КАРТИНА 1

Анастасия Чернятьева

ФЕНЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

РУСЛАН – 26 лет

КИРА – гораздо старше

Лучше всего помнятся ворота.

Синие и скрипят ржаво. Чтобы открыть – приваливаешься плечом. Закрываются на цепь и амбарный замок. В мороз пальцы больно к цепипримерзают. К воротам ведет асфальтированная дорога между двумя не засеянными полями. За полями птицефабрика, у нее свои какие-то дикие, жуткие земли, над которыми вечно кружат вороны.

Не забыть закрыть за собой ворота.

За ними асфальт кончается, становятся видны следы копыт. Круглые, со стрелкой. Дальше – ангар, огромный, бесконечный. Там тюки сырого сена, горы белого, чистого опила. Заходишь – из-под ног рассыпаются мыши. За ангаром отсыпанное песком поле. Обойти забитый досками старый колодец, обглоданную сирень (нежная, горькая). И открыть деревянную дверь в конюшни.

Я помню. Седлают лошадей, кричат, бегут, хоть и нельзя, по проходам вдоль денников. На втором этаже лениво пьют чай. Сушатся на солнце липкие, от пота горько пахнущие вальтра́ пы, ватники. Рвешь руками высокую траву – режешь пальцы, тащишь охапкой. Кони жуют, хрустят и дышат шумно. Кусаются, прижимают к затылку уши. Моешь от белой пены трензель в ледяной воде. На хоздворе курят тренера. Здесь говорят на «а» - тренера, конюха. Часы в манеже всегда показывают без пятнадцати шесть.

Всегда лето. Я помню – лето.

Кто-то красивый, и худой, и вечный садится верхом. Гладит рыжую шею, ругается и смеется матом, на ходу надевая белые перчатки.

Открывают ворота.

Закрывают ворота.

Нет. Сейчас не об этом. О другом.

Поздно вечером гасят свет. Запирают амбарный замок. Глубоко дышат во сне кони, чутко. Чисто выметены коридоры. Никого. Тишина. Только в маленькой комнате под лестницей горит свет. Там двое. Еще не спят. Подмели полы, насыпали овса, заперли ворота, и ключи – на гвоздик. Остались одни. Остались хозяевами.

КАРТИНА 1

Свет пробивается из-под двери под лестницей.

За ней маленькая комната. Здесь живут тесно. Пара раскладушек застелены шерстяными пледами. Растянута через всю комнату бельевая веревка. Стопка книг на полу, а на ней – стакан. Побелка на стенах и потолке пожелтела, отходит слоями, осыпается. Пара ведер с водой в углу. Натоплено жарко, а на улице уже ранняя веснагрязная.

Среди простого быта – шкафов, половиков, табуреток – вдруг: седло на деревянной подставке. Поводья спутанной кучей кожаных ремешков – в раковине. Чья-то парадная форма для соревнований на вешалках среди курток. Возле двери стоят длинные хлысты и бичи, сломанные и целые. И повсюду – золотые медали и кубки.

КИРА и РУСЛАН сидят за столом. Бутылка вина, закуска и два кубка на мраморных основаниях. Тяжелые. Кира вдевает нитку в иголку. Перед ней на полу насколько больших тканевых мешков. Руслан наливает вино в золотые кубки. Они молчат, и слышно, как в стенах ползают мыши.

КИРА. Давно, пока тебя здесь еще не было, я жила в другой комнате, на втором этаже. У меня было окно, там видно поля, далеко-далеко, до птицефабрики. Летом по ним туман ползет, рано утром. И которых коней на ночь пастись мы оставили, они стояли в тумане как в реке. Я смотрела. А здесь кухонька общая была. Вон, от плитки следы – с красными цветочками плитка. Я спускалась на кухоньку, если суббота – жарила блины для всех. Даже с икрой. И сирень поливала у входа, махонькую. Здесь везде – я. Сирень посадила – я. А потом все кругом стали суки и проститутки. И ты – тоже, Русь.
РУСЛАН. (не слушает, читает гравировку на кубке)«Чемпионат и первенство России»… Чье это, когда? А нет разницы. Слышишь, Кира? Они на конях, а все золото – нам. Потому что девать его некуда. Пируем, Валькирия. Последняя ночь, и все, прощай... У тебя что? «Летняя спартакиада»?
КИРА. Мне нитки нужны. Мало.
РУСЛАН. Бросай всё. Отпразднуем. Хозяйки-то нет, никого нет, ты одна – хозяйка, Кира. Всё твое. Работать больше не нужно. Поешь, а то не успеешь, поспи, а то не дадут. Последняя ночь, полкоролевства – тебе, остальное – мне, а? Сорок голов лошадей. Хочешь, коня украдем? Самого дорогого? Или вот… (Руслан снимает со стены несколько золотых медалей) Золото. Им все равно не нужно.

Медали звенят, ударяясь друг о друга. Руслан надевает все разом Кире на шею.

КИРА. Зачем тебе золото, Русь? Ты конюх.

Руслан берет еще охапку медалей и вешает на себя.

РУСЛАН. Больше нет. Нас выгнали.
КИРА. Ты опять.
РУСЛАН. (трогает, перебирает пальцами золото на шее – звенит) Выгнали. И ты знаешь, кто виноват.
КИРА. Нитки только красные остались. Нехорошо.
РУСЛАН. Завтра пойдем пешком – за ворота.
КИРА. Красными нитками нехорошо, как думаешь, Русь?
РУСЛАН. Какая разница. Лучше пей, давай, попрощаемся.

Кира выбирает один мешок, продевает в него руку и находит дыру. Выворачивает его наизнанку и начинает зашивать алыми нитками, широкими стежками. Руслан поднимает кубок вверх, над головой.

РУСЛАН. Выпьем за то, что больше не нужно грести лопатой навоз (делает глоток). За то, что больше не нужно расчищать копыта. И этот запах, когда подрезаешь копыто ножом – как в больнице, когда медицинской пилой по гангренной ноге, до кости… Тьфу. А обрезки копыт, Кира, ты потом всегда отдаешь собакам. Больше никогда… (делает второй глоток). Еще выпьем за то, что Кира начнет мыть руки, а то у нее серая грязь под ногтями не вымывается.
КИРА. Неправда.
РУСЛАН. Она, бедненькая, целый день чистит коней богатеньким детишкам (делает глоток). Выпьем за то, что Руслан забудет, что он умеет кастрировать жеребцов. И больше это знание никогда ему не пригодится (делает глоток). Кира, а, Кира, ты рада?
КИРА. Это неправда.
РУСЛАН. Думаешь, еще пригодится?
КИРА. Я никуда отсюда не уйду. Меня нельзя за ворота. Десять лет.
РУСЛАН. А я – два, но за троих: за конюха, коваля и ветеринара. И меня, и всех троих, уволили. А, знаешь, из-за кого?
КИРА. А я детей на пони катаю еще.
РУСЛАН. О, да.
КИРА. Раз у тебя праздник, мог тортик купить.
РУСЛАН. Торты не ем, забыла? С кремом если, то совсем. До конюшни, - рассказывал, нет? – когда меня отчислили из меда, когда я не стал анестезиологом, я работал на мусоровозе. Рассказывал? А ты не спрашивала. Мы забирали мусор из продуктовых, и в «Пятерочке» нам с водителем всегда просроченные тортыотдавали. Жалко продавцам выбрасывать, хорошие еще, возьмите, кушайте. Мы голодные всегда. Ехали в мусоровозе на свалку и ели эти торты, прямо в кабине, руками. Праздник, который всегда с тобой.
КИРА. Теперь снова в мусоровозы, Русь?
РУСЛАН. Нет, это я просто вспомнил. Валькирия, кем ты была раньше?
КИРА. Не помню. Продавцом в «Пятерочке». (помолчала) Меня нельзя за ворота.
РУСЛАН. Что ты делаешь там?
КИРА. Распорото всё.
РУСЛАН. Где ты мешки взяла?
КИРА. Это под овес. Мыши прогрызли.
РУСЛАН. Брось. Пусть теперь сами себе зашивают.
КИРА. Нет.
РУСЛАН. Идиотка. Выброси.
КИРА. Молчать! Ты со мной так не говори, после всего твоего – не говори! Хочешь за ворота – иди за ворота. Я не пойду. Не пойду. (уколовшись иглой) А, чёртова кукла… (бросает мешок, начинает снимать с себя медали, по одной, складывает на стол).

Руслан качается на стуле. Кира снова берет иголку. Зашивает один мешок, другой. Молчание.

КИРА. При мне десять жеребят родилось. Каждому я завязывала на шее красную ленточку. От дурного глаза. А потом она сама должна развязаться. При тебе не было ни одного, ты знать не можешь. Мост мостят, жеребят крестят… Мамка моя такое говорила, присказка. Мост мостят, жеребят крестят – я всех покрестила, красную ленточку завязала. Один родился ночью в мае, у него на лбу отметина была как циферка один. Это к счастью. Он всё мою сирень обгладывал. А я думала: пусть ест, золотик. Не жалко. Продали потом его, куда, кому? Всех продали, сменяли. Вот и нас тоже.

Руслан внимательно смотрит на Киру. Пытается сдержать смех, закрывает рот рукой. Не выдерживает, смеется, качается на стуле, и тот скрипит громко – смеется вместе с ним.

РУСЛАН. Валькирия, ты пьешь водку. Каждый божий день. И поэтому нас выставили.
КИРА. Не поэтому, и не пью!
РУСЛАН. Что там в программе дальше? Просрали твой пасторальный рай? Суки, проститутки? Жеребята… Ты мне такое не рассказывай. Ты это Фене своему расскажи. За два года ни разу мне столько слов не сказала. Прорвало, Кира?
КИРА. Молчи лучше! Это из-за тебя все, нас – из-за тебя, чертова ты кукла, знаешь?
РУСЛАН. Я не пью.
КИРА. Ага, ты – не пьешь, ты у нас другое. (хватает кубок) Не пьешь, а это что?
РУСЛАН. Вино. Праздничное. Прощальное.
КИРА. Бормотуха это, не вино. Гаденыш, не будет никакого праздника.

Кира залпом пьет вино из кубка. Глотает, не переводя дыхания.

РУСЛАН. Смотри не захлебнись. Дура.

Кира ударяет о стол тяжелым мраморным основанием. Молчат. Не смотрят друг на друга. С потолка белыми крошками осыпается известка. Падает за ворот – холодок по шее и вниз. Кира вдруг встает, подходит к Руслану и снимает с его плеч синюю куртку.

РУСЛАН. Верни на место.
КИРА. У тебя карман порватый.

Кира садится на свой табурет. Движется ее рука красной нитью, быстрыми стежками.

РУСЛАН. Ты там аккуратней шей. Она знаешь откуда? Из Риги, у меня родственники в Риге.
КИРА. Говорил уже, Русь.
РУСЛАН. Там все по-другому… счастливо всем. Только русских там не любят. А где их любят? Прислали мне куртку, настоящую из Европы... Ты там аккуратней, поняла?
КИРА. Золотик?

Пауза.

РУСЛАН. Ну, что?
КИРА. Отдай мне ключи от аптечки.
РУСЛАН. Не могу. Я ответственный за лекарства.

Кира протягивает к нему руку через стол, не дотягивается. Руслан в ответ смеется коротко, звенит медалями.

КИРА. Хочу все ключи собрать, от всех замков. И в колодце утопить.
РУСЛАН. Нет. Не поможет.

12 3 4 5 6 7 8 Следующая ⇒