Юлиан Семенович Семенов 10 страница

- Стоило ли ради этого сажать Люса в тюрьму?

- По букве закона я мог это сделать, Юрген.

- Понимаю. Но мы отвлеклись от Люса...

- Нет, мы не отвлекались от Люса. Это ты меня навел на Люса, и я не совсем понимаю, зачем тебе это надо, когда мы исследуем Кочева. Мы должны рассматривать Люса как эпизод в цепи непонятной комбинации, которую все время кто-то норовит разыграть против нас с тобой, против нашего закона. Главное ведь, что волнует нас с тобой: где Кочев? Как нам выпутаться из этого дела, которое красные так мастерски - по твоим словам - используют против нас? Я ищу Кочева, а Люс сидит у меня лишь потому, что я веду дело Дорнброка. Понимаешь? В этом есть свое преимущество.

- Теперь понимаю. Он дал какие-нибудь показания в связи с Кочевым?

- Никаких. Конкретно - никаких.

- А косвенно?

- Он отрицает, что знал Кочева, когда проводил съемку своего фильма < Берлин остается Берлином>.

- Вы не позволите мне взглянуть на эти показания?

- Пожалуйста...

< Вот и все, - удовлетворенно подумал Кройцман, - все дело сейчас ляжет на стол, и я просмотрю его и пойму, как он вышел на то, что интересует Бауэра>.

Берг достал из сейфа тонкую папку и положил ее перед Кройцманом.

- Я всегда режу дела на эпизоды, - пояснил он, - здесь как раз то, что тебя интересует... Видишь, - он кивнул на открытый сейф, - эту гору... Все эпизоды разложены по папкам.

< Сволочь, - ожесточился Кройцман, - старая сволочь>,

Он пролистал папку и сказал:

- По-моему, Люс дает искренние показания.

- По-моему, тоже. Только надо их до конца подтвердить во времени и месте: свидетелями, данными возможного наблюдения...

- За ним наблюдали? Кто? Ваши люди?

- Не только наши. За мной тоже, я заметил, стали наблюдать. Вряд ли за мной наблюдают наши люди...

- Вы позволите мне проверить, кто наблюдает за вами?..

- Пока не стоит. А вдруг это у меня начинает проявляться мания подозрительности? Если за мной смотрят красные, то наша контрразведка, надеюсь, сможет охранить меня... Хотя, впрочем, от чего меня охранять? Хоть я и бабник, но забыл, как это делается; пить не могу - язва... Работа - дом, дом - работа.

- Вы отрицаете возможность того, что вся эта история с Кочевым провокация коммунистов? От начала и до конца?

- Смысл? Какой им смысл?

- Мы - фронтовой город, мы наводим мосты, а здесь исчезает их гражданин.

- Он не исчезает. Он скрывается здесь, по нашим версиям...

- Все верно. Ну а если все же подумать о моей версии? Она ведь бьет и по Люсу. Раньше он делал фильмы против нацистов, которые так хвалили на Востоке, а теперь делает заявление в печати о том, что мир обречен и никто не в силах его спасти. Может, он отошел от них? Чтобы никто не упрекал его в прямой связи. Агент должен быть нейтралом в политике, иначе он бесполезен.

- Интересное предположение. У тебя есть какие-нибудь факты?

- Пока нет.

- Что значит < пока>? Ты их ищешь? Помимо меня?

- Разведка не входит в мое ведомство, но они ведь тоже не спят в своем доме.

- Может быть, ты поможешь мне связаться с ними для обмена информацией?

- Вы заметили, что я на это время выключил диктофон? Я говорю то, что мне шепнули друзья в конфиденциальной беседе.

< Ну-ну, - подумал Берг, - твой выключен, а мой диктофошка пишет>.

- А если вы докажете непричастность Люса ко всему этому делу и отпустите его - будете вы готовы мотивированно объяснить происшествие с Кочевым?

- Юрген, я ничего не буду делать специально для красных. Я все буду делать для нас, для нашего закона. И потом, я не совсем увязываю: вначале ты говорил о политике < наведения мостов>, а теперь о провокации коммунистов.

- Как раз это и увязывается. Чтобы сорвать нашу политику наведения мостов, они должны убедить общественное мнение, будто наш берег ненадежен.

- Сейчас понял. Ты позволишь мне поразмыслить над твоими словами?

- Конечно. А я пока пороюсь в папках - для себя, если позволите.

- Нет, сынок, не стоит... Там много моих пометок, и это рабочие материалы, а пометки твоего бывшего учителя могут запечатлеться в твоем мозгу, и это будет плохо, потому что ты можешь оказаться в плену моей версии.

- Значит, у вас есть версия?

- Да. Она отличается от твоей. По-моему, Кочев здесь в Берлине, но почему он здесь и где - это я собираюсь выяснить в течение ближайших трех - пяти дней. Если этот срок тебя не устраивает, тогда я готов передать дело другому человеку, оформив материалы таким образом, чтобы не было горы эпизодов, а лишь единая папка...

- Я буду докладывать министру и советнику Винцбеккеру в МИДе.

- Боюсь, их этот срок не устроит, а?

- Если они будут возражать, я стану спорить с ними.

- Вряд ли ты переспоришь министра...

- Я попробую сразиться с ними. Я вижу, вы не хотите, - Кройцман спрятал диктофон в портфель, - раскрывать все карты, и это ваше право. Я могу более настойчиво просить вас показать мне все дело, чтобы составить полное представление, но я не сделаю этого, потому что я вам многим обязан в жизни. Без ваших уроков я бы не был юристом, я был бы обыкновенным болтуном, каких сотни в наших органах юстиции.

- Если хочешь, мы можем вместе пообедать и там поболтаем еще с часок.

- С удовольствием.

< У старика есть данные против Бауэра, - подумал Кройцман, помогая прокурору Бергу надеть плащ, - он ведет серьезную игру, и он будет бить наотмашь, когда соберет доказательства>.

- Я жую котлеты, но тебя я накормлю великолепным бифштексом. Знаешь, я даже сам, наверное, сегодня съем бифштекс, чтобы поднабраться сил. Судя по всему, мне предстоит драка не меньшая, чем тебе... Я тут поболтал один вечер с моими ребятами из прессы, многое объяснил им, но попросил, чтобы они пока помолчали. Они пообещали, что будут в драке, если она начнется, на моей стороне... Им легче, - Берг посмотрел в глаза Кройцману, - над ними нет министров.

- Это верно, - вздохнул Кройцман. - Это абсолютно верно...

< Испугался, мальчик, - отметил Берг. - Очень хорошо. Теперь ты понял, что я не очень-то боюсь твоих разговоров с министром? Теперь ты понял, что я на все пойду в этой драке, особенно если разговор с Сингапуром сегодня ночью состоится, а завтра я получу показания из Гонконга... Но тебе пока про это не надо знать, мальчик. У тебя своя игра, а у меня своя. Только если для тебя это игра, то для меня это жизнь>.

- Добрый день, господин Шевц... Прошу садиться.

- Добрый день, господин прокурор. Спасибо.

- Я вызвал вас в качестве свидетеля по обвинению редактором Ленцем режиссера Люса в подлоге и клевете.

- Я не имею к этому никакого отношения.

- Где вы работаете, господин Шевц?

- Постоянно нигде. Я работаю время от времени по договору, чтобы обеспечить себе возможность для творчества.

- Творчества?

- Я поэт.

- Где вы публиковались?

- Пока нигде. Вы думаете, это так легко у нас - опубликоваться?

- А разве трудно?

- Еще как... Без связей попросту невозможно... Или если не поддержит какой-нибудь меценат... А я из рабочей семьи, откуда мне взять богатых покровителей?

- Пожалуйста, взгляните на это фото.

- Это я. Знаете, самое выгодное дело - наняться в какую-нибудь съемочную группу... Они неплохо платят, и потом, это временно... Люс снимал свою картину, и меня привлек один из его помощников.

- В чем заключалась ваша работа в группе? Как называлась ваша должность?

- Точного названия нет... Говорят: < Работает в окружении>. В тот день, когда я снят...

- Какой это был день?

- Из-за этого дня целая шумиха была на телевидении, я смотрел... По-моему, это было девятнадцатого, тут Ленц не прав. А может, двадцатого или двадцать первого, не помню толком, но только не двадцать седьмого. Ну вот... Они мне тогда сказали, что будут снимать, как отдыхает молодежь на пляже, попросили поболтать с разными ребятами так, чтобы собрать их в кружок...

- Кто вас просил об этом?

- Не помню.

- Люс просил?

- Нет, Люс сказал, чтобы я не смотрел в ту сторону, где они спрячут камеру. Чтобы все было естественно...

- А кто вам сказал, что там Кочев?

- Этот шпион? В очках? Никто не говорил. Я и не думал, что он красный...

- Почему вы считаете его шпионом?

- Потому что он предлагал мне деньги на издание книги...

- Когда?

- Вечером. Я ведь на пляже читал стихи, мы пили... Я читал стихи, а красный сказал, что это талантливо и что он любит такую поэзию.

- Ну-ка, продекламируйте мне то, что вы ему читали...

- А я не ему читал... Я же не знал, что он красный. Я читал всем. Я только потом узнал, кто он. Это у меня есть такой ноктюрн...

Море идиотизма

Пополняется ручьями глупости.

Но ведь ручьи рождены снегом,

Который тает?

Возможно ли из белизны рожденье грязи?

Где логика и в чем секрет проблемы?

А может быть, бессилье чистоты

Обречено на превращенье в ужас?

А сила, пусть в крови, в истоме стали,

В конце концов останется булатом

С отливом синевы?

Загнать моря в ручьи.

Ручьи вернуть снегам.

Снег пусть окован льдом.

А я пусть стану тем,

Кто властен над природой.

Закон мой прост, но чист,

Он требует любви,

Свободы, силы.

Он требует меня - для вас!

Эй, ждите!

Я иду!

- Где-то перекликается с Энцесбергером...

- С этим ублюдком? Господин прокурор, я стою с ним на разных позициях! Он же за волосатых!

- Да? Может быть. Я ведь говорю как дилетант... Ну и что дальше?

- Кочев сказал, что это интересно, и спросил, где это напечатано, а я сказал, что это написано чернилами на моих ягодицах. Простите, я, наверное, не имел права вам так говорить, но я ему так сказал, именно так. Он спросил: < Почему вы не публикуетесь, Иоганн? > А я ответил, что он столько же знает о нас, сколько мы о них, и он с этим согласился... А когда мы в центре разошлись, он предложил мне вечером повстречаться, он сказал, что хочет послушать мои стихи... Он сказал, что вечером пойдет в < Ам Кругдорф> > это такой маленький ресторанчик возле университета, и что мы можем перед этим с ним увидеться... Вот...

- Дальше?

- Мы с ним увиделись, а он говорит, что если мне нужны деньги на издание стихов, то он может мне помочь. < Или, - говорит, - давайте мне ваши стихи, Иоганн, я их покажу у нас дома, мы их напечатаем... > А я сказал, что, конечно, лучше мне одолжить деньги на издание книги... Он спросил - сколько, а я сказал, что я толком не знаю, сколько стоит издание поэтического сборника в маленькой типографии. Он спросил: < Тысяча марок устроит? > Ого, еще бы не устроила! А как мне их вернуть? Что, если я не продам книг на тысячу марок? Наши сволочи разве читают поэзию? Они только смотрят грязные фильмы из Штатов, где барахтаются в постели или стреляют ковбои... Спросите наших, кто читал Гете? Из тысячи один. А если и читали, то этого ядовитого Гейне... А он такой же немецкий поэт, как я французский.

- Почему вы так настроены против Гейне? По-моему, он большой поэт.

- А я разве сказал, что он маленький поэт? Он замечательный поэт, но он зол и дедуктивен, это свойственно людям его национальности. Разве Мендельсон плохой композитор? Но Вагнер выше. И Мендельсон в этом не виноват, я его, кстати говоря, обожаю. Он замечательный композитор.

- В этом с вами трудно не согласиться...

- Кочев, кстати, не согласился... Но неважно. Он, - продолжал Шевц, сказал: < Я дам вам деньги, и не думайте о том, когда вы их сможете вернуть... Но мне, - продолжал он, - как ученому-социологу, хотелось бы попросить вас о любезности... Сюда приедут мои друзья: познакомьте их с молодыми интеллектуалами, расскажите моим друзьям, кто и как думает о нас и о вас, о ваших нацистах, капиталистах, о Мао... > Я сразу смекнул, в чем дело... Он думал, что если поэт, то, значит, блаженный. Я сначала-то подумал: ну и возьму я ваши деньги, а ничего вам говорить не стану, но потом я сказал себе: < Иоганн, с этого нельзя начинать. Нельзя грязнить себя в самом начале... > И я ответил ему: < Идите прочь! Ищите себе агентов в республиканском клубе! > Он засуетился, стал говорить, что я его не так понял, а я повернулся и ушел...

- И больше с ним не встречались?

- Нет.

- Где вы с ним увиделись?

- Возле остановки метро.

- Какая станция?

- Онкл Томс Хютте...

- В какое время?..

- Часов в одиннадцать...

- Он стоял в метро или был наверху?

- Там же все наверху!

- Вы не путаете? Может быть, вы увиделись с ним в центре? На станции Шмаргендорф? Если вы говорите, что увиделись в одиннадцать часов?

- В центре? Нет... По-моему, нет... Да нет же, конечно, возле метро...

- Почему вы не сказали об этом раньше?

- Не дело поэта таскаться по полициям. Его дело - самому быть честным...

- Вы утверждаете, что Кочев предпринял попытку вербовать вас?

- Конечно. А как же иначе можно это расценить?

- Иначе? Можно и иначе... Представьте, что его друзья собираются к нам и что действительно они интересуются, чем живут наши молодые интеллектуалы...

- А деньги мне зачем предлагать? Они же приезжают сюда с пустыми карманами.

- Кто?

- Коммунисты.

- Откуда вам это известно?

- Это всем известно.

- Лично мне это неизвестно. От кого вы узнали, что коммунисты приезжают к нам с пустыми карманами?

- Да все так говорят... И, кроме того, я читал об этом...

- Где? В какой книге?

- У этого... Ну, как его... У Флеминга...

- В какой книге?

- Я не помню. В какой-то из его книг...

- Вы это утверждаете?

- Что?

- То, что именно в одной из книг Флеминга вы читали, что коммунисты приезжают за границу с пустыми карманами?

- Да.

- Вы настаиваете на этом утверждении?

- Я не понимаю, какое это имеет отношение...

- Большого значения это не имеет, но в книгах Флеминга утверждается как раз противное - что все коммунисты приезжают на Запад с огромными деньгами, потому что они работают на КГБ...

- Откуда же я мог узнать про это? Ума не приложу...

- Об этом известно нашей разведслужбе, контрразведке, но это не суть важно сейчас... Сколько времени продолжался ваш разговор с Кочевым?

- Минут двадцать. А что?

- Ничего. Всегда, когда получаешь интересные показания, интересуешься подробностями. Итак, вы проговорили полчаса?

- Да. Минут двадцать - полчаса...

- Какие вы стихи ему читали?

- Где?

- Ну, когда увиделись вечером... Он же пригласил вас, чтобы вы почитали ему стихи...

- Я ему прочел поэму < Цветы, растущие в землю>.

- А еще что вы ему читали?

- Несколько стихов из последнего цикла...

- Во что он был одет?

- Он? Как во что?

- Он был в пиджаке или нет? Если в рубашке, то какого цвета?..

- Вот этого я не помню.

- Не может быть, господин Шевц, не может быть. Всему верил, а этому поверить не могу... Поэт, который не помнит такой пустяковой подробности... Давайте я буду вам помогать... На нем был черный костюм?

- Не-ет... Тогда ведь было жарко...

- Он был без пиджака, в белой рубашке?

- Нет... Кажется, в какой-то цветной...

- Сейчас, минуту... - Берг отошел к сейфу, достал показания Урсулы и прочитал то место, где она описывала, во что был одет Кочев: < Легкий серый костюм, который переливается на солнце, и в белой рубашке с дырочками>.

- Но пиджак на нем был?

- Нет. Нет, он был без пиджака, в цветной рубашке...

- Вы готовы подтвердить это под присягой?

- Я лучше скажу, что я не помню, во что он был одет.

- Хорошо. Откуда он доставал деньги?

- Деньги? Из заднего кармана брюк.

- А брюки какого цвета?

- Не помню. Кажется, темные... Ночью все кажется темным...

- А сколько стихов из вашего последнего цикла вы прочитали Кочеву?

- Там всего восемь стихов.

- Сколько это страниц?

- Двенадцать...

- Как, по-вашему, он разбирается в поэзии?

- Да. Что да, то да. Он понимает поэзию.

- Он разбирал ваши стихи?

- Да. И делал это интересно. Очень интересно. Поэтому я и развесил уши. Поэтому я и стал заглядывать ему в глаза, до той минуты, пока он не начал меня вербовать...

- Хорошо. Спасибо. У меня остался к вам последний вопрос, Иоганн Шевц...

- Пожалуйста, господин прокурор...

- Вы состоите членом какой-либо партии?

- Я?! А что? Нет, не состою.

- Какой партии вы симпатизируете?

- Партии поэтов...

- Прекрасный ответ. Ну а теперь ответьте мне: зачем вы лжете?

- Кто? Я? Я вам не лгу.

- Все, что вы мне сказали, правда?

- Да. Все это правда.

- Тогда я сейчас включу магнитофон, и вы мне прочитаете вашу поэму, а потом последний цикл, а после этого я их разберу... Страница - это две минуты времени, Шевц... Итого вы читали Кочеву ваши стихи в течение сорока четырех минут. И он, как вы говорили, неплохо разбирал вашу поэзию... Тоже минут двадцать. Потом он вас < вербовал> в течение десяти минут, как минимум... Итого вы с ним провели час двадцать четыре минуты. А от метро до кабачка < Кругдорф> десять минут езды или тридцать минут ходу. Значит, если вы встретились у метро в одиннадцать часов и вы настаиваете на том, что это было именно в одиннадцать, то как Кочев мог оказаться в < Кругдорфе> в одиннадцать тридцать, причем добирался он туда пешком?

... Наблюдение, пущенное за Иоганном Шевцом, принесло то, что и ожидал Берг: сначала поэт ринулся на квартиру местного руководителя НДП, а после позвонил по телефону к человеку, который встретился с ним на Сименштадте, а оттуда, после беседы с поэтом, поехал к Айсману.

... Человек этот был Вальтер, связник Айсмана по НДП.

- Господин Ауфборн, вы утверждаете, что находились в кабинете редактора Ленца, когда к нему пришел помощник Люса и передал пленку?

- Да.

- Как представился посланец Люса?

- Он просто сказал: < Редактор Ленц, мой босс хочет предложить вам сенсационный материал, а мне за то, что я его принес, следует к уплате тысяча марок>. - < Что за материал? > - < О том болгарине, который дал деру>. - < Пойдемте в наш кинозал... > - сказал Ленц.

- Вы не видели, как Ленц платил человеку Люса деньги?

- Нет.

- Как его звали?

- Он не назвался. Просто сказал: < Я от Люса>.

- Вы говорили, он представился помощником Люса?

- Нет, это неверно. Это я так понял его... Вообще-то, он сказал: < Я от Люса>.

- Опишите его.

- Очень неприметная внешность. Я еще удивился, что в кино существуют такие неприметные люди. Шатен, небольшого роста, в коричневом костюме...

- В какое это было время?

- Часов в двенадцать или около этого.

- То есть во время обеденного перерыва?

- В редакции не очень-то соблюдается обеденный перерыв. Все время горячка.

- Вот я тоже не соблюдал обеденных перерывов и нажил себе язву двенадцатиперстной кишки...

- У меня была язва до фронта... На фронте все зарубцевалось.

- Вы на каком фронте воевали?

- Я был все время на севере. Помогали финнам, потом был в Норвегии.

- Вы проходили денацификацию?

- Да. У англичан. Сразу после войны меня сунули в лагерь только за то, что наша часть была приписана к СС. А я и в глаза-то не видел этих палачей... Неужели я виноват в том, что на горнолыжников напяливали черную форму?

- Сколько времени вы провели в лагере?

- Семь месяцев.

- К суду вас потом привлекали?

- Тогда всех привлекали к суду.

- Я понимаю... Всех привлекали, почти всех... Но вас, именно вас, привлекали?

- Да.

- Вы были осуждены?

- Осужден?! Я был оклеветан!

- На сколько лет вас оклеветали?

- На пять лет.

- За что?

- Они, видите ли, обвинили нас в том, что мы сожгли какую-то партизанскую деревню в Норвегии. А мы не сжигали никакой деревни. Там убили трех наших ребят и вели по нас стрельбу с крыш. Мы, естественно, отвечали тем же...

- Как давно вы работаете у Ленца?

- С тысяча девятьсот сорок седьмого года.

- То есть сразу же после освобождения из тюрьмы?

- Да.

- Вы сидели в одной камере с Ленцем?

- Да.

- И сразу же начали вести отдел спортивных новостей?

- Да. К черту политику! Только секунды и минуты... Я даже перестал заниматься предсказанием чемпионов, хватит! Все паши беды оттого, что мы не знаем, на кого и когда ставить...

- Ставьте на... - Берг осекся и вздохнул. - Ладно... Бог с ними, с предсказаниями. Кто еще был в кабинете Ленца, когда пришел помощник Люса?

- Нет, не помощник Люса, а человек от Люса.

- Да, да, я понял и записал это ваше уточнение. Когда в кабинет Ленца вошел Диль?

- Кажется, к концу нашей беседы.

- Что он мог слышать из разговора?

- Наверное, лишь заключительную часть...

- Господин Диль, что вам известно о посещении редактора Ленца человеком от Люса?

- Почти ничего, господин прокурор. Редактор Ленц, одеваясь, сказал Ауфборну, что он надеется через час вернуться. < Мы быстро посмотрим этот материал, - сказал он, - и вернемся. Игра стоит свеч>.

- В каких частях вы служили, господин Диль?

- Я не воевал. Я работал в тылу.

- После войны вы привлекались к ответственности?

- Вы меня вызвали в качестве свидетеля по делу Люса. Какое отношение ваш вопрос имеет к этому делу?

- Словом, вам бы не хотелось отвечать на этот вопрос - я верно вас понял?

- Да.

- Благодарю вас, у меня к вам больше ничего нет. Одно только уточнение: человек Люса был невзрачен собою, шатен, в коричневом костюме? - откровенно посмеиваясь, спросил Берг. - Вас, видимо, удивила его внешность: человек из кино, а такой ординарный... Не так ли?

- Вы правы, господин прокурор, в его внешности не было ничего приметного.

- Да уж конечно, если б там было что-нибудь заметное, вы бы не могли этого не отметить для себя: все-таки восемь лет работы в полиции у нацистов - это большой срок...

- Я протестую, господин прокурор! Я работал не в полиции нацистов, а в полиции Германии. Вы тоже работали, пользуясь вашей терминологией, в органах юстиции у гитлеровцев.

- Между прочим, вы совершенно правы. Да, господин Диль, я действительно работал в органах юстиции при гитлеровцах, и даже то, что вы карали, а я пытался защищать, - даже это не успокаивает мою совесть: ведь я работал у гитлеровцев, господин Диль.

- Редактор Ленц, я допросил ваших свидетелей. Они дали вполне убедительные показания. Прежде чем мы приступим к следственному эксперименту, я бы хотел вернуться к вопросу о публикации в вашей газете интервью с болгарином.

- Теперь, когда, кажется, все становится на свои места и все поняли, что я пал жертвой провокации, я вам отвечу. После того как помощник Люса прокрутил мне материал и я уплатил ему деньги, он передал мне интервью с болгарином.

- И фотографию Кочева он тоже передал вам?

- Да.

- Как вы объясните тот факт, что он вам дал фотографию не из отснятого Люсом материала, а с паспорта Кочева?

- Вы убеждены, что мы напечатали фото Кочева с его паспорта?

- Так утверждают болгары.

- Я не могу, конечно, опротестовывать заявление болгар... Они это официально утверждают?

- Вполне.

- Естественно, я не могу их опротестовывать... Вероятно, вызвав на допрос помощника Люса, вы сможете задать ему этот вопрос и потребовать мотивированного ответа.

- Вы правы. Прошу вас ответить мне: согласны ли вы встретиться с помощником Люса?

- Конечно.

- Тогда я попрошу вас пройти в соседний кабинет.

Они перешли в большой зал, где была собрана вся группа Люса: ассистенты, помощники, звукооператор со своей командой, помощники продюсера, шоферы, обслуживавшие < лихтвагены> и < тонвагены>, привлеченные статисты. Сам Люс сидел поодаль, на отдельном стуле, а за ним стоял полицейский.

- Пожалуйста, укажите мне, господин Ленц, человека, передавшего вам за тысячу марок материал, отснятый Люсом.

Ленц попросил:

- Включите, если можно, верхний свет, тут довольно темно.

Берг неторопливо подошел к двери и повернул выключатель, Дрогнув голубым, беззащитным поначалу светом, мертвенно засветились большие плафоны.

< Почему этот покойницкий свет называют дневным? - подумал Берг. Какая глупость! Это все реклама... >

- Так лучше? - спросил он Ленца.

- Да, благодарю вас.

Ленц дважды очень внимательно оглядел собравшихся здесь людей и сказал:

- Простите, господин прокурор, но здесь того человека нет.

- Продюсер Шварцман, - обратился прокурор к маленькому человеку, то и дело утиравшему со лба пот, - кто из вашей группы не явился?

- Здесь все наши люди. Все, без исключения. Даже те, кого мы привлекали на суточные договоры.

Прокурор обернулся к Ленцу и вопросительно посмотрел на него.

- Нет, - повторил Ленц, - здесь нет человека, назвавшего себя помощником режиссера Люса.

- Вы не звонили Люсу после того, как его помощник продал вам материал?

- Зачем?

- Ну, для проверки, страховки, что ли...

- Страховкой занимаются банки, господин прокурор, мое дело - газета.

- А если, как это сейчас выясняется, у вас был проходимец, провокатор?

- Я могу только сожалеть об этом... Я хочу принести свои извинения режиссеру Люсу и посоветовать его продюсеру тщательнее хранить отснятый материал... Мы, газетчики, умеем хранить наши тайны.

- Продюсер Шварцман, кто у вас имеет доступ к отснятому материалу?

- Я хочу ответить редактору Ленцу, - сказал продюсер, - мы тоже умеем хранить наши тайны. Вы воспользовались краденым товаром, Ленц... Вы поступили как перекупщик краденого... Отснятый материал хранится в нашем сейфе, и доступ к этому материалу имеем только я и режиссер Люс. - Он достал из кармана ключ и показал его прокурору. - Вот этот ключ, и еще один такой сделан для Люса. И все. Больше никто не мог получить материал, кроме нас! Никакой мифический помощник не мог получить этого материала.

- Значит, вы хотите сказать, - спросил Берг, - что лишь вы и Люс могли продать материал Ленцу?

- Да. Пусть он обвинит в этом нас, а не мифического помощника. Пусть он обвинит в этом меня. Я посмотрю, что из этого получится!

- Я должен защитить редактора Ленца, - откровенно зевнув, сказал Берг, - извините, господа, я сегодня почти не спал. Мы проводили экспертизу в ателье... Вот заключение экспертов, - он протянул листки бумаги Шварцману, - здесь акт обследования вашего сейфа. Он был вскрыт, ваш сейф. Он был вскрыт дважды. Один раз, вероятно, когда брали материал Люса для копировки, а второй раз, когда этот материал положили обратно. К сожалению, нам не удалось узнать, когда это случилось. Экспертиза, которую я проверил с пленкой, дала мне, правда, несколько иные данные... Но сейчас не время об этом...

- Какие-то провокаторы, - воскликнул Ленц, - хотят сталкивать лбами немцев, придерживающихся разных политических взглядов! Мой дорогой Люс, я прошу у вас прощения! Я готов понести ответственность за излишнюю доверчивость! Это для меня хороший урок на будущее... Страшно, конечно, в каждом видеть провокатора или врага, но если нас...

- Хорошо, - перебил его Берг, - это все для прессы, господин Ленц. Вы свободны.

Через два часа после того как Берг закончил эту комедию, он получил сообщение: Кочев запросил политическое убежище в Южно-Африканской Республике. В пространной статье, опубликованной в Иоганнесбурге, он писал: < Моя мать поймет меня и простит. Мои друзья, которые ведут в Софии, Праге, Будапеште, Белграде и Москве неравный, но благородный бой с тиранией, простят меня и поймут. Я знал, что КГБ повсюду имеет свою агентуру и они легко могли похитить меня из Западного Берлина, - именно поэтому я запросил убежища здесь, в ЮАР. Я не буду вести никакой борьбы против режима. Пока что я буду отдыхать и думать, как мне найти самого себя в свободном мире. О том, к какому решению я приду, я сообщу через печать>.

СХВАТКА

_____________________________________________________________________

Кройцман прибыл в Гамбург поздним вечером. Сразу же с вокзала он поехал в дом к адвокату Енеке, который обычно по пятницам собирал у себя близких друзей на < сеансы продления молодости>. Приезжали выпускники Боннского университета: < студенты> располагались в баре, а жены студентов, одна из которых, фрау Никельбаум, уже успела стать бабушкой в свои сорок лет, болтали наверху, в холле, где им были приготовлены кофе и мороженое.

Кройцман приехал к своему университетскому приятелю именно сегодня отнюдь не потому, что тот приглашал его к себе уже два года кряду.

- Зазнался, бурш, - говорил Енеке своим низким рокочущим басом по телефону, - это поразительно, как меняются люди, став членами кабинета министров! Кройцман, я презираю тебя! Более того, я тебя ненавижу! Если ты не приедешь ко мне на уик-энд, я обвиню тебя через прессу в высокомерии и зазнайстве!

- Хорошо, - ответил Кройцман, - я буду у тебя вечером. Краузе сегодня у тебя?

- Конечно! Даже если он засидится в газете, попозже он обязательно придет. Он тебе нужен?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒