КОММЕНТАРИИ 22 страница

Обо всем этом они договорились между собою столь ясно, что для Эммы было неожиданностью — и довольно неприятной — услышать от мистера Уэстона, что он предложил миссис Элтон, раз ее братец и сестра подвели ее, объединиться двумя компаниями и ехать сообща, на что миссис Элтон немедленно отвечала согласием; а потому, ежели у нее нет возражений, то так тому и быть. А как все возраженья Эммы сводились бы к тому, что она терпеть не может миссис Элтон, о чем мистер Уэстон должен был уже и без того прекрасно знать, то приводить их заново не имело смысла, тем более что сделать это — значило бы укорить его и тем самым причинить огорченье его жене. Таким образом, Эмма вынуждена оказалась принять условия, которые стремилась бы всеми способами избежать — унизительные условия, когда, пожалуй, могли сказать, что это миссис Элтон соблаговолила взять ее с собою! Она была возмущена до глубины души и хотя внешне, покорясь обстоятельствам, ничем себя не выдала, но втайне долго еще сурово осуждала мистера Уэстона за неразборчивое и безудержное дружелюбие.

— Значит, вы меня одобряете — вот и славно, — безмятежно заключил между тем сей последний.

— Я так и думал. В таких делах главное — большая компания. Чем больше, тем лучше. Где много народу, там и весело. Да и она, в конце концов, добродушная бабенка. Негоже было бы ее обойти.

Эмма вслух ничего не оспаривала, но про себя ни с чем не согласилась.

Близилась середина июня, погода стояла прекрасная, и миссис Элтон не терпелось поскорее назначить день, разрешить с мистером Уэстоном все вопросы о пирожках с голубятиной и холодной баранине — как вдруг захромала одна из выездных лошадей и вся затея повисла в воздухе. Недели пройдут или всего лишь несколько дней, покуда лошадь можно будет запрягать, — никто не знал, но заниматься приготовленьями не отваживались; во всем наступил тоскливый застой. Миссис Элтон, при всех своих ресурсах, дрогнула под нежданным ударом судьбы.

— Ну не досада ли, Найтли? — восклицала она. — И погода как на заказ!.. Эти отсрочки и неурядицы просто несносны. Как нам быть?.. Эдак, пожалуй, и год кончится, а мы ничего не успеем. В прошлом году, верьте слову, мы к этому времени уже совершили восхитительную прогулку из Кленовой Рощи в Кингсуэстон…

— А вы бы совершили прогулку в Донуэлл, — отозвался мистер Найтли. — И лошадей не понадобится. Приходите отведать моей клубники. Она, того и гляди, поспеет. Может быть, мистер Найтли затеял разговор об этом в шутку, но продолжать его пришлось серьезно, так как предложение было с восторгом подхвачено и недвусмысленное: «О, с величайшим наслажденьем! » — подкреплялось столь же недвусмысленным тоном и выражением лица. Донуэлл славился своею клубникой, так что подобное приглашение было оправданным, но оправданья даже не требовалось: его собеседница прельстилась бы и капустным полем, ей важен был лишь предлог куда-нибудь пойти. Она вновь и вновь давала ему заверенья, что придет, — хоть он и так едва ли в этом сомневался — и не скрывала своего довольства таким подтверждением дружеской близости, таким, как она предпочитала думать, почетным комплиментом своей особе.

— Можете на меня рассчитывать, — говорила она. — Буду непременно. Назовите мне день, и я приду. Вы разрешите мне привести с собою Джейн Фэрфакс?

— День, — отвечал он, — я не могу назвать, покуда не поговорю еще кое с кем, кого буду просить составить вам компанию.

— Ах, это вы предоставьте мне. Дайте мне только карт-бланш… Я буду дама-патронесса! Ведь это мой праздник, Я сама приведу друзей.

— Вы, надеюсь, приведете Элтона, — сказал он, — но больше никого приглашать не трудитесь, это моя забота.

— У, с каким хитрым видом это сказано!.. Нет, правда, меня вы можете без страха облечь властью. Я — не молоденькая девица, непривычная к высокой должности. На замужнюю женщину, знаете ли, можно положиться спокойно. Это мой праздник. Я беру на себя его устройство. Я приглашу к вам гостей по своему усмотрению.

— Нет, — возразил он невозмутимо. — На свете есть только одна замужняя женщина, которой я мог бы доверить приглашать в Донуэлл гостей по своему усмотрению, и это…

— Миссис Уэстон, надобно полагать, — с обидой в голосе перебила его миссис Элтон.

— Нет — миссис Найтли. И покамест таковая не появится, я буду в подобных случаях распоряжаться сам.

— Ах, какой вы чудак! — воскликнула она, довольная, что он никого ей не предпочел. — Вы — оригинал, и вольны говорить все, что вам вздумается. Большой оригинал… Ладно, я приведу с собою Джейн — Джейн и ее тетку, а остальных предоставляю вам. Пусть и Вудхаусы будут, я ничего не имею против. Можете не стесняться. Я знаю, вы с ними дружны.

— Всенепременно будут, ежели мне посчастливится их уговорить. А к мисс Бейтс я заверну нынче же, по дороге домой.

— В этом вовсе нет надобности — я вижусь с Джейн каждый день… а впрочем, как вам угодно. Соберемся спозаранку, Найтли, и попросту. На мне будет шляпа с большими полями… на руку повешу корзиночку… Вот эту, пожалуй — с розовою лентой. Видите, совсем-совсем простенько. И у Джейн будет такая же. Без этих церемоний, без парада — полное приволье. Разбредемся по саду, будем своими руками рвать клубнику, сидеть под деревьями, и если вам вздумается нас угощать еще чем-нибудь, то чтобы на открытом воздухе — пусть стол накроют где-нибудь в тени… Чтобы как можно проще, естественнее. Вы себе так это представляете, верно?

— Не совсем. По-моему, самое простое и естественное накрыть стол в столовой. Так как у дам и господ естественность и простота сопряжены с мебелью и прислугой, то ее легче соблюсти, я думаю, угощаясь под крышей. Когда вам наскучит есть клубнику в саду, вас будет ждать холодная закуска в доме.

— Что ж, воля ваша… только не затевайте ничего грандиозного. И кстати, может быть, нужно, чтобы я или моя экономка помогли вам советом? Вы не стесняйтесь, Найтли. Хотите, я поучу миссис Ходжес или послежу, как…

— Весьма признателен, но не имею ни малейшего желанья.

— Как знаете, но если вдруг возникнут трудности… моя экономка — профессор в своем деле.

— Ручаюсь вам, что моя тоже почитает себя профессором и не потерпит, чтобы кто-нибудь ее поучал.

— Какая жалость, что у нас нет ослика… Это было бы самое идеальное — мы с Джейн и мисс Бейтс верхом на осликах, а мой саrо sposo шагал бы рядом. Нужно будет серьезно с ним обсудить, не завести ли нам ослика. Я чувствую, при сельской жизни это своего рода необходимость. Ведь невозможно женщине все время сидеть дома, каковы бы ни были ее внутренние ресурсы… А далеко ходить пешком — вы сами понимаете… Летом пыльно, зимою — грязь.

— От Хайбери до Донуэлла вам не встретится ни то, ни другое. Пыли на донуэллской дороге вообще не бывает, а в эту сушь и грязи нет. Впрочем, езжайте на ослике, ежели вам так угодно. Я бы желал, чтобы все было как можно более вам по вкусу.

— В этом-то я уверена. Не беспокойтесь, я оценила вас по достоинству, мой добрый друг. Я знаю, за этою суховатой, резкой манерой скрывается золотое сердце. Вы просто большой оригинал, я и мистеру Э. так говорю… Да, можете мне поверить, Найтли, я очень чувствую, что вся эта затея — свидетельство вашего внимания ко мне. И как вы верно угадали, чем меня побаловать!..

У мистера Найтли имелся свой резон не накрывать стол под деревом. Он собирался склонить не только Эмму, но и мистера Вудхауса принять участие в увеселенье и предвидел, что угощать гостей снаружи — значило бы обречь мистера Вудхауса на муки. Неблаговидно было бы соблазнить мистера Вудхауса прокатиться поутру на часок-другой в Донуэлл и под этим предлогом заманить его на пытку.

Приглашение сделано было с чистой совестью. Мистера Вудхауса не подстерегала зловещая опасность поплатиться за свою доверчивость. И он дал согласие. Он не был в Донуэлле уже два года. Вот установится хорошая погода, и как-нибудь утром прекрасно можно будет прокатиться с Эммою и Гарриет — он посидит покойно с миссис Уэстон, а они, душеньки, могут тем временем погулять в саду. В июньский полдень, вероятно, там не будет сыро. Он с наслажденьем снова навестит старинный Дом и очень будет рад повидать мистера и миссис Элтон и остальных соседей… Да, отчего бы ему, в самом деле, не прокатиться туда с Эммой и Гарриет утречком, по хорошей погоде? Он находит, что это чрезвычайно удачная мысль — очень разумное и любезное приглашенье — и молодец мистер Найтли, что не устроил званый обед. Ну их совсем, эти званые обеды…

Мистеру Найтли повезло: никто не отклонил его приглашения. Его принимали повсюду с такой готовностью, как если б каждый, подобно миссис Элтон, полагал, что прием затевается единственно ради него. Эмма и Гарриет объявили, что ждут от него бессчетных удовольствий; мистер же Уэстон, в знак одобрения и благодарности, обещался, если удастся, вызвать ради такого случая Фрэнка, хотя его о том не просили… Мистеру Найтли не оставалось ничего другого, как сказать, что он будет очень рад, и мистер Уэстон успокоил его, что напишет, не теряя времени, и не поскупится на доводы, чтобы уговорить его приехать.

Хромая лошадь между тем столь быстро оправилась, что уже снова радостно обсуждалась прогулка на Бокс-хилл, и кончилось тем, что Донуэлл назначили на один день, а Бокс-хилл — на следующий; погода тому благоприятствовала.

Под ярким полуденным солнцем, в самый, можно сказать, разгар лета, мистер Вудхаус благополучно прибыл в своей карете — спустив одно окошко! — для участия в увеселении на лоне природы, проследовал в одну из лучших комнат, где в ожидании его приезда с утра топили камин и, удобно расположась, весьма собою довольный, изготовился с приятностью рассказывать о своих свершениях и советовать всем и каждому посидеть в доме и не перегреваться на солнце… А когда всех прочих звали или уводили в сад, то его сочувственной и терпеливой слушательницей оставалась миссис Уэстон, которая, казалось, пришла сюда пешком с единою целью утомиться и неотлучно сидеть при нем.

Эмма так давно не была в аббатстве, что, как только удостоверилась, что ее батюшка устроен с удобством, радостно поспешила наружу оглядеть все вокруг, освежить и пополнить свои воспоминания об этом доме, этом поместье, представляющем для нее и всего ее семейства такой интерес теперь и в будущем, — внимательнее ко всему присмотреться, лучше узнать. С гордостью и самодовольством, законными при тех родственных узах, которые связывали ее с нынешним и с будущим владельцем имения, обозревала она внушительные размеры и стиль дома, его удачное, своеобразное и выгодное местоположенье в низинке, закрытой со всех сторон; роскошный сад, за которым простирались луга, омываемые речкой, почти не видной из дома, построенного, как строили в старину, с пренебрежением к видам, открывающимся из окон; густые ряды деревьев в рощах и вдоль аллей, не поредевшие в угоду моде или расточительности… Дом был больше чем Хартфилд, и в совершенно ином духе — неправильной формы, со множеством удобных, а в редких случаях и красивых комнат, он беспорядочно раскинулся на довольно обширном пространстве — такой, каким ему и надлежало быть; такой, без обмана, каким он выглядел, — Эмма все глубже проникалась уважением к этому родовому гнезду чистокровного, истинного, доблестного дворянства. Пускай у мистера Джона Найтли нрав был небезупречен, но Изабелла не ошиблась в выборе. За достоинства, за имя и именья тех, с которыми она породнила свое семейство, можно было не краснеть… То были приятные размышленья, и, предаваясь им, она гуляла, покуда не настало время идти, как другие, рвать клубнику прямо с грядок. Все общество было в сборе, за исключением Фрэнка Черчилла, которого ждали из Ричмонда с минуты на минуту, и миссис Элтон, при полном снаряжении, необходимом ей для счастья: в широкополой шляпе и с корзиночкой, сразу обнаружила готовность показать, кто здесь первая фигура; собирала ли она ягоды, принимала ли подношенья или разговаривала — о клубнике, и только о клубнике, больше ни о чем никому сказать, или хотя бы подумать, не дозволялось. «Нет в Англии ягоды вкуснее — всеми любима — каждому полезна. Образцовые грядки — отборные сорта. Восхитительно рвать своими руками — тогда лишь вы получаете подлинное удовольствие. Утренние часы определенно наилучшее время — она никогда не устает — каждый сорт по-своему хорош — мускусная гораздо вкуснее — никакого сравненья — другие сорта почти несъедобны — мускуская попадается реже всего — она больше любит чилийскую землянику — которой далеко до лесной, — цены на клубнику в Лондоне — под Бристолем целые плантации — в Кленовой Роще — как взрыхлять землю — когда пересаживать — каждый садовник говорит свое — единого правила не существует — садовника переучить очень трудно — отличная ягода — но чересчур сочна и быстро приедается — вишня вкуснее — смородина больше освежает — если бы только не нагибаться — солнце палит нещадно — смертельно устала — нет никаких сил — должна пойти и сесть в тени».

К этому сводился на протяжении получаса весь разговор, прерванный лишь однажды, когда из дома, движимая беспокойством за пасынка, вышла миссис Уэстон осведомиться, не приехал ли он, — ей уже становилось не по себе. Его лошадь не внушала ей большого доверия.

Все, кто как умел, разместились в тени, и теперь Эмме пришлось, самой того не желая, слушать, о чем миссис Элтон ведет разговоры с Джейн. Обсуждалось предлагаемое место — не место, а мечта! Миссис Элтон уведомили о нем нынче утром, и она была в упоенье. Оно объявилось не у миссис Саклинг, и не у миссис Брэгг, но разве что им одним уступало в заманчивости и великолепии; объявилось оно у кузины миссис Брэгг и приятельницы миссис Саклинг — дамы, вхожей в Кленовую Рощу. Восхитительное, дивное, превосходное — избранный крут, высшее общество, положение, сферы и все прочее, — миссис Элтон выходила из себя, доказывая, что необходимо немедля соглашаться. Она торжествовала, она горячилась, она наступала; она не желала слушать никаких возражений, хотя ее приятельница по-прежнему пыталась ей втолковать, что до поры до времени никуда поступать не намерена, приводя те же мотивы, которые Эмма уже однажды слышала. Миссис Элтон продолжала добиваться, чтобы ее уполномочили завтра же отправить с первой почтой положительный ответ… Эмма только дивилась, откуда у Джейн берется терпение все это выносить. Раз или два на лице у нее промелькнула досада, раз или два она отвечала резко — и наконец, с решимостью, обыкновенно ей несвойственной, предложила встать и пройтись. Не пойти ли им прогуляться! Может быть, мистер Найтли покажет им весь сад — и парк? Ей бы хотелось осмотреть весь донуэллский парк. Как видно, приятельница все-таки доняла ее своею навязчивостью.

Было жарко; походив вразброд по саду — кто поодиночке, кто по двое, — все незаметно потянулись друг за другом под благодатную сень короткой и широкой липовой аллеи, которая выходила из парка и кончалась на полпути к реке, как бы замыкая пределы усадьбы. Она никуда не вела — никуда, если не считать кругозора, который открывался за низкой каменной оградой с высокими столбами, воздвигнутыми, по всей видимости, с целью обозначить подъезд к дому, хотя дом стоял вовсе не там. Уместность подобного завершения могла представляться спорной, но сама аллея была прелестным местом для прогулок и вид в конце ее открывался обворожительный. Покатый склон, почти у подножия которого раскинулось аббатство, спускаясь, становился круче и в полумиле от границ усадьбы заканчивался величественным обрывом, сплошь одетым лесом, — а под обрывом, в укромном и живописном уголке, красиво обрамленном речною излучиной, высилась, глядя на заливные луга, ферма Эбби-Милл.

Вид был чудесный — ласкающий глаз и душу. Английская зелень, английский уют; английский ландшафт, залитый лучами яркого, но милосердного солнца.

На этой аллее Эмма и мистер Уэстон застали все общество, и она тотчас заметила, что шествие к виду над обрывом, потихоньку отделясь от остальных, возглавляют мистер Найтли и Гарриет. Мистер Найтли — и Гарриет!.. Неожиданный тет-а-тет — впрочем, Эмму он порадовал. Было время, когда мистер Найтли отверг бы такую собеседницу, отвернулся бы от нее без особых церемоний. Теперь он был, судя по всему, увлечен приятным разговором. Было также время, когда Эмма насторожилась бы, увидев Гарриет в таком месте, откуда ферма Эбби-Милл являлась взорам в столь выигрышном свете; теперь ей было не страшно. Зрелище фермы во всей ее красе и благоденствии — с тучными пастбищами, ленивыми стадами, садом в цвету и легким дымком, курящимся над крышей — уже не представляло опасности… Подойдя к ограде, Эмма стала рядом с ними и убедилась, что они более поглощены беседой, нежели созерцанием окрестности. Он делился с Гарриет сведениями по части сельского хозяйства, и Эмме досталась улыбка, которая, казалось, говорила: «Все это занимает меня самого. Я вправе толковать о подобного рода предметах, не навлекая на себя подозрений в умысле напомнить кому-то о Роберте Мартине». У нее и не было таких подозрений. Эта история давно канула в прошлое. Роберт Мартин, наверное, и думать забыл о Гарриет… Они несколько раз прогулялись втроем туда и обратно по аллее. В тени дышалось легко, и для Эммы это были самые отрадные минуты за весь день.

Отсюда все направились в дом — их приглашали закусить; общество расселось за столом, занялось едою, а Фрэнк Черчилл все не ехал. Миссис Уэстон глаза проглядела, высматривая его, но тщетно. Его отец не видел причин волноваться и смеялся над ее страхами, но она не могла от них избавиться и продолжала сокрушаться, зачем он не расстался со своею вороной кобылой. Он в этот раз с полной определенностью дал понять, что приедет! Его тетеньке несравненно лучше, и у него не было сомнений, что он к ним попадет… Однако здоровье его тетеньки, дружно напомнили ей в ответ, подвержено столь прихотливым колебаниям, что самые основательные предположения ее племянника могут расстроиться в одну минуту, и в конце концов миссис Уэстон убедили — так, по крайней мере, она сказала — что ему, должно быть, и вправду помешал приехать какой-нибудь внезапный недуг миссис Черчилл. Пока происходили дебаты, Эмма поглядывала на Гарриет; та держалась прекрасно и ничем не выдавала своих чувств.

С холодною закуской покончили; теперь обществу предстояло снова выйти наружу и осмотреть то, что оставалось осмотреть: старинные пруды, в которых разводили рыбу: может быть, дойти и до клеверного поля, которое завтра начинали косить — во всяком случае, еще раз испытать удовольствие побыть на жаре и воротиться в прохладу… Мистер Вудхаус, который успел совершить легкий моцион по самой возвышенной части парка, где даже он не мог учуять малейшей сырости от реки, уже не тронулся с места, и его дочь решила остаться при нем, чтобы миссис Уэстон, которой полезно было отвлечься от своих тревог, могла пройтись вместе с мужем.

Мистер Найтли заранее позаботился сделать все, чтобы мистер Вудхаус не скучал. Его старого друга поджидали альбомы с гравюрами, витринки с медалями, камеями, кораллами, раковинами и так далее, выдвинутые из шкафов, в которых сохранялись фамильные собрания — и заботы доброго хозяина не пропали даром. Мистер Вудхаус не скучал ни минуты. Все утро миссис Уэстон показывала ему коллекции, и он, с детскою неразборчивой любознательностью ко всяческим диковинкам и со старческой медлительностью, скрупулезностью и кропотливостью, жаждал теперь показать их Эмме… Перед началом этой вторичной демонстрации Эмма на несколько минут вышла в прихожую, чтобы посмотреть без помех на вход в общий план дома, и не успела она ступить за дверь, как из сада — впопыхах и с таким видом, словно за нею гонятся, — показалась Джейн Фэрфакс. Не ожидая, по-видимому, столкнуться прямо на пороге с мисс Вудхаус, она вздрогнула; впрочем, как выяснилось, именно мисс Вудхаус и была ей нужна.

— Не будете ли вы добры сказать, когда меня хватятся, — начала она, — что я пошла домой? Я сию минуту ухожу. Тетушка не замечает, как поздно и как нас давно нет дома, а я уверена, что нас уже там ждут, и потому решилась идти сейчас же… Я никому не сказалась — это лишнее беспокойство и огорченье. Одни направились теперь к прудам, другие — на липовую аллею. Пока все не вернутся назад, меня не хватятся, а когда хватятся, не будете ли вы любезны сказать, что я ушла?

— Разумеется, извольте — но не одна же вы пойдете в Хайбери?

— Одна, а что тут страшного? Я хожу быстро. Двадцать минут, и я дома.

— Но вам нельзя, никак нельзя идти совсем одной в такую даль. Позвольте, вас проводит слуга моего батюшки… Или позвольте, я прикажу подать карету. Она здесь будет через пять минут.

— Спасибо, спасибо — ни в коем случае. Я предпочитаю идти пешком. А что одна, то мне ли этого бояться! Мне ли, которой так скоро, может быть, придется охранять других!..

Она говорила очень возбужденно, и Эмма с большим чувством возразила:

— И все-таки это не причина подвергать себя опасности теперь. Я непременно прикажу подать карету. Идти опасно хотя бы из-за жары. Вы уже и так устали.

— Я… да, устала, — отвечала она, — только это не та усталость… прогулка быстрым шагом подбодрит меня… Мисс Вудхаус, каждый из нас когда-нибудь испытал, что значит утомиться душою. Моя, признаюсь вам, в изнеможенье. Вы очень добры, но сейчас лучшее, что для меня можно сделать — это позволить мне поступить по-своему и сказать только, когда понадобится, что я ушла домой.

Эмма не возражала более ни единым словом. Она все поняла и, угадывая ее состояние, помогла ей быстро собраться и с дружеской участливостью проводила до дверей. Прощальный взгляд Джейн Фэрфакс полон был благодарности, прощальные слова ее: «Ох, мисс Вудхаус, какое счастье иногда побыть одной! » — казалось, вырвались из самой глубины измученной души, нечаянно выдав, чего ей стоит эта постоянная сдержанность даже с теми, кто так ее любит.

" И правда — что за дом! Что за тетушка! — говорила себе Эмма, опять возвращаясь в прихожую.

— Да, вас нельзя не пожалеть. И чем чаще вы будете показывать, сколь они — и справедливо! — для вас ужасны, тем вы мне будете милей".

Не минуло и четверти часа после ее ухода — Эмма с мистером Вудхаусом едва пролистали несколько видов на площадь Св. Марка в Венеции, — как в комнату вошел Фрэнк Черчилл. Эмма о нем не думала — он как-то выпал у ней из памяти, — но очень обрадовалась при виде его. Теперь у миссис Уэстон отляжет от сердца. Черная кобылка ничем не провинилась; правы оказались те, которые называли причиною его опозданья миссис Черчилл. Он задержался, потому что ей сделалось худо — с ней приключился нервический припадок, который не проходил несколько часов, он уже было совсем отказался от мысли приехать — и, верно, не поехал бы, когда бы знал, как жарко будет в дороге и как он поздно попадет сюда, хоть и скакал во весь опор. Убийственная жара — он подобной не помнит — почти раскаивается, что не остался дома, — погибает от жары — готов терпеть любой холод, мороз, но жара для него невыносима… И, сделав плачущее лицо, он уселся как можно дальше от камина, в котором дотлевали любезные сердцу мистера Вудхауса угольки.

— Посидите тихо, и вы скоро остынете, — сказала Эмма.

— Как остыну, сразу еду назад. Мне вообще не следовало отлучаться, но на моем приезде так настаивали! Вы все, вероятно, скоро разойдетесь, отправитесь по домам. Кой-кого я уже встретил по дороге сюда… В такую погоду! Безумие — чистое безумие!

Эмма посмотрела, послушала и догадалась, что Фрэнк Черчилл пребывает в состоянии, которое лучше всего определяется метким выражением «не в духе». Есть люди, которые бесятся, когда им жарко. Возможно, он был тоже так устроен — и, зная, что при пустячных тягостях, вроде этой, порой невредно перекусить, она посоветовала ему подкрепиться с дороги — в столовой найдется чем — и сочувственно показала нужную дверь.

Нет, он не будет есть. Ему и не хочется, и от этого станет только жарче. Впрочем, уже через две минуты он сменил гнев на милость и, буркнув что-то насчет хвойного пива, удалился. Эмма повернулась опять к своему батюшке, втайне говоря себе: «Какое благо, что прошла моя влюбленность! Невелика радость иметь дело с мужчиной, которого способно вывести из себя жаркое утро. С этим легко мириться такому кроткому, покладистому существу, как Гарриет».

Отсутствовал он довольно долго — за такое время можно покушать в свое удовольствие — и вышел к ним другим человеком; он остыл, сделался вновь похож на себя, к нему вернулись хорошие манеры: он мог уже придвинуть к ним свой стул, полюбопытствовать, чем они занимаются, и изъявить резонное сожаленье, что вынужден был так опоздать. Он был не в самом лучшем настроении, но старался его исправить и в конце концов принялся болтать милый вздор о том о сем. Они рассматривали в это время гравюры с видами Швейцарии.

— Как только тетушка поправится, поеду за границу, — сказал он. — Не успокоюсь, покуда не повидаю эти места. Предъявлю вам когда-нибудь на посмотренье свои рисунки — либо путевые записки на прочтенье — либо поэму. Так или иначе изыщу способ обречь себя вашему суду.

— Возможно, но это будут не швейцарские пейзажи. Вы не поедете в Швейцарию. Дядюшка с теткой никогда не отпустят вас из Англии.

— Им, может быть, самим придется ехать за границу. Врачи ей могут предписать теплый климат. У меня сильное предчувствие, что мы отправимся туда втроем. Я вас уверяю. У меня нынче определенно такое чувство, что быть мне в скором времени за границей. Меня зовут путешествия. Мне скучно ничего не делать. Я не шучу, мисс Вудхаус, что бы там ни рисовалось вашему проницательному оку, — мне надоела Англия, я ею сыт по горло — я завтра бы уехал, когда бы мог.

— Вы пресыщены богатством и негой. Не лучше ль вам изобрести для себя два-три лишенья и претерпевать их, оставаясь в Англии?

— Я пресыщен богатством и негой? Вы глубоко ошибаетесь. Не изнеженным богачом вижу я себя — отнюдь. Всем, что есть в жизни существенного, судьба меня обделила. Я вовсе не почитаю себя ее баловнем.

— И все-таки вы теперь не столь несчастны, как в первые минуты, когда приехали. Ступайте съешьте и выпейте еще что-нибудь, и вам совсем полегчает. Еще один ломтик холодного мяса, еще глоток мадеры с водою — и вы уравняетесь во благости со всеми нами.

— Нет, я не тронусь с места. Я посижу подле вас. Вы лучшая панацея для меня.

— Мы едем завтра на Бокс-хилл — и вы с нами? Это не Швейцария, но это тоже кое-что для молодого человека, который так ищет перемен. Вы остаетесь, и мы едем вместе?

— Нет, конечно! Я тронусь по вечерней прохладе домой.

— Но завтра вы можете снова тронуться сюда по утренней прохладе.

— Нет… Не стоит труда. Я буду злиться, ежели приеду.

— Тогда сделайте одолженье, оставайтесь в Ричмонде.

— А если останусь, то буду злиться еще пуще. Мне будет нестерпимо сознавать, что вы все там, а меня нет.

— Ну, это трудности, которые никому не разрешить, кроме вас. Решайте сами, которая мера злости вам предпочтительней. Я более слова не скажу.

Гуляющие начали понемногу возвращаться, и скоро все собрались в доме. Одни при виде Фрэнка Черчилла бурно радовались, другие приняли его появленье сдержанно — зато весть об исчезновении мисс Фэрфакс встревожила и огорчила всех. Все единодушно признали, что пора и честь знать, и, оговоря напоследок вкратце план действий на завтра, разошлись. Несклонность Фрэнка Черчилла оставаться в стороне столь возросла к этому времени, что прощальные слова его к Эмме были:

— Что же — ежели вы желаете, чтоб я остался и ехал тоже, то я подчиняюсь.

Она улыбнулась в знак одобренья, и они поладили на том, что до завтрашнего вечера ничто, кроме экстренного вызова из Ричмонда, его туда не воротит.

Глава 7

День для прогулки на Бокс-хилл выдался великолепный и прочие внешние обстоятельства, как-то: распорядок, устройство, сроки, тоже складывались благоприятно. Надзирал за сборами мистер Уэстон, деловито снуя между Хартфилдом и домом викария, и все снарядились к условленному часу. Эмма ехала вместе с Гарриет, миссис Бейтс и ее племянница с Элтонами, мужчины — верхом. Миссис Уэстон вызвалась побыть с мистером Вудхаусом. Оставалось лишь ехать и наслаждаться. Семь миль дороги промелькнули в приятном предвкушении, и, прибыв на место, все ахнули от восторга — но вообще чувствовалось, что в этот день чего-то недостает. Ощущалась какая-то вялость, отсутствие одушевленья, отсутствие единения, которое не удавалось преодолеть. Общество дробилось на части. Элтоны гуляли вдвоем; мистер Найтли взял под свое покровительство мисс Бейтс и Джейн; Эмма и Гарриет достались Фрэнку Черчиллу. Напрасно хлопотал мистер Уэстон, добиваясь большего сплоченья. Вначале такое разделение представлялось случайным, однако оно в более или менее неизменном виде сохранялось до конца. Мистер и миссис Элтон, правда, не выказывали нежеланья сообщаться с остальными и по возможности стремились к сближению, однако у других все два часа, проведенные на холме, столь велико было тяготенье к расколу, что ни красоты природы, ни холодная трапеза, ни неунывающий мистер Уэстон не могли его устранить.

Эмма вначале откровенно скучала. Она никогда не думала, что Фрэнк Черчилл способен быть таким тупым и молчаливым. Он говорил неинтересно — он смотрел и не видел — восхищался плоско — отвечал невпопад. Он был попросту скучен — неудивительно, что Гарриет, глядя на него, поскучнела тоже, и они оба наводили на Эмму тоску.

Когда все сели закусить, положение исправилось — существенно исправилось, по ее мнению, ибо Фрэнк Черчилл ожил, разговорился и принялся вовсю за ней ухаживать. Он осыпал ее знаками внимания. Казалось, у него не было другой заботы, как только забавлять ее и угождать ей; и Эмма, радуясь случаю развлечься, не гнушаясь лестью, держалась тоже свободно, весело и, совсем как в раннюю, самую увлекательную пору их знакомства, щедро оказывала ему дружеское поощренье и не возбраняла любезничать, с тою, однако, разницей, что теперь, как она убедилась, это для нее ничего не значило, хотя в глазах сторонних наблюдателей должно было выглядеть самым откровенным флиртом — точнее нет слова в английском языке. «Мисс Вудхаус и мистер Фрэнк Черчилл флиртовали напропалую». Они открыто рисковали навлечь на себя подобный отзыв — который от одной из дам пойдет по почте в Кленовую Рощу, а от другой в Ирландию. Нельзя сказать, что Эмма предавалась беспечной веселости от избытка чувств — напротив, скорее оттого, что ожидала большего. Она смеялась потому, что испытывала разочарованье, и хотя его внимание нравилось ей и представлялось как нельзя более уместным, чем бы оно ни объяснялось — дружественной ли приязнью, поклоненьем или природною игривостью, — оно более не покоряло ее сердца. Она по-прежнему предназначала ему роль друга.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒