Гюго Виктор 38 страница

- Однако, - заметил Жан Вальжан, - это помещение находится в углублении стены, она скрыта какими-то развалинами, окружена деревьями, из монастыря ее не видно.

- И монахини к ней не подходят.

- Так в чем же дело? - воскликнул Жан Вальжан.

Вопросительный знак, которым заканчивалась его фраза, означал: " Мне кажется, что здесь нас никто не увидит".

- А девочки? - возразил Фошлеван.

- Какие девочки? -удивился Жан Вальжан.

Только Фошлеван собрался ему ответить, как раздался удар колокола.

- Монахиня скончалась, - сказал он. - Слышите похоронный звон?

Он сделал знак Жану Вальжану прислушаться. Последовал второй удар колокола.

- Это похоронный звон, господин Мадлен. Колокол будет звонить ежеминутно в течение двадцати четырех часов, до выноса тела из церкви. А девочки, видите ли, играют; если во время перемены у них закатится сюда мячик, так они, несмотря на запрет, все равно прибегут сюда и будут всюду совать свой нос. Эти херувимчики - настоящие чертенята!

- Кто? - спросил Жан Вальжан.

- Девочки. Вас мигом обнаружат, можете не сомневаться. А потом станут кричать: " Глядите: мужчина! " Но сегодня опасаться нечего. Перемены у них не будет. Весь день пройдет в молитвах. Слышите колокольный звон? Я вам говорил: каждую минуту удар колокола. Это похоронный звон.

- Понимаю, дедушка Фошлеван. Здесь, значит, есть воспитанницы?

А про себя Жан Вальжан подумал: " Здесь Козетта могла бы получить воспитание".

- Конечно, есть! - воскликнул Фошлеван. - Маленькие девочки! Ну и визг подняли бы они тут! И задали бы стрекача! Здесь мужчина - все равно что чума. Вы сами видите, что мне к лапе привязывают бубенчик, словно я дикий зверь.

Жан Вальжан глубоко задумался.

- Этот монастырь - наше спасение, - шептал он про себя. Затем сказал вслух:

- Да, самое трудное - это остаться здесь.

- Нет, - возразил Фошлеван, - самое трудное - выйти отсюда.

Жан Вальжан почувствовал, что вся кровь отхлынула у него от сердца.

- Выйти?

- Да, господин Мадлен, чтобы вы могли сюда вернуться, необходимо сначала отсюда выйти.

Переждав очередной удар колокола, Фошлеван продолжал:

- Не дай бог, если вас тут застанут. Сейчас же спросят, откуда вы появились. Я-то могу считать, что вы упали с неба, потому что я вас знаю. А монахиням требуется, чтобы вы вошли в ворота.

Вдруг послышался более затейливый звон другого колокола.

- Ага! -сказал Фошлеван. -Это сбор капитула. Зовут матерей -изборщиц. Так бывает всегда, когда кто-нибудь умирает. Она скончалась на рассвете. Все обыкновенно умирают на рассвете. А вы не могли бы выйти тем же путем, каким вошли? Скажите, -только не подумайте, что я собираюсь вас допрашивать, - как вы сюда вошли?

Жан Вальжан побледнел. Одна мысль о том, чтобы спуститься через стену на эту страшную улицу, приводила его в трепет. Вообразите себе, что вы выбрались из леса, полного тигров, и вдруг вам дают дружеский совет возвратиться в лес. Жан Вальжан представил себе весь квартал: всюду слежка, дозоры, руки, протянутые к его вороту, и, быть может, на углу перекрестка - сам Жавер.

- Немыслимо! -воскликнул он. -Дедушка Фошлеван! Считайте, что я упал сюда с неба.

- Я-то этому верю, охотно верю, мне об этом нечего н говорить, - сказал Фошлеван. - Бог, наверно, взял вас на руки, чтобы разглядеть получше, а потом выпустил. Только он хотел, чтобы вы попали в мужской монастырь, но ошибся. Ну вот, опять звонят. Этим звоном предупреждают привратника, чтобы он пошел предупредить муниципалитет, а уж тот предупредит врача покойников, чтобы пришел осмотреть покойницу. Так уж водится, когда умирают. Наши преподобные недолюбливают такие осмотры. Ведь врачи - это такой народ, который ни во что не верит. Врач приподымает покрывало. Иногда даже приподымает кое-что другое. Что это они так поспешили на этот раз предупредить врача? Что случилось? А ваша малютка все еще спит. Как ее зовут?

- Козетта.

- Это ваша девочка? Вернее сказать, вы ее дед?

- Да.

- Ей-то выйти отсюда будет легко. Есть тут служебная калитка прямо во двор. Я постучусь. Привратник откроет. У меня за спиной корзина, в ней малютка. Я выхожу. Дедушка Фошлеван вышел с корзиной - ничего странного в этом нет. Вы скажете девочке, чтобы она сидела смирно. Ее не будет видно под чехлом. На столько времени, сколько потребуется, я помещу ее у моей старой приятельницы, глухой торговки фруктами на Зеленой дороге, у нее есть детская кроватка. Я крикну ей в ухо, что это моя племянница и что я ее оставлю до завтра у нее. А потом малютка вернется с вами, потому что я устрою так, что вы вернетесь. Это непременно надо сделать. Но вы-то как отсюда выйдете?

Жан Вальжан покачал головой.

- Лишь бы меня никто не видел, дедушка Фошлеван, в этом все дело. Найдите способ, чтобы я мог выбраться отсюда в корзине и под чехлом, как Козетта.

Фошлеван почесал у себя за ухом, что служило у него признаком крайнего замешательства.

Третий удар колокола придал другой оборот его мыслям.

- Это уходит врач покойников, - сказал Фошлеван, - Он поглядел и сказал: " Так и есть: она умерла". После того, как доктор подпишет пропуск в рай, бюро похоронных процессий присылает гроб. Если скончалась игуменья, то ее в гроб обряжают игуменьи; если монахиня, то обряжают монахини. Потом я заколачиваю гроб. Это тоже мое дело, дело садовника. Садовник -он ведь отчасти могильщик. Гроб ставят в нижний, выходящий на улицу, церковный придел, куда не имеет права входить ни один мужчина, кроме доктора. Меня и факельщиков за мужчин не считают. В этом самом приделе я забиваю гроб. Факельщики приходят, выносят гроб- и с богом! Таким-то манером и отправляются на небеса. Вносят пустой ящик, а выносят с грузом внутри. Вот что такое похороны. De profundis*.

*Из глубины взываю (лат ) - начало заупокойной молитвы.

Косой утренний луч слегка касался личика Козетты; она спала с чуть приоткрытым ртом и казалась ангелом, пьющим солнечное сияние. Жан Вальжан загляделся на нее. Он больше не слушал Фошлевана.

Если тебя не слушают, то это еще не значит, что ты должен замолчать. Старый садовник спокойно продолжал переливать из пустого в порожнее.

- Могилу роют на кладбище Вожирар. Говорят, кладбище Вожирар собираются закрыть. Это старинное кладбище, никаких уставов оно не соблюдает, мундира не имеет и должно скоро выйти в отставку. Жаль, потому что оно удобное. У меня там есть приятель, могильщик, дядюшка Метьен. Здешним монахиням дают там поблажку -их отвозят на кладбище в сумерки. Префектура насчет этого издала особый приказ. И чего-чего только не случилось со вчерашнего дня! Матушка Распятие скончалась, а дядюшка Мадлен...

- Погребен, - сказал Жан Вальжан с грустной улыбкой.

- Ну, конечно, если бы вы здесь остались навсегда, это было бы настоящим погребением! -подхватил Фошлеван.

Раздался четвертый удар колокола. Фошлеван быстрым движением снял с гвоздя наколенник с колокольчиком и пристегнул его к колену.

- На этот раз звонят мне. Меня требует настоятельница. Так и есть, я укололся шпеньком от пряжки. Господин Мадлен! Не двигайтесь с места и ждите меня. Видно, какие-то новости. Если проголодаетесь, то вот вино, хлеб и сыр.

Он вышел из сторожки, приговаривая: " Иду! Иду! "

Жан Вальжан видел, как он быстро, насколько ему позволяла хромая нога, направился через сад, мимоходом оглядывая грядки с дынями.

Не прошло и десяти минут, как дедушка Фошлеван, бубенчик которого обращал в бегство встречавшихся на его пути монахинь, уже тихонько стучался в дверь, и тихий голос ответил ему: " Во веки веков", что означало: " Войдите".

Дверь вела в приемную, отведенную для разговоров с садовником по делам его службы. Приемная примыкала к залу заседаний капитула. На единственном, стоявшем в приемной стуле настоятельница ожидала Фошлевана.

Глава вторая

ФОШЛЕВАН В ЗАТРУДНИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ

При некоторых критических обстоятельствах людям с определенным характером и определенной профессии свойственно принимать взволнованный и вместе с тем значительный вид - особенно священникам и монахам. В ту минуту, когда вошел Фошлеван, именно такое двойственное выражение озабоченности можно было прочесть на лице настоятельницы - некогда очаровательной и просвещенной мадмуазель Блемер, а ныне матери Непорочность, обычно жизнерадостной.

Садовник остановился на пороге кельи и робко поклонился. Перебиравшая четки настоятельница взглянула на него и спросила:

- А, это вы, дедушка Фован?

Этим сокращенным именем принято было называть его в монастыре.

Фошлеван снова поклонился.

- Дедушка Фован! Я велела позвать вас.

- Вот я, матушка, и пришел.

- Мне нужно с вами поговорить.

- И мне нужно с вами поговорить, -сам испугавшись своей дерзости, сказал Фошлеван. - Мне тоже надо кое-что сказать вам, матушка.

Настоятельница поглядела на него.

- Вы хотите сообщить мне что-то?

- Нет, попросить.

- Хорошо, говорите.

Старик Фошлеван, бывший письмоводитель, принадлежал к тому типу крестьян, которые не лишены самоуверенности. Невежество, приправленное хитрецой, -сила; его не боятся и потому на эту удочку попадаются. Прожив два с лишним года в монастыре, Фошлеван добился признания. Если не считать работы в саду, ему, в постоянном его одиночестве, ничего не оставалось делать, как всюду совать свой нос. Держась на расстоянии от закутанных в монашеские покрывала женщин, сновавших взад и вперед, Фошлеван сначала видел перед собой мелькание теней. Наблюдательность и проницательность помогли ему в конце концов облечь эти призраки в плоть и кровь, и все эти мертвецы ожили для него. Он был словно глухой, глаза которого приобрели дальнозоркость, или слепой, слух которого обострился. Он старался разобраться в значении всех разновидностей колокольного звона и преуспел в этом настолько, что загадочная и молчаливая обитель уже не таила в себе для него ничего непонятного. Этот сфинкс выбалтывал ему на ухо все свои тайны. Фошлеван все знал и молчал. В этом заключалось его искусство. В монастыре все считали его дурачком. Это большое достоинство в глазах религии. Матери -изборщицы дорожили Фошлеваном. Это был удивительный немой. Он внушал доверие. Кроме того, он знал свое место и выходил из сторожки, только когда необходимость требовала его присутствия в огороде либо в саду. Тактичность была ему поставлена в заслугу. Тем не менее Фошлеван заставлял все ему выбалтывать двух человек: в монастыре привратника, и потому он знал подробности всего, что происходило в приемной, а на кладбище-могильщика, и потому он знал все обстоятельства похорон. Так он получал двоякого рода сведения о монахинях: одни проливали свет на их жизнь, другие - на их смерть. Но он ничем не злоупотреблял. Община ценила его. Старый, хромой, решительно ничего и ни в чем не смыслящий, без сомнения глуховатый - сколько достоинств! Заменить его было бы трудно.

С уверенностью человека, знающего себе цену, старик обратился к почтенной настоятельнице с глубокомысленной и по-деревенски многословной речью. Он долго говорил о своем возрасте, о своих недугах, о бремени лет, усиливающемся по мере того, как ему все труднее становится работать, о том, как велик сад, и о том, что он не спит по ночам, - к примеру, прошлую ночь, когда ему из-за того, что светила луна, пришлось накрывать соломенными матами дыни, и в конце концов договорился вот до чего: у него есть брат (настоятельница сделала движение), брат не молодой (на этот раз настоятельница сделала более спокойное движение), и если угодно, брат мог бы поселиться с ним и помогать ему; это превосходный садовник, для общины он будет очень полезен, полезнее, чем сам Фошлеван; если же монахини взять брата не согласятся, то он, Фошлеван -старший, чувствуя упадок сил и видя, что ему не справиться с работой, вынужден будет, как это ни обидно, уйти; потом, у брата есть дочка, которую он привел бы с собой, девочка выросла бы здесь в страхе божьем и, как знать, может статься, в один прекрасный день постриглась бы в монахини.

Когда он умолк, настоятельница перестала перебирать четки.

- Вы можете сегодня, до вечера, раздобыть крепкий железный брус? спросила она.

- Для чего?

- Чтобы можно было употребить его вместо рычага.

- Найду, матушка, - сказал Фошлеван.

Настоятельница встала и удалилась в соседние покои -в зал заседаний капитула, где, по всей вероятности, уже собрались матери -изборщнцы. Фошлеван остался один.

Глава третья

МАТЬ НЕПОРОЧНОСТЬ

Прошло приблизительно четверть часа. Настоятельница вернулась и села на стул.

Оба собеседника казались озабоченными. Добросовестнейшим образом воспроизводим их диалог.

- Дедушка Фован!

- Что, матушка?

- Вы знаете молeльню?

- У меня там есть местечко: я там стою обедню и другие службы.

- А на клирос вы заходили по делам службы?

- Раза два-три.

- Вот что, там надо приподнять камень.

- Тяжелый?

- Каменную плиту возле алтаря.

- Которая закрывает вход в склеп?

- Да.

- Вот тут бы и пригодился еще один мужчина.

- Мать Вознесение вам поможет -она не уступит мужчине.

- Женщина никогда не заменит мужчину.

- Мы можем дать вам в помощь только женщину. Каждый делает то, что в его силах. Только потому, что отец Мабильон приводит четыреста семнадцать посланий святого Бернара, а Мерлонус Горстиус - всего триста шестьдесят семь, я ведь не отношусь презрительно к Мерлонусу Горстиусу.

- Я тоже.

- Надо соразмерять свои силы. Монастырь -не дровяной склад.

- А женщина - не мужчина. Вот брат мой, тот силен!

- Кроме того, у вас будет рычаг.

- Только такой ключ и подходит к таким дверям.

- В плите есть кольцо.

- В него я продену рычаг.

- А плита устроена так, что можно ее повернуть.

- Хорошо, матушка Я отворю склеп.

- Четыре сестры -клирошанки вам помогут.

- А когда склеп будет отворен?..

- Тогда его придется опять затворить.

- И все?

- Нет, не все.

- Приказывайте, матушка.

- Фован! Мы вам доверяем.

- Я нахожусь здесь, чтобы исполнять любые приказания.

- И хранить молчание.

- Да, матушка.

- Когда склеп будет открыт...

- То я его опять затворю.

- Но сначала...

- Что, матушка?

- В него надо будет кое-что опустить.

Наступило молчание. Настоятельница поджала нижнюю губу, точно сомневаясь в чем-то, потом опять заговорила:

- Дедушка Фован!

- Слушаю, матушка.

- Вам известно, что утром скончалась монахиня?

- Нет.

- Разве вы не слыхали колокольного звона?

- В саду ничего не слышно.

- Правда?

- Я плохо слышу звон, которым вызывают меня.

- Она скончалась на рассвете.

- А кроме того, ветер дул не в мою сторону.

- Преставилась матушка Распятие. Праведница.

Настоятельница умолкла, пошевелила губами, словно мысленно произнося молитву, и продолжала:

- Три года тому назад госпожа Бетюн, янсенистка, приняла истинною веру только потому, что видела, как молится мать Распятие.

- А, верно! Вот теперь, матушка, я слышу похоронный звон.

- Монахини перенесли ее в покойницкую, рядом с церковью.

- Я знаю, где это.

- Ни один мужчина, кроме вас, не смеет и не должен входить туда. Следите за этим. Что было бы, если бы в покойницкую проник мужчина!

Пробило девять часов.

- В девять часов и на всякий час хвала и поклонение святым дарам престола! - произнесла настоятельница.

- Аминь, - сказал Фошлеван и отер со лба пот.

Настоятельница опять что-то пробормотала, наверно -из Священного писания, потом, повысив голос, изрекла:

- При жизни мать Распятие обращала в истинную веру; после смерти она будет творить чудеса.

- Уж она-то будет их творить! - подтвердил Фошлеван, подделываясь к настоятельнице.

- Дедушка Фован! Для общины мать Распятие была благословением божьим. Конечно, не всякому посылается такая кончина, как кардиналу Берюлю, который, служа обедню, со словами Наnс igitur oblationem* на устах, отдал богу душу. Но, хотя наша усопшая и не была удостоена такого счастья, кончине ее все же можно позавидовать. Она до последней минуты была в полном сознании. Она говорила с нами, потом говорила с ангелами. Она сообщила нам свою последнюю волю. Если бы вы были крепче в вере и могли бы тогда быть у нее в келье, то она одним своим прикосновением исцелила бы вашу ногу. Она улыбалась. Чувствовалось, что она воскресает в боге. Блаженная кончина!

*Вот это приношение " (лат )-слова из католической мессы

Фошлеван решил, что это последние слова молитвы.

- Аминь! - сказал он.

- Дедушка Фован! Волю умерших надо исполнять.

Настоятельница пропустила сквозь пальцы несколько зерен на четках. Фошлеван молчал.

- Я справлялась насчет этого у многих духовных лиц, принявших во имя Христа подвиг монашеский, - продолжала она - Плоды их усилий удивительны.

- Матушка! Отсюда похоронный звон слышен гораздо лучше, чем из сада.

- Она больше, чем просто усопшая, она - святая.

- Как и вы, матушка.

- Она двадцать лет спала в гробу с разрешения святейшего отца нашего папы Пия Седьмого.

- Того самого, который короновал импе... Буонапарта.

Для такого смышленого человека, как Фошлевап, это напоминание было непростительно. К счастью, настоятельница, всецело поглощенная своей мыслью, не расслышала его.

- Дедушка Фован! - продолжала она.

- Слушаю, матушка.

- Святой Диодор, архиепископ Каппадокийский, пожелал, чтобы на его склепе было написано одно -единственное слово; Acarus, что значит земляной. червь; это было исполнено. Не так ли?

- Так, матушка.

- Блаженный Меццокан, аквилийский аббат, пожелал быть преданным земле под виселицей; это было исполнено.

- Верно.

- Святой Теренций, епископ города Порта, расположенного при впадении Тибра в море, пожелал, чтобы на его надгробной плите была вырезана такая же надпись, как у отцеубийц, надеясь, что все прохожие будут плевать на его могилу; это было сделано. Волю усопших следует исполнять.

- Конечно.

- Тело Бернара Гвидония, родившегося во Франции близ Рош -Абейль, было, как он приказал, вопреки королю Кастилии, перенесено в церковь доминиканцев, в город Лимож, хотя Бернар Гвидоний был епископом в испанском городе Туй. Можно ли на это что-нибудь возразить?

- Нет, матушка.

- Этот случай засвидетельствован Плантавием де ла Фос.

Молча пропустив еще несколько зерен, настоятельница продолжала:

- Дедушка Фован! Мать Распятие будет погребена в том гробу, в котором спала двадцать лет.

- Это правильно.

- Это будет продолжение ее сна.

- Значит, мне придется заколотить ее гроб?

- Да.

- А казенный гроб будет пустовать?

- Совершенно верно.

- Я готов услужить честной общине.

- Четыре клирошанки вам помогут.

- Заколотить гроб? Я и без них обойдусь.

- Не заколотить, а спустить.

- Куда?

- В склеп.

- В какой склеп?

- Под алтарем.

Фошлеван подскочил на месте.

- В склеп под алтарем!

- Под алтарем.

- Но...

- У вас будет железный брус.

- Да, но...

- Вы приподнимете плиту за кольцо, продев в него брус.

- Но...

- Воле усопших надо повиноваться. Быть погребенной в склепе под алтарем молельни, не лежать в неосвященной земле, остаться после смерти там, где она молилась при жизни, - это предсмертная воля матери Распятие. Она просила нас об этом, вернее - приказала.

- Но ведь это запрещено!

- Запрещено людьми, поведено богом.

- А если об этом узнают?

- Мы вам доверяем.

- Ну, я-то нем, как камень из вашей ограды.

- Капитул собрался. Матери -изборщицы, с которыми я только что еще раз посоветовалась и которые продолжают совещаться, решили, что мать Распятие, согласно ее желанию, будет похоронена в своем гробу под нашим алтарем. Вы только подумайте, дедушка Фован, сколько здесь будет твориться чудес! Как прославит господь нашу обитель! Чудеса исходят от могил.

- Матушка! А что, если уполномоченный санитарной комиссии...

- Святой Бенедикт Второй расходился в вопросах погребения с Константином Погонатом.

- А пристав...

- Хонодмер, один из семи королей германских, вторгшихся в Галлию при императоре Констанции, признал за монахами право быть погребенными в лоне религии, то есть под алтарем.

- Но инспектор префектуры...

- Все мирское есть прах пред лицом церкви. Мартин, одиннадцатый магистр картезианцев, дал своему ордену такой девиз: Stat crux dum volvitur оrbis*.

*Крест стоит, пока вращается вселенная (лат. ).

-Аминь! -сказал Фошлеван, неизменно выходивший подобным образом из затруднительного положения, в какое его всякий раз ставила латынь.

Кто слишком долго молчал, тому годятся любые слушатели. В тот день, когда ритор Гимнасторас вышел из тюрьмы с множеством вбитых в него там новых дилемм и силогизмов, он остановился перед первым попавшимся ему по дороге деревом и, обратившись к нему с речью, затратил огромные усилия, чтобы убедить его. Настоятельница обычно соблюдала обет строгого молчания, но сейчас ее охватило непреодолимое желание высказаться; она встала и разразилась целой речью с неудержимостью потока, хлынувшего в открытый шлюз.

- По правую руку мою - Бенедикт, по левую - Бернар. Кто такой Бернар? Первый настоятель Клерво. Фонтен в Бургундии - место священное, ибо там он подвился на свет. Отца его звали Теселином, мать - Алетой. Свой подвиг он начал в Сито, а закончил в Клерво; в настоятели он был рукоположен епископом Шалона -на -Соне, Гильомом де Шампо. У него было семьсот послушников, он основал сто шестьдесят монастырей; он поверг во прах Абелара на Санском соборе в тысяча сто сороковом году, а также Пьера де Брюи и его ученика Генриха и других заблудших, которые именовались " апостольскими учениками"; он смутил Арно из Брешии, разгромил монаха Рауля, убийцу евреев; в тысяча сто сорок восьмом году он диктовал свою волю собору в Реймсе, осудил Жильбера де ла Поре, епископа Пуатье, осудил Эона де л'Этуаль, помирил принцев, обратил в истинную веру Людовика Младшего, давал советы папе Евгению Третьему, руководил монастырем Тампль, проповедовал крестовый поход, сотворил всего двести пятьдесят чудес, творил иной раз тридцать девять чудес в день. Кто такой Бенедикт? Это патриарх Монте -Кассини; это второй основоположник монастырских уставов, это Василий Великий Запада. Учрежденный им орден дал сорок пап, двести кардиналов, пятьдесят патриархов, тысячу шестьсот архиепископов, четыре тысячи шестьсот епископов, четырех императоров, двенадцать императриц, сорок шесть королей, сорок одну королеву, три тысячи шестьсот канонизированных святых и существует уже тысячу четыреста лет. С одной стороны, святой Бернар; с другой - инспектор городских свалок! Государство, инспекция, бюро похоронных процессий, правила, администрация, - какое нам до этого дело? Кто бы ни увидел, как с нами обходятся, все были бы возмущены. Мы даже не имеем права отдавать прах наш Иисусу Христу! Ваша санитарная комиссия-это выдумка революции. Господь, подчиняющийся приставу, -вот наш век! Молчите, Фован!

Под этим ливнем слов Фошлевану было не по себе.

А настоятельница продолжала:

- В праве монастыря на погребение никто не сомневается. Только фанатики и еретики отрицают его. Мы живем в эпоху страшных заблуждений. То, о чем следует знать, никому не ведомо, а ведомо то, о чем знать не следует. Люди невежественны и нечестивы. В наше время находятся даже такие, которые не делают различия между Бернаром, величайшим из святых, и так называемым Бернаром Бедных католиков, добрым священником, жившим в тринадцатом веке. А иные доходят до такого богохульства, что сравнивают казнь Людовика Шестнадцатого на эшафоте с казнью Иисуса Христа на кресте. Людовик Шестнадцатый был всего лишь королем. Убоимся же гнева господня! Нет больше ни праведного, ни неправедного. Все знают Вольтера, но никто не знает Цезаря де Бюс. Между тем Цезарь де Бюс был блаженный, а Вольтер - блажной. Кардинал Перигор не знал даже, что Шарль де Кондран был преемником Берюля, а Франсуа Бургуэн - преемником Кондрана, а Жан -Франсуа Сено - преемником Бургуэна, а отец Сент -Март -преемником Жана -Франсуа Сено. Все знают отца Котона, но не потому, что он был одним из трех основателей оратории, а потому, что дал повод королю-гугеноту Генриху Четвертому сочинить ругательное присловие. Сердцу мирян святой Франсуа Сальский любезен потому, что он плутовал в карточной игре. И после этого нападают на религию! Почему? Потому что были дурные пастыри, потому что епископ Гапский Сагитер - брат епископа Амбренского Салона и потому что оба были последователями Момоля. Ну и что же? Разве это помешало Мартину Турскому остаться святым и отдать половину своего плаща нищему? Святых преследуют. Закрывают глаза на истину. Привыкли к мраку. Самые свирепые звери - звери слепые. Никто не думает об аде. Нечестивцы! " Именем короля" означает ныне " именем революции"; люди забыли свой долг и по отношению к живым и по отношению к мертвым. Умирать, как должно праведнику, воспрещено. Погребение стало делом гражданских властей. Это ужасно. Его святейшество Лев Второй написал по этому поводу два обращения: одно -к Пьеру Нотеру, другое- к королю вестготов, с целью оспорить и низвергнуть главенство экзарха и верховную власть императора в вопросах, касающихся усопших. Епископ Шалонский Готье дал по этому же поводу отпор герцогу Бургундскому Отону. Прежде магистратура держалась того же мнения. В былое время мы имели право высказываться на капитуле и по мирским делам. Магистр ордена аббат Сито был почетным советником в бургундской судебной палате. Мы поступаем с нашими усопшими так, как считаем нужным. Разве прах святого Бенедикта не покоится во Франции в аббатстве Флери, именуемом Сен -Бенуа -на -Луаре, хотя он скончался в Италии, в Монте -Кассини, в субботу двадцать первого марта пятьсот сорок третьего года? Все это бесспорно. Я презираю гнусавых псалмопевцев, терпеть не могу приоров, питаю отвращение к еретикам, но еще больше я возненавижу того, кто станет мне противоречить. Достаточно перелистать Арну Виона, Габриэля Бюселена, Тритема, Мороликуса и Люка д'Ашери, чтобы все со мной согласились.

Настоятельница перевела дух.

- Решено, дедушка Фован? - спросила она.

- Решено, матушка.

- Можно на вас рассчитывать?

- Я повинуюсь.

- Отлично.

- Я всей душой предан монастырю.

- Хорошо. Вы заколотите гроб. Сестры отнесут его в молельню. Там отслужат панихиду. Затем все вернутся в монастырь. Между одиннадцатью и двенадцатью ночи вы придете с железным брусом. Все будет совершено в величайшей тайне. В молельне будут находиться четыре клирошанки, мать Вознесение и вы.

- А сестра, которая стоит у столба?

- Она не обернется.

- Но она услышит.

- Она не будет слушать. Кроме того, что ведомо монастырю, то неизвестно миру. Вновь наступило молчание.

- Вы снимете бубенчик, - продолжала настоятельница. -Сестре у столба незачем знать о том, что вы там находитесь.

- Матушка!

- Что, дедушка Фован?

- А врач покойников был?

- Он придет в четыре часа. Уже прозвонили, чтобы пришел врач. Но вы ведь не слышите никакого звона?

- Я прислушиваюсь только к своему.

- Похвально, дедушка Фован.

- Матушка! Рычаг должен быть по крайней мере шести футов длины.

- Где же вы такой найдете?

- Где есть железные решетки, там найдутся и железные брусья. У меня куча всякого железного лома в глубине сада.

- Примерно без четверти двенадцать. Не забудьте же!

- Матушка!

- Что?

- Если еще когда-нибудь потребуется такая работа, вспомните о моем брате. Вот это силач! Настоящий турок!

- Все это вы сделаете по возможности скорее.

- Я-то не очень проворен. Я калека; потому-то мне и нужен был бы помощник. Я хромаю.

- Хромота не недостаток, это благодать господня. У императора Генриха Второго, который ниспроверг лжепапу Григория и восстановил Бенедикта Восьмого, было два имени " Святой" и " Хромой".

- Хорошо иметь два имения, -пробормотал Фошлеван; он в самом деле был туговат на ухо.

- Дедушка Фован! Потратим, пожалуй, на все это час времени. Это не так уж много. Будьте с вашим железным брусом в одиннадцать часов у главного алтаря. Заупокойная служба начинается в полночь. Надо, чтобы все было кончено по крайней мере за четверть часа.

- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы доказать общине мое усердие. Мое слово крепко. Я заколочу гроб. Ровно в одиннадцать я приду в молельню. Там уже будут клирошанки. Там будет и мать Вознесение. Двое мужчин со всем этим управились бы лучше. Ну да ладно, уж как-нибудь! У меня будет рычаг. Мы откроем склеп, спустим гроб и опять закроем. И никаких следов! Начальство ничего не заподозрит. Значит, все в порядке, матушка?

- Нет.

- Что же еще?

- А пустой гроб?

Это замечание послужило причиной паузы в диалоге. Фошлеван раздумывал. Раздумывала и настоятельница.

- Дедушка Фован! Что же делать с гробом?

- Его понесут на кладбище.

- Пустым?

Снова молчание. Фошлеван сделал левой рукой такое движение, словно отмахивался от назойливой мысли.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 373839 40 41 42 Следующая ⇒