ПЕСНЬ XXV 7 страница

Учитывая страсть Медичи к искусству, Лэнгдон представил, как приятно будет узнать семье, что здание перед ним – изначально задуманное как конюшни Медичи – превратилось в Институт искусств. Это спокойное место, которое сейчас вдохновляет художников, было специально выбрано для конюшен Медичи из-за близости к одному из самых прекрасных мест для верховой езды во всей Флоренции.

Сады Боболи.

Лэнгдон посмотрел налево, где за огромной стеной виднелся лес из более высоких деревьев. Огромные просторы Садов Боболи теперь стали популярной достопримечательностью туристов. Лэнгдон не сомневался, что если они с Сиенной попадут в сады, то пересекут их незамеченными, минуя Римские ворота. Кроме того, обширные сады изобиловали укрытиями – деревьями, лабиринтами, пещерами, нимфеумами. Более важно, что пройдя через Сады Боболи, они выйдут прямо к Палаццо Питти, каменной крепости, служившей резиденцией Медичи, и 140 комнат которой оставались одними из самых посещаемых достопримечательностей Флоренции.

– Если мы достигнем Палаццо Питти, – подумал Лэнгдон, – то до моста в старый город будет рукой подать.

Лэнгдон, как можно спокойнее указал на высокую стену, за которой был сад. – Как мы можем попасть в сад? – спросил он. – Я хотел бы показать его своей сестре, прежде чем отправиться в институт.

Парень в татуировках замотал головой. – В сад отсюда не пройти. Вход очень далеко, у дворца Питти. Для этого нужно проехать через Римские ворота и обогнуть сзади.

– Ерунда, – выпалила Сиенна.

Все обернулись и уставились на нее, в том числе Лэнгдон.

– Да ладно, – сказала она, хитро ухмыльнувшись студентам и поправляя хвост светлых волос. – Хотите сказать, ребята, что не пробираетесь в сад покурить травку и покуролесить?

Молодые люди переглянулись, а затем расхохотались.

Парень в татуировках на сей раз, похоже, был сражён наповал. – Мэм, вам явно нужно здесь преподавать. – Он подвёл Сиенну к краю здания и указал за угол, на парковку за ним. – Видите тот сарай слева? За ним старый помост. Полезайте на крышу, и сможете спрыгнуть по ту сторону стены.

Сиенна уже шла туда. Она оглянулась на Лэнгдона, покровительственно улыбаясь. – Смелее, братец Боб. Или ты староват через забор перемахнуть?

Глава 22

Седовласая женщина в фургоне прислонила голову к пуленепробиваемому стеклу и закрыла глаза. У неё было ощущение, будто мир под ней завращался. Препараты, которыми её накачали, ухудшили самочувствие.

– Мне нужна медицинская помощь, – подумала она.

Даже в этом случае у вооруженной охраны относительно нее были строгие приказы: просьбы следует игнорировать до тех пор, пока задача не будет успешно выполнена. Из-за звуков хаоса вокруг нее было ясно, что это произойдет не скоро.

Головокружение усилилось, и у нее были проблемы с дыханием. Когда она поборола новую волну тошноты, в ее голове возник вопрос, как жизнь преподнесла ей такое невероятное испытание. Ответ был слишком сложен, чтобы распутывать это в таком безумном состоянии, но она не сомневалась, где это все началось.

Нью-Йорк.

Два года назад.

Она прибыла в Манхэттен из Женевы, где служила директором Всемирной Организации Здравоохранения. Это был чрезвычайно желанный и престижный пост, который она занимала в течение почти десятилетия. Специалист по инфекционным заболеваниям и эпидемиологии, она была приглашена в ООН подготовить лекцию, оценивающую угрозу пандемической болезни в странах третьего мира. Ее доклад был оптимистичным и убедительным, и обрисовывал в общих чертах несколько новых систем раннего обнаружения и планов лечения, разработанных Всемирной организацией здравоохранения и другими. Ее приветствовалиа овациями, стоя.

После лекции, пока она была в зале и беседовала с несколькими старыми академиками, подошел сотрудник ООН с дипломатическим бэйджем высокого уровня и прервал беседу.

– Доктор Сински, с нами только что связался Совет по международным отношениям. С вами хотят поговорить. Машина ожидает снаружи.

Озадаченная и немного расстроенная, доктор Элизабет Сински извинилась и собрала небольшую сумку со всем необходимым. Пока лимузин мчался по Первой авеню, она начала странно нервничать.

Совет по международным отношениям?

Элизабет Сински, как большинство, кое-что слышала об этом.

Он был основан в 1920-ых как частный научно-исследовательский центр. В прошлом среди членов Совета по Международным отношениям были почти все госсекретари, более полдюжины президентов, большинство руководителей ЦРУ, сенаторов, судей, а также представители легендарных династий с такими именами как Морган, Ротшильд и Рокфеллер. Будучи беспрецедентной коллекцией членов интеллектуальной элиты, политического влияния и богатства, Совет по Международным отношениям заработал репутацию «самого влиятельного частного клуба на земле. »

Будучи директором Всемирной организации здравоохранения, Элизабет была в приятельских отношениях с известными людьми. Длительное пребывание в ВОЗ в сочетании с открытой натурой снискало ей поддержку крупного журнала новостей, который упомянул её в числе двадцати наиболее влиятельных людей мира. Под её фотографией поместили подпись: «Символ здоровья во всём мире», которую Элизабет сочла ироничной, ибо в детстве была весьма болезненным ребёнком.

Когда к шести годам у неё в серьёзной форме развилась астма, её лечили высокой дозой перспективного тогда препарата, и это была первая в мире разновидность глюкокортикоида, стероидного гормона – это чудесным образом излечило её от симптомов астмы. К сожалению, непредвиденные побочные эффекты от этого лекарства проявились лишь многими годами позже, когда Сински достигла возраста полового созревания… и у неё так и не наступил менструальный цикл. Она не могла забыть того тяжёлого момента в кабинете врача, когда в девятнадцать лет узнала, что у неё необратимое повреждение репродуктивной системы организма.

Элизабет Сински вообще не могла иметь детей.

Время излечит от пустоты, уверял её доктор, но только печаль и гнев развились в её душе. По жестокой иронии препараты, лишившие её способности зачать ребёнка, не сумели подавить в ней направленных на это животных инстинктов. Не один десяток лет боролась она со своей непреодолимой жаждой осуществить это несбыточное желание. Даже сейчас, в шестьдесят один год, она всё еще испытывала острую боль от пустоты всякий раз, как видела мать с младенцем.

– Прямо перед Вами, Доктор Сински, – сказал водитель лимузина.

Элизабет несколько раз быстро провела щеткой по длинным серебристым локонам и посмотрела на свое отражение в зеркале. Прежде чем она узнала здание, автомобиль остановился, и водитель помог ей выйти на тротуар в богатом районе Манхэттена.

– Я буду ждать вас здесь, – сказал водитель. – Мы поедем прямо в аэропорт, когда вы будете готовы.

Нью-йоркский штаб Совета по Международным отношениям был незаметным неоклассическим зданием на углу Парк-авеню и Шестьдесят восьмой улицы, который когда-то был домом магната Standard Oil. Его внешний вид легко вписывался в изящный окружающий пейзаж, никак не намекая на его уникальное назначение.

– Доктор Сински, – поприветствовала ее представительная женщина в приемной. – Сюда, пожалуйста. Вас ждут.

Хорошо, но кто он? Она последовала за сотрудницей по роскошному коридору к закрытой двери. И, прежде чем открыть ее, женщина быстро постучала и знаком показала Элизабет войти.

Она вошла, и дверь за ней закрылась.

Небольшой, темный конференц-зал был освещен лишь мерцающим видеоэкраном. Перед нею на фоне экрана появился очень высокий и долговязый силуэт. Хотя трудно было разглядеть его лицо, она ощутила в нем власть.

– Доктор Сински, – послышался резкий голос этого человека. – Спасибо, что составили компанию. – Специфический акцент у мужчины напомнил Элизабет родную Швейцарию, а может, и Германию.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказал он, указывая на стул рядом в передней части зала.

Не представившись? Элизабет села. Странный образ, проецируемый на экран, явно действовал ей на нервы. Что всё это значит?

– Я был утром на вашей презентации, – утверждал этот силуэт. – И проделал большой путь, чтобы услышать вашу речь. Это было впечаляюще.

– Спасибо, – ответила она.

– Я могу также сказать, что вы намного более красивы, чем я представлял… несмотря на свой возраст и ваше близорукое представление о мировом здоровье.

Элизабет почувствовала, что у нее отпала челюсть. Комментарий был оскорбительным во всех смыслах. – Простите? – произнесла она, всматриваясь в темноту. – Кто вы? И почему вызвали меня сюда?

– Извините за неудавшуюся шутку, – отвечала долговязая тень. – Изображение на экране объяснит вам, зачем вы здесь.

Перед Сински открылось ужасное зрелище – картина, изображающая огромное море людей, толпы болезненных людей, перелезающих через друг друга в плотной путанице голых тел.

– Великий художник Доре, – произнес мужчина. – Его эффектно мрачная интерпретация видения ада Данте Алигьери. Я надеюсь, что это не смущает вас… потому что как раз туда мы направляемся. – Он сделал паузу, медленно приближаясь к ней. – И позвольте мне рассказать вам почему.

Он продолжал к ней приближаться и с каждым шагом становился на вид выше ростом. – Если я возьму этот лист бумаги и разорву пополам… – он остановился у стола, взял лист бумаги и шумно порвал его на две части. – И если затем я положу половинки одна поверх другой… – он сложил половинки. – И если этот процесс я повторю… – он опять порвал и сложил обрывки. – Я создам пачку бумаги, которая теперь уже вчетверо толще исходного листа, верно? – Казалось, глаза его тлели во мраке комнаты.

Элизабет не нравился его надменный тон и агрессивные манеры. Она ничего не ответила.

– Чисто гипотетически, – продолжал он, всё приближаясь, – если толщина исходного листа бумаги всего одна десятая миллиметра, а я повторил бы это действие… скажем… пятьдесят раз… знаете, какой высоты вышла бы стопка?

Элизабет разозлилась. – Знаю, – ответила она с большей враждебностью в голосе, чем намеревалась. – Это будет одна десятая миллиметра, умноженная на два в пятидесятой степени. Называется геометрической прогрессией. Могу я спросить, зачем я здесь?

Мужчина ухмыльнулся и убедительно кивнул. – Верно, и вы можете предположить как будет выглядеть это значение? Одна десятая миллиметра, умноженная на два в пятидесятой степени? Вы знаете какой высоты станет наша стопка бумаги? – Он остановился на мгновение. – После всего лишь пятидесяти удвоений наша стопка бумаги почти достигнет…солнца.

Элизабет не была удивлена. Поражающая степень геометрической прогрессии была тем самым, что она все время встречала на своей работе. Циклы заражения…деление инфицированных клеток…оценка количества жертв. – Извините, не хочу показаться наивной, – сказала она, совсем не скрывая своего раздражения. – Но я не улавливаю вашу точку зрения.

– Моя точка зрения? – Он тихо усмехнулся. – Моя точка зрения – история роста человеческой популяции даже более драматична. У населения земли, как у стопки бумаги, было очень скромное начало… но весьма тревожный потенциал.

Он неторопливо продолжал. – Задумайтесь. Потребовались тысячи лет – от раннего рассвета человечества до начала 1800-х – чтобы население земли достигло миллиарда. Затем, что поразительно, понадобилось всего около сотни лет, чтобы удвоить население до двух миллиардов в 1920-х. После этого, всего пятьдесят лет, чтобы удвоить его снова до четырех миллиардов в 1970-х. И как вы догадались, очень скоро мы преодолеем порог в восемь миллиардов. Только сегодня человеческая раса прибавляет еще четверть миллиона к численности планеты Земля. Четверть миллиона. И это происходит каждый день, в любую погоду. На данный момент каждый год мы добавляем к популяции число, равное по величине всему населению Германии.

Высокий человек резко остановился, нависая над Элизабет. – Сколько вам лет?

Еще один бестактный вопрос, хотя как глава ВОЗ, она привыкла к враждебности со стороны дипломатов. – Шестьдесят один.

– Знаете ли вы, что если проживете еще 19 лет до 80-летнего возраста, то станете свидетелем, как за время вашей жизни население увеличится в три раза? Одна человеческая жизнь – и население утраивается. Подумайте о последствиях. Как вам известно, ВОЗ снова увеличила свои прогнозы, предсказывая, что к середине этого века на Земле будет девять миллиардов людей. Животные виды вымирают при таком стремительно увеличивающемся темпе. Потребность в уменьшающихся природных ресурсах стремительно растет. Достать чистую воду все сложнее и сложнее. По любым биологическим меркам наш вид превысил свое устойчивое количество. И в преддверии этой катастрофы ВОЗ – сторож здоровья нашей планеты – вкладывает деньги в лечение диабета, пополнение банков крови, борьбу с раком. Он замолчал, пристально глядя на нее. – И вот я привез вас сюда, чтобы прямо спросить почему, черт возьми, у Всемирной Организации Здравоохранения не хватает мужества для борьбы с проблемой лоб в лоб?

Элизабет вскипела. – Кем бы вы ни были, вы чертовски хорошо знаете, что ВОЗ относится к перенаселенности очень серьезно. Недавно мы потратили миллионы долларов и послали врачей в Африку, чтобы доставить бесплатные презервативы и рассказать людям о контроле над рождаемостью.

– Ах, да! – ёрничал долговязый человек. – И сразу же за ними маршем прошла многочисленная армия католических миссионеров и сказала африканцам, что если они будут использовать презервативы, то все попадут в ад. В Африке появилась новая экологическая проблема – теперь свалки переполнены неиспользованными презервативами.

Элизабет прикусила язык. Он был прав, но все же современные католики начали бороться против вмешательства Ватикана в вопросы рождаемости. В частности, Мелинда Гейтс, благочестивая католичка, несмотря на гнев своей церкви, мужественно пожертвовала 560 миллионов долларов для помощи в совершенствовании подхода к контролю над рождаемостью по всему миру. Элизабет Сински несколько раз открыто заявляла, что Билл и Мелинда Гейтс должны быть причислены к лику святых за их вклад в мировое здравоохранение. К сожалению, единственное учреждение, способное канонизировать, не увидело в их усилиях ничего христианского.

– Доктор Сински, – продолжила тень. – ВОЗ отказывается признать, что есть только одна глобальная проблема в сфере здравоохранения. – Он снова указал на зловещую картину на экране – море спутанных, пресыщенных человеческих тел. – И она перед вами. – Он замолчал. – Я понимаю, что вы – ученый, и возможно, не изучаете классику или искусство, поэтому позвольте предложить вам другое изображение, которое поможет говорить с вами на одном языке.

В зале потемнело на мгновение, и экран вновь засветился.

На новом изображении было то, что Элизабет видела много раз… и это всегда приносило жуткое ощущение неизбежности.

В комнате повисла тяжелая тишина.

– Да, – наконец сказал долговязый мужчина. – Безмолвный ужас – более подходящее название этой диаграммы. Видеть ее, все равно, что смотреть на прожектор приближающегося локомотива. – Мужчина медленно повернулся к Элизабет и снисходительно улыбнулся. – Есть вопросы, доктор Сински?

– Только один, – выстрелила она в ответ. – Вы привели меня сюда, чтобы прочитать мне лекцию или оскорбить?

– Ни то, ни другое. – В его голосе послышалась устрашающая лесть. – Я привел вас сюда, чтобы сотрудничать. Не сомневаюсь, вы понимаете, что перенаселение – это проблема для здравоохранения. Но боюсь не понимаете, что оно может повлиять на саму душу человека. Под угрозой перенаселения те, кто не признавал воровство, станут ворами, чтобы прокормить свою семью. Те, кто не признавал убийств, будут убивать, чтобы защитить своих детей. Все смертные грехи Данте – жадность, чревоугодие, предательство, убийство и другие – начнут распространяться…возьмут верх над человечеством и приведут к исчезновению жизненных благ. Мы стоим на пороге битвы за каждую человеческую душу.

– Я биолог, и спасаю жизни, а не души.

– Что ж, я могу вас заверить, что вскоре спасение жизней с каждым днем станет все сложней. Перенаселение порождает гораздо большее, чем духовное неудовлетворение. Запись в трудах Макиавелли…

– Да, – прервала она, произнеся вслух знаменитую цитату. – Когда провинции наводнятся жителями так, что они не смогут ни сосуществовать, ни переехать куда-либо…мир сам себя очистит. – Она подняла на него глаза. – Все в ВОЗ знакомы с этим изречением.

– Хорошо, тогда вы знаете, что Макиавелли продолжил, сказав, что чума – это естественный путь к самоочищению мира.

– Да, и как я уже упоминала, мы хорошо осведомлены о взаимосвязи между плотностью населения и вероятностью широкомасштабной эпидемии, а также постоянно изобретаем новые методы выявления и лечения болезней. В ВОЗ по-прежнему уверены, что смогут предотвратить будущие пандемии.

– Мне жаль.

– Простите?! – Элизабет посмотрела с недоверием.

– Доктор Сински, – сказал человек со странным смешком, – вы говорите о контроле над эпидемиями, как будто это – прекрасная вещь.

Она уставилась на мужчину с молчаливым недоверием.

– Ну, допустим, – объявил долговязый человек, как адвокат, заканчивающий выступление в суде. – Здесь передо мной глава Всемирной организации здравоохранения – лучшая из тех, кого предлагает эта структура. Ужасающая мысль, если вы будете использовать эти методы. Я показал вам картину грядущего страдания. – Он вновь обратился к экрану, показывая изображение тел. – Я напомнил вам об устрашающей силе беспрепятственного прироста населения. – Он указал на свою маленькую кучу бумаги. – Я просветил вас о факте, что мы на грани духовного краха. – Он сделал паузу и повернулся непосредственно к ней. – И ваш ответ? Бесплатные презервативы в Африке. – Человек иронически усмехнулся. – Это похоже на размахивание мухобойкой перед падающим астероидом. Бомба замедленного действия больше не тикает. Прошло то время, и без решительных мер, экспоненциальная математика станет вашим новым Богом…, и ‘Он’ – мстительный Бог. Он принесет вам дантово видение ада прямо на Парк-Авеню… сваленные в кучу массы, тонущие в собственных экскрементах. Глобальный отбор, организованный самой природой.

– Вот так? – выдохнула Элизабет. – Тогда расскажите мне, как по-вашему будеть выглядеть жизнеспособное будущее, каково идеальное население земли? Что же это за магическое число, при котором человечество может надеяться на существование в течение долгого времени… и в относительном комфорте?

Высокий человек улыбнулся, оценивая вопрос. – Любой эколог, биолог или статистик скажут вам, что лучшая возможность для долгосрочного выживания человечества представляется при глобальной популяции около четырех миллиардов.

– Четыре миллиарда? – Элизабет приготовила ответный удар. – Нас уже семь миллиардов, так что немного поздновато говорить об этом.

Зеленые глаза высокого человека засветились огнем. – Вы так считаете?

Глава 23

Роберт Лэнгдон неловко приземлился на рыхлую землю около стены в заросшей южной оконечности Садов Боболи. Сиенна приземлилась около него, встала и отряхнулась, осматриваясь вокруг.

Они стояли на поляне из мхов и папоротников на краю небольшого леса. Отсюда было почти не видно Палаццо Питти и Лэнгдон ощущал, что они находятся также далеко от дворца, как те, кто входил в сады. По крайней мере, поблизости не было никаких рабочих или туристов в этот ранний час.

Лэнгдон пристально посмотрел на дорожку из гравия, которая живописно спускалась под гору в лес перед ними. В точке, где дорожка исчезала среди деревьев, радуя глаз, идеально располагалась мраморная статуя. Лэнгдон не был удивлен. Сады Боболи обладали исключительными талантами дизайна Никколо Триболо, Джорджио Вазари и Бернардо Буонталенти – экспертов эстетического таланта, которые создали шедевр для прогулок на этом холсте площадью около 50 гектаров.

– Если мы пойдем на северо-восток, то достигнем дворца, – сказал Лэнгдон, указывая на дорожку. – Мы сможем смешаться там с толпой туристов и незаметно выйти. Я полагаю, что он открывается в девять.

Лэнгдон мельком взглянул, чтобы проверить время, но увидел только голое запястье, где когда-то были его часы с Микки-Маусом. Он задумался в рассеянности, нет ли их в больнице вместе с оставшейся одеждой и можно ли получить их обратно.

Сиенна приняла решительную позу. – Роберт, прежде, чем мы сделаем еще хоть один шаг, я хочу знать, куда мы идем. Что ты выяснил перед этим? Рвы порока? Ты сказал, что они были не в том порядке?

Лэнгдон знаком показал на участок леса впереди. – Давай сначала скроемся из поля зрения. – Он повел ее вниз по дорожке, которая вела в замкнутое углубление – «комнату» в языке ландшафтной архитектуры – где были несколько скамеек из искусственного дерева и небольшой фонтан. Воздух под деревьями был значительно холоднее.

Лэнгдон вынул из кармана проектор и принялся его трясти.

– Сиенна, тот, кто создал это цифровое изображение, не только приделал буквы к грешникам во Рвах порока, а ещё и изменил порядок следования грехов.

Он взобрался на скамью, встав выше Сиенны, и направил проектор ей под ноги. Боттичеллиевская Карта ада вяло материализовалась на плоской поверхности скамьи позади Сиенны.

Лэнгдон жестом указал на расположенную ярусами область у основания воронки. – Видишь буквы в десяти рвах?

Сиена нашла их на изображении, и прочитала сверху вниз. – Catrovacer.

– Правильно. Бессмыслица.

– Но как ты понял, что эти десять рвов перепутаны?

– Легче, чем ты думаешь. Представь, что рвы – это колода из десяти карт, и ее не перемешали, а просто сняли несколько карт. После этого карты остались в том же порядке, но начинались уже с другой карты. – Лэнгдон указал на десять Рвов порока. – Согласно тексту Данте, наш первый уровень – это соблазнители, наказываемые демонами. Но в этой версии, соблазнители оказались…в седьмом рве.

Сиенна присмотрелась к уже меркнушему рядом с ней изображению и кивнула. – Ну теперь вижу. Первый ров стал седьмым по счёту.

Лэнгдон спрятал прожектор в карман и спрыгнул обратно на дорожку. Взяв в руки палку, он принялся царапать буквы на клочке земли рядом с тропинкой. – В таком порядке буквы появляются в нашей измененной версии ада.

– Catrovacer, – прочитала Сиенна.

– Да. И здесь как раз колода была снята. – Лэнгдон теперь начертил линию под седьмой буквой и ждал, пока Сиенна изучала его рисунок.

– Хорошо, – быстро ответила она. – Catrova. Cer.

– Да, и снова раскладывая карты по порядку, мы просто снимем колоду и переместим карты снизу наверх. Эти две половины поменяются местами.

Сиенна посмотрела на буквы. «Cer. Catrova». Она пожала плечами: написанное не произвело впечатления. – Все еще бессмыслица.

«Cer catrova», – повторил Лэнгдон. Помолчав, он снова произнес слова, объединив их вместе. «Cercatrova» Наконец, он произнес их с паузой посредине. «Cerca… trova. »

Сиенна с шумом выдохнула, и ее взгляд метнулся в сторону Лэнгдона.

– Да, – сказал Лэнгдон с улыбкой. – Cerca trova.

Два итальянских слова cerca и trova буквально означают, «ищи» и «найди». Если их объединить во фразу – cerca trova – они синонимичны с библейским афоризмом, «Ищи и обрящешь. »

– Твои галлюцинации! – воскликнула Сиенна, задержав дыхание. – Женщина с вуалью! Она все время говорила тебе: «Ищи и обрящешь! » Она вскочила. – Роберт, ты понимаешь, что это значит? Это значит, что слова «cerca trova» уже были в твоем подсознании! Разве не видишь? Должно быть, ты расшифровал эту фразу прежде чем попал в больницу! Возможно, ты уже видел эту картину с проектора… но забыл!

Она была права – до него дошло, что будучи поглощен самим шифром, он и подумать не мог, что всё это с ним, возможно, уже было.

– Роберт, ты говорил раньше, что карта указывает на определенное место в старом городе. Но я все еще не понимаю какое.

– «Ищи и найди» (ит. ) – тебе ни о чем не напоминает?

Она пожала плечами.

Лэнгдон внутренне улыбнулся. Наконец Сиенна чего-то не знает. – Оказывается, эта фраза конкретно указывает на известную фреску в Палаццо Веккьо – Битва при Марчиано работы Джорджо Вазари в Зале Пятисот. В верхней части картины едва заметно Вазари написал крохотными буквами слова «cerca trova». Существует много теорий почему он это сделал, но убедительные доказательства еще не найдены.

Над их головами внезапно раздалось пронзительное завывание маленького самолета, возникшего неизвестно откуда и скользящего над кронами деревьев прямо над ними. Звук был очень близко, и Лэнгдон и Сиенна замерли, пока самолет не промчался мимо.

Лэнгдон посмотрел на улетающий самолет сквозь деревья. – Игрушечный вертолет, сказал он, выдохнув, когда увидел кружащий на расстоянии радиоуправляемый вертолет длиной в три фута. Он походил на гигантского, жужащего комара.

Сиенна, однако, выглядела настороженной. – Пригнись.

Вертолётик явно накренился и теперь выруливал обратно, в их направлении; едва задевая верхушки деревьев, он снова пролетал мимо них, на этот раз левее, над другой поляной.

– Это не игрушка, – прошептала она. – Это разведывательный дрон. Вероятно, на его борту видеокамера, для передачи изображения обратно…куда-то.

Лэнгдон стиснул зубы, глядя как вертолёт уносится туда, откуда появился – к Римским воротам и Академии изящных искусств.

– Я не знаю, что ты сделал, – сказала Сиенна, – но некоторые влиятельные люди, безусловно, очень стремятся найти тебя.

Вертолет снова сделал вираж и начал медленное движение вдоль периметра стены, куда они только что спрыгнули.

– Кто-нибудь в Институте искусств, должно быть, видел нас и что-то рассказал, – сказала Сиенна, направляясь вниз по тропе. – Мы должны выбраться отсюда. Немедленно.

Когда беспилотник улетел в другой конец сада, Лэнгдон ногой затоптал начертанные им на тропинке буквы и поспешил за Сиенной. В его голове проносились мысли о словах cerca – trova, о фреске Джорджо Васари и об откровении Сиенны, что Лэнгдон наверняка уже расшифровал заложенное в проекторе послание. Ищи и обрящешь.

Внезапно, когда они пришли на вторую поляну, потрясающая мысль пронзила Лэнгдона. Ошеломленный чем-то, он резко остановился на лесной дорожке.

Сиенна тоже остановилась. – Роберт, в чем дело?!

– Я невиновен, – заявил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Люди, преследующие меня…я полагаю, что я сделал что-то ужасное.

– Да, в больнице ты все время повторял «очень жаль».

– Я знаю. Но я думал, что говорю по-английски.

Сиена смотрела на него с удивлением. – Ты говорил по-английски!

Голубые глаза Лэнгдона теперь были наполнены волнением. – Сиенна, когда я продолжал говорить ‘очень жаль, ’ я не приносил извинения. Я бормотал о секретном сообщении во фреске в Палаццо Веккьо! – Он все еще слышал запись своего собственного безумного голоса. Оч… жаль. Оч… жаль.

Сиена выглядела растерянной.

– Разве ты не понимаешь?! – Лэнгдон теперь широко улыбнулся. – Я не говорил ‘очень жаль, очень жаль. ’ Я говорил имя художника – Вa… зари, Вазари!

Глава 24

Вайента с силой ударила по тормозам.

Мотоцикл повело, и он издал громкий визг, оставляя длинный след заноса на проспекте Поджио Империале, пока резко не остановился перед неожиданной колонной машин. Поджио Империале был обездвижен.

У меня нет времени для этого.

Вайента вытянула шею, выглядывая поверх машин и пытаясь разглядеть, что же вызвало пробку. Она и так вынуждена была сделать крюк, чтобы уклониться от группы наблюдения и захвата, со всем хаосом, который та устроила в жилом доме, а сейчас ей нужно было попасть в старый город и выписаться из номера отеля, где она остановилась на последние несколько дней операции.

От меня отреклись, и мне нужно убираться подальше из этого города!

Однако, похоже, полоса невезения для неё продолжалась. Избранный ею путь в старый город оказался блокирован. Без малейшего настроения ждать, Вайента перекатила мотоцикл к краю полосы и быстро отъехала по переулку, пока ей не удалось разглядеть оттуда застопоренный перекресток. Впереди была забитая машинами кольцевая развязка, где сходятся шесть крупных магистралей. Это были Римские ворота – один из самых насыщенных движением перекрёстков Флоренции – проезд в старый город.

Что, черт побери здесь происходит?

Только сейчас Вайента увидела, что весь район кишит полицейскими – дорожное заграждение, пропускной пункт или вроде того. Чуть позже в эпицентре событий она разгядела нечто поставившее её в тупик – знакомый чёрный фургон, рядом с которым несколько одетых в чёрное агентов раздавали приказы представителям местной власти.

Эти люди, без сомнения, были членами команды быстрого реагирования, и все же Вайента не могла понять, что они здесь делают.

Разве что…

Вайента сглотнула ком в горле, с ужасом представляя перспективу. Неужели Лэнгдон ускользнул от Брюдера? Немыслимо. Шанс сбежать был близок к нулю. Однако, Лэнгдон действовал не в одиночку, и Вайента не понаслышке знала, насколько изобретательной может быть эта светловолосая женщина.

Неподалеку появился офицер полиции, ходивший от машины к машине, показывая фотографию привлекательного мужчины с густыми каштановыми волосами. Вайента мгновенно узнала фото. Это был газетный снимок Роберта Лэнгдона. Ее сердцебиение участилось.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒