Теренс Маккенна Истые Галлюцинации или быль о необыкновенных приключениях автора в дьявольском раю 3 страница

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПО ПРИЗРАЧНОМУ ПУТИ
В которой мы знакомимся со странным антропологом и его женой, расстаемся с Соло Дарком и добираемся до места назначения - Ла Чорреры.

На следующее утро, вскоре после рассвета, наше суденышко покинуло широкое течение Рио-Путумайо и свернуло на Рио-Кара-Парану, чтобы проделать последние несколько миль до Сан-Рафаэля, где нам предстояло высадиться на берег. Кара-Парана больше соответствовала моим представлениям о тропической реке:
в самом широком месте ее русло не превышало нескольких сотен футов, берега поросли буйной зеленью, спускающейся к самой воде. Оно было столь извилистым и прихотливым, что видимость по курсу редко превышала полмили. К середине утра мы причалили к невысокому откосу, увенчанному белым флагштоком и несколькими зданиями из рифленого железа, которые выглядели лишними в этом мире крытых пальмовыми листьями хижин.
Это и была миссия Сан-Рафаэль. Нас вежливо, хоть и без особого энтузиазма, встретил падре Мигель, худощавый кастилец с глубоко посаженными глазами и едва заметным тремором - следствием малярии, перенесенной несколько лет назад. Он прожил на Амазонке больше тридцати лет. По его лицу было невозможно прочитать, что он о нас думает. На своем веку он повидал много проезжих антропологов, ботаников и искателей приключений, но я почувствовал, что наши длинные волосы и раскованные манеры его насторожили. Его настороженность возросла еще больше, когда я спросил о докторе Гузмане. По тому, как застыло лицо старого священника, сразу стало ясно, что мой вопрос попал в больное место. Тем не менее он предложил подвезти нас вверх по реке до места, откуда начиналась дорога на Сан-Хозе-дель-Энканто.
- Да, доктор Гузман наверняка там. Он всего три недели назад проезжал здесь, собирается возобновить изучение местных наречий. И жена тоже с ним. - Взгляд священника стал жестким. - Будьте уверены, вы застанете его дома.
Дежурная монахиня, ла мадре, как надлежало обращаться в таких местах к старшей монахине, пригласила нас к столу. Пока мы ели. Ив более подробно расспросила священника о Ла Чоррере.
- Да, - подтвердил он, - экспедиции с полным грузом потребуется пять дней, чтобы добраться до места.
Мы предупредили, что нам потребуются носильщики для переноски снаряжения. Падре Мигель сказал, что в Эль-Энканто мы сможем рассчитывать на помощь, но сейчас, в разгар охотничьего сезона, мужчины могут не согласиться бросить охоту ради путешествия в Ла Чорреру. Поскольку на последнем этапе пути в Ла Чорреру мы решили не обременять себя излишком снаряжения, то после обеда еще раз перебрали свои пожитки. Пришлось скрипя сердце расстаться со многими книгами: наша подборка материалов по растениям и психоактивным веществам уменьшилась до самых необходимых статей; лишние камеры и снаряжение для ловли насекомых были отданы на хранение - все это мы сложили в сундук, чтобы оставить в доме священника до нашего возвращения. Лхаса, щенок Ив, в конце концов осталась с ла мадре - монахиня так восхищалась малышкой, что мы подумали: грех упустить такую удачную возможность.
Завершив труды, мы погрузили значительно полегчавшее снаряжение в мощный катер священника - несказанная роскошь в мире, где обычным средством передвижения служит весельное каноэ. Через несколько минут мы уже вспарывали бурую гладь реки, распространяя вокруг расходящуюся волну оглушительного грохота;
Здесь священник выглядел более человечно и непринужденно, ветер яростно трепал его коричневую сутану, длинная борода подрагивала в сверкании брызг и солнечных лучей. Сорок минут стремительной езды - и мы покрыли расстояние, которое на каноэ преодолевали бы целый день. Внезапно священник повернул катер под прямым УГЛОМ к течению, целясь прямо на длинную белую песчаную косу. Мотор заглох, как нам показалось, в самый последний миг, и в Оглушительной тишине мы легко скользнули на песчаную отмель. Это место выглядело не менее пустынным, чем любое другое, которое мы миновали во время этой бешеной гонки, но священник выбрался на берег и показал нам широкую дорогу, полузаросшую лианами. Пока мы сваливали свои пожитки в кучу на прибрежном песке, падре Мигель объяснил, что до деревни всего полмили.
- Я уверен, что вас там хорошо примут, - прокричал он с реки, разворачивая свой катерок. И вскоре исчез из виду. Он уже давно скрылся за излучиной реки, и звук его мотора затих, а лоснящаяся вода все еще колыхалась и хлюпала о берег - последний отзвук редкого вторжения.
Тишина. Потом, как будто кто-то отдернул занавес, на нас обрушилась волна резкого стрекотания насекомых. И снова тишина. Вокруг только джунгли, река, небо - и больше ничего. Мы остались одни, с нами больше не было опытного старожила - мы осознали все это в тот миг на песчаной косе, на берегу тропической реки, как две капли воды похожей на сотни других таких же рек.
Ощущение остановившегося времени не могло продолжаться долго. Нужно было найти деревню и сделать все возможное, чтобы переправить с реки свои вещи. Хорошо бы управиться до темноты, потом будет время, чтобы поразмыслить о ситуации. Караулить груду снаряжения не захотел никто, поэтому мы оттащили его от берега и спрятали в кустах, после чего зашагали по дороге. Ванесса несла свой ящик с камерами, я - раздвижной фибергласовый сачок для бабочек.
Дорога была широкая и вполне проходимая - очевидно, за ней следили. По мере того как мы удалялись от берега, растительность становилась все менее буйной, и вскоре с обеих сторон потянулись заросли низкого кустарника. Почва была красная, состоящая из латеритной глины; на солнце она высохла и растрескалась, образуя кубические выступы с острыми гранями. Через полчаса пути мы одолели длинный пологий подъем, и нам открылся вид на группу хижин на песке под россыпью пальм. Наше внимание сразу же привлек один необычный дом, стоящий в середине деревни: он не принадлежал к обычной разновидности крытых пальмовым листом свайных построек. Пока мы обозревали окрестности, нас заметили:
люди внизу стали, бегать взад-вперед и что-то кричать. Первого из тех, кто подбежал к нам, мы спросили про доктора Гузмана. Окруженные хихикающими и перешептывающимися людьми, мы подошли к странному дому. Он был сооружен из пальмовых листьев, ловко переплетенных меж длинных, изогнутых арками шестов. Окон в нем не было, и он стоял прямо на земле, напоминая буханку черного хлеба. Мы все признали в нем маллоку - разновидность постройки, традиционную для индейцев племени витото.
Внутри, в гамаке, подвешенном меж двух закопченных стоек, лежал доктор Альфредо Гузман. Лицо его неестественно исхудало, темные глаза глубоко запали, руки были нервные, костлявые. Не вставая, он жестом предложил нам сесть. Только опустившись на землю, я разглядел за гамаком затененную часть маллоки, где сидела полная белая женщина в брюках цвета хаки, перебирая бобы в отполированном камнями витотском горшке. После того как все мы расселись, она подняла взгляд. У нее были голубые глаза и ровные зубы.
Гузман заговорил, не обращаясь, как нам показалось, ни к кому конкретно:
- Жена разделяет мои профессиональные интересы.
- Какая удача, - откликнулась Ванесса. - Это значительно облегчает жизнь,
- Да. - За этим вялым ответом последовала обескураживающая пауза.
Я решил перейти прямо к делу.
-- Доктор, просим извинить нас за то, что мы нарушили ваше уединение и вторглись в местную социальную среду. Нам вполне понятно ваше желание работать спокойно и без помех. Но нам необходимо попасть в Ла Чорреру, и мы надеемся, что вы поможете нам нанять здесь носильщиков, которые будут нас сопровождать. К тому же мы прибыли сюда с особой целью. Я имею в виду вироловые галлюциногены, о которых вы сообщили Шульцу.
Разумеется, я передаю свои слова в сжатом виде: наша беседа заняла больше времени и шла не столь гладко. Мы поговорили, наверное, минут двадцать. К концу разговора мы выяснили, что доктор Гузман поможет нам подыскать носильщиков и отправиться В путь, но на это уйдет несколько дней. Еще мы узнали, что Гузман - ярый структуралист, марксист и шовинист, поборник прав мужской части населения, что его интерес к витото граничит с манией, а коллеги в Боготе считают его помешанным. Он не пообещал нам, что мы непременно найдем у-ку-хе, и сказал, что оно - тайна постепенно вымирающего племени. После того как беседа закончилась, наша маленькая группа вместе с десятком селян вернулась к реке, и мы перенесли снаряжение в ветхую заброшенную хижину на краю деревни.
Когда мы разбивали лагерь, к нам подошла Анна-Лиза Гузман, принесла несколько чашек дымящегося кофе и осталась поболтать. В отличие от ее мужа, наше присутствие, похоже, скорее радовало женщину, нежели настораживало. Она училась в Лондонской экономической школе, изучала антропологию, а материал для дипломной работы собирала в Колумбии, где и встретила пылкого пожилого коллегу. Теперь, она разрывалась между полным свар и интриг мирком университета Боготы и деревушкой Сан-Хозе-дель-Энканто. Ее очень тревожила пагубная склонность мужа жевать коку.
Как и большинство мужчин племени витото, Гузман не мог жить без коки, и от постоянного ее употребления у него развилась настоящая паранойя. По утрам его подбородок всегда украшали пятна коки. Поскольку к женщинам в племени относились крайне сурово, Альфредо сказал Анне-Лизе, что для того, чтобы вписаться в местное общество, ей придется усвоить образ жизни здешних женщин. Это подразумевало, что она должна толочь камнями корни коки, а также приготовлять коку, жевать которую женщинам не разрешалось. Мужчины тем временем полеживают в гамаках и слушают транзисторные приемники. Женщины вместе с собаками и детьми живут/год домами, мужчины же - в домах. В пять часов пополудни женщин с детьми и собаками отсылают спать. Мужчины удаляются в длинный дом, где предаются беседам и жеванию коки до половины пятого утра. В качестве самой изысканной разновидности юмора у них ценится пуканье. Существует десять тысяч способов пукать, и все вызывают буйное веселье.
Мы жили с этими людьми бок о бок и оставались в столь неуютном окружении до утра восемнадцатого февраля. Такой срок - почти целая неделя - потребовался для того, чтобы уговорить двух юношей бросить охоту и помочь нам перенести пожитки до Ла Чорреры.
Мы были рады перерыву в нашем путешествии, поскольку плавание на " Фабиолите" нас изрядно измотало. Каждый день я проводил часть времени за ловлей насекомых, а иногда писал или размышлял, лежа в гамаке. Доктора Гузмана за эту неделю мы видели очень редко. Он относился к нам с такой же скрытой опаской, как и другие мужчины - предводители общины. Правда, не все были одинаково робки: всегда находилось несколько витото разного возраста, которые пристально наблюдали за тем из нас, кто в данный момент был наиболее занят делом. Одним из самых странных поступков доктора Гузмана была его просьба, чтобы на любой вопрос, касающийся отношений в нашей группе, мы отвечали, что все мы братья и сестры. Такое утверждение вызывало у людей изумление, естественное для любого разумного существа. Поэтому я полагаю, что мы чрезвычайно заинтересовали селян;
ведь единственный авторитет, у которого они черпали все сведения об окружающем мире, уверял их, что столь разношерстная группа, как мы, состояла исключительно из родных братьев и сестер. И эта была лишь одна из странностей добрейшего доктора.
Однажды знойным днем, в одиночестве охотясь в лесу за насекомыми, я вышел из-за большого дерева и наткнулся на удивленного Гузмана - он совершенно неподвижно застыл над ручьем с острогой в руке. Мы возвращались в деревню вместе, и по дороге он изложил мне свои взгляды на жизнь:
- Вас везде подстерегают опасности. Никогда не плавайте в реке в одиночку. Под водой скрываются огромные твари. Здесь водятся анаконды. Лес кишит змеями. Не забывайте об этом, когда отправитесь в Ла Чорреру. Лес не прощает ошибок.
Я провел месяцы в джунглях Индонезии и каждый день ловил насекомых в лесах Амазонки, с тех самых пор, как началось наше путешествие в Сан-Хозе-дель-Энканто. У меня были свои представления о лесных опасностях, но они меркли в сравнении с рассказами безудержно жестикулирующего доктора, который брел рядом со мной. Нам явно не повезло, что мы угодили в столь странную ситуацию. Гузман держал жену в ежовых рукавицах. Он жил в кошмарном мире видений, преследовавших его из-за пристрастия к коке. У жены его не было случая перемолвиться словом с людьми, говорящими по-английски, с того времени, как она поселилась в джунглях. Естественно, ее интересовало, что творится в мире. Жевать коку ей не разрешалось, а Гузман своим поведением все больше походил на мужчин племени витото.
То и дело происходили разные случайности, которые держали нас в постоянном напряжении. Близ деревни убили бушмейстера, самую ядовитую из гадюк, после чего принесли и стали демонстрировать всем. Случайности? Скорее, дурные предзнаменования или зловещие события. Как-то утром огромный тарантул, самый большой из тех, каких мне приходилось видеть, совершил рейд по деревне - так, во всяком случае, могло показаться со стороны, поскольку его внезапно обнаружили почти в самом ее центре. А может быть, кто-то нарочно выпустил его?
Ночью, за два дня до отправления, около нашей хижины загорелось дерево. Во всем этом угадывалась недвусмысленная враждебность, и мы ускорили подготовку к отправлению. Но без носильщиков было не обойтись, а нанять их мы могли только после того, как мужчины вернутся с охоты.
От Гузмана почти ничего нельзя было добиться. По поводу у-ку-хе он сказал: " Это просто смехотворно, мой друг. Вам его не достать. Эти люди даже не понимают испанского. Они говорят только на витото. Пятьдесят лет назад здесь истребили сорок тысяч их соплеменников. У них нет причин относиться к вам дружелюбно, а снадобье они держат в строжайшем секрете. Что вообще вы здесь делаете? Мой вам совет, убирайтесь из джунглей подобру-поздорову, пока это еще возможно".
Но он был и по-своему полезным источником информации: мы узнали, что у-ку-хе всегда готовят с добавками золы других деревьев, которую смешивают с ДМТ-содержащей смолой. Мы чувствовали, что именно эти дополнительные ингредиенты и есть ключ к его оральной активности, поскольку обычно ДМТ нейтрализуется ферментами в толстой кишке. Деннис был полон решимости предпринять подробную ботаническую идентификацию " таинственных активизаторов". В идеале мы надеялись первыми составить хорошую коллекцию этих растений. Это будет нашим скромным вкладом в этноботанику Амазонки.
Наконец восемнадцатого мы тронулись в путь - вшестером, в сопровождении двух юношей витото. Староста деревни вышел, чтобы пожелать нам счастливого пути. Даже доктор Гузман улыбался, несомненно довольный тем, что жизнь в деревушке снова войдет в свою колею после того, как ему целую неделю приходилось играть роль хозяина, принимающего делегацию всемирного электронного племени.
Пожалуй, никто так не радовался прощанию с деревушкой, как я. Шагая по широкой тропе, или троче, я чувствовал, как мое настроение поднимается. Наконец-то все надоевшие препятствия остались позади! Только Соло продолжал еще докучать мне своим присутствием. И я решил: будь что будет, но этот нарыв придется вскрыть. Слишком уж странными становились отношения в нашей группе. Соло был в своем репертуаре. Он настоял, что он отправится 'по троче первым. Уйдет далеко вперед, потом заострит колья и воткнет их в землю по особой схеме - это будут фетиши.
Во время спуска по реке, до прибытия в Эль-Энканто, мы постоянно курили траву. Соло в это время просто часами сидел, глядя в одну точку. В конце концов я заподозрил, что он решил меня прикончить и что у него не все дома. Так вот, оказывается, какая странная мне выпала участь: погибнуть от руки психа, чьего-то старого дружка, которому каким-то чудом удалось пробраться в нашу экспедицию!
Я стал размышлять над иронией судьбы. Мне припомнилось, что знатока грибов Гордона Уоссона и его жену во время их второго путешествия в грибную деревню Уатла де Хименес, что лежит на отдаленном нагорье в Мексике, сопровождал тайный агент ЦРУ. Вся история психоделиков могла бы сложиться иначе, обнаружь Уоссон это грязное притязание вовремя. Тогда бы абсурдная идея ЦРУ навсегда оставить псилоцибин так называемой " отечественной прерогативой" никогда не смогла бы возникнуть. Только благодаря своевременной публикации молекулярной структуры псилоцибина - то была заслуга швейцарского фармаколога и изобретателя ЛСД Альберта Хофмана - удалось разрушить эту мрачную и грандиозную фантазию. И вообще я размышлял о критических моментах. Мне пришло на память замечание Джона Уэйна о том, что " мужчина должен вести себя по-мужски".
Как только эта мысль пришла мне в голову, я решил воспользоваться моментом и, остановившись на тропе, громогласно заявил, что Соло самый отъявленный в мире болван. Иными словами, взял быка за рога. Какое-то мгновение казалось, что сейчас мы уложим друг друга на месте. Ванесса принялась визжать и бросаться между нами. Носильщики-витото застыли на месте, разинув рты. Инцидент закончился вничью, но к концу дня Соло решил повернуть назад. Денег у него не было, к тому же он страдал от невыносимой боли - у него раздулся флюс. Словом, у него не было никаких причин, чтобы оставаться с нами. Тяготы одиночества и плохое питание могут довести до крайности даже здорового человека, и я пришел к твердому убеждению, что он выбит из колеи и способен на все. Чтобы унять зубную боль, он жевал коку, но это не помогало. Ему была необходима медицинская помощь. Вечером Соло пришел ко мне и объяснил, что у него не хватит денег, чтобы подняться вверх по реке. Он предложил мне килограмм своей травы, и я сразу же воспользовался этим случаем, чтобы заплатить ему сотню долларов. Когда на следующее утро мы снимались с места, он уже ушел.
Нас окружали джунгли, впереди ожидала Тайна. После ухода Соло я многозначительно помалкивал, поигрывал сачком для бабочек и ощущал себя сродни Ван Вину, сладострастному герою сюрреалистического романа Набокова ^Ада". В конце концов, разве часто выпадает нам удовлетворение от победы над соперником? Особенно над соперником, который заявляет, будто искренне верит, что он Иисус Христос или Гитлер?
Мы держали путь в Ла Чорреру под увитым лианами пологом буйного амазонского леса; вокруг было дивно, как в раю. Мы то и дело вспугивали радужно-голубых morphos - бабочек размером с блюдце, которые лениво отдыхали на свисающих над тропой широких листьях. Внезапно они взмывали в воздух, демонстрируя изумительные переливы великолепнейших бледно-сапфировых оттенков, и быстро исчезали в тенистых зарослях. Мы быстро шагали вперед, и мне снова пришел на память Набоков с его показавшимися тогда пророческими строками, написанными в " Бледном огне" его героем, вымышленным американским поэтом Джоном Шейдом:
... и этот редкий дар,
Природы - " радужка", когда над гранью гор В пустыне неба нам утешит взор Сквозного облачка опаловый овал, - Зерцало радуги, построенной средь скал Долины дальней сыгранным дождем. В какой изящной клетке мы живем!
Вечером мы сделали привал под навесом из пальмовых листьев, где был знак, судя по которому, мы одолели за день двадцать пять километров. Мы плотно поужинали консервированным сыром и куриным супом с овощами из пакетов, а утром, как только рассеялся туман, окутавший землю на рассвете, снова вышли на тропу. В этот день нам пришлось здорово попотеть - мы переносили самую тяжелую поклажу, используя метод, который после двух часов работы давал каждому час передышки. Нелегкое это было дело, скажу я вам. Мне кажется, мы уже начинали ощущать воздействие " феномена" - отголосок наших будущих легкомысленных экспериментов с законами физики, до которых оставалось несколько дней. Трудно сказать наверняка. Мы перестали есть. Женщины заявили, что удобства ради нужно отказаться от завтрака и ужина. Они так решили, поскольку готовка лежала на них, а для того чтобы развести костер в сыром амазонском лесу, приходилось изрядно потрудиться.
Утром мы поднимались в половине пятого, пили кофе и к половине четвертого по полудни проходили километров двадцать пять. Припаршивая работенка! Тропа шла то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Мы выходили к реке и обнаруживали, что моста нет, - приходилось соображать, как переправиться. Нужно было постоянно следить, чтобы носильщики что-нибудь не стащили или вообще не бросили нас на произвол судьбы. Несмотря на изнурительный труд, мы остро ощущали присутствие поистине бескрайнего, полного жизни леса, сквозь который пробирались. На второй день мы с утра до вечера тащились вперед, хотя силы наши убывали. Наконец мы добрались до укрытия, похожего на то, которым воспользовались прошлой ночью. Оно стояло на вершине высокого холма, чуть пониже примитивного моста, перекинутого через речку. После наступления темноты, собравшись вокруг костра, мы долго курили и разговаривали в ночи, предчувствуя близкие приключения, которые мы уже ощущали, но еще не могли себе представить. Носильщики-витото разложили завернутую в листья снедь и ели отдельно от нас, держась с нами дружелюбно, но отчужденно.
На четвертый день после полудня носильщики заметно оживились, предвкушая скорое прибытие в Ла Чорреру. Во время одного из привалов Ванесса указала на радугу - она висела прямо над тропой, по которой мы шли. Мы обменялись приличествующими событию шутками, навьючили на себя поклажу и поспешили дальше. Через несколько минут мы уже шагали сквозь подлесок и скоро очутились на краю обширной поляны, представлявшей собой неровный выгон. За ним виднелись постройки миссии. Когда мы вступили на поляну, навстречу нам вышел индеец. Мы, запинаясь, объяснились с ним по-испански, после чего он быстро переговорил с нашими носильщиками на витото и повел нас в том направлении, откуда пришел.
Мы пересекли пространство, огороженное каймой леса, потом полузакрытый внутренний двор - возможно, это была танцплощадка. На стенах темперой были нарисованы забавные эльфы с острыми ушами. Наконец нас подвели к заднему крыльцу более солидного деревянного здания - очевидно, это был дом священника. Из двери появился здоровенный бородатый мужчина в домашней одежде, грубоватый на вид. Его в совершенстве смог бы сыграть Питер Устинов. Несмотря на угадывающийся веселый нрав, он явно не был в восторге от нашего появления. Интересно, почему здешние обитатели все такие нелюдимые? Может быть, они не любят антропологов? Но мы-то в основном были ботаниками. Что было делать? Нас приняли вежливо и даже радушно. Воздержавшись от дальнейших расспросов, мы развесили гамаки в пустовавшем доме для гостей, куда нас проводили. Все ощущали облегчение: наконец-то мы добрались до цели.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СТОЯНКА У ПОРОГА
В которой мы знакомимся с грибами и шаманами Ла Чорреры.

Большая часть бассейна Амазонки образована аллювиальными отложениями с Анд. В Ла Чоррере все по-другому. Река Рио-Игара-Парана сужается и забирается в расселину. Течение ее становится стремительным, потом спадает с гребня - порога, - создавая не то чтобы водопад, а узкий желоб (чорро в переводе означает " стремнина" ), зажатый в ущелье поток, который, разливаясь, образует значительных размеров озеро.
Ла Чоррера - райское местечко. Вы настойчиво стремитесь к цели, и вот она перед вами. Здесь нет ни жалящих, ни кровососущих насекомых. Вечерами туман клубится над обширным пастбищем, создавая чарующий пасторальный пейзаж. Есть миссия, пенящееся озеро внизу, кольцо джунглей и, к моему удивлению, крупный рогатый скот белой масти.
На следующий день после нашего прибытия я стоял на краю выгона, расчищенного испанскими священниками - они возглавляют миссию Ла Чорреры со времени ее основания в 1920 году, - и вертел в руках превосходные экземпляры грибов того же вида, который отведал во Флоренсии. А передо мной, на выгоне, росли десятки таких же красавцев. Рассмотрев несколько из них, мы с братом пришли к выводу, что это та же самая Stropharia cubensis, которую мы находили раньше, один из самых крупных и выносливых из содержащих псилоцибин грибов и, несомненно, самый широко распространенный.
И что дальше? У нас не было данных по правильной дозировке псилоцибина, а каталог наш включал цветущие растения, но не грибы. Общими усилиями мы вроде бы припомнили, что в оаха-канских грибных ритуалах, о которых писал в " Лайфе" Гордон Уоссон, грибы всегда употреблялись парами, причем зараз съедалось несколько пар. Мы решили, что в тот вечер каждый из нас съест по шесть грибов. В отрывке из моего дневника за следующий день без обиняков говорится:
23 февраля 1971 года
Неужели мы действительно стоим лагерем на краю иного измерения? Вчера Дейв обнаружил Stropharia cubensis на влажном пастбище позади дома, где мы развесили свои гамаки. За полчаса мы с ним собрали тридцать восхитительных экземпляров" насыщенных псилоцибином. Каждый из нас съел по шесть грибов, после чего мы провели всю прошлую ночь на волнах безгранично яркого и живого и в то же время легкого и изменчивого кайфа, Где-то между странным светом на выгоне и обсуждением нашего проекта у меня создалось впечатление, что, проникнув таким образом в местную психоделическую флору, мы сделали гигантский шаг к более глубокому пониманию. Многогранными щедрый, сложный, как мескалин, и сильный, как ЛСД, гриб этот, если использовать слова, сказанные о пейоте, 'учит нас правильно жить. Насколько мне известно, этот конкретный вид гриба не употребляется ни одним туземным племенем, таким образом, он представляет собой нейтральную территорию в триптаминовом измерении, которое мы исследуем. Прибегнув к помощи невостребованного растительного учителя, можно получить доступ в мир эльфов-алхимиков. Ощущения, которые дает Stropharia cubensis, бывают тонкими, но могут подняться до высот и размаха сильнейших психоделических переживаний. Однако они чрезвычайно переменчивы, и уловить их очень трудно. Обменявшись сбивчивыми описаниями своих видений, мы с Деннисом отметили сходство их содержания, наводящее на мысль о феномене телепатии или об одновременном восприятии одного и того же невидимого пейзажа. Заключительный этап эксперимента сопровождался жестокой головной болью, но она быстро прошла, а телесного напряжения и усталости, которые часто присутствуют при употреблении неэкстрагированных растительных снадобий, таких, как пейот или дурман, и вовсе не было.
Этот гриб - дверь в иные измерения, которую робкие феи оставили приоткрытой для любого, кто сумеет найти ключ и- пожелает воспользоваться его силой - силой видения, -o для того чтобы исследовать этот своеобразный психоактивный комплекс, подаренный нам природой.
Мы приближаемся к сложнейшему событию,
с которым может встретиться планетная экология.
Это возникновение жизни
из темного кокона материи.
Таковы были мои впечатления после первого же погружения в мир видений, где царит наш гриб.
Необходимо объяснить, что имеется в виду под " странным светом на выгоне", поскольку не исключено, что он имеет некоторое отношение к последующим событиям. Через час после того, как мы съели грибы и благополучно перенеслись на чарующую равнину мысленных образов, красочных и летучих, кто-то из нас завел разговор.
То ли это был Дейв, то ли мой брат Деннис. Пожалуй, все-таки Деннис. Он сказал, что теперь мы все находимся в гостях у Тайны, поэтому, вместо того чтобы торчать в хижине, лучше выйти в ночь, окунуться в теплый туман, окутывающий выгон. Причем идти должны не все, а делегация. Кто именно? Деннис назвал Дейва и меня, сказав, что Дейв наименьший скептик, а я - наибольший. Ванесса отвергла мою кандидатуру на место " самого большого скептика" и предложила Денниса и Дейва. Я с энтузиазмом поддержал ее предложение; мне вовсе не улыбалось тащиться на темный росистый выгон, к тому же, будучи скептиком, я не особо верил в трансцендентную способность этой затеи.
Итак, они ушли, громогласно восхваляя всеобъемлющую силу клубящегося над землей тумана, а потом, после театрально короткой паузы, прокричали как бы из-за сцены, что видят вблизи над пастбищем парящий рассеянный свет. Было предпринято расследование. Крики продолжались, но уже тише. Свет оставался - все такой же рассеянный. Я решил, что настало время вмешаться более трезвым головам, и двинулся во влажную ночную темень. Осторожно перебрался через изгородь из колючей проволоки, огораживавшую выгон; она была мокрой на ощупь, но теплой - такие вот парные ночи стояли на Амазонке. Присоединившись к Дейву и Деннису, я обнаружил, что ситуация гораздо ближе к тому, что они описывали, чем я ожидал. Впереди, в нескольких ярдах от нас, действительно виднелся тусклый свет. Казалось, он отступает, если пробуешь к нему подойти.
Серией коротких бросков мы прошли по направлению к свету метров тридцать. Окутанные густым клубящимся туманом, мы ощущали себя оторванными от наших оставшихся в доме товарищей.
- Можно пойти на свет, только лучше не забираться слишком далеко, а то заблудимся: ведь мы совсем не знаем здешних мест, - уговаривал вернуться Дейв, но мы шли все дальше и дальше. Иногда казалось, что свет висит над землей на высоте футов в двадцать, но как только мы начинали подходить, он удалялся то взмывая вверх, то снова опускаясь. Мы бросались вперед, стараясь его настигнуть, но он каждый раз нас опережал. Мы преследовали этот летучий убегающий свет минут десять, после чего решили остановиться. Когда мы повернули назад, мне показалось, что я увидел мигание рассеянного света - будто кто-то плясал перед костром.
Я мгновенно выбросил из головы мысли об НЛО и вспомнил ряд зловещих случайностей, предшествовавших нашему прощанию с доктором Гузманом и его свитой в Сан-Хозе-дель-Энканто. Уж не шаман ли это пляшет вокруг костра? Имеет ли это какое-то отношение к нам? Ночной инцидент так навсегда и остался загадкой, но сама его странность предвещала то, что ожидало нас впереди.
Строки из моего дневника говорят сами за себя. Я как бы между прочим написал о " доступе в мир эльфов-алхимиков". Я назвал гриб дверью в иные измерения и связал его с преображением жизни на планете. В этом обнаруживается более юная, более наивная, более поэтическая душа - душа более интуитивная, запросто объявляющая дикую несусветицу Гностической Истиной, почерпнутой из галлюциногенных переживаний.
И тем не менее за двадцать лет эти мои идеи мало изменились. Тогда же я жаждал подтверждения и получил его. Я изменился - и скорее всего жаждал измениться. Для меня это было правдой тогда и остается правдой до сих пор: с появления гриба все превратилось в постоянное преображение. Теперь, по прошествии времени, после двух десятилетий размышлений на эту тему, я по-прежнему могу увидеть в тех самых ранних переживаниях многие мотивы, которые устояли перед натиском лет и так и остались тайной. В тот вечер мы с Деннисом в какой-то момент оба сумели увидеть и описать одинаковые внутренние видения. В последующие годы при использовании псилоцибина это повторялось неоднократно. И чувство изумления остается таким же свежим.
Те ранние эксперименты с грибами в Ла Чоррере окутывал ореол одушевленности и загадочности; не раз возникала мысль, что гриб - нечто большее, чем растительный галлюциноген или даже классический спутник шамана. Меня осенила догадка: а что, если на самом деле гриб этот - разумное существо, причем не земное, а посланец иной цивилизации? Во время транса оно способно обнаруживать себя, проявляясь в обращенном внутрь сознании того, кто его воспринимает.
В дни, последовавшие за нашими первыми опытами с грибами" моя жизнь и жизнь моего брата претерпели колоссальное и странное преображение. До тех пор, пока Жак Валле не опубликовал в 1975 году свой ^Невидимый колледж", где отметил, что элемент абсурдности всегда является частью ситуации, в которой происходит контакт с неведомым, мне не хватало смелости вернуться к тому, что случилось с нами в Ла Чоррере, и попытаться подвести его под какую-то известную модель. Я годами рассказывал отрывки из нашей истории, никогда не раскрывая перед слушателями всю невероятную цепь событий, поскольку прекрасно сознавал, что могут предположить о нашем психическом состоянии в то время.
Любой рассказ о контакте с неведомым сам по себе достаточно невероятен, к тому же главным действующим лицом нашей истории являются галлюциногенные грибы, с которыми мы экспериментировали. Одно то, что мы занимались такими растениями, поставило бы под сомнение любые упоминания о контакте с иными мирами у всех, кто не относится с пониманием к употреблению галлюциногенов. Каждый объявил бы наш " случай с НЛО" наркотическим бредом. Но это не единственная сложность, когда начинаешь рассказывать нашу историю. События в Ла Чоррере вызвали острые противоречия среди их участников и последовавшие за ними горькие переживания. Было высказано несколько мнений о том, что произошло, каждое из которых базировалось на фактах, которые оппоненты не знали или объявляли несостоятельными.
То, что некоторые из нас восприняли как прорыв в запредельное, другие объявляли игрой буйной фантазии.
Мы были плохо подготовлены к событиям, которые на нас обрушились. Ведь начали мы как наивные наблюдатели чего-то, а чего -мы толком и сами не знали; поскольку же наша связь с этим феноменом продолжалась много дней, мы смогли обнаружить некоторые его аспекты. Я рад, что описанный здесь метод может оказаться эффективным для возбуждения того, что я здесь называю переживанием контакта с иными мирами (но он может быть и опасен, так что, друзья, не пытайтесь следовать нашему примеру).
Первый галлюциногенный " полет" со строфарией в Ла Чоррере произошел двадцать второго февраля 1971 года, немногим больше, чем через двадцать четыре часа после нашего прибытия туда и предшествовавшего этому четырехдневного перехода через джунгли из Сан-Хозе-дель-Энканто, что на Рио-Кара-Паране. Запись в моем дневнике на следующий день недвусмысленно свидетельствует о том, что я был просто заворожен. Это было последнее, что я сумел заставить себя записать. Дальше идут несколько недель молчания. Весь день я купался в блаженстве. Я знал одно: гриб оказался лучшим галлюциногеном из тех, что мне доводилось пробовать; он создавал неведомое дотоле ощущение радости жизни. Казалось, он открывает двери в те края, которые я из-за своей склонности к анализу и реализму считал для себя навеки недоступными.
До этого я никогда не пробовал псилоцибин и был поражен его контрастом с ЛСД, которая по сравнению с ним казалась жестко психоаналитической и личностной. В отличие от ЛСД, грибы так и излучали веселую эльфовскую энергию; тем более заманчивым казалось погружение в их полный видений транс. Я ни сном ни духом не ощущал величия сил, собиравшихся вокруг нашей маленькой экспедиции. На уме у меня было одно: до чего же здорово, что эти грибы оказались здесь! Даже если мы не найдем ни у-ку-хе, ни аяхуаску, грибы всегда у нас под рукой, к тому же они удивительно интересны.
Мы планировали провести здесь месяца три, постепенно изучая растительную и социальную среду витото, которые, как это было заведено, жили в деревне на расстоянии километров четырнадцати по дороге, ведущей от миссии Ла Чоррера на Рио-Игара-Паране. Мы знали: у-ку-хе - это табу, и потому не спешили. Первый день после эксперимента с грибами мы посвятили проверке снаряжения, перенесшего тяготы перехода по тропе, и отдыху в касите, куда нас любезно проводил дежурный капуцин отец Хозе Мария. Днем мы собрали следующую партию грибов и высушили у очага.
Вечером мы решили снова отведать грибов. Я растер их в порошок, который все мы вдохнули. Запах был восхитительный, похожий на шоколад, и мы решили, что это удачная мысль. Я был наверху блаженства, мне все нравилось, особенно изумительным было место, где мы оказались.
Но сегодня все сложилось по-другому. Мы еще не отошли от вчерашнего кайфа, и, пока все сидели, ожидая, когда нас заберет, Ванесса с Деннисом постоянно пререкались. Очевидно, она его достала, и он сказал: " Знаешь, ты просто ведьма, и я сейчас скажу тебе почему". И он разразился длинным монологом, в котором излил все, что накопилось у него на душе.
Следующий день мы отдыхали, ловили насекомых, собирали растения, занимались стиркой и болтали со священником и жившим в миссии монахом - оба они принадлежали к аскетическому ордену францисканцев, который вел здесь миссионерскую деятельность. Через них мы пустили слух, что нас интересуют люди, знающие толк в лекарственных растениях.
В тот же день в каситу зашел молодой витото по имени Базилио и, услышав от священника о наших интересах, предложил сводить нас к своему отцу, шаману, пользующемуся авторитетом в округе. Базилио сделал вывод, что нас интересует аяхуаска, самый известный в этих краях галлюциноген, расспрашивать о котором никому не возбранялось.
У-ку-хе был гораздо более засекреченной темой. За месяц или два до нашего появления в Ла Чоррере произошло убийство - даже несколько убийств, -и Гузман утверждал, что все они имели отношение к у-ку-хе. Предполагали, что какой-то шаман убил одного из двух братьев-шаманов, разрисовав верхнюю перекладину лестницы ДМТ-содержащей смолой" Когда жертва ухватилась за перекладину, смола впиталась в пальцы, у несчастного закружилась голова, он упал и сломал себе шею. Шаман, у которого убили брата, нанес ответный удар, подстроив несчастный случай. Жена, дочь и внук предполагаемого убийцы плыли на каноэ по реке повыше чорро. По непонятной причине они не смогли пристать берегу, и их перебросило через порог. Все сочли, что они стали жертвой колдовства. Спастись удалось только жене. Так что сейчас было явно не время соваться с расспросами об у-ку-хе.
Базилио утверждал, что аяхуаска находится в маллоке, то есть в доме его отца, на расстоянии дневного перехода вверх по реке. Каноэ у него было маленькое, так что поехать с ним могли только двое из нас. Посоветовавшись, мы решили, что ехать нужно нам с Ив. Мы сразу же отправились к реке, я захватил с собой коробочку из-под пленки, в которой был грибной порошок.
День выдался тихий, небо было безоблачное. Казалось, все вокруг напоено безмятежностью и бездонным покоем, будто вся земля дышит тихой радостью. Сохранись это ощущение на том же уровне, оно так и осталось бы лишь приятным воспоминанием. Теперь же, в свете более поздних событий, я оглядываюсь на тот день все углубляющегося удовлетворения и почти идиллического покоя, как на первое дуновение ветра, который вскоре унес меня в мир невообразимо мощных переживаний.
К вечеру мы добрались до деревушки, где жил Базилио. Наш новый знакомый, витото, в отличие от обитателей Сан-Хозе-дель-Энканто, оказался очень дружелюбным. Нам показали спутанные заросли посадок аяхуаски и подарили черенки и пучок побегов, чтобы мы сами смогли приготовить отвар. Базилио рассказал нам о своем единственном опыте с аяхуаской: несколько лет назад, промучившись несколько дней от непонятной лихорадки, он принимал ее вместе с отцом. Он сказал, что аяхуаску настаивают в холодной воде - редкий способ для этой местности, где обычно применяются отвары. После того как измельченную аяхуаску вымачивают в течение суток, сырая вода приобретает галлюциногенные свойства. В своих видениях Базилио пришлось преодолеть множество " изгородей". Он испытал чувство полета. Его отец видел, что " плохой воздух", вызвавший болезнь сына, исходил из миссии, в которой, по его мнению, была сосредоточена дурная сила. После этого случая Базилио поправился и стал реже бывать в миссии - так он сам сказал. Все это было весьма интересно - наш первый выход в " полевые условия" удался на славу, к тому же услышанное вполне совпадало с нашими сведениями об аяхуаске и распространенными в этих краях поверьями.
Той ночью мы развесили гамаки в маленькой хижине близ главной маллоки. Мне снились изгороди и выгон возле нашей миссии. На следующий день рано поутру Базилио повез нас обратно. Добытые нами экземпляры Banisteriopsis caapi сами по себе были достаточной причиной для гордости, однако я снова ощущал душевный подъем, глубины которого оставались неизведанными.
" Странно", - пробормотал я себе под нос, когда вдали показалась миссия, выходящая на озерную гладь, и возвышающаяся над причалом. шеренга финиковых пальм.
" Очень странно".

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒