вместе с процентами, вероятно, выплачивал целую вечность, он хронически был на мели. Также и профессионально Харри не двигался вперед, а работал на семи или восьми различных работах. Сначала рыбаком, как и его отец, который погиб в море, когда мужчина был еще младенцем.

Потом садовником, механиком тракторов, конюхом, управляющим складом и лесозаготовителем. В последнее время он был принят на работу в новостной листок, где осуществлял весь спектр трех служащих газеты, от обязанностей привратника до написания

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

небольших статей о местной суете. Кстати, с недавних пор Харри также был могильщиком Пёль.

— Я тебе е-еще не все рас-сказал. — сообщал дальше Харри. — После того, как я сбил Майка, б-были двое молодых людей, которые прошли м-мимо меня во дворец. Это были Майк и я д-девятнадцатилетние. В тот день он убедил меня, что мы должны продать з-западно-германские к-консультации по финансовым вопросам с-страхования в тогда еще ГДР⁴. Я был с ним во д-дворце и...

Пьер его перебил.

— Он сказал тогда, что от рыбы не богатеют и что стена не упадет, чтобы вы, наконец, смогли теоретически купить себе все, но практически не имели на это денег. Потом он упомянул страховые дела и что есть трехдневные плотные курсы для инвестиции денег и стратегии продаж...

— О-откуда..?

— Я был там.

— Честно? П-потому что я с-совсем не помню об этом. Но да, это м-могло быть.

Пьер привык к тому, что в определенных случаях другие редко вспоминали об его присутствии. В иерархии компании, где лидирующим и задающим тон был здоровенный как бык Майк, он занимал последнее место, позади девочек и мечтательного Юлиана. Вторым рангом стоял Харри, просто потому что был лучшим другом Майка. Затем шли Маргрете и Лия, потому что Майк больше уважал первую из двух и испытывал большую привязанность к последней.

Обворожительно выглядящая Жаклин и Юлиан, который мог играть на гитаре, следовали на последних местах. Пьер тогда не предъявлял никаких особых способностей, он не мог даже болтать, и то, что все взрослые называли его мальчиком, красивым как с картинки, приносило ему у Майка только следующее штрафное очко — и вместе с ним также

у Харри. Так как он принимал все и участвовал во всем, что утверждал Майк. Если Майк игнорировал Пьера, то Харри тоже оказывал ему холодный прием, и когда Пьер раздражал Майка, рядом, посмеиваясь, стоял Харри.

Теперь, десятилетиями позже, для Пьера это было маленьким удовлетворение, что Харри, не хотевший в его детстве освободиться от своего друга Майка, теперь не мог освободиться от своего лучшего врага Майка.

— Так не пойдет, — сказал Пьер, снова став врачом, и схватив один формуляр. — Я позабочусь о твоем специальном курортном лечении.

— Ты с-сумасшедший? — запротестовал Харри.

Пьер улыбнулся. И это слова из уст мужчины, который только что переехал призрака!

— Тебе срочно нужны расстояние и психотерапевт.

— Нет, никакого пс-сихотерапевта.

— Харри, у тебя галлюцинации. Ты не убил привидение, и это во-первых. Сколько раз

я уже тебе советовал избегать руин.

— Д-дворца, — исправил Харри.

— Но ты все равно еще ездишь туда, почти каждый день.

— К-каждый день, — снова исправил тот.

— Это исключительно навязчиво.

— Моя д-душа находится там в-в спокойствии, — неожиданно поэтично ответил Харри и его глаза неясно заблестели.

Когда он был в таком состоянии, Пьеру приходилось чрезвычайно трудно быть с ним строгим, так как он, по возможности, пытался что-то втолковать так, что Харри должен был расстаться со своим любимым делом, потому что это было для него вредно. Эпизодические

⁴ГДР — Германская Демократическая Республика

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

насильственные фантазии, в которых Майк всегда был жертвой, становились чаще. Пьер полагал, что Харри поддерживал сосредоточение на развалинах монастыря, возможно даже возбуждаясь.

— У тебя н-нет места, Пьер, где ты всегда можешь быть самим собой? Реальный д-домашний очаг, где ты мечтаешь и...

— В своих мечтах я никого не убиваю.

Выражение лица Харри изменилось. Его только что затуманенные глаза приняли злобное выражение.

— Я з-знаю, что ты мечтаешь только о том, чтобы трахаться с женщинами, и твой домашний очаг там, где твой ч-член чувствует себя как дома.

— Ну, ладно, этого достаточно. На сегодня это все.

Мимика Харри снова изменилась, в этот раз на дружелюбную. Его перепады настроения и фантазии беспокоили Пьера. Пациент не хотел слушать, впрочем, это не было преступлением, а поскольку фантазии Харри никому не вредили, кроме него самого, у Пьера были связаны руки. Он уступил обязанности соблюдать служебную тайну и ничего не мог делать, кроме как продолжать воздействовать на Харри, насколько это было возможно.

— Не в-выгоняй меня, — попросил Харри. — Кроме как с т-тобой, я не могу ни с кем говорить...

— Начиная с?

— Все равно.

— С Сабиной?

— Все р-равно, я с-сказал.

— Я думал, ты хочешь поговорить.

Губы Харри стали тонкими.

— Не об этом.

— Как скажешь, — вздохнул Пьер. — Но разговаривая друг с другом таким манером, мы далеко не продвинемся. В конце концов, в своей фантазии ты как раз наломал дров с Майком. Я должен был это знать. Не лечить психоз разумными аргументами, иначе все психиатрические заведения сегодня могли бы быть закрыты.

— Ум-мник, — Харри вскочил так резко, что кресло перевернулось. — Ты б-был не лучше, чем д-другие. Ты также мало меня понимаешь и не заботишься о д-дворце, об острове. Майк позволяет строить фабрики, хран-нилища, парковки для грузовиков... Кусок за куском изменяет нашу р-родину, в-все, что нам было свято, этот ненасытный обжора, этот предатель.

И сейчас старый Бальтус — он на самом деле не шутит и позволит построить на территории д-дворца дом отдыха. Ты говоришь, что я должен быть на расстоянии, но ты подразумеваешь с-сдаться. Так типично для тебя, Пьер. Ты трус и подхалимский подлиза. Всегда был таким. Я, наоборот, дошел до значимого заключительного этапа своего развития.

Подобное Пьер слышал уже полдюжины раз на протяжении многих лет, и это казалось ему просто идиотским, чтобы через двадцать лет вражды и борьбы кто-то пустословил о значимом этапе.

Харри сжал кулаки, но Пьер оставался спокойным и выписал рецепт.

— Успокаивающее средство, возможно, действительно поможет. Бери или оставляй, совершенно как ты хочешь.

— У меня нет д-денег на ап-птеку, — смущенно ответил Харри, пока опускал кулаки и вытирал мокрые от пота ладони о брюки.

Пьер подошел к шкафу для хранения запасов и вытащил коробку, которую подал Харри:

— Три раза в день до приема пищи. Впрочем, против призраков они не помогают. Когда Харри уже наполовину был в дверях, Пьер сказал, пока заполнял на компьютере

карту пациента:

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— Кстати, звонила Лея. Она снова здорова и сегодня возвращается на остров. Харри стоял с рукой на дверной ручке, три, пять, десять секунд.

— П-почему ты мне это говоришь?

Пьер посмотрел на него.

— Просто так. Я подумал, что было бы лучше подготовить тебя.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Глава 4

Было не случайно, что первоначально, в этот день, Майк рассчитывал на встречу с Пьером сразу после того, как узнал от своего доверенного лица о выписке Леи из шверинской реабилитационной клиники.

Он очень редко и неохотно посещал практику Пьера, прежде всего потому, что его не устраивало, что кто-то, кем он распоряжался в своей юности, теперь имел перед ним преимущество, даже если и в области медицины. То, что Пьер что-то знал о организме Майка

и его сокровенном, было крайне досадным обстоятельством, которое мужчина компенсировал тем, что демонстративно игнорировал советы и предостережения врача.

После того, как Майк прошел обследование, он безразлично спросил:

— Ну? Мне грозит сердечный приступ?

— Каждому, у кого есть сердце, грозит сердечный приступ.

— Ты считаешь опасность у меня незначительной?

— Ты можешь снова одеваться, мы закончили.

Майк застегивал рубашку, пока наблюдал за тем, как Пьер изучал его ЭКГ. На самом деле, мужчину ни в малейшей степени не волновали результаты, и было ясно, что Пьер тоже об этом знал. Тем не менее, они оба делали так, как будто здоровье Майка было основным поводом для этой встречи.

В этом не было ничего необычного. В течение многих лет, в которые бывшая компания была знакома — в принципе всю жизнь — было нормальным состоянием болтать о делах. Если быть так хорошо знакомыми как они, когда вы живете слишком близко друг к другу, и знать так много друг о друге, были только два способа справиться с этим: абсолютная открытость или маскарад.

В конце концов, возобладало последнее, и с тех пор под сомнение никем не ставилось.

С каждым годом это специальное обхождение проявляло себя друг с другом немного больше и сохранило дружбу, вопреки некоторому соперничеству в определенном равновесии.

Лея могла полностью помешать этому равновесию.

— Она уже позвонила тебе? — спросил Майк небрежным тоном. Он рассчитывал на то, что Пьер знал о ком шла речь.

— Это было предсказуемо.

— Нельзя было предвидеть, что она снова вообще вернется. Ты не поощрял ее? Но мы сошлись на том, что...

Пьер бросил результаты медицинского обследования через стол и откровенно посмотрел на Майка.

— Не я посещал ее каждый день на протяжении четырех месяцев после того, как это случилось, — сказал он с подавляемой горячностью. — Я также не звонил ей, не писал открыток, ни посылал никаких цветов... То, что она приезжает на Пёль, не имеет со мной ничего общего, но я скажу тебе одно: сейчас, поскольку это так, я этому рад.

Майк ухмыльнулся.

— Тс, тс, как маленький Пьер может волноваться... Кроме того, абсолютно безосновательно. Я только задал тебе простой вопрос.

Пьер глубоко вздохнул.

— Ответ — нет.

— Ну, вот, это происходит без твоего детского крика.

То, что Пьер, который никогда не повышал голос, конечно, не против него, неожиданно так встревожился, подтвердило подозрения Майка. Еще до того, как Лея вообще появилась, она уже вызывала волнение. Несмотря на то, что он ее любил, лучше бы ему знать, что она живет в Аргентине. Но в действительности ничего не помогло.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— Из всего, что я слышал, она все еще страдает от амнезии, — сказал он. — Не смотри так удивленно, я каждый раз узнавал то, что хотел знать. Медицинским сестрам плохо платят.

Майк наблюдал, как Пьер сердито убирал оборудование, но душевное состояние собеседника его не волновало. У него были другие заботы. Если состояние Леи продолжится, это многое бы упростило. В противном случае...

Когда Майк встал, чтобы заправить рубашку в брюки, то слегка покачнулся. Пьер спросил:

— Сколько виски ты уже сегодня выпил?

— Без понятия, три или четыре.

— Литра или стакана?

— Ты официант или врач?

— Оракул. Однажды, не я с тобой расквитаюсь.

— А кто?

— Твое ах какое огромное сердце.

Майк засмеялся и пошел к двери.

— Мне нравится сарказм, Пьер. Особенно использование его слабаками, потому что он позволяет им казаться храбрыми.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Глава 5

Практика Пьера, деревенского врача в Кирхдорфе, самом большом муниципалитете на острове, с двенадцатью сотнями жителей, была простой: узкий коридор, довольно извилистый, небольшой зал ожидания, шесть стульев, три пенсионера, две репродукции голубых лошадей Франса Маркса и очень старательная медсестра. Она заговорщицки прошептала мне, что «проведет меня вне очереди», что и сделала.

— Лея. Наконец-то.

Пьер, улыбаясь, прошел ко мне по врачебному кабинету и искренне обнял. В первое мгновение я слегка напряглась и, вероятно, довольно ошарашенно на него уставилась, потому что он быстро сказал:

— Извини, я... позвонил врачу в реабилитационной клинике, и он рассказал мне, что ты все еще страдаешь от амнезии. Но на мгновение я об этом не подумал. Ты действительно не можешь вспомнить о своем первом посещении? Совсем ничего?

Я озадаченно смотрела на него.

— Понимаю, — сказал он. — Это значит, что я, в принципе, для тебя незнакомец. В конце концов, ты видела меня в тысяча девятьсот девяностом, а я просто бросился тебе на шею.

Он сразу мне понравился и признаюсь, также из-за своего хорошего вида. Абсолютно черные волосы и спортивная фигура. Улыбка была привлекательной, придавая ему мальчишеское обаяние. От его застенчивой юности осталось совсем немного, например, то, что Пьер неловко сунул руки в карманы, когда извинялся передо мной за пылкое приветствие.

— Ты отлично выглядишь, Лея.

— О, спасибо, — ответила я и неуверенно осмотрела себя.

Утром я решилась на более спортивную одежду, как если бы хотела пойти на фото сафари. Этот вид казался мне уместным для Пёль. Только элегантные туфли не подходили к нему, на самом деле.

Пьер засмеялся.

— Собственно, я подразумевал твое лицо. Хирурги выполнили всю работу. Шрамов тоже не видно. Было бы слишком жаль, если бы ты потеряла свое обаяние Одри Хепберн.

— Одри Хепберн? Я?

— Я и раньше ощущал это так. Образ того, как ты смеялась, как за секунды могла переключаться с веселого до печального, твоя особая задумчивость, жесты... Это была точная Холли Голайтли.

— О, Боже. Ты никогда мне об этом не говорил.

— Верно.

Пьер снова засунул руки в карманы брюк. Я легко возражала ему и навела мосты, даже если не совсем бескорыстно.

— Я планирую остаться на несколько дней. Мой терапевт считает это хорошей идеей,

— лгала я.

Пьер со знанием дела кивнул.

— Комната для гостей в твоем полном распоряжении.

— Я не это имела в виду. Я...

— Никаких возражений. Я буду ужасно рад.

— Ну, тогда... Большое спасибо. Ты скоро закончишь работу? — в заключение сказала

я.

Он был пока занят. Но предложил мне встретиться двумя часам позже в доме Петерсенов, у Мергрете.

— Она все еще живет в Кальтенхусен? — удивленно спросила я.

— Мы живем там все, — ответил он и мимоходом добавил: — Ну, да, почти все.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— А мне там вообще будут рады?

Я обратила внимание не небольшую задержку ответа Пьера, морщины на лбу, брови, уголки губ, но мне не удалось обнаружить ничего, что бы сделало меня подозрительной.

— Конечно, — сказал он. — Почему нет?

* * *

Почти в пешеходном темпе я ехала по поселению Кальтенхусен, которое, несмотря на незначительную застройку, простиралось на целый квадратный километр, потому что несколько больших луговых земельных участков лежало между усадьбами. Меня удивило то, что три дома из шести были приведены в порядок, один даже был начат заново, расширен и модернизирован. Остальные же пришли в упадок, бурая штукатурка на стенах была еще со времен ГДР. Перед одним из этих домов, домом моей семьи, я вышла из машины.

Здание, в котором я выросла, пережило свои лучшие дни. Штукатурка отпала, окна были жалкими, водосточная труба отошла от стены, сад был безнадежно запущен, изгородь из вика⁵ заросла... Между диким терном и различными сорняками лежал заржавевший почтовый ящик, на котором, в том числе, стояло и мое имя.

Насколько я знала, уже несколько десятилетий назад Сабина поручила его продажу брокерской конторе, но, разумеется, до сих пор ничего не получилось. Большинство людей, которые ищут спокойствие и уединенность, делают это, как правило, три недели в году. Тот, кто приобретал этот дом, напротив, должен бы здесь жить и работать. Кальтенхусен был как маленький остров на острове, не защищенный от волн среди зеленого океана лугов. Кто не понимал соседей...

Я вздрогнула. На некотором удалении, за большими придворными воротами, послышался шум циркулярной пилы. Резкий, неприятный, громкий шум напоминал человеческий крик.

Я взяла свою сумочку из машины и пошла к дому Петерсенов, который находился на удалении только двух полетов камня. И он тоже был в плохом состоянии.

— Что вы хотите? — проворчал кто-то сразу после звонка, с другой стороны коричневой, немного прогнившей двери. — Я ничего не покупаю, тем более у вас.

Глубокий голос Маргрете вызвал у меня эффект узнавания, потому что еще ребенком она звучала немного ворчливо и по-мужски. В первое мгновение я хотела обнаружить себя, но затем меня охватило желание сделать маленькую шалость. Я мало смеялась в течение последних нескольких месяцев и даже не могла вспомнить, когда в последний раз.

— Но вы даже меня не знаете, — прошептала я, и могла бы положиться за то, что она не узнала мой изменившийся голос.

Она не могла меня видеть.

— Я и не должна. Ясно слышала ваши туфли на шпильках. Ваш сорт людей давно уже больше не забредает сюда. Хотят продать мне место на небесах. Мини пылесос, что для таких людей как вы, кажется одним и тем же. Может быть, даже вечную молодость или последнее космическое исследование. Или при разграблении влажных джунглей вы наткнулись на чудесный цветок, который теперь замешиваете в своих нагло дорогих кремах?

— А что, если даже так?

— Милая женщина, чтобы вы знали. Я покупаю свои крема в дисконтных магазинах, храню духи из смеси испражнений кита и воловьей мочи, и последний раз использовала карандаш для глаз шесть лет назад, спросите меня, курю ли я тайно опиум. Так вот, чтобы знали, что я думаю о косметике. Вы смеетесь? Прекрасно, что я улучшаю ваше настроение. Прощайте.

⁵Горо́ шек, или ви́ ка — крупный род цветковых растений семейства Бобовые

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— Для того, у кого на циновке стоит «Добро пожаловать», вы довольно недружелюбны, — сказала я, с трудом подавляя смех.

Кажется, так я не смеялась уже целую вечность.

— Ну, теперь с меня хватит, — сказала Маргрете и рванула дверь.

Передо мной стояла женщина средних лет, которая вытирала свои грубые рабочие руки о кухонное полотенце. У нее была почти белая кожа, темно-рыжие, окрашенные, короткие волосы и зеленые глаза. Ее коренастая фигура, выражение лица и глухой, немного нервный голос были заметными предупреждающими знаками. Входите на свой страх и риск.

Она была огорошена.

— Лея, — пробормотала Маргрете и уставилась на меня как на призрака.

Через несколько минут я сидела на кухне Маргрете, мы были вдвоем и так же, как другие из компании раньше, сидели на кружком. Мы с пристрастием поедали огромные куски вкусных пирогов Эдит Петерсен, которые запивали какао «Тринкфикс». Мать Маргрете радостно смотрела на нас, и в тот момент я не желала себе ничего более страстно, чем ромовую бабу и «Тринкфикс» на столе.

Всюду присутствовало прошлое. Чугунная форма для кекса, которую Эдит Петерсен издавна использовала, стояла на своем старом месте ― на покосившемся кухонном шкафу. К тому же газовая плита из шестидесятых и репродукция наивной картины, которая изображала рыболовный катер на заходе солнца. Изменилось только немногое. Старая прихожая исчезла под современным уродливым ПВХ-покрытием, которые издавали скрипучие звуки. Монументальный холодильник был первым западным приобретением Петерсенов после перелома, был сейчас не заметен, видимо потому, что с тех пор выглядел сейчас почти так же, как тогда старомодный холодильник ГДР.

Маргрете поставила на стол два бокала кофе, противное быстрорастворимое барахло, который она пила большими глотками. На нас падало только небольшое количество света из окна над раковиной, и настроение между мной и Маргрете было таким же унылым. Веселье от небольшой забавы у входа утихло, над которым итак только я и могла смеяться. Я попросила Маргрете принять ее с юмором, но с таким же успехом могла бы попросить мертвеца подняться. До сих пор уголки ее рта не искривились даже в подобие улыбки.

— Не думала, что ты снова появишься, — сказала она. — Пьер однажды как-то рассказывал, что у тебя провал в памяти. Пожалуй, ты хотела забыть наши смешные фигуры? Ну, если это все, что осталось от аварии... Повезло, сильно повезло.

— Авария уже вытащила пару ран и перемен, — ограничила я ее приговор.

— Да, твой голос звучит иначе.

— Физически относительно, — лгала я.

— Гибкость подходит тебе гораздо лучше, чем ясная голова с утра. То, что раньше ты бы добавила от себя, всегда действительно принадлежало тебе, будто бы ты часами пролистывала сборник стихов. Только голос твоей Пеппи Длинный Чулок не подходил для этого, он всегда был скрипучим. Слышала, что ты стала Щелкунчиком.

— Что?

— Фотографом, — перевела она.

— Верно. Я не говорила об этом во время своего посещения в мае?

— Мы немного поговорили друг с другом, — сказала она, и я не была уверена, был ли

ее тон озлобленным или разочарованным, или оттенка не было вовсе. — Кроме того, здесь ты была только однажды, во второй половине дня и вечером.

— Да, предполагаю... К сожалению, я не помню о том, как тогда говорила.

— Ну, тогда я хочу немного рассказать тебе кое-что о себе, что в любом случае пройдет быстро, — Маргрете пожала плечами. — Не замужем, детей нет, — сообщила она так, будто ее жизнь лучше всего описывалась этим. — Но у Харри было две... двое детей и две

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

экс жены. Мой брат платит за свою тупость и глупость. Напортачил. Он уже несколько лет живет с нами.

— С вами?

— Мама наверху. У нее был апоплексический удар шесть лет назад, и с тех пор она лежит. Или это уже семь? Не знаю, может больше.

— О, мне жаль. Она была всегда такой бодрой. — Это не было моей пустой фразой. В молодости Эдит Петерсен была для меня больше, чем просто мать моих друзей — Харри и Маргрете, что-то вроде любимой тети.

— Она уже очень долго больна, собственно, и ушла на пенсию раньше. И с тех пор всегда что-то было: рак, язва желудка, ревматизм...

Маргрете опустила свой взгляд на пустую чашку, которую охватила обеими руками, пока я искала оборванную нить общения, которую, тем не менее, не могла так быстро найти. Двадцать три года были сжаты в несколько минут, в пять, шесть предложений, и таким образом все, казалось, говорило о прошлом. Настоящее время было тягостным. Так как был этот сонный, болезненный домик, кухня в серых сумерках, брат и сестра в возрасте около сорока, которые жили с больной матерью, мутная бурда, не заслуживающая названия — кофе. Тут были тишина и застой, несмотря на тикающие кухонные часы.

В голову не пришло ничего утешительного, что можно было бы сказать, поэтому я даже не пыталась.

— Скажи, Маргрете, ты знаешь, почему Сабина и я приехали в мае на Пёль? Не могу себе представить, что мы устроили здесь ностальгическую семейную встречу.

— Не-е, определенно нет, — рассмеялась она. — Но вы были как кошка с собакой.

— Именно.

Мы с Сабиной не контактировали двадцать три года, не считая разовых рождественских открыток, которыми обменивались — она регулярно, а я не очень. Мы обменялись адресами, но не более того. Мы не посещали друг друга, не писали никаких электронных писем и созванивались за все это время только единственный раз, когда она позвонила через двадцать лет после моего отъезда в Аргентину и хотела узнать, буду ли я согласна, чтобы могилы наших родителей на Пёль были ликвидированы. Так как я не имела ничего против, разговор продолжался не более трех минут.

— Сабина была полицейским, — объяснила Маргрете — Во время операции кто-то повредил ей выстрелом колено. С тех пор она хромала и была переведена в полицию нравов. Почему она была здесь? Думаю, речь шла о какой-то маклерской истории.

Сейчас, когда Сабина была мертва, мне было немного стыдно от того, что я почти ничего не знала об ее жизни, даже профессии, а также ничего о ранении. В рождественских открытках такие вещи не упоминают. Маргрете знала о моей сестре в десять раз больше, чем я.

— Как долго она была здесь?

Маргрете недолго медлила с ответом, и мне показалось, что ей потребовалось время, чтобы посчитать дни.

— Два дня, если я правильно помню.

Я едва ли могла себе представить, что Сабине потребовалось целых два дня, чтобы выяснить несколько вопросов с маклером. Все же, у меня не было причин сомневаться в утверждении Маргрете.

— Я любила ее, она была непосредственной, лаконичной, в общем, не ломакой, — сказала Маргрете. — Она останавливалась у нас, спала в старой гладильной комнате. Мы действительно хорошо ладили. Отличный приятель твоя сестра.

Какое сенсационное изменение отношения. Раньше я была отличным приятелем. Сабина, напротив, не нравилась никому из нас. Случаю было угодно, чтобы в Кальтенхусене дети появлялись на свет один за другим в течение с семьдесят первого по семьдесят третий

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

годы, тогда как рожденная в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году Сабина оставалась в полном одиночестве и именно в полном смысле этого слова. Девочка двенадцати лет ни за что охотно не поиграет с семилетними, и семнадцатилетняя с мальчиками двенадцати лет. Моя сестра всегда надменно смотрела на нас, «детей», свысока, как более старшая, но в тоже время завидовала. Когда все ее подружки жили в Кирхдорфе, или еще дальше, она не могла часто с ними встречаться. Напротив, другие шестеро и я были оживленной бандой ровесников, которые каждую свободную минуту проводили вместе, многие из них на нашей спортивной площадке и в дворовом клубе.

Маргрете встала и налила воду для двух чашек растворимого кофе в примус. Как будто

у нее был тот же ход мыслей, что и у меня, и она хотела уничтожить их.

— Кстати, на участках с развалившимися домами строят летние домики.

— Что, прости?

— Руины будут уничтожены.

— Наш дворец?

Маргрете налила кофе.

— Так я уже давно говорю, что это не более чем рассыпавшаяся груда кирпичей.

— Раньше дворец был для нас всем, — ответила я немного укоризненно.

— Раньше Брюс Спрингстен был тоже для нас всем. А сегодня пошел он знаешь куда.

— Но память о нем...

— Воспоминания не платят за мое электричество, Лея. Летние дома факт, и я могу в них убирать.

Я была растеряна. Руины монастыря были для нас семерых гораздо больше, чем место собрания и место действия: наш волшебный сад, собственная империя, которую мы освободили от сорняков и починили. Там мы придумывали шалости, строили планы, делили счастье и заботы. Дворец был сердцем нашей дружбы.

— Минутку, — возразила я. — Земельный участок в течение десятилетий принадлежал моей семье. Мы, правда, ничего там не делали, да и вряд ли это проходило в ГДР. Но кто...

— Старый Бальтус присвоил его.

Что было странным в этом высказывании? То, что кто-то присвоил мой земельный участок. Или...

— Старый Бальтус еще жив? Отец Жаклин?

— Ну, слышала, что ему восемьдесят три.

— Но он тогда уже выглядел, как в восемьдесят три. Тогда сейчас ему должно быть сто шесть. Какое отношение он имеет к моему земельному участку?

— Он полагает, что тот принадлежит ему, поэтому его и занял.

— Занял? — я засмеялась. — Без объявления войны? Это противоречит нормам международного права.

Прежде всего, это было забавно. Для постройки летних домов были земельные участки

и лучше. Почему вдруг старику почудилось, что он должен предъявлять правопритязание? По какому закону?

Вероятно, поэтому Сабина осталась на два дня на Пёль? Значит, она позвонила мне, потому что нуждалась в помощи? Я как раз хотела спросить об этом у Маргрете, но увидела, как мимо кухонного окна проходил Пьер, и решила задавать свои вопросы лучше ему.

Я не знала, как я должна была расценивать Маргрете. С одной стороны, она говорила, не выбирая выражений, с другой стороны, казалось, что в этой открытости сквозила некая антипатия. Или я только вообразила? Я все более и более ощущала свою амнезию эмоциональной слепотой. Ограничение своих обостренных чувств делала меня гиперчувствительной. Я поймала себя на том, что буквально искала подтекст, ведь тот, кто ищет, тот и находит.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Глава 6

Вместе с Маргрете и Пьером я почтительно вступила в комнату Эдит Петерсен на первом этаже, как в ризницу, хотя помещение скорее выглядело убогим. Мебель была уже довольно прогнившая. Двуспальная кровать, которая служила таковой еще с доисторических времен, скрипела и стонала. Она была обтянута белым, и от ног до бедер пациентку дополнительно согревало красное вязаное покрывало. Оно выглядело так, будто Эдит сама делала его в долгие часы, которые лежала тут без какого-либо занятия. Сколько часов в день она разглядывала картину с подсолнухами Ван Гога из календаря, которая висела на обоях с тысячами фиалок? Также тут стоял телевизор, который выглядел, будто был доставлен еще во времена Вальтера Ульбрихта.

Все это художественное оформление принадлежало другой эпохе, и не было рядом с кроватью Эдит скопившихся пестрых журналов с современными принцессами в элегантных вечерних платьях на обложке, это были декорации для фильма пятидесятых годов.

Маленькая и худая голова Эдит торчала из-под одеяла, так же как ее тонкие руки и ноги. Она как раз была занята тем, что вырезала из разноцветных журналов картинки и приклеивала их в альбом. Бернадотт, Виндзор, испанские Бурбоны, датские счастливые граждане – они все выстроились, чтобы наполнить комнату небольшим блеском. Только небо было, правда, в квадрате окна и солнце не более, чем изредка появляющееся прямоугольное пятно на полу.

— Лея, — сказала Эдит тонким, хрупким голосом и, улыбаясь, протянула мне руку, затем она кивнула врачу. – Маленькая Лея.

— Здравствуйте, госпожа Петерсен. Вы прекрасно выглядите.

Ее рука ощущалась как суконная салфетка, мягкой и безжизненной, без какого-либо противодействия. Когда я вспоминала мать Маргрете раньше, то видела перед собой подвижную вдову. Женщину, которая вырастила своих двоих детей, работающую только в сельскохозяйственном производственном кооперативе, заботящуюся о доме, собирающую и варящую фрукты, помогающую с домашними заданиями, работающую в огороде… Она всегда что-то делала. Я никогда не слышала, чтобы женщина жаловалась. Для нас, деревенских детей, Эдит всегда имела доброе слово и кусок пирога, но я также знала, что она сварливая и не закрывала рот, если это того стоило. Со старым Бальтусом, членом СЕПГ⁶ низшего уровня, она регулярно так делала.

Пьер начал с обычных обследований, которые Эдит безоговорочно позволяла выполнять.

— Я должна поругаться с тобой, — сказала старая дама, обращаясь ко мне, пока измеряли ее давление. — Ты не попрощалась, когда скрылась. Куда ты, собственно убежала?

— В Аргентину.

— Ах... Ты хочешь посмеяться надо мной? И почему ты не посетила меня, когда несколько месяцев назад была в деревне?

Я стояла с открытым ртом. Если вы ничего не помните, то нельзя даже самому придумать оговорки. Почему я не посетила Эдит Петерсен в мае? В детстве я очень любила женщину и любовалась ее смесью грубой сердечности неугомонной энергии. Иногда я хотела, чтобы она была моей тетей.

Маргрете открыла закрытое окно, чтобы впустить свежий воздух.

― Лея потеряла память после аварии. Она больше не знает, что у нее было времени нанести тебе визит. Не предъявляй к ней чрезмерные требования своими вопросами.

Эдит выглядела так, будто Маргрете объяснила ей теорию относительности.

⁶СЕГП — Социалистическая Единая Партия Германии

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

― Ах… — сказала она, помедлила и добавила: — Об аргентинцах я знаю только то, что они выращивают рогатый скот, и у них нет короля. Лея, ты должна была попрощаться.

— Вы правы, госпожа Петерсен. Но для меня это было трудное время.

— Да? Вздор. Почему это плохое время?

Маргрете взбила подушку Эдит как тесто для пиццы.

— Ты разве больше не знаешь, мама? Летом девяностого родители Леи пострадали в результате несчастного случая в Западной Германии.

Эдит закусила свою нижнюю губу. Она изо всех сил пыталась вспомнить — и неудачно.

— С этим большим количеством аварий я совсем запуталась.

Маргрете бросила на мать и затем на меня взгляд, который как бы говорил: «Так происходит всегда».

— Во всяком случае, — энергично вскрикнула Эдит. — Аргентина нуждается в короле или лучше в королеве. От них толку больше.

— Я им передам, — сказала я, что рассмешило нас с Пьером.

Как взаимосвязана я была с этой дряхлой дамой, память которой была также отрывочной, как и моя. Я сразу почувствовала себя очень комфортно, по-настоящему приподнято в этой старомодной, болезненной комнате.

Защищенность ― это чувство, которое может встречаться в самых разных местах, если эти места напоминают нам о чем-то хорошем. В этом помещении со мной вдруг снова были пироги из детства, вкус безвкусного какао, которое приносила нам Эдит Петерсен, и довольно скучный Пьер, который сегодня явно не скучал. Даже решительная, хваткая Маргрете, от которой мне пришлось несколько раз уклоняться, пока она убирала газетные вырезки и обрезки Эдит, вызывали во мне воспоминания о своем детстве, тусовке и самом беззаботном времени моей жизни.

Вдруг я что-то почувствовала в своей спине, не соприкосновение, а что-то вроде проходящей тени, вероятно, предчувствие, может быть, голос откуда-то издалека или глубоко изнутри. Во всяком случае, я развернулась, и мой взгляд упал на фотографию, которая одиноко висела на стене.

Я сразу узнала ее и поняла, что это десятое ноября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, снятое полароидом. Днем раньше рухнула Берлинская стена, и Майк, Пьер, Харри, Маргрете, Жаклин, Юлиан и я встретились в нашем дворце, в руинах монастыря. Было далеко после полудня, шел небольшой дождь. Мы были пьяны от радости и дешевого шампанского, и хотели запечатлеть этот момент. Так как у камеры не было автоспуска, я подняла ее на вытянутых руках вверх, и мы плотно столпились. Семь смеющихся лиц, щека к щеке. Одна из первых и самых прекрасных фотографий моей жизни, воплощение радостей.

Я знала почти все об этом дне. Вскоре после съемки Юлиан предложил, чтобы мы кричали в небо свои многообещающие желания, один за другим.

Маргрете осмелилась первой, она всегда была первой. Пока мы собрались толпой под выступом стены, она вышла в дождь, который падал большими, тяжелыми каплями. Короткие, мокрые волосы на лбу Маргрете, придавали ей что-то бескомпромиссное и опасное. Как столп, она стояла и орала в ливень. Все думали, что Маргрете пожелает себе усадьбу, где она сколько угодно могла бы браниться и управлять или быть капитаном авианосца. Вместо этого она кричала:

— Я желаю себе свободу. Я влезу на пирамиды Гизы. Поднимусь на вершину Улуру, буду мчаться на джипе сквозь огромное стадо буйволов, путешествовать через Гранд-Каньон, поплыву на лодке по Роне до Средиземного моря, и высажусь на лодке из листьев со свечами на берегу Ганга. Я увижу Мачу-Пикчу, собор Святого Петра, триумфальную арку из апельсинов и акрополь в Афинах. И я буду рисовать Давида Микеланджело на членах.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

В этом месте мы все смеялись, только не Маргрете. Ее желания звучали, скорее, как вызовы на бой. Это был ее характер. Это была девочка, которая ехала на велосипеде по Кирхдорфу так, как будто бы управляла танком. Девочка, которая осмеливалась залазить на ель, чтобы спасти кошку, которых, в сущности, не любила. Девочка, которая в возрасте девяти лет набросилась на сорняки, полностью покрывавшие руины, когда мы боялись, что это может быть слишком много работы.

Маленький спор между матерью и дочерью снова обратил мое внимание на здесь и сейчас.

— Маргрете, я бы хотела поесть.

— Ты поела час назад.

— Твой так называемый картофельный суп нельзя есть вообще. Я бы хотела яичницу с беконом.

Круглое лицо Маргрете пылало после работы по уборке, которую она выполнила в комнате в течение нескольких минут. Она уперла руки в бока:

— Нет, не может быть и речи. От яичницы тебя только тошнит.

— Ну и что? От твоего вечного картофеля тоже тошнит, и если меня так или иначе тошнит, то безразлично от чего. Я хочу сочную золотистую яичницу болтунью. Доктор Пьер, скажи ей.

Я усмехнулась. Обращение показывало то, что Пьер, в принципе, для нее был маленьким мальчиком еще с тех пор, даже, если она его также оценивала как домашнего врача. Вероятно, старая дама даже гордилась, что мальчик, которого она раньше баловала своими домашними пирогами, получил ученую степень и признавался в этом контексте.

— Мне безразлично, что говорит Пьер, — пояснила Маргрете. – У меня все равно нет времени. Я должна идти, и Харри еще не появился.

— Не называй его постоянно Харри, его зовут Харольд, как норвежского короля, и...

— И всегда не пунктуален, мама. У меня нет времени сейчас готовить для тебя. Я должна работать.

Не только судьба старой Эдит каждый день снова решалась в этой комнате. Мать и дочь были связаны друг с другом, причем случалось так, что они менялись ролями, потому что Эдит почти ничего больше не могла делать одна, и чтобы получить желаемое, просила обо всем, в чем ей отказывали раньше. Маргрете, в сою очередь, занимала командную позицию, потому что зала ее и при случае использовала. Тем не менее, Эдит была тюремщицей своей дочери. Маргрете не могла сделать из дома ни шагу, без того, чтобы мать не одобрила. Это был триумф абсолютной слабости над стремлением к свободе других.

— Я могу оставить тебя одну на два часа? — спросила Маргрете. — Ты справишься? Я быстро решительно предложила:

— Если никто ничего не имеет против, я могу остаться здесь до Харри... Прихода Харальда.

Пьер тоже сказал, что мог бы ненадолго остаться. Маргрете поблагодарила нас взглядом.

Несколькими секундами позже она исчезла. Когда следом Эдит попросила меня принести ей новую ночную рубашку, и помочь переодеться, Пьер спустился вниз на кухню, и

я осталась одна только со старой дамой.

— Вам подойдет в цветочек, госпожа Петерсен? — спросила я. — Хорошо, тогда поднимите руку, и я помогу вам быстро выбраться из старой ночной рубашки.

Вместо этого она схватила мою руку, и я поразилась силе, которую женщина могла развить, если хотела, и посмотрела на нее в замешательстве.

— Подойди, Лея, — сказала она подавленным, напористым голосом. — Покинь Пёль, пока еще есть время.

— Что? Но...

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Она притянула меня ближе к себе, обняла руками и крепко отчаянно держала.

— Я хорошо понимаю тебя, маленькая Лея. Поверь мне, лучше тебе уехать, еще сегодня, прямо сейчас. Ты не поняла, но получила второй шанс. Речь идет о твоей жизни, Лея. Твоей жизни!

Я была так напугана, что вырвалась от нее, и женщина больно оцарапала своими пальцами мою кожу. Цветочная ночная рубашка упала на пол.

— Что вы имеете в виду? Кто угрожает моей жизни?

— Уезжай далеко, как только можешь. Возвращайся в Аргентину. И никогда не возвращайся сюда снова. Никогда, никогда снова. Иди уже. Чтобы духу твоего здесь не было. Сейчас же это сделай! Прощай, маленькая Лея. Прощай!

Я еще раз спросила старую госпожу Петерсен, что она под этим подразумевала, но та только сильно качала головой, начала плакать и дико жестикулировать руками.

— Иди, — было все, что она снова и снова говорила, и так как я не знала, что мне еще иначе делать, я покинула помещение.

Растерянно и немного ошеломленно я спускалась по лестнице. Пьер пользовался кухней, как будто это был его второй дом. Он грыз соленое печенье и налил себе чай.

— Хочешь одно? — спросил он. — Ты любишь чай больше, чем кофе, правильно?

— Я бы сейчас выпила чашку хорошего, черного. Если аргентинцы пьют чай, он состоит из листьев мате.

— Звучит здорово. Восточно-фризская смесь специально храниться у Петерсенов для моих визитов. С тобой все в порядке? Ты какая-то задумчивая.

Я посмотрела на него. Должна ли я говорить о предупреждении Эдит? Все-таки она задержала меня под предлогом и дождалась когда уйдет Пьер.

— Скажи, госпожа Петерсен умственно вообще-то... может, она в некотором смысле..?

— Все ли она еще на высоте, ты хочешь знать? Ну, да, — он вздохнул, — по словам Жан-Поля⁷, воспоминания — это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны.

О слабоумии он никогда не слышал. Перерывы Эдит становятся все чаще и длятся еще дольше. А почему ты спрашиваешь?

То, что Пьер не смог ничего процитировать из классического писателя, мне импонировало и понравилось.

— Ну, так, — лгала я. — То, что она забыла, что я живу в Аргентине. И то, что мои родители пострадали в результате несчастного случая.

— Это был один из пропусков. У нее есть фазы, когда она полностью там, и потом, от одного момента к другому, она пустословит запутанный вздор. Она родила Харри и Маргрете очень поздно и легко это забыла. Она теперь восьмидесятипятилетняя. Моим родителям лишь семьдесят. С тех пор, как они живут на Гран Канария, их прежний дом стал моим домом. Бери себе чашку из шкафа.

Я отгоняла от себя инцидент в комнате Эдит, потому что мне было не ясно, что об этом думаю и насколько серьезно должна была это воспринимать. Конечно, это внутренне меня взволновало, и я больше не чувствовала свою потерю памяти как бремя, но и как опасность. Что, если авария вовсе и не происходила? Все же, у кого была причина..?

— Лея, — сказал Пьер.

— Что? — испугалась я.

— Одну чашку, пожалуйста. Ты пристально смотришь в шкаф, будто там сидит домовой.

— Извини.

⁷Жан-Поль — немецкий писатель, сентименталист и преромантик, автор сатирических сочинений, эстетик и публицист

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Я схватила один из коллекционных бокалов. Это были такие же, какие привозит с собой человек из мест, которые объехал. Первая чашка показывала рыночную площадь Визмара, вторая старую Ростокскую ратушу, третья Бранденбургские ворота в Берлине. Никаких других коллекционных кружек не было.

— Куда, собственно, ушла Маргрете? — спросила я.

— К Майку.

— Я думала на работу.

— Она его уборщица.

Пока я с Пьером ждала Харри, уговаривала себя, что состояние Эдит Петерсен так угнетает меня, как таинственно-жуткое предупреждение. Также банальный вид Маргрете настраивал меня на печаль. Я любила свое детство, и если у меня плохо шли дела, то были мои воспоминания, куда убегала в мечты прошлого. Теперь прошлое столкнулось с настоящим, и все было другим.

Я не решалась обращаться к Пьеру про остальных из компании. Я до сих пор не поставила ни один из вопросов, которые лежали у меня на сердце, и из-за которых я вернулась в Кальтенхусен. В клинике они были еще далеки и абстрактны. Теперь они пугали меня. Кто позвонил мне тогда в Нормандию и почему? Что побудило меня оставить свою работу и мчаться на Пёль? Как происходила моя встреча с Сабиной?

Я стояла совершенно рядом с собой – и это почти буквально. Мне казалось, будто меня было две. Одна Лея искала правду, встречалась с прошлым и хотела понять. Другая Лея хватала потной рукой ключи от автомобиля в своем кармане брюк и говорила себе: «Тебе нужно только встать и уйти. Через двадцать секунд ты можешь покинуть дом, а через двадцать минут Пёль, и в пределах двадцати часов Германию».

Как тем утром в клинике, я бы лучше утомленно упала на кровать и целый час смотрела в потолок. Вместо этого я слушала Пьера, который вел себя так, будто не замечал моих проблем. Он рассказывал мне о своей практике, своих родителях и существующих проблемах сельского врача. Мужчина умело избегал того, что отдаленно должно было происходить со мной, компанией, Сабиной или в те два дня в мае. На самом деле, за полчаса он успел успокоить меня и даже развеселить немного. С одной стороны, у меня было впечатление, что судьба была, по меньшей мере, к нему добра. С другой стороны, Пьер просто приятно выглядел со своими чертовски красивыми глазами. Я не могла избежать его черных зрачков. И могла бы слушать Пьера до следующего утра, не уставая.

В какой-то момент щелкнул замок на двери. Наконец-то, появился Харри, чтобы присматривать за своей матерью. Он нашел Пьера и меня на кухне. Я встала. Харри, немного хиппи, немного бомж, рассматривал меня несколько секунд и затем, без слов, пошел на верхний этаж.

— Не относи это к себе, с тобой это не имеет ничего общего, — сказал Пьер.

— Я поссорилась с ним, когда была здесь в мае?

— Нет, нет. Он просто сложный парень, замкнутый и упертый. И с тех пор, как руины находятся под угрозой сноса…

— Об этом я слышала. Что старый Бальтус вообразил на самом деле?

— Он все еще грубиян, ты же его знаешь. О его мотивах я ничего не знаю. Лучше всего поговори об этом с Жаклин. Она плохо относится к отцу, но если ты не хочешь говорить с самим стариком, то лучше встретиться с ней.

— Да, хорошо. Где мне ее найти?

— В доме Майка. Он во втором браке с Жаклин.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Глава 7

Четыре месяца назад

Налистник с сиропом ясменника⁸ ― так называла остров Пёль Сабина во время своей молодости. Большая, плоская клякса зелени, окаймленная песком. Казалось, что вам никогда не преуспеть на этой зеленой долине. Во время прогулки, через километр, вы удивленно терли глаза и спрашивали себя, сходили ли вы с места. Сабине хватило одного взгляда, чтобы понять, что ничего существенно не изменилось. Был ли это просто приговор, ее не интересовало. Девушка хотела как можно быстрее умчаться с этого острова, почему она так долго должна была жить мыслями о чем-то, под которыми через полчаса она бы навсегда протянула заключительную черту?

Вместо морского бриза и шума ветра, она выбрала «Deep Purple» как музыкальное сопровождение на протяжение дамбы до Кальтенхусена. Великолепное майское солнце все еще стояло высоко в небе, но море уже было серо-металлического цвета из-за тяжелого тумана, который покрывал побережье. Когда вскоре Сабина остановилась перед своим родным домом, то низко висящие шлейфы уже покрыли шесть домов в деревне.

Она прибыла на четверть часа раньше. Сначала девушка хотела остаться сидеть в машине так долго, пока не прибудет маклер, но затем все же вышла. Ее спина, измученная трехчасовой автомобильной поездкой требовала отдыха, и вообще все онемело.

Она прикурила сигарету и глубоко вдохнула никотин. Ее взгляд блуждал по брошенному гнезду и задержался на слегка обрисованном туманом родном доме. Только тогда она выдохнула дым.

— Дерьмо, — пробормотала Сабина.

Проклятие не считалось домом, хотя вполне могло им быть. Это были скорее мелочи:

силуэт крыши, гнездо аиста на трубе, запах морского тумана, порыв ветра позади, крик чайки

и все это в течение одной секунды. Ее чувства мгновенно на это среагировали и вызвали тысячу давно забытых картин, слишком много, чтобы можно было их снова отодвинуть в сторону.

В течение двадцати трех лет Сабина умудрилась поверить в то, что освободилась навсегда от воспоминаний о захолустье и доме. Были времена, в которые ее собственное детство было таким далеким, как история, которую она выдумала. Если кто-то спрашивал ее, где она выросла, Сабина ненадолго морщила лоб, будто бы должна была подумать и затем отвечала: «На Балтийском море». Поразительно, как мало потребовалось для того, чтобы в один миг разрушить успешный в течение многих лет механизм оттеснения. Мало того, что на каждой картине висел небольшой, одинаковый для всех, ярлык с указанием цены: тонкий голос, приговор, улыбка, перенесенная или розданная подлость, немного любви, немного злости, короткое, приятное соприкосновение, которое позволяет надеяться, и покачивание головой, которое разрушает каждую надежду.

— Дерьмо.

С сигаретой в уголке рта, Сабина закрепила укрепленный на заборе обветшалый почтовый ящик. Вывеску с именем еще хорошо можно было прочитать: «Шарлотта Малер, Йоханнес Малер, Сабина Малер, Лея Малер». Нужен был только толчок, чтобы отодрать окислившуюся штуковину. Сабина размашисто бросила его в сад, где тот исчез между кустами терновника и разным сорняком.

⁸Налистники — блинчики с начинкой, блюдо, которое изготавливается из пресного яичного жидкого теста на горячей сковороде, смазанной жиром. Ясменник — род многолетних или однолетних травянистых растений семейства Мареновые

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Сабина развернулась и прошла несколько шагов по растрескавшемуся асфальту. Быстрым движением она вытерла слезу из глаза, будто выплаканные слезы не шли в счет. Эта была первая после того, как прострелили колено четыре года назад.

Песни птиц умолкли, вероятно, из-за ставшего плотным тумана. Сабина занервничала, как всегда было, когда вокруг нее становилось так тихо, как будто из состояния покоя в любое время мог подняться голос, из глубины собственной души, которая будила бы нежелательные чувства.

Она снова села в машину и включила проигрыватель компакт-дисков. Случайно заиграл «Alan Parsons Project», музыка из тех лет, когда она уже давно оставила Пёль и не желала себе ничего более страстно, чем духовно и физически, наконец, оттуда уйти. «Alan Parsons Project» также хорошо подходил к Пёль, как готы курсам по вязанию.

В течение пяти минут Сабина пять раз смотрела на часы. Маклер⁹ опаздывал.

Она неохотно согласилась на эту встречу. С ее точки зрения, было абсолютно ненужно лично знакомиться с людьми, заинтересованными в покупке дома на протяжении уже восьми лет. Но мужчина на этом настаивал, видимо, потому что хотел что-то узнать об истории дома. Предложение Сабины предоставить желаемую информацию по телефону, натолкнулось на сопротивление брокера, который отказался от прямого контакта между продавцом и клиентом. Перспектива освободиться от последнего пережитка ее детства, наконец, заставил Сабину уступить стремлению маклера. Так как кроме всего прочего ей пришлось ликвидировать целую гору сверхурочной работы, она поневоле собралась в дорогу из Берлина в Пёль.

Когда маклер, наконец, прибыл, Сабина не очень удивилась потенциальному покупателю, которого он привез. Молодому человеку было не более двадцати, двадцати одного года, не просто обычный клиент, который приобретет себе в сельской глуши обветшалую недвижимость за шестьдесят тысяч евро. Даже через двадцать четыре года после падения Берлинской стены, большинство молодежи Мекленбурга все еще переселялись в другие регионы, и средний возраст населения возрастал с каждым годом. Вероятно, здесь был замешан новаторский дух. В принципе, Сабине было безразлично, кто купит у нее балласт.

— Я могу представить Вам господина Шлейхера? – сказал несколько грубо коренастый брокер, после того, как коротко представился сам.

— Торбена, — исправил потенциальный покупатель и смущенно протянул потную

руку.

Он производил на Сабину впечатление молокососа, который хотел сделать предложение руки и сердца своей возлюбленной, но не уверен, услышат ли его.

— Господин Шлейхер хочет создать семью, а где это будет лучше, чем на этом прекрасном острове? ― торжествовал маклер с широкой улыбкой, и решительно подтверждал свои слова преувеличенными жестами. ― Здесь великолепно. И в доме нужно сделать совсем не много. Имущество, несомненно, есть, я прав, госпожа Малер?

«Даже у человека, у которого наступила смерть головного мозга, имеется какое-то имущество», — подумала Сабина. Она ничего не сказала, потому что спрашивать слишком много о собственном объекте продаж было плохо, но она также не была воодушевлена восторгами маклера.

— Вы хотите узнать что-то об истории дома? – вместо этого спросила Сабина молодого человека.

— Ну, собственно... на самом деле... — Он заикался. — Пожалуйста, мы можем поговорить с глазу на глаз?

Маклер запротестовал.

⁹Ма́ клер — торговый посредник.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

― Ничего подобного. Я все знаю. Вы хотите сэкономить на комиссионных и ударить по рукам с госпожой Малер.

— Нет, в действительности, нет, — заверил Торбен. – Я вообще не хочу покупать дом. Это был только предлог.

Терпение брокера почти лопнуло, и на мгновение Сабина была на его стороне. Многочасовая автомобильная поездка, потраченный зря день, встреча с нелюбимой родиной,

и все коту под хвост. Какого черта?

Но затем агент напал на своего молодого клиента, который обладал большим арсеналом самых бранных слов, пока Сабина не остановила его решительным жестом и твердым взглядом. Для женщины она была необычно высокой, и то, что охотно и много занималась спортом, позволяло увидеть ее мускулистое тело. В ее среде девушке дали прозвище «Бриджит Нильсен», также из-за коротких обесцвеченных волос. Брокера в любом случае, запугали, и он с проклятьями понесся к своей машине и умчался прочь.

— А теперь Вы, — сказала она, поворачиваясь к Торбену, — объясните мне, пожалуйста, что все это значит.

Движением головы Сабина попросила его пройти с ней несколько шагов. Они остановились посреди Кальтенхусена, окруженные туманом.

— Начинайте.

— Спасибо, — вежливо сказал он. — Спасибо, что Вы предоставили мне случай...

— Я сказала — начинайте.

— Окей, итак... Я работаю санитаром в доме престарелых в Визмаре. Там я забочусь среди других прочих о господине Моргенроте, Хансе Монгенроте. Это имя вам говорит о чем-нибудь?

Сабина вытаскивала из памяти имя так же, как вытаскивают старые ролики из-за гор барахла в подвале. Возникший перед ней высокий, долговязый мужчина выглядел немного нерасторопным и довольно медлительным, но очень предупредительным и вежливым. В течение двадцати четырех лет, которые Сабина провела на Пёль, она едва ли обмолвилась с ним хоть словом. Привет, добрый день, спасибо, пожалуйста, до свидания, больше ничего. Ей никогда ничего не было нужно от него и ему от нее. Трудно представить, почему он спрашивал о ней.

— Мы почти незнакомы, — сказала она.

— Господин Моргенрот часто говорит о прошлом. Два имени, которые он повторяет снова и снова — Юлиан и Лея.

— Его сын и моя сестра. Много лет назад они недолго были вместе.

— Господин Моргенрот довольно часто спрашивает о Лее. «Я должен поговорить с ней», — снова и снова говорит он. – «Пожалуйста, мой мальчик, я должен поговорить с Леей». Вы знаете, это действительно тронуло меня. Это желание разбитого горем вдовца. Вот почему я недавно спонтанно приехал в Кальтенхусен. Я нашел у вашего дома почтовый ящик

и там объявление брокера…

—... и таким образом напали на след.

— Маклеры принципиально не дают контактные данные своих заказчиков. Понятно, что я мог бы попробовать, но риск того, что тип откажется, был слишком велик.

Сабина должна была признать правоту Торбена, маклер действовал как помесь из Эбенезера Скруджа и Дагоберта Дака в теле Денни Девито. Тем временем, ее досада полностью исчезла. Молодой санитар хорошо говорил и пожертвовал своим временем для одного из своих пациентов.

— Толково задумано, и действовали Вы по-доброму. Только, к сожалению. Я не Лея. Моя сестра живет в Аргентине, там вышла замуж много лет назад, и теперь ее фамилия Хернандес. Я не думаю, что она согласится на четырнадцатичасовой перелет, чтобы посетить дряхлого отца своей первой любви. Вероятно, если бы Юлиан просил ее об этом.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— Сын пропал уже много лет назад. Насколько я знаю, господин Моргенрот всегда отказывался объявлять его мертвым.

Услышав о загадочной судьбе Юлиана, Сабине стало немного грустно. Хоть она и не много была с другом Леи, но его было тяжело не любить. Он для всякого находил нужное слово, хорошо играл на гитаре и пел под нее.

Сабина вздохнула.

— Выглядит мрачно. Но я, конечно, могу позвонить своей сестре...

Торбен выглядел подавленным.

― Со старым господином Моргенротом сложно договориться. Могли бы… Не могли бы Вы все же..? Я думаю, Вы и Лея – сестры. Если бы вы были немного похожи…

Сабина засмеялась.

― Вы не имеете никакого понятия. Но мы не похожи. Только не мы. Поверьте мне, Торбен, ваш пациент заметит обман быстрее, чем Вы выдадите овцу за Лею.

Молодой человек не отставал.

― Я не имею представления, о чем он хочет поговорить с Леей. Вероятно, Вы могли бы что-то передать сестре от него. Думаю, что мы теряем?

Торбен пронырливо бил последним козырем. Ничего не теряем. На обратном пути в Берлин она, так или иначе, проедет мимо Визмара, что также не зависело, будет это на час больше или меньше. Кроме того, не было бессмыслицей, чтобы хотя бы попробовать исполнить последнюю волю старика.

Дом престарелых возле старой гавани Визмара неожиданно стал для Сабины настоящим сюрпризом и находкой. Он находился в большом замке, который был восстановлен после воссоединения, в тензейском барочном стиле. Трехэтажный квадрат, состоящий из сорока квартир, обрамленный спокойным озеленением, с высаженными внутри двора гиацинтами, который можно было обогнуть, как в крытой галерее. Казалось, что здесь нет нехватки в персонале, медсестры производили расслабляющее впечатление. По сравнению с его тесным домиком в Кальтенхусене, жилье в старом доме, включая круглосуточный постоянный уход в «Причале», было для Ханса Моргенрота комфортабельной квартирой.

Только, к сожалению, старый господин этого больше не имел. Усталый и немного жалко одетый, он сидел в инвалидной коляске, а Торбен толкал ее вперед. Сабина сразу узнала мужчину, его тонкие, почти аристократические черты лица почти не изменились. И хотя он был одет в пуловер и куртку, а на коленях лежал теплый плед, Сабина не пропустила того, что его части тела стали еще тоньше, чем раньше. Лысая голова была усеяна возрастными пятнами, а руки, хотя они и лежали на коленях, сильно дрожали.

— Извините, это продлилось немного дольше, — сказал Торбен и посмотрел на часы, обе стрелки которых стояли на двенадцати. ― Господин Моргенрот всегда придает особое значение тому, чтобы выходить из дома хорошо побритым.

— Без проблем, — Сабина склонилась вниз к старику и вдохнула его туалетную воду. – Добрый день, господин Маргенрот. Вы знаете, кто я?

Он рассматривал ее, изучал и покачал головой.

— Сабина Малер, — сказала она и протянула руку, которую он схватил после некоторого промедления.

— Сабина, — приглушенно сказал мужчина.

Как странно! Она полностью забыла, что господин Моргенрот всегда произносил ее имя неправильно. Теперь он снова вспомнил о ней. Иначе это его ни в малейшей степени не побеспокоит. Наоборот, по причине, которую она сама точно не могла называть, девушка ужасно радовалась тому, что, вообще, старик узнал ее.

— Да, точно, которая Сабина. Скажите, Вы по-прежнему беспокоитесь о погоде?

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Раньше он был метеорологом и заботился о метеостанции на побережье, где-то у города Рерик.

Вопрос заметно ему понравился.

— Подоконник, — сказал вдруг, очнувшись, и показал на Торбена.

— Мы занимаемся с небольшой метеостанцией на подоконнике в гостиной, — пояснил тот. — Я ассистент.

Несколькими словами господин Моргенрот дал понять, что он — помощник, а Торбен

― шеф. Все трое рассмеялись, и лед отчуждения был сломлен.

Санитар неторопливо толкал инвалидную коляску. Сначала они придерживались направления к гавани, затем гуляли в центре, вдоль каналов тензейского города. Господин Моргенрот радовался водоплавающим птицам, и Сабина купила булочку, которую он справедливо разделил между чайками, утками, лебедями и воробьями. Небо все еще было пасмурным, и воздух был туманным и влажным, но они сели в саду в кафе и заказали себе лимонад, будто май был необычайно теплым.

Господин Моргенрот, который старался пить без соломинки, снова и снова рассматривал Сабину. Как невероятно устало он действовал секунда за секундой. Многие другие, в семьдесят с половиной, еще были полны жизни, в нем же, казалось, напротив, пропала вся сила и только изредка ненадолго загорались остатки.

— Где Лея? — спросил он через некоторое время.

Сабина объяснила ему, почему она, а не Лея посещает его.

– Если Вы хотели что-то выяснить у моей сестры, я с удовольствием ей передам. Я уверена, что она передаст ответ.

«Если нет», — подумала Сабина, ― «я выдумаю какое-нибудь дружелюбное сообщение».

Он качал головой.

— Я надеялся, что увижу Лею еще раз. Я очень любил ее тогда, знаете ли Вы? И я … хотел поговорить с ней о Юлиане, они оба так хорошо гармонировали вместе. Вероятно, она помогла бы мне, помогла… Я должен знать это, прежде чем…

Старик начинал плакать, и Сабина опустила свой взгляд, пока он снова не остановился. Теперь Торбен стал говорить за своего пациента.

— У господина Моргенрота рак легких. Терапия будет мучительной и с большей вероятностью безуспешной. Через пять, шесть месяцев... — он прервал себя, но не требовалось объяснений, чтобы понять, что парень имел в виду.

— Вы меня понимаете? – умоляюще, спросил Ханс Моргенрот. – Прежде мне нужна уверенность в том, что произошло с моим мальчиком…

Сабина думала недолго.

— Вы уже обращались в полицию? Снова ответил Торбен.

― Они только отмахнулись от него и меня. И сказали, что это давний случай, что установлено следствием уже давно.

— Это мой долг, — сказал Ханс Моргенрот. ― Я слишком долго ждал, не оказывал никакого давления. Лизбет, моя жена, всегда говорила, что чувствует, что Юлиан мертв. Утверждала, что он был убит. Из-за гитары. Вы знаете? И из-за его любимой еды…

Сабина совсем не могла следовать за старым господином, тем не менее, не прерывал

его.

— Но я, — продолжал он говорить все быстрее, — отругал ее за это. Я не хотел думать об этом и твердо был убежден в том, что Юлиан жил своей мечтой, путешествовал по миру и однажды бы возвратился. Теперь слишком поздно. Полиция отказывает мне в помощи, и у меня нет денег для частного детектива. У меня нет сбережений, и ничего больше не остается, совсем ничего. О, Лизбет, ты по-настоящему была права, а я был болваном.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

Сабина могла хорошо посочувствовать тому, что умирающий хотел узнать ответ на вопрос, мучавший его всю жизнь, чтобы найти спокойствие. До самого конца господин Моргенрот надеялся, что Юлиан вернется, и теперь цеплялся за мысль о том, что пропавший без вести умер. Вероятно, ему было легче поверить в мертвого сына, чем в бунтаря, который покинул родителей навсегда.

— Почему ваша жена полагала, что его убили? Она упоминала гитару...

— Юлиан оставил свою гитару здесь, — ответил он, с покрасневшими глазами. — Лизбет была убеждена, что наш сын никогда бы добровольно не расстался с гитарой.

С одной стороны, это звучало убедительно. Тысячу раз Сабина слышала, как Юлиан играл, если разучивал свои песни у открытого окна, и его пение разносилось, как дующий над Кальтенхусеном ветер. Скорее бы он оставил там руку, чем инструмент. И даже если хотел расстаться с этим. Он мог бы легко обменять гитару на деньги повсюду, в которых срочно нуждался как путешественник вокруг света. С другой стороны, это был только лишь маленький признак, который еще не оправдывал долгое расследование убийства. Имелись несколько заявлений того, из-за чего кто-то, кто хотел покинуть своих родителей в мероприятии-ночи-и-тумана, не взял с собой гитару.

Похожее было и для второго аргумента, который привел Ханс Моргенрот, а именно, что мать Юлиана сварила в вечер его исчезновения любимую еду Юлиана — лабскаус¹⁰ с картофелем. Он определенно ел это уже тысячу раз и от одного раза это не зависело. Тем не менее, все свидетельствовало об определенной бессердечности, оставить это как раз тем вечером, когда его мать проявила такую заботу, и такое не походило на Юлиана. Он всегда был прямолинейным и никогда наоборот.

— Поэтому, — сказал Ханс Моргенрот, — я думаю, что ты могла бы хоть раз поговорить с полицией, Сабина. Но ты же полицейский, не так ли? Когда ты тогда покинула Кальтенхусен, ты хотела идти в полицию, я еще вспоминаю об этом.

— И я, — добавил Торбен, — узнал от брокера, кем вы стали на самом деле.

— Секундочку, — сказала Сабина, — думала, что вы на самом деле искали Лею и я лишь ее замена.

Уличенный Торбин ухмыльнулся.

― Ну, да, не совсем. Я ничего не говорил в Кальтенхусене намеренно, потому что хотел, чтобы вы поговорили с господином Моргенротом прежде, чем вынесете приговор.

Сейчас это был уже второй трюк Торбена. Сначала он заманил ее на Пёль ошибочными предпосылками, а затем к Хансу Моргенроту. Но она все-таки не могла на него злиться.

— Окей, понятно, но теперь играем с открытыми картами, — напомнила она. – Я должна поговорить с моими коллегами в Визмаре. Хорошо, я это сделаю. Но почему вы хотите также поговорить с Леей, господин Моргенрот? Даже если бы моя сестра пришла, в чем я очень сомневаюсь, что она ничем не смогла бы помочь.

Ханс Моргенрот в благодарность подал ей дрожащую руку, что очень тронуло Сабину. Измученный, он закрыл глаза и медленно произнес:

— Кроме Лизбет и меня, Лея была ближе всех к моему мальчику. Он нравился многим, но любили его только три человека. Я бы с удовольствием обменялся с Леей воспоминаниями…

Сабина так и оставила эту просьбу. Но, тем не менее, как только они вернулись обратно в дом престарелых, она отвела в сторону Торбена.

— Я обещаю вам, что позвоню Лее, как только закончу здесь и покину Пёль. Но до тех

пор…

— Вы не хотите встретиться с вашей сестрой? Вы не понимаете ее?

¹⁰Лабскаус — традиционное блюдо из мелко нарубленного мяса и овощей.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

— Можно сказать и так. Мы не контактировали уже десятилетиями. И я с удовольствием хочу так и оставить.

— Почему? Вероятно, химия между вами снова…

— Вероятнее всего потому, что химическая связь между Леей и мной создает нитроглицерин.

— Мне кажется, вы должны рискнуть.

— А мне кажется, что в будущем вы должны сконцентрироваться на вашей настоящей профессии. Вы все сделали правильно, и без вас бы дело не сдвинулось с места. Но теперь сдерживайте себя, пожалуйста. Я позвоню вам, как только что-то разузнаю.

— Все ясно, мисс Марпл. Я храбро буду держать оборону и стану делать свою работу.

— Я не смогла бы сформулировать лучше.

По дороге к своей машине, Сабина ощутила покалывание, по которому давно скучала: потребность добраться до сути дела и решить загадку. Поэтому она и стала когда-то полицейским уголовного розыска, и в области борьбы против организованной преступности всегда чувствовала отличную приподнятость. Запутанные структуры, верные клятве группировки, мафиози, рок банды, неонацистские болота, это точно было ее делом. Затем ночная операция против вооруженной банды и выстрел, который изменил ее жизнь.

И каждый раз, когда она вспоминала об этом, то неосознанно ощупывала правое колено. Врачи месяцами оперировали вокруг него, меняли металлические диски, углы и зонды и снова меняли. Хотя Сабина каждый день делала лечебную гимнастику, походка осталась хромающей, которая нарушала в ее собственном воображении не только образ полицейского и знаменитого спортсмена, но и женщины. Хромота явно не была сексуальной.

И она присутствовала каждый день. Если непродолжительные отношения разбивались, если доходило после ухаживания до отношений, если старая дружба медленно разрушалась или случайная встреча с более ранними друзьями не оживляла отношений ― каждый раз вдогонку возникал вопрос, могло ли это быть связано с легкими затруднениями. Даже если Сабина всегда это отрицала, она никогда не могла быть в этом уверена. Как непосредственное и недвусмысленное последствие ее нарушения, дорога была в отдел нравов. Для молниеносных захватов она больше не годилась окончательно. Пять лет Сабина провела за горами актов, формулярами и портативными компьютерами, если не полностью была занят тем, что собирала русских или албанских переводчиков. Без сомнения, это пошло на пользу. Но от этой пользы не было никакого напряжения, наоборот, ее клонило в сон. Сабина никогда не понимала до травмы или трансплантации, что стала полицейским не на благо общества. Она хотела стоять в личной борьбе, в чем-то вроде дуэли против мошенников. Раньше, в ее начальном периоде полицейского, она всегда говорила:

— Я не глаз закона, я его нос.

Так как чувствовала преступление прежде, чем его видела. Но в отделе, в котором Сабина теперь работала, и в совершенно особенной новой для себя должности, это слишком слабо ощущалось. Преступление нравственности двадцать первого столетия обнажило ее грудь. Принудительная проституция и торговля людьми открыто выступала ежедневно, имелись даже свои стукачи и сутенеры, которыми, между прочим, стали автобусные компании, которые устраивали маршруты от черноморского побережья в Германию. Здесь, в стороне от этого бесплотного пути, что-то неожиданно проносилось в воздухе Балтийского моря, хотя еще очень слабо, как смутная идея одного старика, но все-таки. Двадцать три года прошло после убийства совсем молодого мужчины, которого Сабина знала лично.

Эрик Берг — «Могила на взморье» / Underworld Books | Книги и переводы

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒