5 Месяцев Спустя 1 страница

КАПО

Из всех клубов мира она должна была войти именно в мой.

Мой.

Она вторглась в мое пространство, даже не подозревая об этом.

Она выглядела совершенно по-другому, но почему-то я ее запомнил.

Глаза. Нос. Губы. Форма ее лица. Она была моей невинностью, la mia farfalla^{^[4]}, но она повзрослела. Стала женщиной за те годы, которые показались мне столетиями. Увидев ее, я вспомнил все. Я был мертвецом, проживающим жизнь, которую оставил позади, заново.

Она была катализатором смерти, новой жизни, а теперь и момента, в котором я сейчас оказался.

Она считала, что поступила умно, явившись в клуб с эксклюзивным приглашением, которое, тем не менее, принадлежало мертвой девушке. Ее убил Армино Скарпоне. Яблоко от яблони.

Затем mia farfalla упомянула Гвидо, когда швейцар поймал ее, думая, что она может легко проскользнуть мимо моей охраны.

Порывшись в ее сумочке, я, наконец, понял, кем она была.

Заколка с бабочкой. Осколок разбитого керамического цветочного горшка с нарисованной на нем бабочкой. Книга со всеми ее записями. Книжки-раскраски и цветные карандаши.

Взрослая женщина, таскающая с собой цветные карандаши.

Она представляла собой странную смесь женщины и ребенка.

Воспоминания, хранящиеся в моей памяти, обрели форму подобно осколку керамического горшка у меня в руке.

Если кто и заслуживал верности, так это она.

Она просто еще не знала этого.

Она не могла вспомнить. Ей было всего пять.

Но когда я прикоснулся к ней в клубе, она расслабилась, растворилась во мне, и словно не было всех тех лет. Это вернуло меня в то место, в то время. Не важно, как сильно она будет отрицать это, а она будет, но она доверяла мне. У нее были на то причины.

Прежде чем я смог остановить себя, я отпустил образ ребенка и поцеловал женщину, стоящую передо мной. Пересек черту, которую уже не смог бы начертить снова. Она была привлекательна в том смысле, который трудно было объяснить. Но одно слово пришло мне на ум, когда я посмотрел на нее. Царственная. Она была королевой. А эти губы? Это была самая мягкая и нежная вещь на свете, не считая подушки, на которую приземлялась моя голова.

Нахождение рядом с ней в непосредственной близости заставило мой внутренний компьютер перезагрузиться. Весь мой мир потемнел, исчез, а когда я открыл глаза, вкус ее крови заполнил мой рот.

Красный. Напоминание.

Кто-то посмел поднять на нее руку. Запятнал ее своими грязными лапами. На ребенка, ради которого я пожертвовал своей жизнью.

Что бы ни случилось с ней за эти годы, она превратилась в женщину, которая никому не позволяла помогать ей. Доброта означала, что она чем-то обязана своему благодетелю. Было ясно, что она никому не хотела быть должной. Даже если это означало голод. Даже если это будет стоить ей жизни.

Большинство людей называли меня Мак. Другие звали меня своим худшим гребаным кошмаром. Но никто - никто и никогда - не называл меня боссом. По крайней мере, не так, как она, с нотками язвительного сарказма. Несмотря на то, что она не знала обстоятельств, в которых оказалась, она собиралась поставить свои условия.

Она хотела коснуться жизни, в которой ей пришлось выживать так долго.

Ее готовность сделать все возможное, чтобы получить эту работу, независимо от того, как изменится ее жизнь, показала мне, насколько отчаянной она была. Она попала в переломный момент, попав в самую суть за пределами голода, и готовая к нечто большему. У нее не было выбора.

Не было дома. Не было работы. Да и денег не было. Она была на нуле, выживала из последних сил. Черствый хлеб в ее сумке выдал ее с головой, не говоря уже о том, что сама она была кожа да кости, причем это не потому, что она пыталась быть худой.

Отчаяние не всегда означает, что человек предан, но после того, как кто-то пробыл в окопах так долго, рука, которая помогает ему подняться, принимает его и кормит, станет рукой, которая внушает доверие. Для кого-то вроде нее, кто остался должен мне, даже если она этого не знает, она станет преданной.

Верность вознаграждалась в мире, в котором я жил.

Я бы сделал для нее все. Она бы сделала то же самое для меня.

У нее было общее представление о вещах, уже укоренившееся в ней, даже при том, что я ненавидел сам факт мысли о том, как же она до такого докатилась.

Я все узнаю об этом. Я всегда так делал.

Голубой был когда-то любимым цветом Мариетты Палермо - той самой маленькой девочки, которая любила бабочек и книжки-раскраски. Я бы хотел знать, был ли голубой любимым цветом Марипосы Флорес к тому времени, когда я закончу.

Бабочки и книжки-раскраски все еще красноречиво говорили за нее. Я все еще делал ставку на голубой.

Я бы знал, если бы ей снились кошмары, и я играл в них главную роль, или если бы она полностью забыла всю ту ситуацию. В ту ночь в клубе ее тело помнило меня, хотя разум отказывался давать волю воспоминаниям.

Я изучу каждый шрам на ее теле и выслежу каждого, кто хотя бы раз пальцем касался этого тела со злым умыслом. Мне пришлось заплатить за множество грехов. Еще несколько не будут иметь значения, когда придет время прощения.

На ее коже не было бы ни одной веснушки, которую я не знал бы в таком интимном ключе.

Мне очень хотелось провести пальцем по ее носу, запомнить, как он ощущается на моей коже. Я уже запомнил изгибы ее тела. То, как она прижималась ко мне. Как она чувствовала себя, будучи прижатой к моей груди. Ее запах все еще, казалось, плыл у меня под носом, когда я меньше всего этого ожидал.

Вернемся к гребаной сути. Она у меня в долгу.

— Капо, — сказал Рокко, напомнив мне, что я в его кабинете. Этот остряк называл меня боссом по-итальянски. Он был мне самым близким братом, которого я когда-либо знал, но мы не были братьями. По крайней мере, не по крови, но кое-что я усвоил на собственном горьком опыте: семья - это не всегда родная кровь. Семья - это звание, которое нужно заслужить, а не говорить о ней как о данности. Несмотря на то, что мы были близки, между нами все еще была пропасть. Из-за него. Из-за меня. Так было всегда, когда дело касалось мира, в котором мы жили.

Я отвернулся от окна, за которым раскинулся город Нью-Йорк, и сделал еще глоток виски. Я поставил бокал на его роскошный стол из красного дерева и поправил галстук.

— Да, — ответил я. — Подготовь документы.

— Ее имя, — в его взгляде, в том, как Рокко изучал меня, не было ни капли осуждения.

Я посмотрел на часы. Мне нужно было быть в другом месте.

— Пусть она сама решает.

— Я пошлю Гвидо.

— Да, — усмехнулся я. — Уверен, ей это понравится, ведь она так хорошо знает Гвидо и клан Фаусти. Знакомое лицо могло бы облегчить эту задачу.

Он улыбнулся в ответ, кивнул и принялся за бумажную работу.

МАРИПОСА

Прошло уже больше недели с тех пор, как мы встретились в клубе, и столько всего произошло за это время.

От него не было вестей. После того, как его человек подвел меня к ожидающей машине с тонированными стеклами, создающими ощущение уединения, которая выглядела так, будто стоила как таунхаус в Нью-Йорке, водитель в дорогом костюме отвез меня домой. Я заставила его высадить меня в двух кварталах от дома Кили, хотя у меня было такое чувство, что он проследил за мной.

Итак, этот жизненный опыт пошел коту под хвост. Мое тело даже не стоило того, чтобы им торговать.

Я свалила все на свой нос и попыталась двигаться дальше.

Это было легче сделать, когда вокруг меня происходило так много всего хорошего. Кили могла немного отлынивать на работе, когда Харрисон вызвался оплачивать ее месячную арендную плату. Ситуация со Сьеррой действительно сильно ударила по ней. Кили снились кошмары после того, как она увидела девушку, с которой так долго жила в одной комнате, мертвой. Детективы решили, что Сьерра была убита. Харрисон сказал мне, что ее жестоко зарезали. Армино Скарпоне был подозреваемым номер один, но его еще не нашли.

Было страшно думать, что Армино на свободе, но на улицах города было полно таких, как он, и тот факт, что он был там, на самом деле не шокировал нас. Мы подготовились и выживали, как могли.

Через два дня после того, как Харрисон помог Кили с арендой, ей позвонили. Она получила огромную роль в знаменитом бродвейском шоу. Мы все знали, что когда-нибудь она это сделает, но это стало настоящим потрясением, когда все же случилось. Лучше этого поворота никто из нас и не ожидал. Кили заслужила это, как и многое другое.

Кили потребовала, чтобы я осталась с ней. Она не хотела, чтобы я выходила на улицу, так как Армино видел, как мы уходили в тот день. Он знал, что мы с Кили дома, когда стучал в дверь и кричал. Харрисон подумал, что, возможно, он захочет устранить всех свидетелей, но было уже слишком поздно. Мы с Кили уже поговорили с полицией, так как обе были там. Мы были последними тремя людьми (Кили, Армино и я), которые видели Сьерру живой, не считая продавца в магазине. Она выбежала купить чулки и попала в засаду по дороге домой.

Невзирая на то, что я чувствовала себя иждивенкой, принимающей подачки, я решила остаться с Ки. Не потому, что я не могла заставить себя снова оказаться на улице, а потому что беспокоилась за нее. У Кили были действительно тяжелые времена, даже когда она должна была праздновать. Но мое правило не проявлять доброту, пока она не будет оплачена, все еще действовало, поэтому, чтобы загладить свою вину, я помогла ей упаковать вещи. С тех пор как она получила хорошую работу, Кили собирала вещи, чтобы переехать в более приятное место, как только закончится ее аренда в квартире, которую она делила со Сьеррой.

Чайник зазвенел, и она вскочила, чтобы выключить его. Я не была особой любительницей чая, но Ки и Компания (вся ее семья) просто молились на него. Ее мать была женщиной, которую называли «предсказывающей судьбы по чаинкам». У меня не было желания читать что-либо, кроме мельчайших частиц, плавающих в моей чашке кофе.

Какое-то время я наблюдала за Кили, а затем вернулась к упаковке вещей, которые ей не понадобятся на кухне.

— Мари?

— Да? — я снова посмотрела на нее. Она опускала пакетики с чаем в заварочный чайник. Что-то сладкое, и вместе с тем пряное наполнило воздух. Ваниль. Корица. Корица. Это заставило меня подумать о вкусе его губ — я оборвала эту мысль, прежде чем успела увлечься. Я думала, что запомню только ноты шоколада, но, видимо, это была ложь, которой я кормила себя.

— Я все думаю... все эти хорошие вещи начали происходить после смерти Сьерры. Мне не нужно так много работать, чтобы платить за аренду этой крысиной норы. Мне позвонили насчет шоу. Все это кажется таким неожиданным. Как ты думаешь... как мне пережить это, чтобы не показаться бессердечной стервой? — Кили сунула в чайник еще один пакетик, изучая его содержимое. — У Сьерры были свои способы выживать, но по большей части мне было жаль ее. Она напомнила мне тебя.

Я с трудом сглотнула.

— Правда?

Ки кивнула, наливая горячую жидкость в старую чашку.

— Не характером. Ее историей. Тем, как ей приходилось бороться, чтобы выживать. В ней определенно было что-то подлое, чего в тебе явно нет, но Сьерра тоже была сиротой. А потом она попала в приемную семью. Я думаю, ей приходилось бороться за еду; вот почему я никогда ничего не говорила Сьерре, когда она пересчитывала яйца или сыр.

Кили помешала ложкой в чашке и села, заправив огненно-рыжий локон за ухо.

— Я вот к чему клоню. Интересно, не мешала ли она своему счастью, а значит, и моему? Я ненавижу - ненавижу - саму мысль о том, что ее убили, но еще раньше я думала, что нам пришло время расстаться. Теперь, когда она мертва, я чувствую себя... я чувствую облегчение.

Я положила декоративный четырехлистный клевер в коробку, а затем положила ладонь ей на плечо. Оно было напряжено. У Сьерры не было семьи, как у меня, и все, что она оставила, досталось Кили. От нее требовалось немало усилий, чтобы принимать решения за женщину, которую никто по-настоящему не знал. Даже Кили.

— Согласна, — сказала я. — В ней было что-то такое, что заставляло меня чувствовать себя... не в своей тарелке. Это трудно объяснить.

Кили уставилась на свою чашку с чаем с отсутствующим выражением в глазах.

— Может быть, ее новое начало вот-вот должно было произойти. Может быть, ее темнота вот-вот стала бы светлее. Работа, о которой она мне рассказывала. Она так и не пришла на собеседование. Платье все еще лежит на кровати.

— Ты знаешь, что это была за работа?

Я не сказала Кили, что сделала и что произошло. Я все еще не имела ни малейшего понятия, что это за работа и что она за собой повлечет. Вечером, когда я вернулась домой, Кили спала, и я на цыпочках вошла в комнату Сьерры и положила все так, как она оставила. В сумке у меня лежал запасной комплект одежды, поэтому я переоделась в машине на случай, если Кили меня ждет. С тех пор я ни разу не заглядывала в комнату Сьерры.

— Нет, — сказала Кили. — Но у меня такое чувство, что она решила, что эта работа для нее. Что ей больше не придется бороться. Я понятия не имею, какая работа приносит такую безопасность, но она была в этом уверена.

Определенно. У меня тоже было такое чувство. Что бы ни приготовил босс для одной из этих девушек, ей больше никогда не придется работать. Но я все еще не могла понять, в чем дело. Что может стоить так много для него или для кого-то еще?

— Эй, — сказала Кили, сжимая мою руку. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты никогда не рассказывала мне, что делала на днях. Тебя не было какое-то время. Ты искала другую работу?

В первый раз я оставила ее одну, чтобы вернуться к «Маккиавелло». Я снова села у стены, краснея, ожидая, не появится ли тот парень в костюме. Это было глупо, так глупо, но что-то в нем внушало доверие. Со всеми проблемами, возникающими вокруг меня, было приятно видеть кого-то, кто действительно, казалось, умел держать себя в руках. Он казался таким всемогущим. Как будто он знает, что делать в любой ситуации. У него были бы ответы на любую проблему.

Мое ожидание не было напрасным. Он появился примерно через час после меня, выглядя таким же спокойным и прекрасным, как всегда. Возможно, это было мое воображение, но как только он вышел из своей дорогой машины, он повернулся прямо ко мне, как будто знал, что я ждала именно его.

Мы смотрели друг на друга, пока я не решила сделать то, ради чего пришла. Я расстегнула сумку, достала пакет со льдом, подняла его вверх и поставила у стены. Потом повернулась и ушла.

Я поклялась себе, что не вернусь. У меня были проблемы, проблемы, которые не решались ожиданием в ресторане, обслуживающем только богатых. Возможность пялиться на какого-то недоступного (мне) миллионера в шикарном костюме ничего не решала.

Желание рассказать Кили обо всем, что произошло, поднялось внутри меня. Я чувствовала себя виноватой за то, что использовала платье Сьерры, ее духи, ее туфли, ее приглашение на таинственную вечеринку в клубе и не сказала об этом Кили.

Я хотела рассказать ей о парне в костюме. Мне хотелось сказать ей, что независимо от того, любит меня Харрисон или нет, я никогда не испытывала к нему ничего, кроме братской любви. По сравнению с тем, что я чувствовала за последние пару дней — к парню в костюме и боссу, — я понимала, насколько другими были мои чувства к Харрисону. Платоническими. И только.

Кили была всем, что у меня было в этом мире, и я надеялась, что она поймет причины того, что я сделала. Я надеялась, что она сможет услышать правду за всеми моими чувствами.

Пришло время изгнать демонов и очиститься.

Я сжала ее руку и села рядом. Уставившись на ее чашку с чаем, я начала говорить.

Слова, казалось, слетали с моих губ. Я начала с парня в костюме, потом перешла к тому, что произошло в ночь смерти Сьерры. Рассказала ей все подробности о клубе. Затем я дала ей секунду, прежде чем покончить со своими вопросами относительно моих чувств к ее брату.

Я не могла прочесть выражение ее лица, и когда тишина стала невыносимой, я прошептала:

— Скажи мне хоть что-нибудь.

— Ты мне кое-чего не сказала, — сказала Кили. — Ты говорила мне только факты. Много-много чего.

— Я слишком долго держала все в себе, — сказала я.

— Считаешь? — Кили покачала головой. — Почему ты мне не сказала?

Я пожала плечами, ковыряя сломанный ноготь.

— Не хотела тебя разочаровывать. По сути, я украла одежду, обувь и духи мертвой девушки и притворилась ею. Если бы я потерпела неудачу, что я и сделала, это было бы похоже на удар ниже пояса. Последний удар. Ты бы сказала мне не ехать. Что бы ни собиралась сделать Сьерра, оно того не стоит. Но так оно и было. Так и было. Для меня. А теперь... я... я все еще не знаю, что мне делать, Ки.

— Она работала официанткой в клубе, — сказала Кили. — Сьерра. Там она и работала. И парень, который владеет им, не обычный гражданин, Мари. Он богат, как мультимиллионер или даже больше. Он затворник. Но то дерьмо, о котором она иногда говорила, о людях, которые часто посещали это место, такие как Фаусти, заставили меня понять, что это был больше, чем просто клуб. Значит, ты чертовски права. Я бы сказала тебе не ехать. О чем ты только думала? Что, если бы он продал тебя тому, кто больше заплатит? Или... использовал тебя для какой-то странной сексуальной фантазии? Тебе там не место, Мари! Я не хочу, чтобы ты там была. Ты заслуживаешь от жизни большего, чем быть проданной. Ты заслуживаешь человека, который никогда не поставил бы на тебя ни доллара, потому что никаких денег в мире не хватит! Ты заслуживаешь человека, который думает, что не заслуживает тебя!

— Я не получила эту работу, Ки! — Я стояла, не в силах сесть. — В этом я тоже потерпела неудачу! Я даже не смогла продать свое тело. Я ничего не стою! Я не могу сохранить работу. Я даже не могу остаться в колледже! Поэтому я рискнула. Это был мой последний шанс. И в этом я тоже потерпела неудачу! Из-за моего носа или моего гребаного рта! В конце концов, я разобралась во всей этой ситуации с ним.

— Хорошо! — крикнула она. — Этого ублюдка надо отчитать! Вероятно, он явился туда, чтобы снять женщину на ночь!

— Нет, — я отрицательно покачала головой. — У меня такое чувство, что все по-другому. Это было на долгий срок. Раз и навсегда.

— Что это вообще значит?

Я пожала плечами, не зная, как это объяснить. Жить всю оставшуюся жизнь, а не просто выживать, ради еды.

Раздался стук в дверь, и мы обе подскочили. Кили посмотрела на меня, а я на нее, и обе наши брови поднялись в подозрительном удивлении.

— Возьми чугунную сковородку, которую дала мне мама, — одними губами сказала она.

— Я буду стоять позади тебя, — одними губами ответила я.

Кили приоткрыла дверь, а я встала позади, пряча сковородку за спиной. Если это был Армино, он бы не увидел ее, пока бы я не стукнула его по голове.

Это был не Армино Скарпоне. Это снова были детектив Стоун и детектив Маринетти. Казалось, что они живут где-то поблизости.

Мы отступили назад и пропустили их. Детектив Стоун удивленно приподнял брови, заметив сковородку в моей руке, но ничего не сказал. Решив, что они пришли обсудить что-то с Кили, я повернулась, чтобы вернуться на кухню.

— На этот раз нам нужно поговорить с вами, Мисс Флорес, — сказал детектив Маринетти, указывая на диван.

Я прихватила сковородку с собой и села. Кили села рядом со мной. Перед нами стояли два детектива.

— Вы знакомы с человеком по имени Мерв Джонсон? — спросил детектив Стоун.

— Мерв-извращенец? — Кили сморщила нос.

Стоун улыбнулся ей, и его взгляд смягчился.

— Я знаю его, — сказала я, глядя на него, пока он не посмотрел на меня. — Но не очень хорошо. Он был управляющим в моей последней квартире, если это место вообще можно так назвать. Место для сна, которое не снаружи, больше похоже на него.

— Да, — сказал детектив Маринетти. Он казался таким усталым. Измученным. Он вздохнул. — Мы это уже поняли.

— Что насчет Мерва? — Кили села чуть выше. — Если вы пришли сообщить нам, что он мертв, скатертью дорога. — Она притворно плюнула на край дивана. Я видела, как ее мама делала это все время, когда что-то вызывало у нее отвращение.

— Мерв Джонсон мертв, — прямо сказал детектив Маринетти.

Я толкнула Кили локтем, и она закашлялась. Казалось, она была шокирована тем, что он на самом деле был мертв. Кили, вероятно, думала, что они пришли расспросить меня о его характере после того, как одна из девушек в здании пропала.

— Что с ним случилось? — спросила Кили, вырывая слова из моего потока сознания.

Во рту у меня пересохло, тело покрылось потом, а сердце бешено колотилось. Все, о чем я могла думать, было его ошеломленное лицо после того, как я ударила Мерва в висок Верой. Неужели я убила этого ублюдка? Я не стала задерживаться, чтобы узнать. И неизвестно, как долго он пробыл в этой квартире.

Личный рекорд того крысиного места - два месяца. Мерв не проверял квартиры до тех пор, пока не наступал второй месяц оплаты. Некоторые женщины в здании расплачивались с ним за аренду сексом, поэтому он ходил за деньгами, когда ему нужен был секс. Я была уверена, что никто, никто не станет искать его, пока запах не станет слишком сильным. Они, наверное, подумали, что это я, если он все еще был в моей старой квартире.

— Убит, — сказал детектив Стоун. — Мы здесь потому, что хотим узнать, не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог желать его смерти, Мисс Флорес. После инцидента с Мисс Андруцци мы с детективом Маринетти посчитали, что это убийство имеет какое-то отношение к вам. Никто в здании не заговорит. Похоже, у мистера Джонсона не так уж много друзей.

Кили открылабыло рот, чтобы заговорить, но детектив Маринетти вздохнул. Он взял из кухни стул, поставил его перед диваном и сел. Он выглядел смертельно скучающим, как будто знал, к чему ведет этот разговор. У Мерва здесь тоже не было друзей.

— Когда был убит этот извращенец? — выпалила Кили. Как только вы задевали ее, пути назад уже не было. Кили ожесточалась по отношению ко всем, кто, как она чувствовала, причинял ей или ее семье зло. Она простит, но никогда не забудет.

— Вчера.

Это исключало Веру и меня.

— Мисс Флорес, не могли бы вы рассказать нам что-нибудь, что помогло бы привлечь к ответственности человека, ответственного за это преступление?

Я открыла было рот, но тут заговорила Кили. Ее шея покраснела, и по щекам поползли мурашки. Она посмотрела детективу Стоуну прямо в глаза.

— Я могу вам кое-что сказать. Мерв Джонсон напал на мою сестру. — Она схватила меня за руку. — Вы заметили ее лицо на днях, детектив? Он сделал это с ней. Он пытался надругаться над ней в том кишащем крысами месте, которое называл квартирой. Он выменивал секс на уплату аренды. Если вы говорили ему «нет», он отыгрался бы за это на вашем лице. Так что нет, никто из нас не знает, кто мог желать его смерти, потому что список таких лиц слишком длинный. Но я скажу вот что. Я никому не желаю смерти, но я рада, что он мертв. Справедливость? Тот, кто сделал это, сослужил на благо всего человечества. А теперь, если у вас больше нет вопросов, то это была долгая неделя для нас. И после того, как вы уйдете, мы хотели бы быть благодарны за смерть еще одного хищника в мире.

***

Четыре часа спустя в дверь снова постучали.

Я подняла глаза от коробки, которую упаковывала, и сдула с лица выбившуюся прядь волос. Она выскользнула из моего самодельного пучка. Я услышала, как Кили направилась к двери, и, схватив сковородку с дивана, встретила ее там.

— На этот раз открою я, — сказала я.

Она взяла у меня сковородку и спрятала ее за спину.

— У меня много сдерживаемой агрессии, поэтому я вымещу ее обязательно. — Кили кивнула в сторону двери. — Сезам, откройся.

Я сделала шаг назад, столкнувшись с Кили после того, как открыла дверь.

— Гвидо, — его имя вырвалось прежде, чем я успела остановиться. В руках он держал коробку, завернутую в золотую бумагу.

— А мне обязательно его бить? — прошептала Кили.

Я отрицательно покачала головой.

— Я так не думаю.

— Хорошо, — сказала она. — У него слишком красивое лицо, чтобы его портить. Если бы та певица, которая пишет обо всех своих старых увлечениях, когда-либо видела этого чувака, она бы писала песни о парне по имени Гвидо.

Гвидо посмотрел на нас обеих так, как смотрят мужчины, когда думают, что женщины в их присутствии неуравновешенны. Затем он усмехнулся и сказал:

— Необходимости в насилии нет. Я пришел с миром.

Мы обе слегка охнули. Его лицо преобразилось.

— Я использовала твое имя, — выпалила я, не подумав. — Той ночью в Клубе. Это было неправильно, но я думала, что они собираются арестовать меня. Я вспомнила вас по «Хоумрану», когда Скарлетт приехала за майкой в рамке для мужа.

— Будь осторожна, — сказал он серьезным тоном, но в его темных глазах светились озорные огоньки. Из-за этого его было трудно понять. — Мое имя хорошо известно, но не все знают тебя так, как я. Они могли бы выгнать тебя из-за одного моего имени или посадить за решетку, чтобы мой враг разобрал тебя на части. Имя Фаусти не всегда гарантирует безопасность. Иногда оно притягивает одни лишь неприятности.

— Черт, Мари! — Кили хлопнула меня по руке. — Фаусти!

Я слегка обернулась и бросила на нее неприязненный взгляд.

Гвидо, казалось, ничуть не смутила ее вспышка. Он протянул мне сверток.

—Il capo^{^[5]}. — Он помолчал, борясь с усмешкой. — Он послал меня передать сообщение. Все, что вам нужно для начала, находится в коробке.

— Ее будут забирать на работу из дома? — Кили подзадоривала Гвидо, принимая эту ситуацию более серьезно, так как она знала, что я получила эту работу, какой бы она не была.

— Инструкции в пакете, — только и сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Гвидо, — позвала я, но мой голос едва был громче шепота.

Он остановился и повернулся ко мне. Солнце ударило в его темно-шоколадные глаза, и они заблестели. Да чтоб меня. Что эти люди едят такого в своей Италии? Они были слишком хороши, чтобы существовать в реальности.

— Что значит il capo? — поинтересовалась я.

— Это означаетбосс по-итальянски, — рассмеялся он. Гвидо смеялся всю дорогу до своей шикарной машины.

Гангстеры с чувством юмора. Кто бы мог подумать?

Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной, потому что мои колени словно превратились в желе. Коробка в моих руках могла быть подарком или же бомбой.

— Мари, — сказала Кили, заставляя меня посмотреть на нее. — Все стало очень серьезно. Фаусти! — Она продолжала повторять эту фамилию, как будто это заставило бы их исчезнуть, если бы она произносила ее достаточно долго.

Я подняла указательный палец:

— Ш-ш-ш. Мне нужна минутка.

— Мне нужно выпить! — сказала Кили, и я поняла, что она хочет ирландского виски.

Я же сползла на пол под тяжестью собственного веса, а дверь стала моей опорой. Через пять минут, десять часов - кто знает? - дрожащими пальцами я открыла коробку.

Пара действительно хороших теннисок была спрятана под тонкой бумажной паутинкой. Моего размера. На девственно-белых теннисках лежала записка:

«Мисс Флорес,

Вы всегда должны идти на важную встречу в обуви, подходящей под ваш наряд. Первое впечатление может стать последним.

Это первая пара из многих. Стоимость уже вычтена из вашей зарплаты. Носите их с удовольствием. Оправдания не принимаются.

Я оказываю тебе услугу. В следующий раз ты оказываешь услугу мне. Ничего личного. Просто бизнес».

Он подписался «Капо».

— Умник, — пробормотала я.

Под той, что была написана от руки, лежала карточка поменьше с указанием времени и даты встречи. Два дня. Понедельник, 11: 11, а утра адрес был указан где-то на Манхэттене, какое-то шикарное здание, без сомнения. Водителя отправили бы заехать за мной.

Да чтоб меня.

Неужели я действительно собираюсь это сделать?

Мой взгляд уловил водоворот янтарной жидкости, внезапно появившийся в поле моего зрения.

Кили помахала передо мной рюмкой, наполненной виски.

— Я бы посоветовала тебе не делать этого, но что толку? — Она села рядом со мной на пол, стараясь не пролить содержимое своего стакана. Кили вздохнула, прислонившись ко мне головой. — Обещай мне, что будешь в безопасности?

Я подняла свой бокал, и она подняла свой. Я не могла обещать ей то, что не контролировала. Мы чокнулись и выпили, даже не потрудившись произнести тост.

МАРИПОСА

В понедельник, ровно в 11: 00, я сидела в высотном здании, в каком-то шикарном офисе, в своих пластиковых шлепанцах, ожидая, когда мистер Рокко Фаусти пригласит меня в свой кабинет. Его секретарша как-то странно посмотрела, когда я поинтересовалась, чем занимается мистер Рокко Фаусти. На двери не было никаких надписей.

— Он адвокат, — сообщила она, и, судя по окружавшему меня богатому убранству, он был довольно успешным адвокатом.

Ровно в 11: 07 Рокко Фаусти вышел из своего кабинета и поприветствовал меня. У него был сильный итальянский акцент, но понять его было нетрудно. Он протянул мне руку, и я почти взяла ее, но вовремя остановилась, потому что не хотела пачкать его красивую кожу. Я чувствовала себя ребенком, который вот-вот замарает отпечатками ладоней какую-нибудь важную мраморную статую.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒